Они ветром налетали сзади, звук их крыльев слился в свист настигающей бури. Именно это услышали бы люди — ветер, бурю, полет птиц. Если бы были люди, чтобы услышать. До конца квартала улица была пустынна. Восемь вечера в субботу, в районе самых популярных магазинов, и ни одного человека. Будто это кто-то организовал; возможно, так оно и было. Если я успею выбежать из зачарованной зоны, люди будут.
Ветром меня ударило в спину, и я бросилась на тротуар, покатившись от удара. Я катилась дальше и дальше, голова кружилась от мелькающих ночных летунов, пролетающих надо мной в ярде от тротуара, как взлетевшие в воздух рыбы, слишком быстро летящие за вожаком, чтобы сразу сменить направление.
Я закатилась в ближайшую дверь, окруженную крышей и стеклом с трех сторон. Летуны остались сверху — на землю за мной они не бросятся. Несколько секунд я полежала, слушая стук крови в ушах, и тут поняла, что я не одна.
Я села, прислонившись к книжной витрине, пытаясь придумать для человека объяснение, что это я такое делаю. Он стоял ко мне спиной. Невысокий, моего примерно роста, одетый в кричащую гавайку и кепочку, надвинутую на глаза. Нечасто встречающееся по вечерам зрелище.
Я кое-как встала, опираясь на стекло витрины. Зачем ему ночью козырек, защищающий от солнца?
— Ну и ветер, — заметил он.
Я обошла окно, не выходя из-под навеса лавки. Пистолет все еще был у меня в руке. Жакет размотался, висел, как плащ матадора, но пистолет пока что прикрывал.
Человек обернулся, и свет из лавки упал на его лицо. Кожа черная, глаза темные, блестящие. Он усмехнулся, полыхнув полной пастью бритвенно-острых зубов.
— Наш хозяин хочет говорить с тобой, принцесса.
Я ощутила за спиной движение и обернулась посмотреть, но боялась повернуться совсем, подставив спину этому с ухмылкой. Три фигуры вышли из соседней лавки. Было темно, от света прятаться не приходилось. Все трое были выше меня, в плащах с надвинутыми капюшонами.
— Мы тебя ждали, отребье, — сказала одна фигура в плаще. Голос был женский.
— Отребье?
— Потаскуха. — Другой женский голос.
— Завидуете? — спросила я.
Они бросились на меня, и я отпустила жакет на землю, направив на них обеими руками пистолет. Либо они не знали, что такое пистолет, либо не боялись. Я выстрелила в одну из них. Она свалилась кучей тряпья. Две остальные подались назад, выставив клешни рук, будто защищаясь от удара.
Я прижалась спиной к окну, бросила взгляд на ухмыляющуюся физиономию позади, но чернокожий стоял в дверях, сложив руки на голове, будто ему это было привычно. Пистолет и почти все внимание я направила на женщин, хотя… женщинами их можно назвать с большой натяжкой. Это были ведьмы. Я не хочу их обидеть — это их порода. Ночные ведьмы.
Та, которую я подстрелила, пыталась сесть, хватаясь за руки другой.
— Ты ее застрелила!
— Очень рада, что вы заметили, — ответила я.
У раненой капюшон слетел с головы, открыв огромный загнутый нос, поблескивающие маленькие глазки, кожу цвета пожелтевшего снега. Волосы — сухими клочьями, как черная солома, едва до плеч. Она зашипела, когда вторая ведьма задрала ей плащ, чтобы увидеть рану. Между пустыми мешками грудей зияла кровавая дыра. Ведьма была голой, если не считать массивного золотого обруча на шее и украшенного каменьями пояса, съехавшего вниз на тощие бедра. Я успела увидеть болтающийся на поясе кинжал, привязанный к ляжке золотой цепочкой.
Она извивалась, не в силах набрать в грудь воздуху, чтобы проклясть меня. Я попала ей в сердце, может быть, задела легкое. Убить это ее не убьет, но больно.
Вторая ведьма подняла лицо к свету. У нее кожа была грязно-серая с крупными оспинами на всем лице, идущими через острый нос цепочкой кратеров. Губы настолько тонкие, что почти не закрывали полную пасть плотоядных острых зубов.
— Интересно, хотел бы он тебя, если бы у тебя не было этой гладкой белой кожи?
Вторая стояла все еще под клобуком, прячась. Голос у нее был получше, чем у первых двух, какой-то более культурный.
— Мы тебя сделаем такой же, как мы, нашей сестрой.
Я посмотрела в лицо серой:
— Ту, кто начнет произносить проклятое, я застрелю прямо в лицо.
— Меня это не убьет, — сказала Серая.
— Нет, но и не украсит.
Она зашипела, как огромная сжавшаяся кошка:
— С-сука!
— Сама такая.
Меня беспокоила та, что еще осталась стоять. Она не впала в панику, не поддалась гневу. Она может применить против меня магию, будучи еще частично скрытой тенью и ночью. Умнее, осторожнее, опаснее.
Я специально не воспользовалась гламором. Я стояла перед освещенной витриной с пистолетом на виду, наставленным на кого-то. Один уже выстрел должен был заставить кого-нибудь позвонить в полицию. Я выпустила быструю вспышку силы — осмотреться, и обнаружила плотные складки гламора. Густого и хорошо сделанного. Я гламор умею наводить, но не эту разновидность. Шолто накрыл им всю улицу, как невидимой стеной. Никто ничего тревожного не увидит и не услышит. Разум представит людям звук выстрела как обычный шум. Если я заору, призывая на помощь, это будет ветер. Если только не бросить кого-нибудь через окно прямо в лавку, никто ничего не увидит.
Я бы с удовольствием бросила сквозь стекло любую из них, но не хотела подпускать их так близко. Пальцы рук, вцепившиеся в рану, кончались огромными когтями хищной птицы. Зубы, оскалившиеся, когда она зашипела, были предназначены для раздирания плоти. С такой мне рукопашную не выиграть. Их нельзя было подпускать, и пистолет для этого годился, но придет Шолто, и до этого мне надо отсюда исчезнуть. После его прибытия я пропала. Эти не смогут меня тронуть, но я в ловушке. Если я выйду из-под навеса, ночные летуны меня схватят или хотя бы остановят, а тогда меня схватят ведьмы и этот чернокожий весельчак. Меня обезоружат, если не хуже, еще до подхода Шолто.
Боевой магии у меня нет. Пистолет никого из них не убьет, только ранит и притормозит. Нужно придумать что-то получше, а мне ничего в голову не приходило. Я попыталась завязать разговор: когда сомневаешься — говори. Никогда не знаешь, на чем может проколоться противник.
— Нерис Серая, Сегна Золотая и Черная Агнес, я полагаю?
— А ты кто? Стэнли, что ли? — спросила Нерис.
Я не сдержала улыбки:
— А еще говорят, что у вас чувства юмора нет.
— Кто говорит? — спросила она.
— Сидхе.
— Вот ты и есть сидхе, — сказала Черная Агнес.
— Будь я истинной сидхе, что бы я делала на берегах Западного Моря, прячась от своей королевы?
— То, что ты во вражде со своей теткой, говорит лишь, что ты самоубийственно глупа, но оттого ты ни на унцию не меньше сидхе.
Агнес стояла прямо и высоко, как столб черной ткани.
— Это да, но я меньше сидхе из-за браунийской крови со стороны матери. Наверное, королева могла бы мне простить кровь человека, но этого никогда не забудет.
— Ты смертная, — сказала Сегна. — Для сидхе это непростительный грех.
У меня руки начало сводить, скоро устанут плечи. Надо будет либо стрелять, либо опустить пистолет. Даже двуручная стойка не рассчитана на то, чтобы стоять в ней бесконечно.
— Есть и другие грехи, которые для моей тетушки столь же непростительны.
— Например, иметь гнездо щупальцев посреди безупречной сидхейской плоти, — произнес мужской голос.
Я повернулась к нему, не выпуская при этом трех ведьм из поля зрения. Вскоре у меня будет столько разных целей с разных сторон, что всех их вовремя ни за что не перестрелять. Зато хотя бы свежий прилив адреналина помог прогнать мышечную усталость. Вдруг показалось, что я вечно смогу держать стойку стрелка.
Шолто стоял на тротуаре, чуть разведя руки в стороны. Наверное, старался казаться безобидным — но это не получалось.
— Королева однажды мне сказала, что стыд и позор — иметь гнездо щупальцев посреди одного из самых совершенных сидхейских тел, какие только есть на свете.
— Отлично. Да, моя тетка — стерва, мы все это знаем. Чего хочешь ты, Шолто?
— Титулуй его как положено, — произнесла Агнес, и ее культурный голос прозвучал слегка гневно.
Вежливость никогда не вредит, и я выполнила ее просьбу.
— Чего хочешь ты, Шолто, Властитель Всего, Что Проходит Между?
— Его зовут царь Шолто, — буквально выплюнула мне в лицо Сегна.
— Мне он не царь.
— Это можно переменить, — произнесла Агнес с очень тонкой скрытой угрозой.
— Хватит, — остановил их Шолто. — Королева хочет твоей смерти, Мередит.
— Мы никогда не были накоротке, лорд Шолто. Будь добр называть мой титул.
С его стороны было оскорблением не назвать мой титул после того, как я обратилась к нему по титулу. Также оскорбление, если так поступает король чужого народа. Но Шолто вечно усложнял себе жизнь, пытаясь изображать и лорда сидхе, и царя слуа.
По резким чертам лица пробежало какое-то чувство — гнев, я думаю, хотя недостаточно хорошо его знаю, чтобы сказать с уверенностью.
— Королева хочет твоей смерти, принцесса Мередит, дочь Эссуса.
— И она послала тебя доставить меня домой для исполнения приговора. Это я сама сообразила.
— Ты не могла бы ошибиться сильнее, — сказала Агнес.
— Молчание!
Шолто вложил в это слово немножко приказной интонации. Ведьмы будто сжались — не согнулись, но будто подумали об этом.
Улыбающийся справа подступил поближе. Я не отвела пистолета от Шолто, но сказала:
— Два шага назад, или я застрелю твоего короля.
Не знаю, что бы сделал этот человек, но Шолто велел:
— Сделай, как она говорит, Гетхин.
Гетхин не стал спорить — просто отступил, хотя я заметила краем глаза, что руки он сложил на груди. На голове он их больше не держал. Меня устраивает, пока он достаточно далеко. Но все они слишком близко подошли. Если они бросятся одновременно, все для меня кончено. Но Шолто не хотел меня скручивать. Он хотел говорить. Что ж, меня устраивает.
— Я не хочу твоей смерти, принцесса Мередит.
Мне не удалось скрыть подозрительность.
— Ты пойдешь против королевы и всех ее сидхе, чтобы меня спасти?
— За последние три года много случилось, принцесса. Королева все более и более в своей угрозе полагается на слуа. Не думаю, что она начнет из-за тебя войну, если ты будешь надежно скрыта от ее взгляда.
— Я настолько далеко от ее взгляда, насколько это возможно на суше, — сказала я.
— Да, но есть другие при Дворе, кто нашептывает ей на ухо и напоминает о тебе.
— Кто?
Он улыбнулся, и его красивое лицо стало почти подкупающим.
— Нам многое надо обсудить, принцесса. У меня номер в одном из лучших отелей. Не отправиться ли нам туда на отдых, а дискуссию отложить на будущее?
Что-то в выбранных им словах мне не понравилось, но это было самое лучшее предложение за весь этот вечер. Я опустила пистолет:
— Клянись своей честью и тьмой, что поглощает все, что ты сказал именно то, что хотел сказать.
— Клянусь своей честью и тьмой, что поглощает все, что каждое слово, сказанное мною тебе на этой улице, правда.
Я щелкнула предохранителем и засунула пистолет за поясницу. Подняла жакет с земли, отряхнула и надела. Он слегка помялся, но сойдет.
— Далеко твой отель?
На этот раз улыбка была шире, и он был не таким великолепным, но более… человечным. Более настоящим.
— Тебе стоит чаще улыбаться, лорд Шолто. Тебе идет.
— Я надеюсь в ближайшем будущем получить причину улыбаться почаще.
Он предложил мне руку, хотя стоял за несколько ярдов от меня. Я подошла, потому что он поклялся самой торжественной клятвой неблагих и не мог ее нарушить, не рискуя проклятием.
Я взяла его под руку. Он напряг мышцы под моими пальцами. Мужчина есть мужчина, какой бы породы он ни был.
— В каком отеле ты остановился? — спросила я, улыбаясь ему.
Никогда не помешает быть любезной. Нелюбезной я всегда смогу стать позже, если надо будет.
Он сказал. Это был очень хороший отель.
— Немного далековато идти, — сказала я.
— Если хочешь, можем взять такси.
Я приподняла брови, зная, что внутри машины он не сможет держать серьезную магию: избыток очищенного металла ей мешает. Я-то могу наводить серьезные чары даже в свинцовом ящике, если надо будет: примесь человеческой крови имеет свои преимущества.
— Тебе там не будет неуютно? — спросила я.
— Это не так далеко, и мне важнее наш общий комфорт.
И снова какие-то оттенки смысла в его словах я пропустила.
— Такси было бы неплохо.
Агнес окликнула нас:
— Что нам делать с Нерис?
Шолто оглянулся на них, и лицо его снова стало ледяным, обрело ту чеканную красоту, которая делала его далеким.
— Добирайтесь до своих комнат, как сможете. Если бы Нерис не напала на принцессу, она не получила бы рану.
— Мы служили тебе на сотни лет дольше, чем увидит когда-нибудь этот кусок белой плоти, и вот такова наша награда, — горько сказала Агнес.
— Ваша награда такова, какую вы заслужили, Агнес. Не забывай.
Он повернулся, потрепал меня по пальцам, лежащим на его руке, но в трехцветно-золотых глазах еще читался оттенок льда.
Рядом с Шолто появился Гетхин и согнулся в поклоне, держа шапочку в руках.
— Что ты прикажешь делать мне, хозяин?
— Помоги им доставить Нерис в номер.
— С радостью.
Гетхин полыхнул еще одной острозубой улыбкой, опустив уши по сторонам лица — почти как у охотничьей собаки или лопоухого кролика. Он повернулся и чуть не поскакал к ведьмам.
— Такое чувство, что я что-то пропустила.
Он накрыл мою руку своей, теплые сильные пальцы скользнули по моим.
— Я тебе объясню, когда приедем в отель.
В его глазах было то выражение, которое я видела у других мужчин, но оно не могло значить то же самое. Шолто принадлежал к страже королевы, а значит, не мог спать ни с одной сидхе, кроме нее. Она не делилась своими мужчинами ни с кем. Наказанием за нарушение этого табу была смерть под пыткой. И если даже Шолто готов был рискнуть, то я — нет. Моя тетка, может быть, казнит меня, но сделает это быстро. Если я нарушу ее самое суровое табу, она все равно убьет меня, но это будет не быстро. Меня уже пытали раньше — этого трудно избежать, если живешь при Неблагом Дворе. Но никогда я не подвергалась собственноручной пытке королевы. Хотя ее работу видела. Она очень, очень, очень изобретательна.
Много лет назад я поклялась себе, что никогда не дам ей повода применить свою изобретательность ко мне.
— На мне и так смертный приговор, Шолто, и я не хочу добавлять к нему пытку.
— Если я сохраню тебя живой и невредимой, ты рискнешь?
— Живой и невредимой? Как?
Он только улыбнулся, поднял руку и крикнул:
— Такси!
На пустой улице тут же их появилось три штуки. Шолто всего лишь хотел вызвать такси, но понятия не имел, какое впечатление произведет в Лос-Анджелесе способность вызвать три такси сразу на пустой улице. Он мог бы реанимировать трупы, еще не остывшие, — это тоже произвело бы впечатление. Но я живу в этом городе три года, и такси, подъехавшее, когда оно тебе нужно, куда поразительнее ходячего трупа. Их-то я, в конце концов, видела, а вот послушное такси — это совершенно новый вид.