Что петух — тварь мстительная и дурная было ясно ещё изначально. Согласно классификациям Линнея, Ламарка и моей покойной бабки Лукерьи в иерархии животного мира петух стоит отнюдь не на самой высокой позиции, но при этом, не обладая особым умищем, отличается бестолковой злопамятностью. И вот я в этом дополнительно убедился. В общем, повесил я свой полупиджак сушиться на плетне, так он запрыгнул, сволочь, на него и нагадил. Одёжка у Генки и так была неказиста, а сейчас стала тем более. И вот что теперь делать?
Кипя праведным гневом, решил я отомстить. И отомстил самым что ни на есть примитивным образом (вычитанным когда-то мною как способ охоты таёжных аборигенов). Выкопал ямку, затем взял бутыль и выдавил в глинистой земле глубокую лунку, стенки которой обильно смочил для дополнительной скользкости: сверху лунка получилась довольно широкая, как раз под размер петуха, зато книзу — сужается. На дно лунки насыпал выпрошенных у Нюры жаренных семечек и вдобавок покрошил туда немного хлеба, что оставался из школьной столовой.
Засел в кустах и приготовился ждать. Когда я готовился, петух наблюдал за моими действиями с большим интересом, но в целом, неодобрительно. Дождавшись, когда я уйду, он бочком, бочком, подкрался к лунке и заглянул, склонив голову набок. Жаренные семечки призывно пахли и манили, и петушиная душа не выдержала — он попытался достать, нагнулся и скувыркнулся головой вниз, а толстой жопой вверх, только ноги торчать остались. Немного подёргавшись, он обречённо затих, видимо осознав, что выбраться из западни не получится. Я моментально выскочил из-за кустов, схватил пленника за ноги и выдернул. Петух и тут не сплоховал, заорал, изогнулся буквой «зю», захлопал крыльями и попытался меня злобно клюнуть.
Я мстительно набросил загаженный полупиджак ему на голову и потащил в избу. Настроение, испорченное Зубатовым, скакнуло вверх. Проблема с продовольствием на некоторое время была решена. Осталось раздобыть спички и кастрюлю для варки. Соль возьму у Клары. Очаг здесь, хоть и был в неприглядном состоянии, но нехитрую похлёбку приготовить кое-как на нём можно было. А то сидеть на сухомятке для желудка, говорят, плохо.
— И что ты с ним собираешься делать? — спросил Енох, когда я бросил связанного, словно мумия, пленника на полати и направился к очагу.
— Варить, — ответил я. — Куриный бульон очень полезный.
— Зря. Не делай этого, — вкрадчиво сказал Енох.
— Эта тварь обосрала мой пиджак. Единственный, между прочим. А ещё разбудила меня на рассвете. Он вполне заслужил свою участь. Тем более, у меня осталось только сало и четыре варенных яйца.
— И самогон, — напомнил Енох.
— Самогоном не насытишься, — нравоучительно сказал я и осторожно начал выгребать из очага старые угли. Надо было тщательно расчистить тут всё. — Кроме того, я — несовершеннолетний. Детям спиртное пить нельзя.
— Но за самогон можно обменять у селян еды, — вкрадчиво заметил Енох.
— Тоже верно, — кивнул я. Совет был вполне хорош. Очевидно, и от призраков бывает польза.
— Тогда отпусти петуха и сходи в село обменяй самогон.
— Ну, во-первых, нужно знать у кого и что обменивать, — начал загибать пальцы я, — во-вторых, Зубатов сейчас злой и пасёт меня. Увидит самогон — и мне капец будет. Выкрутиться больше не получится. В-третьих, самогон — это хорошо, это стратегический запас на трудные времена, задел на будущее. А петух — вот он, уже здесь. Сейчас я с очагом разберусь, согрею воды, ощиплю его и поставлю варить. К сожалению, у меня нет холодильника и придется варить его целиком. А, ну ещё кастрюлю раздобыть надо. Но в крайнем случае — возьму ведро, я видел у Жоржика есть.
— Послушай меня, отпусти-таки петуха, — продолжил нудеть Енох, проигнорировав всю мою аргументацию.
— И не подумаю, — отмахнулся я, выгреб остатки золы и вынес во двор.
— Зря ты меня не слушаешь, — замерцал мне в спину Енох.
— Вот чего ты прицепился? — взорвался я. — Этот петух тебе чем дорог? Может быть он твой родственник или ты из общества защиты животных? Слушай, а может ты вообще веган и буддист?
— Крик петуха отпугивает нечисть, — отстранённо заметил Енох.
— Кто-то еще недавно втюхивал мне, что нечисти и бесов не существует, — язвительно напомнил я, — а теперь, оказывается, что только петух может нас всех спасти. И вот как мне понять, когда ты врешь — в прошлый раз или теперь?
Енох, очевидно, обиделся, потому что торопливо замерцал и исчез.
Я не стал слушать эту ошибку альфа-распада и отправился искать ёмкость для приготовления еды.
Кастрюлю я не нашел, зато обнаружил на заборе у соседки большой и пузатый глиняный горшок, в котором хозяйки этого времени готовили пищу в печи. Одолжив без спросу на время данную ёмкость, я вернулся обратно. И первое, что увидел — петуха дома не было.
Может, крутился-вертелся и вывалился под полати?
Я согнулся, пытаясь высмотреть в пахнущей едкой пылью темноте под полатями мой будущий ужин, но петуха там точно не было.
Вот что за чертовщина?
Я вылез, отряхивая с головы сор и паутину и крепко задумался. Что-то мне здесь нравится всё меньше и меньше. Надо валить отсюда. Вот только вопрос — куда? Документов у меня нету, Генка — несовершеннолетний и очень бы не хотелось побираться по улицам и очутиться в допре.
В животе заурчало.
— Эй, Енох! Енох! — громко позвал я, — ты засранца этого, случайно не видел?
Призрак появился буквально передо мной и завис, невнятно мерцая, в воздухе.
— Петух исчез, — пожаловался я.
— Я его отпустил, — спокойно кивнул Енох.
— Как? — опешил я. — Ты же бестелесный призрак, ты даже горшок вон сдвинуть не можешь. Как ты петуха смог развязать, открыть дверь и вытолкать его из дома?
— Да, я не могу, — согласился Енох. — Но Барсик вполне может.
Я покрутил головой: скотина Барсик сидел в углу и с тупым и независимым видом вылизывал лапу.
— Да ладно, — не поверил я, — у него же ума не хватит провернуть всё это.
— У него не хватит, но я могу его заставить, — ответил Енох и я аж завис. Полезность привидения становилась всё очевиднее.
— Слушай, Енох. Раз уж ты оставил меня без обеда и ужина, так, может, ты скажешь Барсику, пусть сгоняет к какой-нибудь хозяйке и стащит мне пирогов? Хочу с грибами и кислой капустой. Хотя нет, лучше с картошкой и шкварками. Так нажористее.
— Я не могу управлять Барсиком на большом расстоянии, — вздохнул призрак, — а отсюда выбраться тоже не могу.
Вот чую, что выкрутился, а заловить не выходит.
Так как есть хотелось всё больше и больше (яйца и сало я пока экономил, да и без хлеба сало как-то не очень), то я отправился к Гудкову.
Тот сидел в доме за столом и пристально рассматривал от руки нарисованную картосхему, делая пометки в тетради. Пахло тушеной картошкой со свининой и печёными яблоками.
— Здарова, браток, — увидев меня, разулыбался руководитель агитбригады, — а у меня к тебе непростое поручение…
— Товарищ Гудков, — перебил я его, — я живу у вас третьи сутки. И меня ещё ни разу не покормили. Моя зарплата сразу уходит на счета школы, денег на руках нету, купить продуктов я не могу. Хлеб, который у меня был со школьной столовой, давно закончился. Я скоро умру от голода. Даже над крепостными в средние века так не издевались. Их хоть гнилой капустой, но иногда кормили… я читал.
— Так я же тебе сказал у дежурной спросить, — нахмурился Гудков (мой выпад ему явно не понравился). — Ты же не маленький, Капустин, чтобы за ручку тебя водить!
— Они на диетах, дежурные ваши, — скривился я, — даже себе не готовят.
— Ну тогда не знаю, — задумался Гудков и уставился на карту.
— Товарищ Гудков, так что мне делать? — напомнил я, — я есть хочу.
— Завтра мы ждём подводу с реквизитом, они и кое-какие продукты должны подвезти, — попытался обнадёжить меня Гудков.
— Я до завтра не доживу, — с тихой печалью сказал я, — умру с голоду. Уже три дня не ел почти ничего.
— А вот Зубатов говорит, что ты у него продукты спёр, — выдал Гудков. — Так что не умрёшь, Капустин.
— А если Зубатов врёт, и я умру? — прищурившись, произнёс я. — Где в советских законах такое есть, чтобы детей морить голодом и заставлять прислуживать Зубатову? Между прочим, я сирота.
Гудков аж завис.
— Ну знаешь…! — цыкнул он.
Потом подумал, быстро достал из кисета деньги, отсчитал немного мелочи и положил на стол:
— Сбегай вот на село, купи себе там чего-то. Здесь хватит.
На столе одиноко лежало несколько мелких монет.
— И что на эти деньги я могу приобрести?
— Ну… — замялся Гудков, — хлеба и молока тебе продадут точно.
Я сгрёб мелочь. Вот жадюга. Ну ладно, я ещё с вами со всеми разберусь.
— Спасибо, товарищ Гудков, — сахарным голосом поблагодарил я.
Гудков хмуро промолчал, рассматривая карту и давая понять, что он очень занят и я отнимаю его драгоценное время какой-то несущественной ерундой. О поручении он больше не упоминал.
Ну а я пошёл на село.
Дорога до тех пор петляла промеж утопающих в яблоневых садах избушек и домиков, пока не вывела меня к явно стратегической завалинке у перекрёстка, откуда прекрасно просматривались все дороги и улицы, и где сейчас собралось несколько баб и один старый дедок. Все они что-то активно обсуждали. Бабы при этом сплёвывали шелуху от семечек, а дед курил самосадный табак.
При виде меня все умолкли.
— Добрый день, — вежливо поздоровался я.
— И тебе здравия, — нестройным хором ответили крестьяне. А одна бабёнка, рябая, зато в стеклярусных бусиках, спросила с плохо сдерживаемым любопытством:
— Ты что ль с агитбригады тоже будешь?
— Ага, — кивнул я, не зная, гордиться своей принадлежностью к местной богеме, или же ноги в руки и бежать, пока не поздно.
— А правда, что у вас есть слепой предсказатель? — спросила одна.
— И бородатая женщина?
— И карла?
— А бабуина есть? Я в позапрошлом году была в Бобровке на ярмарке и такую бабуину в цирке видела! Ужасть прямо! — не унималась рябая бабёнка, — и вся жопа синяя у неё. Кошмар.
— Да нет, товарищи, у нас же не цирк, — снисходительно усмехнулся я, — приходите сегодня на представление и сами все увидите.
— Так бабуины не будет? — разочарованно спросила рябая.
— Зато у нас будет товарищ Зубатов, — торжественно сказал я, хотел добавить про жопу, но не стал, зато добавил другое, — это куда уж лучше, чем все эти ваши бабуины. Приходите на него посмотреть.
Бабы одобрительно загомонили и обещали прийти.
— Я вот что хотел спросить, — сказал я, когда эмоции от предстоящего зрелища немного улеглись, — у вас продуктов прикупить можно? А то наша подвода с едой только завтра придёт. Они там реквизит же ещё везут. А есть сегодня надо.
Я показал монетки. Если при моих словах, крестьянки воодушевились, то при виде жалких монет, от их добродушия не осталось и следа. Все враз заторопились по своим делам.
— Ну пойдём, я что-нибудь тебе дам, — вздохнула баба Фрося, когда мы остались одни. Старичок был не в счет, так как был глуховат, да и давно уже не в себе.
Мы пошли по улице, и баба Фрося воровато оглянувшись, спросила тревожным свистящим шепотом:
— Ну что там? Когда к Сомовым пойдёте?
— Завтра, — таким же шепотом сообщил я, — сегодня нельзя — подготовка к представлению у нас.
Мы дошли до зелёного забора, ворота были щедро разрисованы маками, правда чуть кривоватыми, но тем не менее. Почему-то я думал, что такая вот бабка должна жить в одинокой покосившейся избушке. Огромный дом, почти терем, меня, честно говоря, удивил. Во двор меня, правда, не позвали — баба Фрося велела подождать ее здесь, у калитки. Видимо, мой социальный статус подкачал. Ну да ладно.
Монеты она забрала с собой. Через минут пятнадцать, которые томительно тянулись и тянулись, она вышла обратно:
— На, держи, — строго поджав тонкие губы, она сунула мне торбу со снедью и проворчала. — На такие деньги разве что прошлогоднего снега купить можно, но я по старой дружбе собрала, что смогла.
Я поблагодарил и, не заглядывая в торбу, отправился обратно.
Зато дома я чертыхнулся — баба Фрося дала полкаравая хлеба, правда сильно сухого, точнее он давно превратился в монолитный камень и слегка отдавал плесенью. Ещё в торбе были две варёных репки, безвкусных даже с виду, творог в платочке и кусочек пожелтевшего старого сала, дубовая шкурка которого злобно ощетинилась кристаллами соли.
— Мда, — сказал я, — не густо.
— Нормальная еда, — примирительно прокомментировал Енох.
— Слушай ты! Радиоизотоп хренов! — вызверился я, — между прочим, это из-за тебя, скотина, я вместо наваристого бульона из петуха должен грызть заплесневелый хлеб! Уйди с глаз моих и больше никогда не разговаривай со мной!
Енох возмущенно померцал, но, видя, что я демонстративно его игнорирую, исчез.
— Барсик, иди сюда! — позвал я, — кис-кис сюда, дурень.
Кот осторожно выглянул из-за печки и уставился на меня желтоватыми глазами-крыжовниками.
— Жрать хочешь? — спросил я и насыпал прямо на пол немного творогу.
Барсик юрко скользнул к еде, подошел, понюхал, сердито чихнул и уставился на меня с осуждающим видом, мол, а где жратва.
— Ну извиняй, брат, чем богаты, как говорится, — вздохнул я, — вот не надо было этого вредителя слушать и петуха выпускать. Сейчас бы мы с тобой навернули полезного бульончика.
Я закинул «еду» к остальным продуктам и уныло пошел во двор: агитбригада готовилась к выступлению и мне нужно было помогать.
Во дворе нервно суетилась Клара, то ей декорация разонравилась, то транспарант помялся, то костюм доярки найти не могут. Я предложил помощь, но ей явно было не до меня. Иногда, глядя на неё накануне представления, мне казалось, что вся вот эта нервотрёпка — для неё своего рода некий ритуал, традиция.
Скотина петух сидел неподалёку и насмешливо смотрел на меня.
Война была объявлена без объявления войны.
— Генка, помоги! — Жоржик, кряхтя, тащил большой раскрашенный щит.
Я уцепился за противоположный край и помог дотащить до повозки с реквизитом. Идти до места, которое сельсовет выделил нам для представления было недалеко, но декораций и реквизита накопилось столь много, что мы решили взять одну телегу.
Затем мы грузили канаты. Их ещё предстояло растянуть над импровизированной сценой, и Люся на них будет танцевать с горящими факелами.
— Ты бы потеплей оделся, — глянул на меня Жоржик, пока мы пару минут выделили на передышку, — мы же до ночи там будем. Что-то ветер поднимается. Смотри, Генка, замёрзнешь, простудишься. Лечить тебя тут некому.
— Схожу тогда оденусь, — согласился я.
— Сильно не спеши, я сейчас эту подводу туда к сцене отвезу, а потом мы с тобой остальное догрузим.
— А там разгружать разве помочь не надо? — спросил я.
— Да нет, там Гришка и Виктор, так что помогут. Ты утеплись лучше.
— Сделаю! — обрадовался я, и пока выдались пару свободных минут и меня не пригрузили делать ещё что-то, со всех ног ломанулся домой.
В доме было темно как в той синей части тела бабуина, о которой так беспокоилась рябая бабёнка. Я зажег лучину и взял полупиджак.
От него несло петушиным дерьмом и застарелым потом. В общем, с одеждой нужно было что-то решать, и то срочно. Я невесело усмехнулся, вспомнив заплесневелый хлеб. Тут жрать нечего, а я о фраке беспокоюсь.
— Генка, — заискивающим тоном обозвался Енох.
— Вот! — я показал призраку загаженный пиджак, — и как я в этом сейчас на представление пойду? А там, между прочим, холодно. И вот скажи мне, Енох, что лучше — замёрзнуть и заболеть или быть в тепле, но вонять петушиным дерьмом?
— Ты сердишься, человек, — сообщил мне Енох.
— Не то слово, — подтвердил я. — Причем настолько сержусь, что сегодня же попрошу Гудкова разрешить мне ночевать в фургоне. А сюда больше ни ногой, раз такие вредители здесь!
— Я же объяснил… — начал было Енох.
— Да мне пофиг, что ты там кому объяснил! — отрезал я, — из-за тебя я сегодня остался голодным, выспаться ты мне своими разговорами не дал. Зачем мне такое соседство? Нет, пойду в фургон. А ты сиди здесь еще триста лет, в темноте и сырости.
— Генка… — заволновался Енох. — Я же извинился.
— А что мне твои извинения? — фыркнул я, — я от них сытым стану? Новый пиджак появится?
— Как я могу загладить свою вину? — совсем поник Енох и даже мерцать почти перестал.
— А что ты можешь делать?
— Да не особо что-то, — вздохнул Енох.
— Опять врёшь? — разозлился я, — ладно, мне пора, скоро представление, а я тут тебя разговорами развлекаю.
— Подожди, Генка!
— У тебя есть две минуты, чтобы всё рассказать. А я подумаю, полезно ли мне тратить на тебя время или общайся с петухом, — выставил жесткие требования я.
— Ну, про Барсика ты уже знаешь… — признался Енох.
— Слушай, а ты можешь в петуха влезть и его прямо в суп прыгнуть заставить? — осенила меня гениальная мысль.
— Дело в том, что Барсик — кот, — начал Енох.
— Давай без преамбул, я тороплюсь, — напомнил я.
— Я могу устанавливать связь только с некоторыми животными, да и то, ненадолго, — сказал Енох. — Кот, ворон, сова, летучая мышь…
Я мысленно возликовал — это открывало широкие перспективы. Но решил не показывать столь откровенный интерес, поэтому со скучающим видом спросил:
— А в хомяка можешь?
— Нет.
— Жаль, можно было бы отправить хомяка в королевскую сокровищницу… — размечтался я и хохотнул.
Енох укоризненно посмотрел на меня и ничего не сказал.
— Это всё?
— Могу глаза отвести, — начал перечислять Енох, — могу небольшой предмет двигать, листок бумаги, например, или затушить свечу…
— Это всё?
— Ну ещё так, по мелочи, — уклончиво ответил Енох.
Ну ничего, дай мне только время, и мы с тобой разберемся.
— А пошли со мной на представление, — предложил я, — разве тебе не интересно?
— Интересно! — от воодушевления Енох замерцал. — Но увы, это невозможно. Я тебе уже говорил.
— А где эта доска? — спросил я.
— Зачем? — испугался Енох.
— Оторву и возьму с собой на представление, — сказал я.
— А если я развоплощусь? — забеспокоился Енох.
— Вполне возможно. Но у нас один тип говорил, что кто не рискует, тот не пьет шампанское.
— Мудрая мысль, — восхитился призрак.
— Ладно, мне пора бежать, — пожал плечами я и направился к двери, — А ты сиди здесь в одиночестве еще триста лет. Как раз обдумаешь эту мудрую мысль. Если, конечно, сельсовет дом не снесет лет через пять.
— Подожди! — крикнул Енох так, что у меня аж мурашки по коже пошли.
— У тебя полминуты, — заявил я.
— Я согласен. Пошли покажу, где доска, — дрожащим от волнения голосом сказал Енох.