Я смотрел на призрачного старика и даже попытался махнуть ему рукой, но тот меня проигнорировал. Или не верил, что я его вижу, или ему было это безразлично. Странно, но наличие еще одного призрака в деревне привело меня в возбуждённое состояние:
— Слушай, а ты можешь поговорить с ним? — спросил я Еноха, который стоял на заборе и с высоты рассматривал всё, что происходило во дворе Сомова. — Позови его сюда.
— Не могу, — надувшись, сказал Енох и отвернулся, давая понять, что на этом разговор закончен.
— Но почему? — возмутился я.
— А что люди подумают, когда ты начнешь сам с собой тут разговаривать? Ты об этом подумал? — поддел меня Енох и переместился на землю, — А кроме того, мы пропустим поход к этой твоей Анфисе. Сам уже всем уши про неё прожужжал и теперь вдруг не пойдёшь.
— Да, ты прав, — вынужден был признать я, напоследок скользнув взглядом по фигуре призрачного старика, который теперь уже просочился сквозь стену мезонина в дом. — Значит, мы придём сюда сегодня ночью и поговорим с ним!
Енох подчёркнуто-демонстративно воздел глаза к небу, на котором выделялись несколько куцых облачков, а больше ничего примечательного и не было.
— А что, в деревне есть и другие призраки? — тихо спросил я его, когда мы вышли из двора Сомовых и пошли по дороге к Анфисиному дому.
— До того, как я застрял в этой чёртовой избе, я видел троих, — после небольшого раздумья, сказал Енох. — Но сейчас что-то я их уже не вижу.
— А куда они могли деваться? — тотчас же прицепился я.
Енох промолчал, не удостоив меня ответом. Вредный у него характер, и непонятно — это у всех призраков так или только у него? Для того, чтобы разобраться, мне следовало пообщаться с каким-либо другим духом.
Да уж, удружил мне похожий на Николая Чудотворца дедок с подарочком для попаданца, капитально удружил. Я, оказывается, призраки вижу. Ну а толку с того? И вот что мне с этим делать и как использовать «подарок» для достижения своих целей?
Ответ я додумать не успел — мы с агитбригадовцами подошли прямо к дому Анфисы. В отличие от усадьбы Сомова и дома бабы Фроси, жилище Анфисы и ее родителей было намного проще: неказистый одноэтажный домик, два подслеповатых окошка выходили на улицу. За ситцевыми занавесочками угадывалась герань. Палисадничек хоть и микроскопический, но видовой состав цветов там был намного выше, чем в предыдущих дворах. Видно было, что лелеяли этот цветничок с энтузиазмом. В общем, как говорится, бедненько, но чисто.
Гудков открыл калитку и вошел во двор. Мы, соответственно, все тоже.
— Комсомол? — отец Анфисы, высокий тощий мужик, встретил нас неприветливо, и даже враждебно. Его рябое лицо скривилось, словно он съел лимон, причём полностью, жидкая бородёнка топорщилась. Мне он не понравился, какой-то скользковато-унылый, что ли.
— Мы пришли поговорить насчёт Анфисы, — начал Гудков, но мужик его перебил:
— А неча за неё сюда ходить! И так, дрянь такая, на всё село опозорила, так ещё теперь безбожников нам во дворе только не хватало!
— Но послушайте… — попытался вразумить мужика Гудков.
— Нет! Это вы меня, комсомол, послушайте! Вон из моего двора, а не то…
— И что ты сделаешь, дядя? — явно «на публику» поигрывая мускулами, вперёд вышел Жоржик, наш силач. Сзади, ближе подошли Зубатов и Караулов, и стали плечом к плечу.
Анфисин отец при виде Жоржика и остальных парней стушевался, но воинственности всё равно не утратил:
— Что, молодёжь, втроем на старика? А ну, давай, налетай!
— Да кому ты нужен, папаша, — сплюнул Гришка Караулов, — мы по-хорошему пришли. Руку помощи твоей дочери протянуть, по-комсомольски…
— Да идите вы! — взревел мужик, — один вон уже протянул… руку помощи… теперь каждую ночь ворота дёгтем мажут! Позор на мою голову! У-у-у-у, дура, дура!
— Послушайте, уважаемый, — раздался звонкий голосочек Нюры Рыжовой, — то, что случилось, это беда. Бедная наивная девушка, и этот… Василий, воспользовался её неопытностью. Она же воспитывалась в хорошей порядочной семье и явно не знала, что вот в жизни так бывает…
— Да какое не знала она! — психанул мужик, — она же за этим Васькой как кошка драная сколько лет бегала. И вот добегалась, холера её забери!
— Так давайте лучше мы её заберем, — предложил Гудков и кивнул Нюре, мол, продолжай.
— Да, мы сейчас заберем её к нам, в агитбригаду, — добавила Нюра с мягкой улыбкой. — У нас как раз вон Кларе Колодной помощник по реквизиту и костюмам позарез нужен. Шить же Анфиса умеет? Вот и будет ей помогать.
Не дождавшись ответа от мрачно сопевшего мужика, она опять продолжила:
— Побудет у нас, научится с реквизитом и декорациями работать, а потом мы её у вас в клубе в библиотеку устроим. Будет ещё и кружок самодеятельности вести. Скоро колхоз у вас организовывать будут, так что работа ей найдётся.
— Да в гробу я видел эту её самодеятельность! Уже досамодеялась! — мужик схватился за голову и прохрипел, — идите по-хорошему вон отсюда, комсомол, а не то я сейчас вожжами всех перетяну! Богом молю, уйдите от греха, а то я за себя не отвечаю!
— Бога нет! — некстати влезла Люся Пересветова, но на неё яростно зашикали, и она спряталась за спины парней обратно.
В общем, в результате ушли мы восвояси. Мужик упёрся и только переругивался с нами. Разговор зашел в тупик, поэтому пришлось ретироваться.
Мы шли по селу, потерпев фиаско. Что настроения никому не добавляло.
Когда дорога дошла до развилки из двух дорог поуже, одна из которых шла к Сомову, я кивнул Еноху и тихонечко отстал от отряда. А потом припустил к его двору в надежде увидеть призрака.
Увы, увидеть его не вышло, зато ко мне прицепилась плюгавенькая собачонка, вся какая-то лишайная и боевая. Она воинственно облаяла меня, но, решив, что этого явно недостаточно, попыталась меня цапнуть. Еле-еле я от неё отбился и, чтобы не привлекать лишнего внимания, ретировался восвояси. Енох где-то опять потерялся, поэтому я отправился домой.
А дома меня ждал облом. Точнее крупные неприятности.
Воспользовавшись тем, что я задержался, Зубатов полез ко мне в избу и, так как Еноха не было и не было кому отвести глаза, то конечно же, он сразу обнаружил торбу, в которой ещё оставалось «реквизированные» из синего саквояжа сало и бутыль самогона. Последнее его особенно выбесило.
И вот когда я, тихо насвистывая популярную в моём времени песенку, вошел в наш двор, на пороге моего дома меня встретил разъярённый Зубатов:
— Вор! — закричал он на весь двор, потрясая бутылью с самогоном. — А я говорил, что он обокрал меня! Говорил!
Из домика напротив выглянули Клара и Люся. Из другого дома показался Гудков и Зёзик. Жорж стоял возле навеса с лошадьми и смотрел на меня осуждающе. Остальные тоже начали подтягиваться на шум.
— Вор! — продолжил надрываться Зубатов.
— Вообще-то всё происходит наоборот, — заметил я, — ведь это именно ты сейчас влез в моё отсутствие в мой дом и украл мой самогон.
— Но самогон-то его, — мрачно сказал мне Гудков, — я эту бутыль хорошо запомнил. Это при мне Арсений Миронович с Виктором рассчитался.
— То есть вариант с тем, что Зубатов влез в мой дом и подкинул мне самогон, чтобы скомпрометировать меня перед товарищами, вы не рассматриваете? — насмешливо процедил я.
— Да ты! Ты! Лжец! — с ненавистью закричал Зубатов и бросился ко мне, — да я тебе, сопляк, сейчас все уши оборву, тля!
— Тихо! Погоди, Виктор! — дорогу ему преградил Жорж, — мы же не дикари. Разберёмся.
— Да, Жорж прав, — хмуро кивнул Гудков, не глядя на меня, — Жорж, запри пока его. Через полчаса коллективное собрание. Будет товарищеский суд. Явка всем обязательна.
— А куда его закрыть? — спросил Жоржик.
— Да вот в его доме и закрой, — процедил Гудков, — мне сейчас некогда. Нужно срочный пакет в город подготовить. Сейчас освобожусь, а потом уж обстоятельно и разберёмся.
Я сидел на полатях и мрачно смотрел на разбросанные в беспорядке вещи и раскуроченную солому в постели. Видно было, что Зубатов торопился, и перерыл всё вверх дном.
Сволочь.
Из стены появился Енох и замерцал:
— Я смог немного поговорить с тем стариком, — с гордостью сказал он, — зовут его Серафим Кузьмич. Он приходится прадедом Герасиму Сомову. Человек он обстоятельный, ранее состоял в приходском совете при сельском храме… Он готов с тобой сегодня ночью встретиться…
— Уже не выйдет, — хмуро сказал я.
— Почему? Я его еле уговорил.
— Ты разве не видишь? — я провел рукой, демонстрируя разруху.
— А что не так? — Енох беспорядка не видел.
— Зубатов влез и нашел самогон. Обозвал меня вором. Сейчас меня заперли, а через полчаса товарищеский суд будет. Не знаю, чем всё закончится. Но ничего хорошего я от этой ситуации не жду.
— Ох, ты ж, божечки мои! — по бабьи запричитал Енох.
— Слушай, Енох, я не знаю, что они со мной сделают, и вернусь ли я обратно или нет. Поэтому вот, твою деревяшку я положу обратно. Или куда положить? Может, у окна пристрою. Будешь хоть в окно смотреть? Или от солнца она быстрее истлеет?
От этого предложения призрак аж передёрнуло:
— Надо что-то придумать! — запричитал он.
— Что? — равнодушно спросил я.
— Не знаю, — вздохнул Енох и посмотрел в окно. — Но деревяшку возьми с собой. Хочу видеть, что там будет. Вдруг подскажу что.
Оставшееся время сидели молча.
В избу, где квартировались девушки-агитбригадовки, набились все так, что яблоку негде было упасть. Девчата сидели на полатях, Гудков, Зубатов и Караулов за столом. Зёзик примостился на принесённом чурбаке.
Жорж ввёл меня и сел рядом с Нюрой.
Мне сесть было негде. Да и не предложили.
Так и стоял перед всеми.
— Геннадий, — начал Гудков, Виктор Зубатов обвиняет тебя в том, что ты вор и контра! Ты украл у своего товарища еду. Говори, Виктор!
Зубатов зло зыркнул на меня:
— Когда он только пришел, сразу было ясно, что это никчёмный человек! Я по-товарищески попросил принести мне саквояж из сельсовета. Воспользовавшись моим доверием, Капустин подло украл продукты и напихал туда хлам. Продукты мои он сожрал. А самогон я нашел у него дома. Это — улика, что он вор! Я предлагаю судить его товарищеским судом, а потом передать правосудию. По нему допр давно плачет!
Гудков кивнул и спросил:
— Ещё есть кому что сказать?
После небольшой заминки руку подняла Нюра:
— Говори, товарищ Рыжова, — разрешил Гудков.
— Товарищи, — сказала она своим нежным голосом, — давайте не будем так категоричны. Гена — ещё ребёнок, он мог совершить ошибку. Тем более, ну что он такого прям сделал? Да, украл еду. Голодный потому что был. Вот и украл. Мы же его не кормили, давайте будем честными?
Все потупились и промолчали, а Гудков бросил реплику:
— Как это не кормили? Я ему денег на продукты давал!
Я мысленно восхитился — вот ведь гад, кинул пару копеек и это у него называется «давал на продукты».
Между тем Нюра продолжала свою речь:
— Ну не такое это прямо страшное преступление, чтобы правосудию его отдавать. Ну зачем из-за куска хлеба ломать жизнь человеку? Так только буржуи и капиталисты поступают. А мы же не такие! Ленин говорил, и Троцкий, что человека нужно воспитывать всю жизнь. И только тогда он будет полноценным членом коммунистического общества.
Её слушали внимательно, не перебивая.
Я даже и не думал, что Нюра такой хороший оратор.
— « А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии…»[8] — ехидно процитировал Писание Енох и добавил, — но хорошо же девка шпарит.
Я промолчал.
А Нюра разошлась не на шутку:
— И мы, как передовики культпросвета, как борцы с мракобесием, предрассудками и темнотой, мы что, с ребёнком справиться не можем? Я предлагаю перевоспитывать его всем коллективом!
— Правильно! — подхватила Люся и аж вскочила со своего места, — Труд создал человека! Поэтому будем Гену приобщать к тяжелой работе и таким образом осуществим и внедрим соцвос! А если мы его сейчас отправим в допр, то покажем всем своё бессилие — восемь взрослых не смогли одного пацана воспитать. Стыд нам и позор!
— Товарищ Пересветова, вам слова не давали, — недовольно сделал замечание Гудков, — товарищи! Давайте не превращать товарищеский суд в балаган! Давайте говорить по очереди и соблюдать регламент. Кто еще готов высказаться?
— А я вот считаю, что вора перевоспитать нельзя, — вдруг взял слово Зёзик и враждебно взглянул на меня. — Это как же выходит? Он обворовал нашего товарища, а мы заместо наказания с ним цацкаться тут будем? А сами будем ходить и думать, украдёт он сегодня опять что-то или нет?
Мда, я даже и подумать не мог, что он ко мне так относится.
— И что ты предлагаешь? — тем временем спросил Гудков.
— Давайте отправим его обратно в трудовую школу, и пусть они с ним там сами играются. А нам некогда. Нам бороться с мракобесием надо.
— «Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделал нам»![9] — опять процитировал Святое Писание призрак.
Я скептически взглянул на Еноха. А так как Зёзик стоял сзади, то воспринял мой взгляд на свой счёт и побагровел:
— Нет. Ну вы посмотрите на него! — закричал он, — мы тут его оправдать пытаемся, а он только скалится стоит! В допр его!
— Еще какие мнения? — обвёл всех глазами Гудков и добавил, — товарищи! Вопрос крайне серьёзный. Поэтому высказаться должны все.
— Давайте я, — с кряхтением встал со своего места Гришка Караулов, — я не большой мастак речи толкать, но скажу так — Виктор сам пацана постоянно донимал. Я сам видел. Как он у него кусок хлеба вырвал из рук, а потом на землю, как собаке бросил. Ну что это такое? Кто так поступает с товарищами? Вот пацан обиделся и отдал. Как сумел. Я предлагаю его не наказывать сильно. Просто подумайте. Как бы вы сделали на его месте? У меня всё.
В комнате поднялся страшный гвалт:
— Но это не повод оправдывать воровство!
— Не у тебя украли!
— Товарищи, давайте будем благоразумными!
— Но это же несовершеннолетний!
Наконец, Гудков жахнул кулаком по столу:
— А ну тихо!
Враз установилась тишина.
— Так, ещё только Бобрович не выступил. Говори, Жорж.
Наш силач приподнялся с места и прохрипел:
— Виктор сам его достал. Вы же знаете Виктора. Предлагаю назначить небольшое наказание, а дальше разберёмся. В допр не надо.
И сел на место.
Гудков подвёл итоги:
— Итак, за передачу Капустина органам правопорядка — трое. Зубатов, Голикман и я. Против — Рыжова, Пересветова, Караулов и Бобрович. Так, а Клару мы опять забыли. Товарищ Колодная, вы как считаете?
— Я воздержалась, — пролепетала Клара и бросила на меня извиняющийся взгляд.
— Тебе повезло, Капустин, — сказал Гудков. — Товарищи в тебя поверили. Они не считают тебя совсем уж конченным человеком. В этот раз тебе повезло. Так что, когда ещё захочешь что-то украсть — подумай, что лимит доверия коллектива ты уже почти до дна испытал. Наказание будем назначать тебе в рабочем порядке. На этом всё, товарищи. Давайте расходиться. Завтра у нас большой антирелигиозный лекторий и атеистический водевиль. Так что всем нужно хорошо отдохнуть.
Гудков закрыл собрание.
Мне слова так и не дали…
Поэтому я пошел в дом, где жил Гудков. Предстоял разговор.
Против обыкновения в избе было сильно накурено. Обычно мужики курили во дворе. Макар Гудков сидел в своей любимой позе за столом, склонившись над шахматной доской. Он был хмур и мрачен. На мой визит он демонстративно не обратил никакого внимания.
Как обычно, он играл сам с собой, и, очевидно, сам себе проигрывал.
Я подошёл к столу и покашлял, пытаясь привлечь внимание. Разговор предстоял непростой.
Енох, который паровозиком скользил за мной, подплыл к столу и уставился на доску.
— Чего опять надо? — мрачно сказал Макар, не отводя взгляд от шахмат.
— Я по поводу всей этой ситуации… — начал было я.
— И даже не проси и не доказывай ничего! — вызверился Гудков, — понаразводили тут дамских нервов! Контра!
Он ругался и обличал минут пять, я стоял и молча слушал.
— Всё-таки ты выбрал сторону Зубатова, — с горечью сказал я. Было неприятно. — Поверил ему даже без доказательств.
— Я Виктора знаю уже три года! — запальчиво воскликнул Гудков, — а ты кто такой? Сопляк! Пришел сюда два дня как, и уже свои порядки тут устраивать начал! Не бывать этому! Коллектив такого не допустит!
— Это твоё последнее слово? — зло прищурившись, тихо спросил я.
— Иди отсюда, а то сейчас по шее дам! — рявкнул Гудков.
Енох ткнул пальцем на фигуру и, хитро подмигнув, показал на пустую клетку доски.
Повинуясь порыву, я двумя пальцами взял белого ферзя и переставил его на клетку ж7:
— Шах и мат! — процедил сквозь зубы я и вышел во двор.
На улице уже стемнело, рядом мерцал Енох.
— Пошли к Серафиму Кузьмичу, что ли? — кивнул призраку я, взглянув на звёздное небо, — пора познакомиться.
Совет святого Павла (Первое послание к Тимофею, 2:12).
псалом 137