Нюрка закатила глаза и обмякла, Матрёна зашипела совсем уж не по-людски и продолжила душить девушку.
— Изыди! — рыкнул я и пнул её с такой силой, что она невольно аж отлетела в сторону. Любой человек, после такого удара ещё долго лежал бы, оглушенный. Матрёна же моментально поднялась, взвыла и ринулась ко мне с такой скоростью, что я чуть не пропустил её нападение. В последний момент я оттолкнулся и подпрыгнул вверх, разминувшись с её скрюченными пальцами буквально на пару миллиметров.
Матрёна яростно зарычала и развернулась. Но я уже отбежал в сторону.
— Держи её! — закричали зрители.
Несколько мужиков кинулись к ней и попытались схватить за руки.
Матрёна разметала их по сторонам с такой невероятной силищей, что один мужичок аж заверещал от боли, когда она ударила его в тщедушную грудь.
— Стой, дура! — крикнул Гудков и вытащил револьвер, — стрелять буду!
Но Матрёна не обратила на него никакого внимания и попёрла опять на Нюрку, которая хоть в сознание и пришла, но копошилась на одном месте, перепугано хлопая овечьими глазами.
Я понял, что сейчас она опять будет её душить и со всего размаха налетел на Матрёну сзади, и с силой толкнул её в спину. Та отлетела и ударилась о край помоста. Очевидно, что удар вышел такой силы, что одна из деревянных свай, на которых стоял помост, подломилась и вся сцена с декорациями и Жоржем в придачу рухнула на Мартёну, похоронив её под обломками.
Я оглянулся: Нюра опять находилась без сознания, Гудков, бледный, с испариной на лбу, стоял, направив револьвер в нашу сторону. Руки его при этом тряслись.
Я подскочил к нему и отвёл дуло вверх. Не хватало ещё случайную пулю поймать.
— Макар. — Тихо сказал я, — Всё уже. Всё.
Тот посмотрел на меня и взгляд его стал осмысленным.
— Не стреляй, — повторил я.
И тут в этот миг, обломки сцены зашевелились и из-под них, отплёвываясь и рыча от бешенства полезла Матрёна. Мужичок, которого она пнула в грудь, тоненько взвыл от ужаса и на четвереньках, быстро-быстро засеменил прочь.
Я подскочил к одержимой, тут же на неё набросились все мужики, что были в шатре. Матрёну скрутили, связали и хорошо отпинали.
— В холодную её! — со сдерживаемым бешенством прошипел Гудков, пряча револьвер в кобуру. — Где председатель сельсовета?
Кинулись искать.
Председателя нигде не было.
— Да он к тёще на именины поехал, — подала голос одна из баб.
— Твою ж мать! На советскую власть нападение, а он к тёще на пироги поехал! Под трибунал отдам! Чёрте что! Распустились тут, понимаешь ли! Я найду, кто организовал всё это!
— Да мы сами не понимаем, что на неё нашло! Вроде смирная баба раньше была, — заволновались селяне.
— Не могла глупая баба всё сама измыслить! — отрезал Гудков и проследил глазами за мужиками, которые уводили избитую, окровавленную Матрёну. Юбка её была разорвана до колена, платок в пылу драки где-то потерялся и начавшие седеть космы висели сальными клочьями. Под глазом стремительно наливался лиловый синяк.
И ведь она не виновата.
Тварь, раздувшаяся, потемневшая до черноты, сидела у неё прямо на голове и щерилась в мою сторону.
Нужно было с этим что-то делать.
Тем временем Клара, Люся и ещё какие-то бабы бросились к Нюре, подняли её и куда-то увели. Гудкова окликнул какой-то мужик, секретарь сельсовета, как я понял, и они тоже ушли.
Жоржик, постанывая, и держась за отбитый бок, грустно глядел на кучу обломков, в которую превратилась сцена и декорации.
Народ, гудя и обсуждая ужасное происшествие, начал потихоньку рассасываться.
На меня никто не обращал внимание.
Я вышел из шатра и заторопился к холодной, где заперли Матрёну. Пока она была наполовину в оглушенном состоянии, я хотел прочитать над ней молитвы и изгнать тварь. Но, к моему огорчению, вокруг избы, где была холодная, плотно стоял народ и даже не думал расходиться. Ещё бы! Такое происшествие.
В толпе мелькнул и исчез Лазарь.
Чёрт! Нужно с этим что-то делать.
Я торопливо скользнул за чью-то плетеную из лозы клуню и тихо позвал:
— Енох!
Пространство привычно замерцало, пошло рябью и передо мной появился знакомый скелетон-призрак.
— Ты видел? — сказал я, — быстро дуй к холодно, послушай, что народ говорит. И будь осторожен, там Лазарь. Я не знаю, видит ли он души или чувствует их, но просто постарайся не попадаться ему на глаза.
— А ты куда? — спросил Енох.
— К отцу Демьяну, — торопливо сказал я и заспешил прочь.
Давно я так не бегал. И хотя я сейчас был в теле пятнадцатилетнего пацана, выросшего на экологически чистых продуктах этого времени, но даже для него такая нагрузка была запредельной. От Ольховки Краснобунтарское отделало семь вёрст. Я их преодолел примерно минут за сорок.
Когда я влетел в церковь (хорошо, что открыто было), я думал, что моя печень выскочит из живота, а сердце, как сумасшедшее, билось где-то в горле и всё норовило выскочить наружу.
— Что случилось, сын мой? — на пороге церкви появился отец Демьян и посмотрел на меня обеспокоенно.
— Се-сечас… ми-минутку… — я всё не мог отдышаться.
— На-ко, испей, — отец Демьян протянул мне ковшик.
Я жадно припал к холодной влаге и пил, пил, пил, и не мог напиться. Пил до тех пор, пока мой живот не раздулся как барабан и внутри не забулькало.
И тут в груди у меня словно пожар разгорелся. Меня выгнуло и затрясло в припадке, резкая боль пронзила все моё тело, каждую мышцу, каждую жилку, а в глазах потемнело.
Не знаю, сколько продолжался приступ, по-видимому, я в какой-то момент потерял сознание. Когда в голове прояснилось, надо мной склонилось встревоженное лицо отца Демьяна:
— Сейчас как? — тревожно спросил он, вглядываясь в мои глаза.
— Нор-нормально, — просипел я, постепенно приходя в себя.
— Вот и хорошо, — удовлетворённо сказал священник и поднялся с колен. — Святая вода всегда творит чудеса и очищает.
Святая вода⁇ Так это меня от святой воды так выгнуло⁈
Я аж опешил от его слов.
— Не удивляйся, сын мой, — спокойно молвил отец Демьян, — ты черноты злой нахватался. Пришлось помочь маленько.
Ну ничего себе!
— Да всё правильно, — задумчиво протянул я и рассказал отцу Демьяну обо всём, что произошло, умолчав о том, что я попаданец и о договоре с вредным дедком, похожим на Николая Чудотворца.
— Покажи-ка ту записку мне, — сказал священник.
Я вытащил листочек из-за манжеты куртки и протянул отцу Демьяну.
Тот раскрыл и пробежался глазами по строчкам.
— Странно, — пробормотал он. — Погоди-ка, я сейчас приду.
С этими словами он вышел из церкви, оставив меня сидеть на полу в одиночестве.
Не успел я ещё окончательно отойти, как он вернулся. В руках он держал книжицу, небольшую такую, изрядно потрёпанную.
— Что это? — спросил я.
— Словарь латинского языка. Самый обычный, для лицеистов, — невнимательно ответил мне священник, заглядывая в листочек.
Затем он сказал мне:
— Не отвлекай меня, — и принялся что-то торопливо писать. Я встал с пола, побродил по церкви, посмотрел на иконы, понюхал ладан, посидел на скамеечке для бабушек, которая стояла у стены, а священник всё писал, заглядывал в словарь, опять писал, вычеркивал, сверял с записями в словаре, что-то хмурился, кивал сам себе головой.
Наконец, он устало поднял голову от бумаг и улыбнулся мне:
— Ну, вот и всё, сын мой, — сказал отец Демьян, — вот мы и разобрались с этими письменами.
— А что это?
— Да вот, сам смотри, — он протянул мне листочек, где внизу, под каракулями с непонятными словами угловатым каллиграфическим почерком священника было написано:
«Talem visionem habes rex, ecce quamcunque magnum idolum; Hoc idolum ingens erat, coram te maximo splendore stetit, et aspectus eius terribilis erat.»
— Что это?
— Это так называемая транслитерация, — усмехнулся священник, — хоть и корявенько сделана, но это она.
— Что такое транслитерация? — я поморщился, напрягая память, голова всё ещё болела, — Что-то знакомое, но не припомню, запамятовал.
— Это запись русскими буквами латинских слов, — ответил священник, — а я записал правильно. Теперь смотри дальше, я нашел продолжение этого отрывка текста. Вторая строчка звучит так:
Habebat haec statua caput ex auro puro, pectus et brachia argentea, venter et femora ex aere, tibiae ferreae, tibiae ex parte ferreae, partim argillae.
— Ну, круто, — растерянно протянул я, — только я не совсем понимаю, что это. Точнее вообще не понимаю.
— А вот и перевод, — вздохнул отец Демьян, — только он очень примерный:
Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан; огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его — из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные…
— Бред какой-то, — покачал головой я, — как эта абракадабра может на людей черные души напускать?
— Сатанизм, — горько сказал священник.
— А этот текст, он откуда?
— Из одной из древних священных книг.
— А как же они так действуют?
— Очевидно, в сатанинских обрядах их применяют.
— Как?
— Мне нужно проверить, есть у меня одна мысль, но я хочу посмотреть… я не уверен… — задумался отец Демьян, — ты приходи завтра с утра, я посмотрю и тогда точно скажу…
— Хорошо, — кивнул я.
— Как ты себя сейчас чувствуешь?
— Вполне хорошо,
— Возьми святой воды.
— Бутылки нету
— Да вот, здесь мало лампадное было, я сюда налью — он протянул мне небольшую миниатюрную бутылочку, примерно на 300 миллилитров, и наполнил её святой водой.
— Спасибо, — я сунул бутылочку за пазуху, и мы распрощались. Бумажку с записями я оставил у него.
Я вышел из церкви и вдохнул чистый лесной воздух. Немного подмораживало и траву прибило изморозью. Я шел, но не быстро, потому что от этой изморози трава стала скользкой, а мои ботинки, выданные кладовщиком трудовой школы имени 5-го Декабря, не отличались качеством и сильно скользили. Я банально боялся навернуться.
Это-то меня и спасло.
Мимо пронеслась какая-то хрень, я еле успел увернуться.
Что это было, я не понял, меня обдало вихрем воздуха, и оно унеслось.
Чудны дела твои…
Я пожал плечами и пошел дальше.
В холодной бесновалась Матрёна, сквозь тонкие стены было прекрасно слышно, как она рычала, кричала и грызла спутывающие её верёвки. Два мужика, которых Гудков поставил охранять вход, постоянно трусовато оглядывались назад и нервно курили, тихо переговариваясь.
Пользуясь тем, что возле холодной в это время никого уже не было, я пристроился за стеной и принялся вполголоса начитывать молитвы. Матрёна заорала не своим голосом, захрипела, завыла, перепугав бедных мужиков окончательно.
Наконец, когда я пошел по двенадцатому кругу и мой язык уже начал прилипать к нёбу, Матрёна затихла и за стеной холодной наступила тишина. Прочитав молитвы ещё по одному разу — контрольный, я позвал:
— Енох!
Воздух замерцал, заискрился, и Енох появился передо мной.
— Ты можешь глянуть, что там? — спросил я, кивнув на холодную, только будь осторожен, там эта черная душа.
— Не учи учёного, — буркнул Енох и прошел сквозь стену. Я невольно восхитился — вот бы мне так научиться.
Не успел я отдышаться, как призрак уже вернулся.
— Ну что? — спросил я.
— Душа исчезла. Баба сомлела, — ответствовал Енох и язвительно добавил. — Все беды от баб. А особенно от таких вот уродливых на рожу баб.
— Да Матрёна-то причём? — поморщился я, — она же не виновата, что на неё Танька порчу навела с этой душой.
— А вот не надо было по гадалкам этим ходить, и порчи не было бы, — резонно заметил Енох. — Судьбу человеку знать не положено, иначе бог бы изначально такую способность людям даровал бы.
— Ну, когда вариантов больше нет, человек за любую соломинку хватается. — Сказал я и перевёл разговор на другую тему, — А что люди говорят?
— Люди, как люди! — отмахнулся Енох, — ерунду всякую болтают. Им лишь бы повод был посплетничать.
— То есть ты ничего такого и не узнал?
— Ну почему это не узнал? — изволил чуть обидеться Енох, — я узнал, что Лазарь сейчас одну вдову обрабатывает, Настасьей зовут. Живёт он у неё. И он ей про тебя что-то говорил, только я, кроме твоего имени, не разобрал больше ничего.
— Угу, — пробормотал я озадаченно, — час от часу не легче.
На агитбригаде была суета. Жорж и Гришка разбирали уцелевшие декорации, им помогала Клара.
— Где тебя носит? — проворчал Жорж, когда я появился во дворе, — бери вон ту коробку и собирай туда гвозди. Мы их из досок понавыковыривали, потом пригодятся. Когда будем новые декорации сбивать.
Я кивнул и принялся выполнять указание, прислушиваясь к разговорам.
Нюрку увели в домик, где квартировали наши девушки. Тамнад ней хлопотала Люся и ещё одна женщина, как я понял, она была в Краснобунтарском вроде санитарки — помогала местному фельдшеру в сельской больничке.
— Как Нюра? — спросил я Гришку, когда он принёс мне ещё искорёженных гвоздей.
— Истерика у неё, — развёл руками тот, — дамская болезнь — нервы.
— Ну, ей таки сильно досталось, — дипломатично ответил я.
— И вот кто их, баб этих, поймёт, — задумчиво сказал Гришка, — набросилась селянка эта, душить начала. И вот в задаче спрашивается — зачем? С какой целью?
— Говорят, Матрёна в местного ветеринара влюбилась, — пожал плечами я, — может, тот на нашу Нюрку глаз положил, вот она и приревновала?
— Вот я ж и говорю — бабы! — подвёл неутешительные итоги Гришка и пошел дальше собирать обломки реквизита.
Я вытащил из кучи рухляди доску и принялся выбивать из неё покорёженный гвоздь, размышляя над ситуацией. Это же выходит, что если Лазарь раньше магичил сам, со своей книгой, то сейчас он втягивает в это дело других людей. И начал с деревенских баб, у которых какие-то несчастья или судьба тяжелая. Ведь известно, что нет человека более безбашенного, чем женщина, которой терять уже больше нечего. Через них он теперь распространяет эти антимолитвы.
Священник узнал, откуда эти тексты. Явно узнал. Просто решил проверить, прежде, чем озвучивать свои догадки. Ну ничего, завтра сбегаю к нему, и он расскажет, раз обещал. Мы уедем ближе к вечеру, так что прямо с утра я успею. Только надо причину ухода придумать внятную, чтобы не заподозрили меня агитбригадовцы.
Стремительно темнело, Жорж принёс фонарь и зажег. Мы хотели закончить всё сегодня. Завтра надо было уезжать после обеда и тратить время на разбор разрушенного реквизита не хотелось.
Я разбирал обломки декорации, изображавшей советский комбайн, когда ко мне подошла Клара и протянула кружку с дымящимся чаем:
— Ты совсем замёрз, Генка, — сказала она, — на вот, погрейся.
— Спасибо, — благодарно кивнул я.
— А ты молодец, не испугался, — сказала она и присела рядом.
Я посмотрел на неё, видно, что ей охота было поговорить об этом, а все вокруг были заняты своими делами.
— Да ну что ты! — отмахнулся я и отхлебнул горячий, невкусный, пахнущий сеном чай, — конечно, испугался.
— Но ты так храбро бросился защищать Нюру, — настойчиво сказала Клара. — Больше ведь никто не бросился!
— А Гудков? — не согласился я.
— А Гудков помахал пистолетом и на том всё, — поджала губы Клара. — Так что, если бы не ты, эта женщина могла бы и задушить Нюру.
Мне такая слава не нужна была, поэтому я сидел и судорожно пытался придумать, чем отвлечь Клару, а то сделает из меня героя, а мне такая популярность совсем не нужна, мне разобраться во всём этом надо, и желательно без лишней огласки.
Но не успел я ответить, как тут, отдуваясь, во двор вбежал секретарь сельсовета. На нём лица не было.
— Где Гудков? — воскликнул он нервным голосом.
— В доме он, сейчас позову, — ответил Зубатов, который курил во дворе. — А что случилось?
— Матрёна повесилась!