Говорила в основном Наоми Фелпс, пока Фрэнсис сидела и дрожала. Наша секретарша принесла ей горячего кофе и шерстяной плед. Руки у бедняжки так тряслись, что она пролила кофе на плед, но все же что-то проглотила. То ли от тепла, то ли от кофеина, но вид у нее стал чуть получше.
Джереми позвал Терезу послушать этих женщин. Тереза — наш штатный парапсихик. Ей двух дюймов не хватает до шести футов, она стройная, с широкими лепными скулами, длинными шелковистыми черными волосами и кожей цвета кофе с молоком. С первого взгляда я знала, что в ней есть кровь сидхе, а также афроамериканцев и еще каких-то фейри не из высшего круга. Оттого-то у нее ушки слегка остроконечные. Многие, косящие под фейри, делают себе пластику хряща для этой цели.
Отращивают волосы до лодыжек и изображают из себя сидхе. Но у чистокровных сидхе не бывает остроконечных ушей — это признак смешанной крови, а не чистой. Однако фольклорные мифы живучи, и подавляющее большинство людей считает, что у истинного сидхе уши должны быть с остриями.
В Терезе ощущалась та же хрупкость скелета, что и в Наоми, но меня никогда не подмывало взять ее за руку. Она была редкой силы ясновидцем — я таких в жизни не видела. Я приличное количество энергии трачу, чтобы она до меня не дотронулась: тогда она могла бы узнать мои тайны и подвергнуть опасности всех нас. Сейчас она сидела в сторонке, темными глазами глядя на двух женщин. Рукопожатия она им не предлагала. Она даже обошла их по широкому кругу, чтобы не коснуться случайно. Лицо ее ничего не выдало, но она ощутила заклинание, опасность, как только вошла в комнату.
— Не знаю, сколько у него любовниц, — говорила Наоми, — дюжина, две дюжины, несколько сотен. — Она пожала плечами. — Знаю только, что я последняя в этом длинном ряду.
— Миссис Нортон! — окликнул Джереми блондинку.
Фрэнсис повернулась к нему, вздрогнув, будто не ожидала, что ее будут спрашивать.
— У вас есть доказательства насчет всех этих женщин?
Она сглотнула слюну и ответила почти шепотом:
— Поляроидные снимки. Он их хранит. — Уставившись на колени, она еле слышно пробормотала: — Называет их трофеями.
Я не могла не спросить:
— Он вам их показывал, или вы их сами нашли?
Она подняла глаза — пустые. Ни гнева, ни стыда — ничего.
— Он показывал. Он любит… любит мне рассказывать, что с ними делал. В чем каждая из них лучше меня.
Я открыла рот, закрыла, потому что ничего полезного придумать не могла. Я негодовала от ее имени, но сердиться от имени Фрэнсис Нортон должна была Фрэнсис Нортон. Моя злость может нам помочь решить непосредственные проблемы, но силу эта злость ей не вернет. Если убрать из картины мужа, причиненное зло этим не исправишь. Она была поражена не только заклинанием.
Наоми погладила ее по руке, успокаивая.
— Вот так она со мной познакомилась. Она увидела мою фотографию, а потом мы как-то столкнулись случайно. Я увидела, что она на меня пристально смотрит в ресторане. Он ее разбудил, когда пришел домой, и рассказал, что со мной делал. — Пришел черед Наоми смотреть на свои колени, на пустые ладони. — У меня были видны синяки. — Она подняла взгляд, посмотрела мне в глаза. — Фрэнсис подошла к моему столу. Она закатила рукав и показала мне свои. А потом сказала просто: "Я его жена". Вот так мы познакомились.
Она застенчиво улыбнулась наконец — так, как будто рассказывала, как встретилась с возлюбленным. Нежная история, излагаемая другим.
А нет ли между ними большего, чем физическое насилие и этот муж? Если они в любовной связи, то это может изменить способ лечения. В мистике часто приходится учитывать эмоции. Дело в том, что у любви и ненависти энергия разная, и работать с ними надо по-разному. Нам надо было знать точно, что связывает этих женщин, до того, как приниматься всерьез за исцеление, но это будет не сегодня. Сегодня мы будем слушать, что они нам расскажут.
— Это было очень смело с вашей стороны, — сказала Тереза.
В голосе, как и во всем ее облике, было что-то мягкое и женственное, но под этим чем-то угадывалась сила, сталь, скрытая шелком. Я всегда думала, что из Терезы, хотя она никогда не бывала южнее Мексики, вышла бы отличная южная красавица.
Фрэнсис бросила на нее быстрый взгляд, снова уставилась на свои колени, потом подняла глаза, и губы ее шевельнулись. Почти что в улыбке. От этого жеста мое впечатление от этой женщины стало чуть получше. Если она начнет улыбаться, начнет гордиться выказанной ею силой, то, быть может, со временем оправится.
Наоми стиснула ее руку и улыбнулась с гордостью и нежностью. И снова у меня возникло впечатление, что они очень близки.
— Это было мое спасение. После встречи с Фрэнсис я стала пытаться с ним порвать. Не понимаю, как я разрешила ему меня бить. Мне это не нравится. Понимаете, я никогда, никогда не позволяла мужчине делать мне больно.
На ее лице отразился стыд, будто это был позор — то, что она такое допустила.
Фрэнсис положила ладонь ей на руку, утешая и успокаиваясь сама.
Наоми улыбнулась ей, потом посмотрела на нас — и во взгляде было недоумение.
— Он как наркотик. После его прикосновения ты жаждешь еще. Не обязательно от него. Он будто тебя пробуждает сексуально, и тело до боли ждет прикосновений. — Она снова опустила глаза. — Я никогда так отчетливо не ощущала других — сексуально. Поначалу это было как-то неловко, но и интересно тоже — заводило. А потом он стал делать мне больно. Сначала всякие мелочи — связывал, а потом… шлепал. — Она заставила себя поднять взгляд, посмотреть нам в глаза. С такой злостью, будто вызывала нас подумать о ней худшее. Силы в ней было немерено. Как этот человек мог ее укротить? — Он сделал боль элементом наслаждения, а потом стал делать вещи похуже. Такие, которые оставляли травмы. Просто боль. Я пыталась прекратить эти извращения, и тогда он стал меня бить по-настоящему, уже не притворяясь, что это элемент секса. — Губы ее задрожали, но глаза смотрели так же вызывающе. — Но он возбуждался, когда меня бил. То, что это меня не возбуждало, а пугало, ему тоже нравилось.
— Фантазии насильника, — сказала я.
Она кивнула. Глаза ее устали сдерживать слезы. Она из последних сил старалась не сорваться.
— Потом — не только фантазии.
— Он любит брать женщину силой.
Это сказала его жена.
Я смотрела на них и подавляла желание помотать головой. С шестнадцати до тридцати — годы моего сексуального пробуждения — я прожила при Неблагом Дворе, так что я знала о сочетании наслаждения с болью. Но боль бывала совместной и никогда не причинялась против воли. Если партнеру боль неприятна, это уже не секс. Это пытка. А между пыткой и несколько жестким сексом разница огромная. Да, но только не для сексуальных садистов — для них ее просто нет. Дойдя до крайности, они вообще становятся не способны на секс без насилия или хотя бы без ужаса жертвы. Но большинство садистов способны на более нормальный секс. Они это используют, чтобы заманить жертву, хотя долго сохранять нормальные отношения не могут. В конце концов истинные их желания выходят наружу, и им становится необходима боль.
Откуда я все это так хорошо знаю? Я же уже сказала, что годы своего сексуального пробуждения провела при Неблагом Дворе. Вы не поймите меня неправильно — и у Благого Двора есть свои фирменные закидоны, но там принят более обычный, человеческий взгляд на господство и подчинение. А при Неблагом Дворе такие вещи куда сильнее приветствуются — или, быть может, делаются более открыто. А может быть, дело в том, что Королева Воздуха и Тьмы, моя тетушка, которая правит этим Двором последнюю тысячу лет плюс-минус век, очень увлекается господством — и почти на грани сексуального садизма. И свой Двор она сформировала по своему вкусу, так же как мой дядя, Король Света и Иллюзий Благого Двора, вылепил свой двор по своему образу. Странно, но при Благом Дворе интриговать и лгать легче. Они погружены в иллюзии. Если с виду все выглядит хорошо, то и должно быть хорошим. Неблагой Двор честнее — почти всегда.
— Наоми, это были первые ваши насильственные отношения? — спросила Тереза.
Женщина кивнула.
— Сама не понимаю, как я это допустила.
Я посмотрела на Терезу — она едва заметно кивнула. Это значило: она прислушалась к ответу, и женщина говорит правду. Я уже говорила, что Тереза — один из самых сильных парапсихиков страны. Следить надо не только за ее руками. Она почти всегда может сказать, врешь ты или нет. Все три года, что мы вместе работаем, мне приходилось быть очень внимательной.
— Как вы с ним познакомились? — спросила я. Я не назвала его имени, не сказала "мистер Нортон", потому что обе женщины тщательно избегали этого и говорили только "он", будто других мужчин в мире нет и понятно, о ком они говорят. Мы понимали.
— Ответила на объявление.
— И что там говорилось? — спросила я.
Она пожала плечами:
— Все как обычно, кроме конца. В конце объявления было сказано, что автор ищет магических отношений. Не знаю, что такое в этом объявлении было, но я, когда прочла, поняла, что должна видеть этого человека.
— Заклинание принуждения, — заметил Джереми.
— Что…
— У кого достаточно силы, тот может наложить на объявление заклинание, такое, что объявление приведет к нему того, кого он действительно хочет, что бы ни было сказано в тексте. Я так давал объявление, на которое откликнулась мисс Джентри. Только обладатель магических способностей мог заметить на объявлении заклинание, и лишь обладатель необычайных магических способностей мог бы увидеть сквозь него истинный текст. В нем был другой телефон, не тот, что в объявлении. И я знал, что тот, кто позвонит по этому номеру, годится для нашей работы.
— А я не знала, что такое можно сделать с газетой, — удивилась Наоми. — Ведь она же напечатана, и он не мог потрогать каждый экземпляр.
Она знала, что без физического прикосновения к газете заклинание наложить труднее. Одно это уже значило, что Наоми знает о теории магии больше, чем я думала. Но она была права.
— Тут нужно достаточно силы, чтобы сами слова, вложенные в объявление, несли на себе заклинание. Это очень трудно, и то, что он на это способен, говорит нам о классе нашего противника.
— Значит, это объявление потянуло меня к нему? — спросила она.
— Может быть, не именно вас, — ответил Джереми, — но что-то в вас было именно такое, что ему было нужно.
— Почти все эти женщины выглядят как фейри, — вдруг произнесла Фрэнсис.
Мы все обернулись к ней. Она моргнула.
— Остроконечные уши. У одной были зеленые глаза, которые будто светились. И цвет кожи у них не такой, как бывает у людей, — светло-зеленый, голубой. У троих было больше… деталей, чем есть в человеческом теле, но не уродство. Просто они так выглядят.
На меня это произвело впечатление. Она все это смогла заметить и сопоставить. Если мы ее сможем спасти, вырвать из его лап, она оправится.
— А что он говорил о Наоми?
— Что она отчасти сидхе. Это его просто заводило, когда женщина была с сидхейской кровью. Королевскими шлюхами он их называл.
— Но почему фейри? — спросил Джереми.
— Он не говорил.
— Я думаю, это как-то связано с ритуалом, — сказала Наоми.
Мы все повернулись к ней. Джереми и я спросили в один голос:
— Каким ритуалом?
— В первую ночь он отвез меня на квартиру, которую снимал. В спальне были зеркальные стены и такая огромная круглая кровать. Пол — из сверкающего паркета, под кроватью — персидский ковер. И все будто светилось. Когда я забралась на кровать, то что-то почувствовала, будто прошла сквозь привидение. В ту первую ночь я не знала, что это, но потом я однажды приподняла ковер, а под ним в дереве пола по кругу шла вереница символов. А кровать была в центре круга. Символы я не узнала, но мне хватило знаний понять, что это — круг силы. Место, чтобы творить магию.
— Он когда-нибудь что-нибудь делал в этой кровати, что казалось магическим ритуалом? — спросила я.
— Если да, то я этого не поняла. Мы просто занимались там сексом, и много.
— Было что-нибудь, что было всегда одинаково? — спросил Джереми.
Она покачала головой:
— Нет.
— Секс всегда был на этой квартире? — спросил Джереми.
— Нет, иногда мы встречались в отеле.
Это меня удивило.
— А было что-нибудь, что он делал только на квартире, в круге, и никогда в других местах?
Она густо покраснела:
— Только туда он приводил других мужчин.
— Других мужчин, чтобы заниматься с ними сексом? — уточнила я.
Она мотнула головой.
— Нет, чтобы я с ними… — Она подняла на нас глаза, будто ожидая воплей ужаса или возмущения.
То, что она увидела, ее успокоило. Мы все умели делать непроницаемые лица, когда нужно. Кроме того, небольшой группенсекс казался игрушкой теперь, когда мы знали, что он показывал жене фотографии любовниц со всеми деталями. Это действительно ново, а групповой секс существует в мире куда дольше "Поляроида".
— Мужчины были всегда одни и те же? — спросил Джереми.
Она снова покачала головой:
— Нет, но они друг друга знали. То есть он не приводил первого встречного с улицы.
Это звучало как попытка оправдания, будто куда хуже было бы приводить незнакомцев. Будто и так не было достаточно плохо.
— Повторения бывали? — спросил Джереми.
— Были трое мужчин, которых я встречала больше одного раза.
— Имена их вы знаете?
— Только имена, без фамилий. Лиам, Дональд и Брендан.
Имена эти, кажется, ей были хорошо знакомы.
— Сколько раз вы встречались с ними?
Она не смотрела нам в глаза.
— Не знаю. Много.
— Пять раз? — спросил Джереми. — Шесть? Двадцать шесть?
Она резко взметнула глаза:
— Ну, не двадцать. Не столько.
— А сколько? — спросила я.
— Может быть, восемь или десять, но не больше.
Казалось, для нее важно, что не больше десяти раз. Какой-то магический предел? Более десяти раз — и ты становишься куда хуже, чем если просто восемь?
— А сколько раз был групповой секс?
Она снова покраснела.
— А вам зачем?
— Вы это назвали ритуалом, а не мы, — пояснил Джереми. — Пока что ничего похожего на ритуал не видно, но числа могут иметь мистическое значение. Число мужчин внутри круга. Число повторений, когда вы были в круге более чем с одним мужчиной. Поверьте мне, мисс Фелпс, я спрашиваю не из грязного любопытства.
Она отвернулась:
— Я не имела в виду…
— Имели, — перебил Джереми, — но я понимаю, почему у вас вызывает подозрения любой мужчина, человек он или нет. — Тут у него на лице промелькнула мысль. — Это все были люди?
— У Дональда и Лиама уши заостренные, но в остальном — вроде бы люди.
— Дональд и Лиам были обрезаны? — спросила я.
Снова щеки ее залила краска, и она выпалила:
— А это вам зачем?
— Дело в том, что мужчина-фейри может быть нескольких сотен лет от роду. Я никогда не слыхала о фейри-иудеях, так что если они фейри, они бы не были обрезаны.
Она посмотрела мне в глаза.
— А! — Потом она вспомнила о первоначальном вопросе. — Лиам обрезан, Дональд — нет.
— Как выглядел Дональд?
— Высокий, мускулистый, как штангист, светлые волосы до пояса.
— Симпатичный?
Здесь она тоже задумалась.
— Красивый. Не смазливый, а красивый.
— Какого цвета у него глаза?
— Не помню.
Если бы там были те переливы цветных теней, на которые способны фейри, она бы запомнила. Если бы не острые уши, это мог бы быть один из многих десятков мужчин Благого Двора. При Неблагом Дворе есть лишь трое блондинов, и никто из троих моих дядей штангой не занимается. Им приходится осторожно действовать руками, чтобы не порвались хирургические перчатки, которых они не снимают никогда. Перчатки изолируют яд, который естественным образом продуцируют их руки при трении о любой предмет. Они родились в проклятии.
— Вы бы узнали этого Дональда, если бы встретили?
— Да.
— Что-нибудь было общее у всех этих мужчин? — спросил Джереми.
— У всех длинные волосы, как у него, — до плеч или длиннее.
Длинные волосы, возможно, хрящевые вставки в ушах, кельтские имена — очень похоже на тех, кто косит под фейри. Я никогда не слыхала о сексуальном культе у этой публики, но нельзя недооценивать всеобщее умение опошлить любой идеал.
— Хорошо, мисс Фелпс, — сказал Джереми. — А татуировки, символы, написанные на телах, украшения, общие для всех?
— "Нет" на все три вопроса.
— Вы встречались только по ночам?
— Нет, иногда днем, иногда ночью.
— В какие-то конкретные числа месяца или в кануны праздников?
Она наморщила лоб:
— Мы встречались всего месяца два. Праздников не было, и особых каких-то дней тоже.
— У вас был секс с ним и с другими определенное число раз в неделю?
Она снова задумалась, потом покачала головой:
— По-разному.
— Они что-нибудь приговаривали или пели?
— Нет.
Мне это не казалось ритуалом.
— А почему вы употребили слово "ритуал", мисс Фелпс? Почему не сказали "чары", "заклинание"?
— Не знаю.
— Знаете, — возразила я. — Вы магией не занимаетесь. И вряд ли употребили бы слово "ритуал" без причины. Подумайте минутку: почему именно это слово?
Она задумалась, глядя в пространство, ничего не видя, и тоненькая морщинка залегла между бровями. Заморгав, Наоми посмотрела на меня.
— Как-то раз я слышала его телефонный разговор. — Она опустила глаза, потом подняла их, снова с вызовом, и я уже знала: ей не понравится то, что она сейчас скажет. — Он меня привязал к кровати, но дверь оставил приоткрытой. И я слышала его разговор. Он сказал: "Сегодня ритуал выйдет хороший". Потом он заговорил тише, и мне не было слышно. Потом до меня донеслись слова: "Необученные так легко сдаются". — Она глянула на меня: — Я не была девственницей, когда мы встретились. Была… опытной. До него я думала, что хороша в постели.
— А что заставляет вас думать, будто это не так? — спросила я.
— Он мне сказал, что я недостаточно хороша, чтобы его удовлетворил простой секс, что нужно насилие для пряности, а то ему станет скучно.
Она пыталась сохранить вызывающий вид — не получалось. В глазах ее видно было страдание.
— Вы в него были влюблены? — спросила я, стараясь, чтобы вопрос звучал помягче.
— А какая разница?
Фрэнсис взяла ее за руку, положила к себе на колени.
— Наоми, все хорошо. Они нам помогут.
— Если вы его любите, то труднее будет освободить вас of его влияния, вот и все.
Она не обратила внимания, что я изменила время на настоящее. И ответила на вопрос:
— Я думала, что люблю.
— И сейчас любите?
Очень мне было неприятно спрашивать, но нам надо было знать.
Она двумя руками стиснула маленькую ладошку подруга, да так, что у нее костяшки побелели. Наконец-то на лице ее показались слезы.
— Я его не люблю, но… — Она несколько раз судорожно вдохнула, потом смогла договорить: — Но если я его увижу и он попросит секса, я не смогу сказать "нет". Даже когда это ужасно и мне больно, секс все равно лучше, чем у меня в жизни бывало. Я могла бы сказать "нет" по телефону, но если он появится, я ему позволю… То есть я буду отбиваться, если он станет меня бить, но если в момент секса… все это очень запутанно.
Фрэнсис встала, подошла сзади к креслу Наоми, накрыла пледом себя и ее, обняла со спины. Она мурлыкала что-то утешительное, целуя подругу в макушку, как ребенка.
— Вы от него прячетесь? — спросила я.
Она кивнула:
— Я — да, но Фрэнсис… он ее может найти, где бы она ни была.
— По заклинанию, — сказала я.
Обе женщины кивнули, будто это они и сами сообразили.
— Но я от него скрылась. Я съехала с квартиры.
— Странно, что он не стал вас преследовать.
— Здание под защитой, — объяснила она.
Вот это да! Чтобы установить защиту на дом — не на квартиру, а на целый дом, — нужно защитные заклятия вложить в фундамент дома. Защиту требуется влить в бетон, закрепить стальными брусьями. Тут нужен ковен колдуний, может, несколько ковенов. Один практикующий маг не справится. И процесс этот не дешев. Только самые дорогие небоскребы и частные дома могут похвастаться такой защитой.
— А чем вы зарабатываете на жизнь, мисс Фелпс? — поинтересовался Джереми, потому что он наверняка, как и я, не ожидал, что эти две женщины смогут уплатить наш гонорар. У нас достаточно денег в банке, чтобы мы иногда работали из благотворительности. Мы не превращаем это в привычку, но есть случаи, когда мы работаем не ради денег, а просто потому, что отказать нельзя. И мы оба думали, что имеем дело именно с таким случаем.
— У меня был трастовый фонд, которому как раз недавно вышел срок. Теперь я могу распоряжаться им полностью. Поверьте мне, мистер Грей, я могу уплатить по вашим расценкам.
— Это приятно знать, мисс Фелпс, но я, честно говоря, не об этом. Не для широкого распространения, но если кто-то попадает в большую беду, мы не отказываем ему только потому, что он не может заплатить наш гонорар.
Она вспыхнула.
— Я не имела в виду, будто вы… простите, ради бога. Она прикусила губу.
— Наоми не хотела вас оскорбить, — объяснила Фрэнсис. — Она всю жизнь богата, и многие пытались этим воспользоваться.
— Мы не обижены, — отозвался Джереми. Хотя я знала, что он несколько обижен. Но Джереми — настоящий бизнесмен. На клиента не обижаются, если берутся за дело. Хотя бы до тех пор, пока клиент не выкинет что-нибудь уж совершенно ужасающее.
— Он пытался заполучить ваши деньги? — спросила Тереза.
Наоми посмотрела на нее с явным удивлением.
— Нет, нет.
— А он знал, что они у вас есть? — спросила я.
— Да, знал, но никогда не давал мне ни за что платить. Он говорил, что в этом очень старомоден. Его вообще деньги не интересовали. Одна из вещей, которые мне в нем поначалу понравились.
— Значит, он охотился не за деньгами, — заключила я.
— Деньги его не интересуют, — согласилась Фрэнсис.
Я взглянула в ее огромные синие глаза — в них уже не было испуга. Она стояла за спиной у Наоми, все еще утешая ее, и будто набиралась сил.
— А что его интересует?
— Власть.
Я кивнула. Она была права. Целью насилия всегда является власть того или иного рода.
— Когда он назвал вас необученной, что легко сдается, я не думаю, что он говорил о вашем сексуальном умении.
Наоми держалась за руки Фрэнсис, прижимая их к своим плечам.
— А о чем тогда?
— Вы не обучены мистическим искусствам.
Она нахмурилась:
— Так что же я так легко отдала, если не секс?
— Силу, — ответила Фрэнсис.
— Да, миссис Нортон. Силу.
Наоми оглядела нас всех непонимающе:
— В каком смысле — силу? У меня никакой такой силы нет.
— Магию, мисс Фелпс. Он брал у вас магию.
Губы ее удивленно приоткрылись.
— Не знаю я никакой магии. У меня бывают всякие ощущения на разные темы, но магии в них нет.
Конечно, именно поэтому он смог все это проделать. Интересно, не все ли его женщины — необученные мистики? Если они все не обучены, тогда у нас будут трудности с проникновением в его маленький мирок. Но если все, что надо, — это капля фейрийской крови и магический дар… что ж, мне случалось работать под легендой.