Мы шли тем же путем, что и сюда, но на этот раз коридор был прямым и поуже — совсем другой коридор, Я оглянулась — двустворчатой двери не было. Покои королевы остались где-то в другом месте. На этот миг мне ничего не грозит. Меня затрясло, я не могла остановить дрожь.
Рис обнял меня, прижал к груди. Я уткнулась в него, обхватив руками за талию. Он бережно отвел мне волосы с лица.
— Ты холодная на ощупь. Что она с тобой сделала, Мерри? — Он приподнял мне лицо за подбородок, заглянул в него. — Расскажи, — сказал он тихо.
Я покачала головой:
— Она мне предложила все, Рис, все, что только может хотеть маленькая сидхе. Беда в том, что я в это не верю.
— О чем ты? — спросил он.
Я отодвинулась.
— Вот о чем. — Я показала на горло, на ранку, где засыхала кровь. — Я — смертная, Рис. Если мне предложили луну, это еще не значит, что я доживу до времени, когда положу ее себе в карман.
Он смотрел на меня сочувственно, но я вдруг четко поняла, насколько он меня старше. Лицо его было молодо, но взгляд — нет.
— Это самая серьезная твоя рана?
Я кивнула.
Он протянул руку и дотронулся до пятнышка крови. Оно даже не болело. Не слишком страшная рана. Но очень трудно было объяснить, что самая серьезная рана — не на коже. Королева живет, отвергая правду о том, что представляет собой Кел, но я это знаю. Он никогда не будет делить со мною трон: чтобы один из нас сел на трон, другой должен умереть.
— Она тебе угрожала? — спросил Рис.
Я снова кивнула.
— Ты совершенно не в себе, Мерри. Что она тебе там говорила?
Я глядела на него, и рассказывать не хотелось. Как будто, если сказать вслух, это все станет более реальным. Но не только в этом дело. А еще в том, что, если Рис узнает, ему это не будет особо противно.
— Есть хорошие новости и плохие новости, — сказала я.
— Какие хорошие?
Я рассказала насчет сонаследницы.
Он обнял меня крепко и сильно.
— Это же чудесная новость, Мерри. Какая же может быть плохой после этого?
Я высвободилась из его рук.
— Ты действительно думаешь, будто Кел даст мне жить так долго, чтобы его сместить? Это он стоял за покушениями на мою жизнь три года назад, а тогда у него и близко не было такой серьезной причины хотеть моей смерти.
Улыбка на его лице погасла.
— Теперь ты носишь знак королевы, и даже Кел не решится тебя убить. Тронуть тебя сейчас — означает мучительную смерть от рук королевы.
— Она там стояла и говорила мне, что я оставила Двор из-за Гриффина. Я пыталась объяснить, что не из-за разбитого сердца я сбежала, а от дуэлей. — Я покачала головой. — Она не слышала, Рис, говорила так, будто я вообще ничего не сказала. Она отвергает реальность в определенных аспектах, Рис, и даже моя смерть этого не переменит.
— То есть ее милый мальчик не мог сделать такой ужасной вещи, — сказал Рис.
— Вот именно. Кроме того, ты же не думаешь, что он лично будет рисковать своей лилейной шеей? Он найдет кого-то другого для этой работы, и в опасности будет другой, а не он сам.
— Наша работа — защищать тебя, Мерри. И мы свое дело знаем.
Я засмеялась — но не от веселья, скорее нервным смехом.
— Тетя Андаис изменила ваши должностные обязанности, Рис.
— То есть?
— Давай я тебе по дороге объясню. Сейчас я хочу оставить побольше расстояния между собой и нашей королевой.
Он снова предложил мне руку.
— Как пожелает дама.
При этих словах он улыбнулся, и я подошла к нему, но вместо того, чтобы взять его под руку, обняла за талию. Он застыл на секунду от неожиданности, потом обнял меня за плечи. Мы пошли по коридору, обнявшись. Мне все еще было холодно, будто истощилось внутреннее тепло.
Есть мужчины, с которыми я не могу идти рука об руку — будто наши тела работают в разном ритме. А с Рисом мы шли по коридору как две половинки одного целого. Я поняла, что просто не могу поверить, будто мне дано разрешение его касаться. Трудно поверить, когда тебе вдруг вручают ключи от царства.
Рис остановился, повернул меня к себе, провел по моим рукам ладонями.
— Ты все еще дрожишь.
— Уже не так, — ответила я.
Он ласково поцеловал меня в лоб:
— Ну, лапушка, расскажи, что тебе сделала Злая Ведьма Востока.
— Лапушка? — улыбнулась я.
— Кисонька? Цыпочка? Душечка?
— Еще того хуже, — рассмеялась я.
Он перестал улыбаться. Посмотрел на кольцо, сверкающее на фоне его белого рукава.
— Дойл говорил, что для него это кольцо ожило. Это правда?
Я глянула на серебряный восьмиугольник и кивнула.
— А у меня на руке оно лежит спокойно.
Я посмотрела ему в лицо. Оно было… несчастным.
— Королева пользовалась этим кольцом для выбора своих консортов, — сказал он.
— Оно реагировало почти на каждого стража, которого я сегодня касалась.
— Кроме меня.
В голосе его так явно слышалась горечь, что я не могла этого так оставить.
— Для этого надо коснуться кожи, — сказала я.
Он потянулся к моей руке, к кольцу. Я убрала руку.
— Не надо, пожалуйста.
— В чем дело, Мерри?
Свет пригас до сумерек. Стены коридора покрывала паутина, блестя серебряными занавесями. Бледные пауки больше моих двух кулаков прятались в ней как распухшие привидения.
— Даже в шестнадцать лет я уже знала, где остановиться. Тебе следовало бы понимать.
— За попытку шлепнуть или пощекотать — изгнание из игры навеки? Детка, это жестоко.
— Нет, это практично. Я не хочу кончить жизнь распятой на андреевском кресте.
Конечно, это был не тот случай. Я могла бы сказала Рису, и можно было бы исполнить это прямо здесь, у стены, и наказания бы не было. По крайней мере Андаис так сказала. Но я не верила тете. Она только мне сказала, что целибат отменен. Еще она мне сказала, что Эймон в курсе, а он — ее консорт, ее создание. Что, если я сейчас прижму Риса к стене, а королева передумает? Это будет безопасно лишь тогда, когда она объявит об этом публично. Тогда, и только тогда, я ей взаправду поверю.
Большой белый паук подкрался к краю паутины. Голова у него была не менее трех дюймов в поперечнике. Мне надо будет пройти прямо под этой тварью.
— Ты видела смертную, замученную до смерти за соблазнение стража, и запомнила это на всю оставшуюся жизнь. Долгая память, — сказал Рис.
— Я видела, что ее любимый палач сделал со стражем, преступившим запрет, Рис. Мне кажется, это у тебя память слишком короткая.
Я остановила его, потянув за руку, чуть не доходя до этого огромного паука. Я могла бы вызвать блуждающий огонек, но вряд ли он произвел бы на паука впечатление.
— Ты не мог бы вызвать что-нибудь посильнее блуждающего огонька? — спросила я.
Я смотрела на ждущего паука — тело его было в поперечнике больше моего кулака. Вдруг паутина над головой показалась тяжелее, как полная рыбы сеть, готовая пролиться мне на голову.
Рис посмотрел на меня с недоумением, потом поднял голову, будто впервые увидел толстые нити, шевеление наверху.
— Ты всегда не любила пауков.
— Всегда, — подтвердила я.
Рис подошел к пауку, который будто поджидал меня. Я осталась стоять посреди коридора, прислушиваясь к тяжелому шороху наверху.
Он ничего не сделал такого, что я бы увидела, — просто коснулся пальцем паучьего брюха. Паук засеменил прочь, потом резко остановился, затрясся, ноги его задергались. Он извивался, дергался, разрывая паутину, потом беспомощно повис на ее обрывках.
Я слышала, как десятки этих тварей засеменили прочь, спасаясь. Паутина колыхалась, как перевернутый океан. Бог и Богиня, их там сотни.
Белая туша паука стала усыхать, морщиться, спадаться, будто сдавленная огромной рукой. Жирное белое тело превратилось в сухую черную оболочку, и если бы я не знала, что это было, я бы сейчас не узнала паука.
Движение в паутине прекратилось. В коридоре стало тихо, только стоял, улыбаясь, Рис. Тусклый свет будто собрался вокруг его белых локонов и белого костюма, и Рис засветился на фоне серой паутины и еще более серого камня. Он улыбался мне радостно — обычной своей улыбкой.
— Годится? — спросил он.
Я кивнула.
— Я видела однажды, как ты это сделал, но это было в битве и твоя жизнь была под угрозой.
— Тебе жалко этого насекомого?
— Это не насекомое, а арахнид, и мне его не жалко. У меня никогда не было силы нужного рода, чтобы здесь спокойно пройти.
Но… на самом деле я думала, что он вызовет в руки огонь или яркий свет и отпугнет их. Я не думала, что он…
Он протянул мне руку, все так же улыбаясь.
Я смотрела на черную скорлупу, тихо покачивавшуюся в паутине от движения воздуха, вызванного нашими телами.
Рис улыбался все так же, но глаза его стали добрее.
— Я — бог смерти или был им когда-то, Мерри. А ты что думала, я зажгу спичку или буду вопить "бу-бу!"?
— Нет, но…
Я смотрела на протянутую руку. Смотрела дольше, чем было бы учтиво. Но наконец нерешительно потянулась к ней. Наши пальцы соприкоснулись, и он шумно выдохнул.
Рис смотрел на серебряную полосу у меня на пальце. Потом поднял глаза на меня.
— Мерри, можно?
Я всмотрелась в его светло-голубые глаза.
— Почему это так для тебя важно?
Интересно, не пошли ли уже слухи о том, что королева собирается сегодня объявить?
— Мы все надеялись, что она позвала тебя выбрать себе будущего консорта. Я решил, что если кольцо кого-то не узнает, то он дальше в состязании не участвует.
— Это ближе к истине, чем ты думаешь.
— Тогда можно мне?
Он пытался скрыть, насколько его это волнует, и не смог. В общем, его можно понять. И так будет всю эту ночь, как только весть распространится. Нет, не так, а гораздо хуже.
Я кивнула.
Он взял мою руку, медленно понес к губам, говоря при этом:
— Ты знаешь, что я никогда по своей воле не сделаю тебе плохого, Мерри.
И он поцеловал мне руку, губами задев кольцо. Оно встрепенулось — другого слова не подберу. Пламя прошло через меня, через нас обоих. Ощущение это стиснуло мне сердце, забилось в горле пойманной птицей.
Рис остался стоять нагнувшись над моей рукой, но я слышала, как он выдохнул: "Да!" Он разогнулся, глядя невидящими глазами.
Это была самая сильная пока что реакция кольца, и меня это обеспокоило. Говорит ли интенсивность реакции что-либо о вирильности мужчины, вроде какого-то титра спермы в сверхъестественном смысле? Ничего против Риса не имею, но если я буду сегодня с кем-то спать, то это скорее всего будет Гален. А это колечко может себе пульсировать до посинения. Я сама буду решать, кто со мной спит. Пока, естественно, дражайшая тетушка не подошлет ко мне шпиона.
Эту мысль я вытолкнула из сознания — сейчас не до нее. У тети в страже есть сидхе, которым я скорее воткну кинжал, чем поцелую, не говоря уже о большем.
Рис переплел пальцы с моими, прижав ладонь к кольцу. Второй импульс был сильнее, заставил меня невольно ахнуть. Ощущение — как будто меня нежно гладят где-то в глубине тела. Гладят там, где никогда не достать руке, но магия… магия не стеснена границами тела.
— Как хорошо! — выдохнул Рис.
Я убрала руку:
— Больше так не делай.
— Это было приятно, и ты это знаешь.
Я посмотрела в его горящее энтузиазмом лицо:
— Она хочет, чтобы я не просто нашла себе другого жениха. Она хочет, чтобы я выбрала себе для секса нескольких из всей стражи, тех, кого признает кольцо. Состязание, кто первым даст ей наследника королевской крови — Кел или я.
Он посмотрел пристально, будто пытаясь прочесть выражение моего лица.
— Я знаю, что ты не стала бы этим шутить, но это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Мне стало спокойнее, когда Рис тоже не поверил.
— Вот именно. Сейчас она говорит, что целибат отменен для моей скромной особы, но свидетелей не было. Я думаю, что она говорила искренне, но пока она не объявит об этом при всем Дворе, я буду действовать так, будто секс — табу по-прежнему.
Он кивнул:
— Что такое еще несколько часов после тысячи лет ожидания?
Я подняла брови:
— Всех мне сегодня не отработать, Рис, так что это больше, чем несколько часов.
— Раз я в очереди первый, так какая мне разница?
Он хотел пошутить, но я не засмеялась.
— Боюсь, что именно таковы будут чувства у всех. Я одна, а вас — двадцать семь.
— А ты должна переспать со всеми нами?
— Она так не говорила, но настаивает, чтобы я спала с ее шпионом, кто бы это ни оказался.
— Некоторых стражей ты терпеть не можешь, Мерри, и они тебе платят взаимностью. Она не может ожидать, что ты станешь спать с ними. Бог и Богиня, если один из тех, кого ты ненавидишь, тебя обрюхатит… — Он не договорил.
— Я попадусь в западню брака с мужчиной, которого не выношу, и он станет королем.
Рис заморгал, белая повязка на глазу пустила блики, когда он помотал головой.
— Я об этом не подумал. Честно говоря, я думал только о сексе, но ты права — один из нас будет королем.
Я посмотрела на серые простыни паутины. Они были пусты, но…
— Может быть, не стоит об этом говорить вот под этим?
Он поднял глаза на паутину:
— Дельная мысль. — Он снова предложил мне руку. — Позволено ли будет мне проводить тебя на банкет, миледи?
Я взяла его под руку:
— С удовольствием.
Он похлопал меня по руке:
— Очень надеюсь на это, Мерри, очень надеюсь.
Я засмеялась, и звук странным эхом отдался в коридоре, раскачивая паутину. Как будто потолок поднялся выше, намного выше, в бескрайнюю тьму, которую только паутина закрывала от нас. Смех мой затих намного раньше, чем мы вышли из-под паутины.
— Спасибо, Рис, что ты понял, чего я боюсь, а не стал думать только о том, что пришел конец сотням лет целомудрия.
Он прижал мою руку к губам:
— Я живу только чтобы служить тебе униженно… или возвышенно, или в любой позе, которую ты выберешь.
Я ткнула его в плечо:
— Перестань!
Он усмехнулся.
— Рис — такого имени нет ни у одного из известных богов смерти. Я вас изучала в колледже, и тебя там не было.
Он вдруг очень внимательно стал рассматривать узкий коридор.
— Теперь мое имя — Рис, Мерри. И не важно, кем я был раньше.
— Еще как важно.
— А почему? — спросил он и стал вдруг серьезным, будто задал очень взрослый вопрос.
А я, глядя, как он светится белым и сияет в сером свете, не ощущала себя взрослой. Ощущала себя усталой. Но в его взгляде был вопрос, требование ответа, и я должна была ответить.
— Я просто хочу знать, с кем имею дело, Рис.
— Ты меня знаешь всю жизнь, Мерри.
— Тогда скажи.
— Мне не хочется говорить о давно ушедшем, Мерри.
— А если я тебя позову к себе в кровать? Тогда ты мне расскажешь свою тайну?
— Ты меня искушаешь.
Я коснулась изборожденного шрамами лица, провела пальцами по грубым рубцам, потом по мягкости полных губ.
— Нет, Рис, не искушаю. Ты красив. Ты мой друг уже много лет. Ты защищал меня, когда я была моложе. И плохой было бы благодарностью, если бы я оставила тебя в целибате, когда могу положить ему конец, плюс еще тот факт, что провести губами вниз по этой стиральной доске твоего живота — моя постоянная сексуальная фантазия.
— Странно, и у меня та же фантазия, — сказал он. Потом подвигал бровями, до жалости плохо изображая Гручо Маркса. — Может быть, зайдем ко мне посмотреть мои гравюры?
Я улыбнулась и покачала головой.
— Ты бывал в кино после того, как фильмы стали цветными?
— Нечасто.
Он протянул мне руку, и я ее приняла. Мы пошли по коридору рука в руке, и это было по-дружески. Я думала, что из всех стражей, которые мне нравятся, Рис станет самым назойливым, когда услышит о возможности секса. Но он оказался настоящим джентльменом. Еще одно доказательство, что я его на самом деле не понимаю.