— Нет! — кричала я. — Шолто, Дойл, не трогайте друг друга!
Но слышны были удары тела о тело, скользящие шаги, будто кто-то пробирается через темноту, чей-то тяжелый вдох, потом какие-то тихие звуки.
— Черт побери, слушайте меня! Никто из вас не замыслил мне вреда! Вы оба хотите сохранить мне жизнь!
Не знаю, то ли они не слышали, то ли им было все равно, что я говорю. В этой темноте размахивал по крайней мере один меч, а потому я не встала и не пошла к выключателю — я поползла. Раковину я оставила справа и ощупывала перед собой путь левой рукой.
Драка шла почти в полном молчании. Слышно было, как они ломают друг друга. Кто-то вскрикнул, и я молча произнесла молитву, чтобы никто из них не погиб. Я почти влетела головой в стену, успев в последний момент коснуться ее рукой. Нажала выключатель, и помещение вдруг залил ослепительный свет. Я заморгала, как сова.
Эти двое сидхе сцепились в схватке, пытаясь повалить друг друга. Дойл стоял на коленях, вокруг его шеи обвилось щупальце. Шолто был покрыт кровью, и я не сразу заметила, что одно из щупальцев отсечено и лежит, подергиваясь, рядом с коленом Дойла. У Дойла все еще был в руке меч, но два щупальца и одна рука Шолто обхватили его с боков. Другие руки каждого из них сцепились между собой, будто в игре, кто кому пальцы заломает. Только это не было игрой. Меня поразило, что Шолто вроде бы держится. Дойл был признанным чемпионом при Неблагом Дворе. Очень мало кто мог против него устоять и практически никто — победить. Шолто в этот список не входил, или так я думала. Но тут я кое-что уловила краем глаза: слабое сияние. Когда я посмотрела на него прямо, его не было. Так иногда бывает с магией: ее видишь только боковым зрением. Что-то сияло на руке Шолто: кольцо.
У меня на глазах Дойл уронил меч и начал обмякать в хватке Шолто. Тот подхватил меч за рукоять, не дав ему упасть на землю. Щупальца все так же обвивали руку Дойла. Я уже летела вперед раньше, чем успела подумать, что же я сделаю, когда окажусь рядом.
Шолто, держа обмякшее тело Дойла в щупальцах, занес меч в двуручной хватке над головой — как если хочешь вонзить нож в чью-то грудь. Я была за спиной Дойла, когда меч пошел вниз. Я накрыла его своим телом, выставив руку, не отрывая глаз от блестящего клинка. Миг только я гадала, успеет ли Шолто отвести удар, но он перевернул меч и направил его острием к потолку.
— Что ты делаешь, Мередит?
— Он пришел спасти меня, а не убить.
— Он — Мрак королевы. Если она пожелает твоей смерти, он будет ее орудием.
— Но у него — Смертный Ужас, ее личное оружие. Он принес мне ее метку в своем теле. Если ты успокоишься и посмотришь не просто глазами, ты увидишь.
Шолто заморгал на меня, потом нахмурился:
— Зачем тогда она посылала меня тебя убивать? Даже для Андаис это не имеет смысла.
— Если ты перестанешь его душить, мы можем попытаться сообразить.
Он посмотрел на обмякшее тело Дойла, все еще висящее в щупальцах, и сказал "А!" — будто забыл, что все еще выдавливает из него жизнь. Теоретически удавить сидхе насмерть невозможно, но я никогда не любила испытывать границы этого бессмертия. Никогда не знаешь, какая трещина в броне окажется достаточной, чтобы умереть на самом деле.
Шолто отлепил свои конечности от Дома, и тот рухнул мне на руки. Под его тяжестью я упала на колени. Не столько я крови потеряла, чтобы так ослабеть. Это либо шок, либо дело в той руке силы, что я применила в первый раз. Какова бы ни была причина, но мне хотелось закрыть глаза и прилечь, чего мне сейчас не светило.
Я села на пол, положив голову Дойла к себе на колени. Пульс у него на шее бился сильно и ровно, но Дойл не приходил в сознание. Потом он два раза резко вдохнул, голова его закинулась назад, глаза расширились, и он набрал полную грудь воздуха. Сел, откашливаясь. Я увидела напряжение в его лице, и Шолто тоже, наверное, потому что вдруг меч оказался наставленным прямо в лицо Дойла.
Дойл застыл, глядя в лицо Шолто.
— Ну, добивай!
— Никто никого здесь добивать не будет, — заявила я.
Никто из них на меня не посмотрел. Выражение лица Дойла я не видела, но лицо Шолто видела, и это зрелище мне не понравилось. Гнев и удовлетворение — он хотел убить Дойла, это было видно по лицу.
— Дойл спас меня, Шолто. Он спас меня от слуа.
— Если бы ты не защитила дверь, я бы успел вовремя, — сказал Шолто.
— Если бы я не защитила дверь, ты бы успел оплакать мое тело, но не спасти меня.
Шолто все равно не отводил глаз от Дойла.
— А он как попал внутрь, если я не мог?
— Я — сидхе, — ответил Дойл.
— И я тоже. — Злость в лице Шолто стала на самую чуточку горячее.
Я хлопнула Дойла по плечу — достаточно сильно, чтобы было больно. Он не повернулся, но вздрогнул.
— Не подначивай его, Дойл.
— Я не подначиваю, просто констатирую факт.
Полемика переходила на личности, и если эти двое были когда-то чем-то связаны, то ко мне это не имело отношения.
— Слушайте, я не знаю, чего вы друг на друга взъелись, и можете назвать меня эгоисткой, но мне это все равно. Я хочу, черт побери, выйти живой из этого сортира, и это имеет более высокий приоритет над вашей взаимной вендеттой. Так что ведите себя не как мальчишки, а как телохранители особ королевской крови. Вытащите меня отсюда целой и невредимой.
— Она права, — тихо сказал Дойл.
— Великий Мрак выходит из боя с вежливыми словами? Невероятно. Или дело в том, что теперь меч у меня? — Шолто повел клинком, коснулся острием впадинки на верхней губе Дойла. — Тот самый меч, что может убить любого фейри, даже придворного сидхе. Ах, я забыл — ты же ничего не боишься.
Была горечь и насмешка в голосе Шолто, и они, несомненно, свидетельствовали, что я влезла в старую склоку.
— Я много чего боюсь, — совершенно спокойным голосом ответил Дойл. — Смерть в этот список не входит. Но я вижу у тебя на пальце кольцо, которого побаиваюсь весьма и весьма. Откуда у тебя Беаталахд? Я его уже сотни лет не видел.
Шолто поднял руку, и старая бронза кольца тускло блеснула при свете. В кольце был тяжелый камень, и я бы заметила его, если бы он был у Шолто раньше.
— Королева дала мне свое благословение на эту охоту.
— Королева не давала тебе Беаталахд, не давала своими руками.
Дойл говорил с полной уверенностью.
— Что такое Беаталахд? — спросила я.
— Сила жизни, — ответил Дойл. — Оно отбирает у твоего противника самое жизнь и умение; только поэтому он мог одолеть меня в схватке.
Шолто вспыхнул. Считалось признаком слабости — нуждаться для победы над другим сидхе в большей магии, чем есть в твоем теле. В сущности, Дойл сказал, что Шолто не мог выиграть битву и потому вынужден был пойти на подлость. Но подлостью это не было — было всего лишь недостаточно по-рыцарски. Черт с ним, с рыцарством, главное — вернись живым.
Именно это я говорила каждому мужчине, которого любила, в том числе моему отцу, перед каждой дуэлью.
— Кольцо — свидетельство, что со мною фавор королевы, — сказал Шолто, все еще красный от гнева.
— Кольцо не перешло к тебе от королевы из рук в руки, — сказал Дойл, — как и приказ убить принцессу прозвучал не из ее уст.
— Я знаю, кто говорит от имени королевы, а кто нет, — произнес Шолто. Настал его черед говорить уверенно.
— Правда? — удивился Дойл. — А если бы я пришел к тебе и передал приказ королевы, ты бы мне поверил?
Шолто поморщился, но кивнул.
— Ты — Мрак королевы. Когда раскрываются твои губы, из них звучат ее слова.
— Тогда слушай эти слова: королева хочет, чтобы принцесса Мередит осталась жива и вернулась домой.
Все мысли, мелькнувшие на лице Шолто, я не могла прочесть, но их было много. Я решила задать вопрос, на который он бы не ответил Дойлу.
— Королева сама велела тебе ехать в Лос-Анджелес и убить меня?
Шолто посмотрел на меня. Это был долгий, оценивающий взгляд, но потом он покачал головой:
— Нет.
— Кто тебе велел ехать в Лос-Анджелес и убить принцессу? — спросил Дойл.
Шолто открыл было рот, но остановился. Напряжение отпустило его, и он отступил от Дойла, опустив меч к полу.
— Нет, я пока что сохраню имя предателя про себя.
— Почему? — спросила я.
— Потому что присутствие здесь Дойла может значить только одно: королева хочет, чтобы ты вернулась ко Двору. — Он посмотрел на Дойла. — Я прав?
— Да, — подтвердил Дойл.
— Она хочет, чтобы я вернулась ко Двору?
Дойл встал так, чтобы видеть меня и Шолто, обратив спину к пустым кабинкам.
— Да, принцесса.
Я покачала головой:
— Я уехала, потому что там некоторые хотели меня убить, Дойл. Королева не мешала им.
— Это были разрешенные дуэли, — сказал он.
— Это были санкционированные Двором попытки политического убийства, — поправила я.
— Я ей об этом напомнил, — сказал Дойл.
— И что она?
— Она дала свой знак, чтобы его передать тебе. Если тебя кто-нибудь сейчас убьет, пусть даже на дуэли, его постигнет месть королевы. Можешь не сомневаться, принцесса: как бы горячо кто-то ни желал твоей смерти, платить такую цену за нее никто не станет.
Я посмотрела на Шолто, и от этого движения снова все поплыло перед глазами. Шок, явный шок.
— Ладно, я вернусь ко Двору, раз королева гарантирует мне безопасность. Но при чем здесь то, что ты не хочешь назвать нам имя предателя? Кто воспользовался именем королевы, чтобы послать тебя казнить меня, когда она не хочет моей смерти?
— Я пока что придержу это про себя, — снова сказал Шолто, и лицо его стало надменной маской, которую он так часто надевал при Дворе.
— Почему?
— Потому что если королева разрешает тебе вернуться ко Двору, договор со мной тебе не нужен. Ты вернешься в мир фейри, к Неблагому Двору, и я готов проставить свое королевство, что она найдет тебе другого любовника-сидхе. Как видишь, Мередит, я тебе буду не нужен. Ты получишь все, что я мог тебе предложить, и не будешь вечно привязана к уродливому чудовищу.
— Ты не уродлив, Шолто. Если бы не помешали твои ведьмы, я бы тебе это доказала.
Что-то мигнуло на его лице, как рябь на гладкой надменной поверхности.
— Да, кстати о ведьмах. — Он повернул ко мне взгляд своих троекратно желтых глаз. — Я думал, у тебя нет руки силы, Мередит.
— Нет, — ответила я.
— Боюсь, Нерис бы тут с тобой не согласилась.
— Я не знала, Шолто, я не хотела…
У меня не было слов описать, что я сделала с Нерис.
— Что случилось? — спросил Дойл.
— Черная Агнес солгала слуа. Она им сказала, что если я пересплю с Мередит, то стану чистокровным сидхе и более не буду их царем. Она убедила их спасти меня от меня самого, защитить меня от козней сидхейской колдуньи.
Я приподняла брови, услышав эти слова.
Он посмотрел на меня.
— Но я убедил Агнес и остальных, что ты для них опасности не представляешь.
Я встретила его взгляд.
— Я успела увидеть метод убеждения.
Он кивнул:
— Агнес велела сказать тебе спасибо — она такого от меня не видала. Она решила, что здесь как-то сыграла твоя магия.
— Она не злится за Нерис?
— Ну, она хотела бы твоей смерти, но теперь она тебя боится, Мередит. Рука плоти, как у твоего отца, — кто бы мог подумать?
Что-то было в его глазах помимо тщательно изображенной надменности. Я с удивлением сообразила, что это страх. Выглядывающий из-под маски страх. Не только Черную Агнес напугало то, что я сделала в номере.
— Рука плоти, — повторил Дойл. — О чем это ты, Шолто?
Шолто протянул меч Дойлу рукоятью вперед.
— Возьми вот это, поднимись в мой номер и посмотри, что сделала принцесса. Нерис уже не исцелить, поэтому я прошу тебя даровать ей истинную смерть перед тем, как ты сопроводишь принцессу ко Двору. Я вас провожу до такси на случай, если мои слуа окажутся… не до конца послушными.
Его слова, мимика, жесты показывали, что присутствие Дойла его не радует.
Слегка наклонив голову, Дойл принял меч.
— Если это одолжение, которое тебе нужно, я был бы рад оказать его тебе за имя предателя, ложно направившего тебя в Лос-Анджелес от имени королевы.
Шолто покачал головой:
— Я не назову это имя, по крайней мере сейчас. Я его придержу, пока это будет мне на пользу или пока не решу лично с ним разобраться.
— Если бы ты назвал имя предателя, это помогло бы нам обеспечить безопасность принцессы при Дворе.
Шолто в ответ на эти слова рассмеялся — теми резкими звуками, которые у него сходили за обычный смех.
— Я не назову, кто послал меня сюда, но могу предположить, кто хотел, чтобы сообщение было передано. И ты тоже можешь. Мередит сбежала от Двора, поскольку сторонники принца Кела постоянно вызывали ее на дуэли. Если бы за покушениями на Мередит стоял кто-то другой, королева бы вмешалась и прекратила это. Такого оскорбления королевской крови она бы не допустила, пусть даже оно направлено на лишенную магии смертную полукровку. Но за всем этим стоял ее ненаглядный малыш, и мы все это знали. Поэтому Мередит сбежала и спряталась — она не могла надеяться, что королева поможет ей выжить, когда Кел хочет ее смерти.
Дойл встретил обвиняющий взгляд бесстрастным лицом.
— Я думаю, ты увидишь, что наша королева уже не относится так терпимо к… выходкам принца.
Шолто снова засмеялся — болезненный звук.
— Когда всего несколько дней назад я покидал Двор, я бы сказал, что она по-прежнему весьма терпима к… выходкам принца.
Лицо Дойла осталось безмятежным, будто никакие слова Шолто не могли нарушить его душевный мир. Я думаю, это доставало Шолто хуже любой другой реакции. И Дойл, я думаю, это знал.
— Решаем проблемы по очереди, Шолто. Сейчас у меня есть обещание королевы и ее магия, гарантирующие, что принцессе не будет причинен вред при Дворе.
— Твоя воля верить в это, Дойл. Но сейчас я прошу тебя помочь мне даровать смерть той, которую я ценил.
Дойл легко встал, будто не его придушили до полусмерти несколько минут назад. Я даже не знала, смогу ли я стоять. Не только бессмертия мне недостает из-за моей человеческой крови.
Они оба протянули мне руки одновременно, и я приняла их. Они почти вздернули меня на ноги.
— Легче, мальчики. Мне нужна помощь, чтобы встать, а не лететь.
Дойл посмотрел на меня.
— Ты бледна. Насколько ты серьезно ранена? Я покачала головой и освободила обе руки.
— Не настолько. В основном это шок, и… это было больно, когда я… то, что я сделала с Нерис.
— А что ты сделала? — спросил он.
— Пойди и увидишь, — сказал Шолто. — Это стоит взгляда или даже двух. — Он посмотрел на меня. — Вести о том, что ты сделала, полетят ко Двору впереди тебя, Мередит. Мередит, Принцесса Плоти, уже более не просто дочь Эссуса.
— Очень редко дитя наследует те же дары, что были у родителя, — сказал Дойл.
Шолто направился к двери, завязывая по дороге пояс пальто. Кровь пропитала ткань напротив отрубленного щупальца.
— Пойди, Дойл, Носитель Пламени Боли, Барон Сладкий Язык, пойди и посмотри, а потом скажи, что ты думаешь о дарованиях Мередит.
Первый титул был мне знаком, но не второй.
— Барон Сладкий Язык? — спросила я. — Никогда не слышала, чтобы тебя так называли.
— Старая кличка, — ответил он.
— Брось, Дойл, не скромничай. Так его когда-то звала королева.
Они переглянулись, и снова в этом взгляде была тяжесть старой вражды.
— Это имя не за то, что ты думаешь, Шолто, — сказал Дойл.
— Я ничего не думаю, но мне кажется, что прозвище говорит само за себя. А тебе, Мередит?
— Барон Сладкий Язык — в этом прозвище есть определенное настроение, — ответила я.
— Это не то, что вы думаете, — повторил Дойл.
— Ну, — бросил Шолто, — во всяком случае, не за твою медоточивую речь.
Вот это была правда. Дойл не произносит длинных речей, и умелым льстецом его тоже никто не назовет.
— Если ты хочешь сказать, что секс здесь ни при чем, я тебе верю, — сказала я.
Дойл слегка мне поклонился:
— Спасибо.
— Королева дает своим любимчикам прозвища только за секс, — сказал Шолто.
— Не только, — возразил Дойл.
— Когда и за что?
— Когда, считает, что кличка будет в тягость тому, кто ее носит, и потому что любит бесить других.
— Ну, последнее верно, — согласился Шолто. Он уже держался за ручку двери.
— Странно, что еще никто сюда не ломится с руганью, — заметила я.
— Я наложил на дверь заклятие отвращения. Ни один смертный не захочет сквозь него проходить, и мало кто из фейри.
Он начал открывать дверь.
— А ты не хочешь забрать свое… свою конечность? Ее можно приставить.
— Отрастет, — отмахнулся он.
Наверное, недоверие, которое я испытывала, отразилось у меня на лице, поэтому он улыбнулся — наполовину снисходительно, наполовину смущенно.
— Есть хорошие стороны в том, чтобы быть наполовину ночным летуном. Немного, но есть. Любая часть тела у меня регенерирует. — Он помолчал, будто задумался на секунду, и добавил: — Пока что.
Я не знала, что можно на это сказать, потому промолчала.
— Я думаю, принцессе надо немного отдохнуть, поэтому если сейчас мы могли бы пойти посмотреть твою раненую… — Дойл не закончил фразу.
— Да, конечно.
Шолто придержал перед нами дверь.
— А как же вот этот беспорядок? — спросила я. — Оставим валяться на полу куски щупальца и кровь повсюду?
— Беспорядок устроил барон, пусть он и убирает, — предложил Шолто.
— Ни кровь, ни части тел не принадлежат мне, — сказал Дойл. — Если хочешь убрать этот беспорядок, то предлагаю тебе сделать это самому. Кто знает, какой вред может нанести умелая колдунья с помощью куска твоего тела?
Шолто попытался возражать, но в конце концов сунул отрезанное щупальце в карман своего пальто. А щупальце размером с тело осталось лежать где было. Я бы на месте Шолто определенно дала бы уборщицам щедрые чаевые — как возмещение тем, кому выпадет прибирать туалет.
Мы поднялись на лифте, и Дойл опустился на колени перед тем, что осталось от Нерис Серой. Это был кусок живой плоти размером примерно с большую корзину. Нервы, сухожилия, мышцы, внутренние органы влажно поблескивали внутри. Этот кусок мяса даже поднимался и опадал с дыханием. Хуже всего был звук: высокий тонкий крик, приглушенный, потому что рот находился теперь внутри тела, и все же она кричала. Она визжала. Дрожь, которая уже пошла на убыль, заколотила снова. Вдруг мне стало холодно в штанах и в лифчике.
Я подобрала с пола блузку и надела, хотя знала, что этот холод одеждой не унять. Скорее душа тряслась, чем тело. Тут можно было зарыться в груду одеял, и это не помогло бы.
Дойл посмотрел на меня, присев возле этого пульсирующего, кричащего шара.
— Потрясающе. Сам принц Эссус не мог бы сделать лучше.
Это было комплиментом, но лицо Дойла было так пусто, что неясно было, приятно ему это видеть или нет.
Я лично считала, что ничего ужаснее в жизни не видела, но понимала, что делиться этим мнением не стоит. Это мощное оружие — рука плоти. Если народ будет верить, что я пускаю ее в ход легко и часто, то будет вести себя осторожнее. Если будет считаться, что я сама ее боюсь, угроза будет слабее.
— Не знаю, Дойл. Я однажды видела, как мой отец вывернул наизнанку великана. Ты думаешь, я могла бы справиться с таким огромным предметом?
Я говорила сухо; с интересом, но чисто академическим. Такой голос я у себя выработала при Дворе и пользовалась им, чтобы не устроить истерику или не выбежать с воплем. Я научилась видеть ужаснейшие вещи и отпускать сухие выдержанные комментарии.
Дойл принял вопрос за чистую монету.
— Я не знаю, принцесса; но интересно было бы определить границы твоей силы.
Я не была с этим согласна, но оставила без ответа, потому что не могла придумать ничего достаточно сухого и выдержанного. Визжащий вопль слышался при каждом вдохе мясного шара. Нерис была бессмертна. Мой отец однажды сделал такое с врагом королевы. Андаис держала этот шар плоти у себя в шкафу. Иногда его можно было увидеть у нее в спальне. Насколько мне известно, никто никогда не спрашивал, что эта штука делает вне своего шкафа. Ее просто брали, клали обратно и запирали, стараясь отогнать все видения, лезшие в голову, когда увидишь такой шар в спальне.
— Шолто просил тебя даровать Нерис смерть. Сделай это, и мы сможем отсюда уйти.
Я говорила лишенным интереса, даже скучающим голосом. Мне казалось, что если я еще здесь постою и послушаю эти вопли, то начну им вторить.
Не поднимаясь с колен, Дойл протянул мне свой меч рукоятью вперед.
— Это твоя магия, да будет и жертва твоей.
Я уставилась на костяную рукоять — три ворона с драгоценностями глаз. Не хотела я этого делать.
Еще минуту я смотрела на клинок, пытаясь сообразить, как мне выпутаться из этой ситуации, не показав себя слабой. Ничего на ум не приходило. Если я сдрейфлю, муки Нерис будут напрасны. Я получу новый титул, но не присущую ему репутацию.
Я взяла меч, ненавидя Дойла за это предложение.
Это должно было быть просто. Ее сердце пульсировало с одной стороны шара. Я всадила в него лезвие. Хлынула кровь, и сердце перестало биться, но вопли не прекратились.
Я посмотрела на мужчин:
— Почему она не умерла?
— Слуа труднее убить, чем сидхе, — ответил Шолто.
— Насколько труднее?
Он пожал плечами:
— Это твоя жертва.
В этот миг я ненавидела их обоих, поняв наконец, что это испытание. И возможно, что, если бы я отказалась, они сохранили бы ей жизнь. Это было неприемлемо. Я не могла ее так оставить, зная, что она не состарится, не исцелится, не умрет. Просто останется вот так. Смерть здесь милосердие, все остальное — безумие, ее и мое.
Я проткнула мечом каждый жизненно важный орган, который смогла найти. Они пускали кровь, спадались, переставали функционировать, а крик все длился. Наконец я подняла меч обеими руками над головой и стала просто пырять. Поначалу я между ударами останавливалась, но крики продолжались, зажатые в мясном шаре. Где-то после десятого или пятнадцатого удара я перестала останавливаться, перестала слушать — только колола.
Я должна была прекратить эти крики. Должна была заставить ее умереть. Мир сузился до клинка, входящего в вязкое мясо. Руки мои поднимались и опускались, поднимались и опускались. Кровь забрызгала лицо и одежду. Я оказалась на коленях возле чего-то, уже не круглого, уже не целого. Я это разделала на куски, неузнаваемые куски. И крик затих.
Руки до локтей стали красными от крови. Меч алел, рукоятка покрылась кровью сплошь, но по-прежнему отлично, не скользя, ложилась в руку. Зеленая шелковая блузка, которую я успела раньше надеть, стала черной от крови. Слаксы из бордовых превратились в фиолетово-черные. Кто-то рядом очень часто дышал, и я сообразила, что это я. Иногда во время этой мясницкой работы я испытывала злобное удовлетворение, почти радость от разрушения. Сейчас я смотрела на дело рук своих и не чувствовала ничего. Во мне не осталось ничего, способного чувствовать. Я оцепенела, и это, наверное, было не так уж для меня плохо.
Я встала, опираясь на край кровати. Она и так была заляпана кровью — так что менял один отпечаток ладони? Руки ныли, мышцы тянуло от перегрузки. Я протянула меч Дойлу, как до того — он мне.
— Хороший клинок. Рукоятка даже не скользила.
Мой голос был так же лишен эмоций, как я сама. Мелькнула мысль, не так ли чувствует себя безумец. Если да, то это не так уж плохо.
Дойл принял меч и упал на колени, склонив голову. Шолто повторил его жест. Дойл приветствовал меня окровавленным мечом и произнес:
— Мередит, принцесса плоти, истинно королевская кровь! Приветствуем тебя во внутреннем круге сидхе.
Я вытаращилась на них; в голове все так же гудела гулкая пустота. Если и были какие-то ритуальные слова ответа, я не могла их вспомнить. Либо я их не знала, либо не могла сейчас заставить мозги работать. Единственное, что я могла произнести, были такие слова:
— Можно помыться в твоем душе?
— Сделай одолжение, — ответил Шолто.
Ковер чавкал под ногами, и когда я сошла с него, то увидела за собой кровавые следы. Я разделась и помылась самой горячей водой, которую только могла выдержать. Кровь, стекающая в сток, была уже не красной, а розовой. И глядя на водоворот этой розовеющий воды, я осознала две вещи. Во-первых, и радовалась, что у меня хватило мужества прикончить Нерис, а не оставлять ее в этом ужасе. Во-вторых, что-то во мне радовалось этому убийству. Мне бы приятно было думать, что это "что-то" вдохновлялось милосердием, но я не могла себе позволить так себя щадить. Пришлось подумать, не такова ли эта часть моей души, как та, что заставляла Андаис хранить свой кусок плоти в запертом шкафу. Миг, когда ты перестаешь задавать себе вопросы, — это тот миг, когда ты превращаешься в чудовище.