- Вы знаете, мы, люди искусства, предельно суеверны. Загадывать наперед - дурной тон. В том смысле, что - а вдруг сглазишь. Могу сказать лишь в общих чертах: подумываю о большом полотне, охватывающем много лет. В центре - минувшая война. Понимаю - приступать к этой работе сейчас было бы опрометчиво. От столь грандиозного события в жизни человечества надо отодвинуться во времени. Минимум на пятнадцать-двадцать лет. Другое дело сбор материала, запись впечатлений участников, изучение взгляда на события союзников и противников.
"Метит прямо в Львы Толстые, - ехидно подумала Элис. - Тот "Войну и мир" стал писать полвека спустя после войны с Наполеоном".
- Не для печати, идет? - Симонов, стоя у окна, полуобернулся к ней, вновь стал глядеть во двор. - Этот дом был построен, вероятно, в конце восемнадцатого столетия. Именно здесь была усадьба Ростовых, описанная Толстым в его бессмертном романе.
Увидев недоуменный взгляд гостьи, поспешил добавить:
- Не для печати другое. Вы ведь когда-то еще до войны брали интервью у товарища Сталина? Видите, и я кое-что о вас знаю. Так вот, он однажды в разговоре со мной заметил: моментальная фиксация происходящего прозаиком превращает его в очеркиста в лучшем случае. Глубина в изображении событий и характеров возможна лишь в исторической ретроспекции. Я не цитирую, лишь пытаюсь передать смысл.
Он обернулся еще раз, теперь посмотрел на Элис с извиняющейся улыбкой, сказал увещевательно:
- Поверьте, я не тешу себя надеждой создать что-нибудь под стать толстовскому шедевру. Даже в России такие гиганты, как Толстой, рождаются раз в триста лет. Даже в России...
Элис прошла один небольшой квартал по кольцу и свернула в улочку направо. По левой стороне ее высился прямо от угла каменный забор в два человеческих роста. Он упирался в добротный одноэтажный особняк. "Судя по внешнему виду и по толстенным стенам тоже построен, наверно век-полтора назад, - думала она. - А стены прямо крепостные. Что прятали и прячут за ними обитатели этих каменных гнездышек? Какие любовные страсти там разыгрывались, какие трагедии, подобные описанным Лесковым, проносились через них?"
Пошел снег, порывистый ветер закружил некрупные снежинки. В неярком свете редких уличных фонарей они отплясывали свой причудливый танец. "Прямо шабаш ведьм из какой-то части вагнеровского "Кольца нибелунгов", - Элис засмеялась, плотнее укутала горло широким, шерстяным, разноцветным шарфом, который обычно - особый шик! - небрежно набрасывался на расстегнутое пальто или плащ. У Дома архитекторов она остановилась, посмотрела через дорогу на школьное здание, стоявшее метрах в тридцати от обочины. Оно зияло темными глазницами окон, лишь в одном на четвертом этаже тускло горел свет. "Когда-то здесь был институт Вани, - вздохнула она, перекрестилась. - Он ушел, институт расформировали. Врагов его наказала судьба - кого разбил паралич, кто спился и умер под забором. Да, иногда отмщение небес бывает долгим, а иногда - почти мгновенным. Злодеи в это не верят, иначе черных дел было бы на порядок меньше. Сережа верно сказал однажды - "Не рой другому яму, сам в нее попадешь". Но жаль, что раньше, много раньше времени ушел большой талант и большой человек. Зависть плодит ненависть, ненависть плодит смерть". Пройдя еще совсем немного, остановилась она и у церкви Вознесения Господня у Никитских ворот. Печально, молчаливо взирала церковь на суетливый бег машин, мелькание вечно торопящихся куда-то пешеходов. "Как должно было быть празднично, весело, торжественно вокруг этого храма в день венчания Пушкина; как искрился всеми цветами радуги водопад радости; как величественно, благостно, божественно шла служба венчания"" Элис вздрогнула - от церкви веяло темным холодом, она сурово насупилась, отгородилась от города, отвернувшегося от Бога, многолетним безмолвным молитвенным плачем.
Взяв такси, через пятнадцать минут она подъехала к зданию французского посольства. Там, в качестве гостьи военного атташе жила с сыном Сильвия. Она встретила Элис в черном платье с высоким воротом, без серег, колец, броши. Черные чулки, черные туфли. "Три месяца прошло со дня смерти Ивана, она все носит траур, - сердце Элис сжалось от сострадания. И тут же эгоистичная мысль против ее воли успокоительно коснулась ее сознания: Господи, как хорошо, что ты хранишь своей милостью моего Сергея. Как я благодарна тебе за это, Господи!" Сильвии с сыном была выделена маленькая гостевая квартирка с двумя спаленками, крошечной гостиной, кухонькой.
- Я никак не могу собраться с духом, уехать домой! - проговорила Сильвия, когда они расположились в гостиной за круглым столиком, уставленным сладостями. Губы ее задрожали, она схватила платок, прижала его к глазам и сквозь слезы прерывисто простонала: - Ва-неч-ка не отпускает!...
Элис обняла ее, гладила волосы, молчала. Однолюбка. Ее не утешишь привычным "Все у тебя еще впереди". Выхода два: либо выплачет всю себя, изведет тоской-печалью неизбывной; либо утонет в бутылке. Стоп, но ведь у нее есть сын, это же ее палочка-выручалочка! И, дождавшись, когда Сильвия немного успокоится, Элис спросила: "А где Ив?" Лицо Сильвии медленно преобразилось, на нем появилась слабенькая улыбка: "Он на занятиях по музыке. Мальчик недурно играет на фортепиано. У него вечерние классы. Скоро придет". Он пришел минут через сорок и Элис потрясло, насколько он был похож на отца.
- Вылитый Иван! - воскликнула она. Не только потому, что хотела доставить радость матери. Просто не могла удержаться, чтобы не выразить сегодняшнее впечатление. Она видела мальчика на похоронах, они встречались с Сильвией и Ивом и потом, но только сегодня его сходство с Иваном буквально поразило ее. Сильвия расцвела, ее огромные глаза за густыми ресницами-пиками сияли. Она бросилась на шею Элис, целовала ее, оставляя на губах и щеках свои слезы. Элис попыталась заговорить с Ивом, но он ее не понимал.
- Дома у нас поветрие, - объяснила Сильвия. - Да здравствует все французское! Долой все иностранное! В том числе и английский.
- О-ля-ля! - Элис даже присвистнула. - Совсем как у русских!
- Ну не совсем, - возразила Сильвия. - Откровенный антисемитизм у нас не проходит.
- Знаю, знаю! - согласилась Элис. "У вас это от Де Голля. Франция величайшая и неповторимая!" - заметила она про себя. Вслух ничего не сказала, зная отношение Сильвии к легендарному генералу. Заговорила с Ивом по-французски. К своей радости узнала, что Ив подружился с Алешей. Правда, виделись они всего два раза, но дело вовсе не в продолжительности и частоте общения.
- Можно жить вместе сто лет и быть безразличными друг к другу, убежденно воскликнул мальчик. - А можно встретиться не надолго и ощутить родственную душу. Я верно говорю, мам?
- Верно, мой мальчик. Ты даже сам не знаешь, как верно! - пряча слезы, Сильвия отвернулась, делая вид, что собирает грязную посуду.
- Нас возил дядя Сережа выбирать автомобили.
- Выбирать автомобили? - Элис повторила его слова, глядя на Сильвию может, она чего-нибудь не поняла. "Какие в разоренной войной России автомобили? Может быть, игрушечные? И Сережа мне ничего об этом не рассказывал".
- Все верно, - подтвердила слова сына Сильвия. - В Москву привезены трофейные автомобили из Германии. Десятки тысяч. Их продают на специальных площадках по особым разрешениям. Вот Сергей однажды и повез мальчиков на такую площадку.
- Ну и потрясно было! Мы с Алешей перепробовали сто машин! У него, как и у дяди Сережи, было разрешение. Он сказал - от папы осталось. Мы с ним выбрали гоночный "хорьх". Не с ветерком - с ураганом промчались. Вот бы мне такого брата!
Элис посмотрела вопросительно на Сильвию. Та моргнула - потом все объясню. И, после недолгих препирательств - "Мам, еще рано. Что я, ребенок? Все мои школьные друзья до одиннадцати не ложатся!" - отправила его спать.
- Столько времени, как я здесь, в Москве, а все никак не можем по душам поговорить, - заметила она, усаживаясь на оттоманке, изящно поджав под себя ноги. "Бог мой, какая она хрупкая, тоненькая, нежная, - подумала Элис. - Какой же надо обладать внутренней силой, мужеством, чтобы выдержать все тяготы Сопротивления, пытки в гестапо. Ведь она чудом осталась в живых, ее полумертвую отбил у немцев отряд отчаянных партизан". Вслух сказала:
- Твой приятель, военный атташе - душка. По-отечески вас с Ивом приютил. Жаль только, что старый холостяк.
- Он и написал мне, что встретил Ивана, и предложил приехать. А что касается "по-отечески", "старый холостяк"... - она задумчиво посмотрела на рюмку с ликером, легонько провела по ее ободку средним пальцем. Улыбнулась уголками губ: - Он и по сей день любит меня. Увы, безответно. Морис во время войны спас мне жизнь. И предлагает Ива усыновить, и меня... Нет, не "удочерить", - она усмехнулась какой-то своей мысли. - Не настолько он стар. Меня милый, смешной Морис клянется на руках носить.
- Он богат? - спросила Элис.
- Богат ли он? - задумчиво повторила ее вопрос Сильвия. И, возвращаясь мыслями из своего далека, равнодушно ответила: - Очень, насколько мне известно. Огромные владения в Алжире, Новой Каледонии, Реюньоне, заводы под Парижем, в Лотарингии и многое другое. Ну и что? Элис, дорогая, мы с тобой не раз на эту тему рассуждали. И думаем, и чувствуем мы с тобой очень похоже: на свете можно все купить, абсолютно все, кроме здоровья и любви. Не ласк - недаром к ним частенько прилепляется эпитет "продажные", а любви.
- Ив не знает, что Алеша его сводный брат. Значит, он не знает и кто его отец, - заключила Элис.
- Он еще ребенок. В день его совершеннолетия, когда он сможет судить о жизни более зрело, я сама посвящу его в наши семейные тайны.
- Резонно, - согласилась Элис. И, помолчав, с внезапной тоской в голосе, воскликнула:
- Если бы ты только знала, как я хочу от Сережи ребенка! Если бы ты только знала!
- И в чем же дело? - тихо, настороженно спросила Сильвия.
- У вас во Франции в этом плане все проще, - Элис выговаривала давно наболевшее, думанное-передуманное. - Внебрачный ребенок, внебрачная связь. Мы же, американцы - нация ханжей. Бастарды - на каждом шагу; адюльтер, и со стороны мужа, и жены, пожалуйста; свопинг (когда пары обмениваются супругами на ночь) - моднейшая забава. Но только, чтобы об этом никто не знал - ни родственники, ни соседи, ни любое начальство, ни - упаси Господи! - газеты, радио или набирающее силу телевидение.
- Помнится, у вас с Сержем были намерения, или даже планы, пожениться.
- Они и есть, - Элис зевнула, но не от желания спать, а от нервного возбуждения, и зевок получился лишь наполовину. "А у нас их с Ваней и не было, но я не жалею, - эта мысль для Сильвии была привычной. - Я благодарна небесам, что пусть и не надолго, но они подарили мне его, и я бесконечно счастлива, что смогла продолжить его бытие в сыне".
- Планы! - с сарказмом продолжила Элис. - Железный занавес, он - не только мощная преграда для идеологии: книг, пьес, кино, прессы, музыки. Этот занавес прежде всего разъединяет людей. В России брак с иностранцами приравнивается к запретному плоду. Это почти государственная измена.
- Официальное гонение на все иностранное... - осуждающе протянула Сильвия.
- Туш! - приветствовала замечание подруги Элис. - Ты попала в самое яблочко. На все иностранное, заимствованное из заграницы, кроме марксизма, наложено таб. На всё! На мужей - особенно. Сергей решил подавать официальное прошение на самый верх.
- Я помню еще в Америке ты предлагала мне помочь соединиться с Ваней. Ты имела в виду свое знакомство со Сталиным, ведь так? Только он, поди, забыл то давнее довоенное интервью?
- 24 июня сорок пятого года мы с Сережей были в Кремле на приеме в честь Победы. Сидим, пьем, смеемся, празднуем великий праздник с группой военных, приятелей Сережи. А Сталин пошел вдоль зала, с остановками у разных столов, локальными тостами, беседами. Подходит к нашему столу. Адмиралы, генералы. Он только с одним Сергеем за руку поздоровался. "Ваши материалы, - сказал он, - активно работали на Победу". И хотел дальше идти. Увидел меня, взял свежий бокал вина, сказал, обращаясь к свите: "Эта американская красавица (это н так определил, Сильвия) имеет дар смотреть в будущее. Как и великий американский президент Рузвельт. Почтим его память, он много сделал для нашей общей победы над фашизмом". Нет, он не забыл. Но Сережа говорит? он сам решит вопрос матримониальный. Я верю. И жду.
- Сергей - цельная натура, - задумчиво проговорила Сильвия. - Конечно, при всех равных составляющих вопрос "быть или не быть браку" должен решать мужчина. Когда я получила письмо от Мориса и решала, ехать ли мне в Россию, я - Бог свидетель - и не думала, что реально есть хотя бы один процент, что мы с Ваней сможем быть вместе. Нет, я хотела увидеть свою любовь, отца моего сына. Побывать там, где он родился, соприкоснуться с его народом, вдохнуть воздух великой страны. Францию и Россию так многое связывает, что ни один Наполеон не в силах разрушить. Какой же злой рок привел меня сюда всего лишь за день до похорон Ивана? Пресвятая Мадонна, ужели грехи мои столь велики, что я не смогла, не успела еще раз, один-единственный раз прижаться своей грудью к его сердцу и ощутить его биение, взглянуть в его глаза, уловить его дыхание?
Она разрыдалась, закрыв лицо руками, вздрагивая всем телом. И как когда-то в Нью-Йорке, накануне отъезда Ивана, Элис обняла Сильвию и заплакала вместе с ней.
- Я... я не пыта-лась по-позна-комиться с его же-ной... женой Машей, сквозь рыдания всхлипывала она. - Только ви-делааа на похоронах.
Элис знала об этом и ценила деликатность Сильвии. Знала она и о том, что Сергей тайно ото всех познакомил Алешу с Ивом. Алеше он сказал правду. Он был уверен, что Иван этого бы хотел. Тайно, потому что не желал осложнений в карьере Алеши, совершенно неизбежных в то время - в случае огласки факта о его неожиданных родственниках за границей. Иву Сергей представил Алешу как своего племянника. Встретил мальчиков на своем трофейном "оппеле-адмирале" у метро "Парк культуры" и в течение получаса уходил от "хвоста", виртуозно лавируя между машинами, чем приводил в восторг обоих пассажиров. Они же принимали захватывающую дух гонку за демонстрацию обретенных лихим дядей Сережей в Америке навыков быстрой езды. И Алеша, хорошо усвоивший правило "если хочешь развязать язык, говори, не стесняясь ошибок", на своем слабеньком французском (это был его второй язык) прочитал Иву вдохновенную лекцию о великом поэте русской прозы и о том, какой же русский не любит быстрой езды.
Маша о знакомстве мальчиков не знала. Алеша понял и принял совет Сергея - нервы Маши и без того были на пределе.
Обнимая подругу, Элис думала о том, как безжалостно может складываться судьба. И как прекрасно и величественно на фоне жизненной трагедии выглядят чувства и этой француженки Сильвии, и этой русской Маши. И та, и другая, без принуждения, по велению сердца, по зову инстинкта, выработанному миллионами поколений - "Защити дитя свое!" - прошли через ужасы войны. И как факел, светящий при всех невзгодах, горестях, потерях, пронесли свою любовь к отцу детей своих - такую разную, такую трудную, такую горестно-счастливую. Она закрыла глаза и внезапно ощутила, что ее окутала волна тепла и света. Она увидела бескрайний летний цветущий луг. Он был весь усеян цветами. И хотя здесь были и весенние, и летние, и осенние виды, и даже круглогодичные, все они были в апогее своего цветения. Скрытные незабудки и застенчивые ландыши, страстные георгины и гордые розы, нежные орхидеи и незаметные лютики, заносчивые астры и строгие гладиолусы, шумливый рис и ласковые анютины глазки, царственный лотос и смиренный подснежник - ковер был предельно пестрым, разношерстным и захватывающе гармоничным. Миллионы запахов - пьянящих, сладостных, резко дурманящих, обволакивающих негой, сулящих неземную истому - висели, переплетались, смешивались в воздухе. И все цветы дарили жизнь юным особям, и зачастую тут же сами увядали. "Господи! - изумилась она. - Это же женская суть человечества. Прекрасная в своей извечной жертвенной готовности продолжения жизни и при всем нескончаемом личностном многообразии единая как вселенская Великая Матерь..."
- Полдвенадцатого?! - Элис легко поднялась, подхватила сумочку. Бегу, бегу. Засиделась. Как забавно говорят в России: "Дорогие гости! А не надоели ли вам хозяева?"