В темноте был свет. Белая точка; она плыла ко мне, разгораясь ярче и ярче. Уже стало видно, что это не свет, а белое пламя. Через тьму летел шар белого огня, летел ко мне, и я не могла от него уклониться, потому что тела у меня не было. Я была — что-то, плавающее в прохладной мгле. Огонь омыл меня, и у меня появилось тело. Появились кожа и мышцы, кости и голос. Меня обдало зноем, мышцы закипели, стали лопаться от жара. Огонь вгрызался в кости, наполнял жилы расплавленным металлом и выдирался из меня, выворачивая наизнанку.
Я пришла в сознание от собственного крика.
Надо мной склонился Гален. Только его лицо и удержало меня от безумной паники. Он держал на коленях мою голову, гладил по лбу, отводил волосы с лица.
— Все в порядке, Мерри, все в порядке.
В его глазах стояли слезы, сверкая зеленым стеклом.
Ко мне наклонилась Ффлур.
— Неудачное приветствие приношу я тебе, принцесса Мередит, но, повинуясь королеве, я должна.
В переводе это означало, что она вызвала меня из тьмы, заставила очнуться — по приказу королевы. Ффлур была из тех, кто очень старается жить так, будто нынешний год не выражается четырехзначным числом. Ее гобелены выставлялись в музее искусств Сент-Луиса. Их фотографии и описания появлялись как минимум в двух крупных журналах. Ффлур отказывалась видеть эти статьи, и ни при каких обстоятельствах нельзя было бы ее уговорить пойти в музей. Она отказывалась от интервью на телевидении, в газетах и в упомянутых журналах.
Только со второй попытки я смогла заставить свой голос произнести что-то, отличное от стона.
— Это ты освободила дверь от роз?
— Я, — ответила она.
Я попыталась улыбнуться ей, но это не очень получилось.
— Ты многим рисковала, Ффлур, чтобы помочь мне. Тебе не за что извиняться.
Она посмотрела на окружающие нас лица. Приложив палец мне ко лбу, она промыслила только одно слово: "Потом". Она хотела поговорить со мной позже, но не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Помимо прочих своих талантов, она была целительница. Тем же жестом она могла проверить состояние моего здоровья, так что вряд ли кто-нибудь что-нибудь заподозрил.
Я не рискнула даже кивнуть. Лучшее, что я могла сделать, — глядеть в ее черные глаза, резкий контраст со всей этой желтизной, такой резкий, что они были похожи на глаза куклы. Я смотрела в эти глаза и пыталась взглядом сказать, что поняла ее. Я еще не видела тронного зала, а уже по шею увязла в придворных интригах. Обычное дело.
В облаке кожи и винила надо мной склонилась тетя. Она взяла меня за правую руку, погладила ее, размазывая кровь по своим кожаным перчаткам.
— Дойл мне рассказал, что ты уколола палец о шип, и розы внезапно ожили.
Я посмотрела на нее, пытаясь понять выражение ее лица, и не поняла. Запястья горели острой болью, которая, казалось, проникает до самых костей. Пальцы королевы играли поверх свежих ран, и каждый раз, когда кожа перчаток задевала рану, я дергалась.
— Да, я уколола палец. Что же заставило розы ожить, каждый может гадать сам.
Она взяла мою руку обеими своими, на этот раз бережно, глядя на раны с выражением… удивления на лице.
— Я уже поставила крест на наших розах. Еще одна утрата в море утрат.
Она улыбнулась, и улыбка казалась искренней, но я видела, как она с такой же улыбкой пытает кого-нибудь у себя в покоях. То, что улыбка искренняя, еще не значило, что ей можно верить.
— Я рада, что тебе приятно, — сказала я как можно более осторожным голосом.
Тут она засмеялась, прижимая обе руки к ранам. Я вдруг отчетливо ощутила каждый шов перчаток, вдавившихся мне в кожу. Она давила медленно и ровно, пока я слегка не застонала от боли. Это ей, по-видимому, понравилось, и она отпустила меня и встала с шелестом юбок.
— Когда Ффлур перевяжет тебе раны, можешь идти к нам в тронный зал. Я с нетерпением жду тебя возле своего трона.
Она повернулась, и толпа раздалась перед ней, образовав туннель света, который вел в тронный зал. Эймон вышел из толпы черной кожаной тенью, чтобы предложить ей руку.
Протолкавшись мимо черных юбок Ффлур, надо мной склонился маленький гоблин с кольцом глаз на лбу, похожим на ожерелье. Он стрельнул глазами на меня, на нее, на меня, снова на нее, но на что он на самом деле смотрел — это на кровь. Маленький гоблин, едва ли двух футов ростом. Кольцо глаз делало его красавчиком по гоблинским меркам. Они действительно называли такое расположение "ожерелье глаз" и произносили это таким тоном, каким люди говорят о больших грудях или тугой заднице.
Королева может думать о розах все, что ей хочется. Я не верила, что капелька моей крови могла вдохнуть жизнь в умирающие розы. Да, я верила, что королевская кровь спасла меня, но первое нападение… Я подозревала еще одно заклинание, спрятанное среди колючек. Вполне возможно, для кого-то, у кого хватит силы и умений.
Враги у меня есть. Что мне нужно, так это друзья — союзники.
Я уронила руку с бедра, будто потеряла сознание. Свежая рана была в дюймах от рта маленького гоблина. Он дернулся вперед и лизнул рану шершавым языком, как у кошки. Я тихо застонала, и он сжался.
Гален махнул на него рукой, как прогоняют докучливую собаку. Но Ффлур схватила гоблина за загривок.
— Жадное брюхо, что означает подобная дерзость?
Она готова была отшвырнуть его прочь.
Я остановила ее:
— Нет. Он отведал моей крови без разрешения. Я требую возмещения за подобную наглость.
— Возмещения? — переспросил Гален.
Ффлур держала гоблина. Взгляд всех его глаз метался туда-сюда.
— Ничего не означает, ничего. Простите, простите, я больше не буду!
У него были две главные руки и еще две мелкие, с виду бесполезные. Все четыре дергались, сплетая и расплетая когтистые пальчики.
Холод взял гоблина у Ффлур, поднял обеими руками вверх. Моего ножа у него в руках не было. Надо будет не забыть взять у него нож обратно. Но сейчас не до того.
— Я должна перевязать тебе раны, — сказала Ффлур, — иначе ты потеряешь больше крови. Я передала тебе немного своей силы, но тебе это не понравилось, и второй раз тебе вряд ли захочется.
Я покачала головой:
— Пока нет.
— Мерри, — сказал Гален, — пусть она тебя перевяжет.
Я посмотрела на его такое заботливое лицо. Он был воспитан при Дворе, как и я. И должен был понимать, что сейчас не время возиться с ранами. Время действовать. Я посмотрела ему в лицо — не в его красивое, открытое лицо, не на светло-зеленые локоны, не на его улыбку, от которой озарялось все лицо, — я посмотрела так, как, наверное, посмотрел однажды отец, когда решил дать мне в консорты кого-нибудь другого. У меня не было времени объяснять вещи, о которых Галену следовало подумать самому. Я поискала глазами в толпе, которая глазела на меня, как зеваки на автомобильную аварию, — только эти были лучше одеты и более экзотичны.
— Где Дойл?
Справа в толпе началось движение, и Дойл вышел вперед. Я смотрела на него, лежа на полу, и он показался мне очень высоким. Колонна в черном плаще, и только павлиньи перья в ушных кольцах немного ослабляли пугающее впечатление. Выражение его лица, расправленные под плащом плечи — все это был прежний Дойл. Мрак королевы стоял возле меня, и цветные перья казались совершенно неуместными. Он был одет для пира, а оказался в гуще битвы. Его лицо было непроницаемо, но само отсутствие выражения говорило, что он недоволен.
Вдруг я себя снова ощутила шестилетней и слегка напуганной этим высоким черным мужчиной, который стоял рядом с тетей. Но сейчас он не был рядом с ней. Он был рядом со мной. Я опустилась обратно на колени Галена, и мне стало уютно от его прикосновения, но за помощью я обратилась к Дойлу.
— Приведи ко мне Курага, если он хочет выкупить этого вора, — сказала я.
Дойл выгнул дугу черной брови:
— Вора?
— Он пил мою кровь без разрешения. Хуже этого у гоблинов считается только кража плоти.
Рис присел с другой стороны от меня:
— Я слышал, что гоблины много плоти раскидывают при сексе.
— Только если это оговорено заранее, — ответила я.
Гален наклонился надо мной, прошептал прямо мне в кожу:
— Если ты ослабеешь от потери крови и не сможешь ни с кем сегодня спать… — Он дотронулся до моего лица. — Я не знаю, смогу ли я спокойно смотреть на тебя в одном из ее секс-шоу. Тебе надо сохранить силы, чтобы сегодня переспать с кем-нибудь, Мерри. Пусть Ффлур перевяжет тебе раны.
Его лицо размыто висело где-то сбоку, губы розовым облаком клубились возле моей шеи. Не то чтобы он был не прав, он просто недостаточно далеко вперед продумывал.
— У меня есть лучшее применение для собственной крови, чем пропитывать бинты.
— О чем это ты? — спросил Гален.
Ответил Дойл:
— Все, что исходит из тела, гоблины ценят выше драгоценностей или оружия.
Гален посмотрел на него, опустил руку к моим ранам. Его грудь качнула мне голову, когда он вздохнул.
— И при чем тут Мерри?
Но в его голосе что-то выдавало, что он знает ответ.
Черные глаза Дойла повернулись от меня к Галену. Он в упор посмотрел на молодого стража.
— Ты слишком юн, чтобы помнить гоблинские войны.
— И Мерри тоже.
Черные глаза повернулись снова ко мне.
— Она юна, но она знает историю. — Он снова повернулся к Галену. — А ты знаешь историю, молодой Ворон?
Гален кивнул. Он подтянул меня к себе на колени, подальше от Ффлур, подальше от всех. Он прижимал меня к себе, держал за руки, и моя кровь окрашивала его.
— Я помню историю. Просто мне это не нравится.
— Все будет хорошо, Гален, — сказала я.
Он посмотрел на меня и кивнул, но так, будто не верил.
— Приведи мне Курага, — сказала я Дойлу.
Он посмотрел на ожидающую толпу:
— Ситхни, Никка, приведите царя гоблинов.
Ситхни повернулся в вихре длинных каштановых волос. Темно-лиловые волосы Никки я не видела, а бледный промельк его сиреневой кожи был бы заметен среди белой и черной кожи придворных. Но раз Дойл его позвал, значит, он здесь.
Толпа расступилась, и появился Кураг бок о бок со своей царицей. Гоблины, как и сидхе, считают своих консортов товарищами по оружию, а не слабаками, которых надо прятать от опасности. У царицы было столько глаз, разбросанных по лицу, что она была похожа на большого паука. Широкий безгубый рот скрывал клыки, которые любому пауку сделали бы честь. У некоторых гоблинов в теле есть яд, и я готова была ручаться, что новая царица Курага из этой породы. Глаза, яд и гнездо рук вокруг тела как клубок змей делал ее почти совершенством гоблинской красоты, хотя она могла похвастаться только одной парой сильных кривых ног. Дополнительные ноги среди гоблинов — красота очень редкая. Кеелин просто не ценит своего счастья.
У царицы гоблинов был довольный вид, говоривший, что вот женщина, которая знает себе цену и не продешевит. Гнездо рук липло к телу Курага, поглаживая, лаская. Одна пара рук сунулась ему между ног, поглаживая через штаны. Факт, что она сочла нужным делать нечто столь явно сексуальное при представлении мне, говорил, что она считает меня соперницей.
Мой отец настаивал, чтобы я хорошо знала гоблинами двор Мы много раз бывали у них при дворе, а они навещали нас Отец говаривал: "В основном на наших войнах воюют гоблины Они — костяк нашей армии, а не сидхе". Это было так со времен последней гоблинской войны, когда был заключен договор действовавший между нами. Кураг был так накоротке с моим отцом, что даже попросил моей руки, то есть чтобы я стала его спутницей. Остальные сидхе были смертельно оскорблены кое-кто даже поговаривал о войне. Гоблины же его стремление к невесте столь человекоподобного вида расценили как верх извращения и за его спиной поговаривали насчет поисков нового царя. Но некоторые гоблины видели выгоды того, чтобы царица была сидхейской крови. Потребовались некоторые дипломатические усилия, чтобы не допустить ни войны, ни моей свадьбы с гоблином. И вскоре после этого было объявлено о моей помолвке с Гриффином.
Кураг навис надо мной. Кожа у него была желтоватая, как у Ффлур. Но вместо идеальной гладкости, похожей на полированную слоновую кость, Кураг был весь покрыт бородавками и буграми, и каждая такая неровность считалась признаком красоты. Из одного большого бугра на плече высовывался глаз. "Блуждающий глаз" — называлось такое у гоблинов, потому что глаз ушел с лица. Мне в детстве очень нравился этот глаз. Нравилось, как он движется независимо от лица, от трех других глаз, украшавших резкие, широкие черты. Глаз на плече был фиалковый и с длинными черными ресницами. А над правым соском находился рот с полными красными губами и белыми зубками. Эти губы облизывал тонкий розовый язык, и рот дышал. Если приложить перышко, рот будет сдувать его вверх снова и снова. Пока отец и Кураг беседовали, я развлекалась, наблюдая за этим глазом, ртом и двумя тонкими ручками, которые торчали у Курага справа по обе стороны ребер. Мы и в карты играли — я, этот глаз, этот рот и эти руки. И я думала, что Кураг очень умный, раз у него получается делать такие различные вещи все сразу.
Чего я не знала, пока не выросла, — это что у него ниже пояса была еще пара ножек, дополненная небольшим, но вполне функциональным пенисом. У гоблинов понятия об ухаживании довольно грубые, сексуальная доблесть у них в большом почете. Когда я не выразила энтузиазма по поводу предложения Курага, он сбросил штаны и показал основной и вспомогательный приборы. Мне тогда было шестнадцать, и я до сих пор помню свой ужас, когда осознала, что в теле Курага заключено иное существо. Существо с достаточным разумом, чтобы играть в карты с ребенком, когда Кураг на это не обращает внимания. В нем сидела целая личность. Личность, которая, будь генетика к ней милостивее, могла бы соответствовать этому красивому фиалковому глазу.
После этого мне всегда было неуютно в присутствии Курага. Дело было не в его предложении и не в зрелище его выдающейся мужественности, немедленно вытянувшейся во фрунт.
Дело было во втором его пенисе, большом и раздутом, независимом от Курага и жаждущем меня. Когда я отвергла их — да, именно их, — фиалковый глаз уронил одинокую слезу.
Меня потом неделями мучили кошмары. Дополнительные конечности или органы — это прикольно, но целая дополнительная личность, по кускам заключенная в ком-то другом… нет, это даже словами не выразить. Этот второй рот умел дышать, значит, явно имел доступ к легким, но был лишен голосовых связок. Не знаю, то ли это благословение, то ли последнее проклятие.
— Приветствую Курага, царя гоблинов. Приветствую и близнеца Курага, плоть царя гоблинов.
Тонкие ручки на боку груди царя помахали мне. Я взяла себе правило приветствовать их с того вечера, как поняла, что личность, с которой я играла в карты и в глупые игры вроде сдувания перышка, на самом деле совсем не была Курагом. Насколько мне известно, только я одна здоровалась с ними обоими.
— Мередит, принцесса сидхе, мы оба приветствуем тебя.
Оранжевые глаза смотрели на меня — один, побольше других, как у циклопа, сидел над обоими другими посередине. Смотрел он на меня так, как смотрит любой мужчина на женщину, которую он хочет. Такой наглый, такой откровенный взгляд, что Гален подо мной напрягся. Рис поднялся и встал рядом с Дойлом.
— Твое внимание делает мне честь, царь Кураг, — сказала я.
Среди гоблинов считается оскорблением, если мужчины не таращатся на чужую женщину. Это значит, что она уродина бесплодная, не стоящая вожделения.
Царица, не убирая рук от Курага, сместила одну из них к боку, где, как я знала, находился второй набор гениталий. Россыпь ее глаз смотрела на меня сердито, а руки обрабатывали гениталии. Дыхание Курага вырывалось резкими выдохами из обоих ртов.
Если мы не поспешим, то увидим, как царица доведет его — их обоих — до оргазма. Гоблины ничего плохого не видят в сексе на публике. Это среди мужчин считается у них признаком силы — кончить несколько раз за время пира, и женщина, которая может этого добиться, ценится. Конечно, и мужчина-гоблин, который может долго выдерживать женское внимание, ценится среди женщин этой расы. Если у гоблина есть сексуальные проблемы вроде преждевременной эякуляции или импотенции, а у женщин — фригидности, то об этом знают все. Ничего не скрывается.
Глаза Курага взглянули на маленького гоблина в руках стража. Учитывая, как сосредоточилось его внимание, царица могла бы с тем же успехом быть в соседней комнате.
— За что схвачен один из моих подданных? — спросил Кураг.
— Здесь не поле боя, а я не мертвечина, — ответила я.
Кураг заморгал. Глаз на плече моргнул на секунду-другую позже остальных. Кураг повернулся к маленькому гоблину.
— Что ты сделал?
— Ничего, ничего, — залопотал малыш.
Кураг повернулся ко мне:
— Расскажи ты, Мерри. Этот врет, как дышит.
— Он пил мою кровь без моего разрешения.
Глаза моргнули снова.
— Это серьезное обвинение.
— Я хочу возмещения за украденную кровь.
Кураг вынул из-за пояса нож:
— Ты хочешь его крови?
— Он пил кровь царственной принцессы Высшего Двора сидхе. Ты серьезно полагаешь, что его низкая кровь — справедливое возмещение за это?
Кураг посмотрел на меня:
— А какое возмещение будет справедливым? — спросил он с подозрением.
— Твоя кровь — за мою.
Кураг оттолкнул от себя руки царицы. Она тихо вскрикнула, и ему пришлось ее отпихнуть так, что она села на задницу. Он даже не посмотрел на нее — не сильно ли она ударилась.
— Делиться кровью — у гоблинов это значит многое, принцесса.
— Я знаю, что это значит.
Кураг прищурил все свои желтые глаза.
— Я могу просто подождать, пока ты потеряешь столько крови, что на самом деле станешь падалью.
Его царица подобралась к нему поближе:
— Я могу ускорить этот процесс.
В руках у нее был нож длиной с мой локоть. Лезвие тускло блеснуло.
Кураг обернулся к ней и рявкнул:
— Не лезь не в свое дело!
— Ты будешь делиться кровью с ней, а она не царица. Это мое дело!
Она ткнула ножом прямо в него. Лезвие мелькнуло серебряной полосой настолько быстро, что глаз не успевал уследить.
Кураг успел лишь отмахнуться рукой, чтобы нож не воткнулся в тело. Лезвие распороло ему руку алым всплеском. Другая рука ударила царицу в лицо наотмашь. Раздался резкий хруст сломанных костей, и она второй раз села на задницу. Нос ее лопнул, как переспелый помидор. Два зуба между клыками вылетели прочь. Если изо рта и пошла кровь, ее не было видно за потоком, хлынувшим из носа. Глаз, ближайший к носу, вывалился из разбитой орбиты и повис на щеке, как шарик на ниточке.
Кураг наступил ногой на нож и ударил ее еще раз. Она свалилась набок и осталась лежать. Не одна была причина, по которой я не хотела выходить за Курага.
Он наклонился над упавшей царицей. Толстые пальцы проверили, дышит ли она еще, бьется ли еще сердце. Кивнув сам себе, он поднял ее на руки и прижал к груди нежно, бережно. Потом рявкнул какой-то приказ, и сквозь толпу протолкался здоровенный гоблин.
— Отвези ее в наш холм. Проследи, чтобы ей обработали раны. Если она умрет, твоя голова будет на шесте.
Глаза гоблина глянули в лицо царя — и опустились. Но в какой-то миг у него на лице читался неприкрытый страх. Царицу избил почти до смерти сам царь, но если она умрет, виноват будет гоблин-страж. Таким образом, царь будет чист от обвинений и сможет выбрать себе новую царицу сразу же. Если бы он просто убил ее на глазах стольких знатных свидетелей, его могли бы заставить отказаться от трона или от жизни. Но она вполне была жива, когда он бережно переложил ее на руки шестерке. Если она умрет, руки короля останутся чисты от крови — метафорически.
Хотя маловероятно, чтобы царица гоблинов умерла. Гоблины — народ живучий.
Второй страж-гоблин, пониже и пошире первого, взял у Курага нож царицы и последовал за первым сквозь толпу. Кураг будет в своем праве казнить их обоих, если царица не выживет. Одно из первых знаний, которые приобретают царственные особы, — это как переложить вину на другого. Переложить вину и сохранить голову. Очень похоже на сложную игру с Королевой Червей из "Алисы в Стране Чудес". Скажешь не то, не скажешь то — и голову тебе долой. В переносном смысле, а то и в прямом.
Кураг повернулся ко мне:
— Моя царица избавила нас от хлопот открывать мне жилу.
— Тогда давай к делу. Я теряю кровь, — сказала я.
Гален все еще держал меня за руки, и я поняла, что он зажимает раны.
Я взглянула на него:
— Гален, все в порядке. — Он продолжал держать. — Гален, отпусти, пожалуйста.
Он посмотрел на меня пристально, открыл рот, будто собираясь возразить, но ничего не сказал и медленно убрал руки, измазанные моей кровью. Но его давление уменьшило ток крови, а может быть, его прикосновение. Может быть, мне не показалось, что его руки несли прохладу, успокоение.
Он помог мне встать. Мне пришлось оттолкнуть его руки, чтобы стоять самостоятельно. Я расставила ноги, чтобы получше держать равновесие на каблуках, и повернулась к Курагу.
Стоя, я едва доходила ему до груди. Сидхе почти все высокие, но большие гоблины действительно огромны.
Ффлур встала за мной вместе с Галеном, Рисом и Дойлом. Холод стоял в стороне, и малыш-гоблин свисал из его руки. Вокруг нас собралась толпа: сидхе, гоблины, прочие, но я смотрела только на царя гоблинов.
— Хотя я приношу тебе извинения за неучтивость моего подданного, — сказал Кураг, — но я не могу предложить тебе свою кровь, не получая ничего взамен.
Я протянула ему правую руку, а левую — красному рту у него на груди.
— Тогда пей, Кураг, царь гоблинов.
Правую руку я подняла как можно ближе к главному рту. От подъема руки так высоко у меня слегка закружилась голова. Левую руку я поднесла к открытому рту на груди, и эти губы сомкнулись вокруг моего запястья, язык стал вылизывать рану, освежая кровь. Этот язык был мягкий и человеческий, совсем не такой, как кошачий шершавый язык маленького гоблина.
Кураг наклонил голову к моему запястью, тщательно избегая пускать в ход руки. Действовать руками — это было бы грубой и откровенной сексуальной увертюрой. Этот язык был шершавый, как наждак, даже грубее, чем язык маленького гоблина. Он царапнул рану, и я тихо застонала. Рот на груди уже прижался к ране и сосал, как младенец из бутылочки. Язык Курага лизал, пока не пошла ровным потоком свежая кровь. Когда он сомкнул губы, моя рука почти исчезла в них. Болезненно прижались к коже зубы царя, когда он стал засасывать. Рот на груди вел себя куда вежливее.
Губы Курага сомкнулись плотно, и когда я привыкала к сосанию, его зубы вспахивали мне рану, а язык болезненно шлифовал ее. Он работал над раной долго. Как на состязании по питью пива: стараешься вылакать как можно больше и чтобы тебя не вывернуло.
Но наконец, наконец Кураг убрал голову от моей руки. Я отобрала и левую руку от его груди. Губы оставили у меня на коже последний поцелуй, и я отодвинулась.
Кураг раздвинул в улыбке тонкие губы, показав желтые зубы с мазками крови.
— Сделай лучше, принцесса, если сможешь, хотя у меня всегда сидхе оказывались слишком чопорными, чтобы работать языком как следует.
— Не с теми сидхе имел ты дело, Кураг. У меня они все оказывались… — я понизила голос до хриплого шепота и глазам придала соответствующее выражение, — орально одаренными.
Кураг хихикнул, тихо и нехорошо, но с предвкушением.
Меня слегка шатало, но я стояла на ногах, а только это и требовалось. Но мне надо будет вскоре сесть, чтобы не упасть.
— Моя очередь, — сказала я.
Кураг осклабился шире:
— Соси меня, милая Мерри, соси крепко!
Я бы покачала головой, если бы не знала, что от этого она закружится еще сильнее.
— Ты не меняешься, Кураг.
— А зачем? — спросил он. — Ни одна женщина, с которой я спал за последние восемьсот лет, не ушла от меня недовольная.
— Только окровавленная, — сказала я.
Он моргнул, потом снова засмеялся:
— А без крови — какой смысл?
Я постаралась не улыбнуться, но не сдержалась.
— Бахвальство гоблина, который еще даже своей крови не предложил.
Он протянул мне руку. Кровь текла густым красным потоком. Рана, которую он предложил мне, была глубже, чем казалась, — зияющая полоса, как третий рот.
— Твоя царица хотела тебя убить, — сказала я.
Он посмотрел на рану, все еще ухмыляясь:
— Ага.
— А тебе, похоже, приятно.
— А тебе, похоже, принцесса, хочется оттянуть момент, когда ты своим чистеньким ротиком приложишься ко мне.
— Кровь сидхе сладка, кровь гоблинов горька, — произнес Гален.
Есть у нас такая старая поговорка. И неверная.
— Пока кровь красная, она вся для меня одного вкуса, — сказала я и опустила рот к открытой ране.
Я не могла охватить рану ртом, как охватывал мою рану Кураг. Но взять его кровь — это требовало больше, чем простого касания губ. Отнестись к питью крови иначе, как к акту страсти, которым оно должно быть, как к чести, которой оно должно быть, — смертельное оскорбление.
Это особое искусство — сосать кровь из раны столь глубокой. Надо начинать медленно, врабатываться в рану. Я стала лизать кожу возле самого мелкого края раны медленными и длинными движениями. Один из приемов, когда пьешь много крови, — глотать часто. Второй — сосредоточиться на каждой задаче отдельно. Я сосредоточилась на том, какая грубая кожа у Курага, на здоровенном шероховатом бугре, который соседствовал с раной как узел в коже. Я изучала этот узел, секунду катала его во рту, что было больше, чем я должна была сделать, но я набиралась мужества перейти к ране. Немножко крови я люблю, немножко боли, но эта рана была глубокая, свежая и несколько излишне… обильная, чтобы быть приятной.
Я еще два раза лизнула неглубокий конец раны и сомкнула над ней губы. Кровь потекла слишком быстро, и мне пришлось судорожно сглатывать, дыша через нос, и все равно слишком еще было много этой сладковатой, с металлическим вкусом жидкости. Слишком много, чтобы не мешала дышать, слишком много, чтобы проглотить. Я чуть не поперхнулась и постаралась думать о чем-нибудь другом, о чем угодно. Края раны были очень чистыми и гладкими. Уже по одному этому было ясно, как остер этот нож. Мне стало бы легче, если бы я могла помочь себе руками, получала информацию от других органов чувств. Я ощущала, как мои руки напрягаются, будто ищут, во что вцепиться. И я не могла подчинить их себе до конца. Что-то надо было делать.
Чья-то рука зацепила мои пальцы, и я схватилась за нее, сжала. Вторая рука повисла в воздухе, но и ее тоже перехватили. Я подумала, что это Гален — по идеальной гладкости тыльной стороны ладони, но сама ладонь и пальцы были в мозолях от меча и щита — слишком грубых для Галена. Эти руки упражняются с оружием дольше, чем Гален живет на свете. Я держалась за них, они отвечали на мое пожатие, держали меня в ответ.
Мой рот мой не отрывался от руки Курага, но внимание я переключила на руки, на силу, что держала меня. Я ощущала, как она удерживает мои руки за спиной, чуть приподнимая, на самом краю боли. Чудесное отвлечение, как раз то, что мне было нужно.
Я с судорожным вздохом оторвалась от раны, наконец-то имея возможность как следует вдохнуть. Чуть было не закашлялась, но державший меня дернул мне руки кверху, и я снова ахнула вместо этого. Миг прошел, и снова все было в порядке. Опасность оконфузиться, выблевав всю эту добрую кровь, миновала меня.
Руки, державшие меня, опустились вниз, боль прошла. Теперь я могла просто держаться за них.
— Хм-м, — произнес Кураг. — Отличная работа, Мерри. Ты истинная дочь своего отца.
— Высокая похвала в твоих устах, Кураг.
Я шагнула назад, оступилась. Руки удержали меня, дали опереться на грудь своего владельца. Я, еще не повернувшись, знала, кто это. Дойл смотрел на меня сверху, а я прислонялась к его телу, все еще цепляясь за него руками.
Одними губами я сказала ему:
— Спасибо.
Он чуть кивнул. Он не сделал ни одного движения, чтобы отпустить меня, а я не сделала ни одного движения, чтобы отстраниться. Я страшно боялась, что стоит мне отпустить его руки или шагнуть от него, как я свалюсь. Но дело было еще и в том, что в этот момент я ощущала себя в безопасности. Я знала, что, если я упаду, он меня подхватит.
— Моя кровь в твоем теле и твоя — в моем, Кураг, — сказала я. — Кровное родство между нами до следующей луны.
Кураг кивнул:
— Твои враги — мои враги. Твои любимые — мои любимые. — Он шагнул вперед, навис надо мной, даже над Дойлом. — Кровный союз между нами на одну луну, если…
Я вскинула на него глаза:
— Что значит "если"? Ритуал совершен.
Кураг поднял все три глаза на Дойла.
— Твой Мрак знает, что значит "если".
— Пока что он — Мрак королевы, — сказала я.
Глаза Курага покосились на меня, потом обратно на Дойла.
— Не королеву держит он сейчас за руки.
Я попыталась отодвинуться от Дойла, но он крепче сжал мне руки. Я заставила себя успокоиться и прислониться к нему.
— Не твое дело, за что он меня держит, Кураг.
Кураг прищурился:
— Он — твой новый консорт? До меня дошел слух, что для этого ты вернулась ко Двору — выбрать нового консорта.
Я обернула руки Дойла вокруг моей талии.
— У меня нет консорта. — Я плотнее прильнула к Дойлу. Он на миг напрягся, и потом тело его расслабилось, мышца за мышцей, пока он не стал ощущаться за мной как тяжелое тепло. — Но можно сказать, я присматриваюсь к товару.
— Хорошо, хорошо, — произнес Кураг.
Я ощутила, как снова напрягся Дойл, хотя вряд ли это было заметно со стороны. Чего-то я здесь не понимала. Но что?
— Нет консорта — это значит, что я могу потребовать еще одной вещи, иначе союз разорван.
— Не делай этого, Кураг, — предупредил Дойл.
— Я обращаюсь к праву плоти, — сказал Кураг.
— Он взял твою кровь, притворившись, — произнес Холод. — Он знает, кто твои враги, и боится их.
— Ты называешь Курага, царя гоблинов, трусом? — спросил Кураг.
Холод сунул гоблина, которого держал, под мышку, освободив руку, но в ней пока не было оружия.
— Да, я называю тебя трусом… если ты укроешься за плотью.
— Что такое право плоти? — спросила я и попыталась отойти от Дойла, но он придержал меня. Я взглянула на него: — Что тут происходит, Дойл?
— Кураг пытается скрыть свою трусость за очень древним обрядом.
Кураг усмехнулся им обоим. Назвать кого-нибудь трусом — это при обоих Дворах означает дуэль. Кураг был куда более разумен.
— Я не боюсь никого из сидхе, — ответил он. — Я взываю к плоти не чтобы уклониться от ее врагов, стражники, но дабы воистину соединиться с нею плотью.
— Ты уже женат, — сказал Холод. — Супружеская измена — преступление у сидхе.
— Но не у гоблинов, — возразил Кураг. — Поэтому здесь не важно мое семейное положение, важно ее.
Я оттолкнулась от Дойла. Это движение было слишком внезапным, и я покачнулась. Ффлур удержала меня от падения, подхватив под локоть.
— Теперь я перевяжу тебе раны, — заявила она.
Я не стала спорить.
— Спасибо, — сказала я ей. Когда она начала перевязывать, я обернулась к мужчинам: — Кто-нибудь, будьте добры, объясните мне, о чем он говорит.
— С радостью, — ответил Кураг. — Если твои враги — мои враги, и я должен защищать тебя от мощных сил, то мои любимые должны стать твоими любимыми. Мы соединим плоть, как соединили кровь.
— Ты имеешь в виду секс? — спросил Гален.
— Да, секс, — кивнул Кураг.
— Нет, — сказала я.
— Ну нет! — сказал Гален.
— Нет единения плоти — нет союза, — ответил Кураг.
— Среди сидхе, — сказал Дойл, — твои брачные обеты считаются священными. Мередит так же не может участвовать в обмане твоей жены, как не могла бы обмануть собственного мужа. Правило плоти действует только тогда, когда обе стороны свободны.
Кураг скривился:
— Черт, ты не стал бы так явно врать. Обидно. — Он посмотрел на меня. — Ты всегда от меня ускользаешь, Мерри.
— Только потому что ты все время прибегаешь к жульничеству, пытаясь залезть мне под юбку.
Подошел слуга с чашей чистой воды и встал рядом с Ффлур, которая обмывала мои раны. Она открыла бутылку антисептика и смочила оба моих запястья. Красноватая жидкость потекла в воду, плавая на поверхности каплями новой крови.
— Я тебе когда-то сделал честное предложение руки и сердца, — возразил Кураг.
— Мне тогда было шестнадцать, — ответила я. — Ты меня напугал до чертиков.
Ффлур обтерла мне запястья насухо.
— Я для тебя слишком мужчина?
— Вы двое — слишком для меня мужчина, в этом ты прав, Кураг.
Его рука двинулась к боку, где у него были дополнительные гениталии. Одно сильное поглаживание — и у него вздулся бугор под штанами в таком месте, где остальным мужчинам не о чем было бы тревожиться.
— Воззвание к плоти прозвучало, — сказал Кураг, все еще поглаживая себя сбоку. — И оно не может быть заглушено, пока не получит ответа.
Я посмотрела на Дойла:
— Что это значит?
Дойл покачал головой:
— Не могу сказать.
Подошел второй слуга с подносом, где лежали перевязочные материалы, и держал поднос, пока Ффлур наматывала чистые бинты. Слуга работал кем-то вроде сестры, подавая ей ножницы и пластырь.
— Я знаю, что делает Кураг, — сказал Холод. — Он все еще пытается не воевать с твоими врагами.
Кураг обернулся к Холоду, кипя от ярости.
— Мерри нужна любая сильная рука, готовая встать у нее за спиной. И это твое счастье, Убийственный Холод.
— Значит, ты будешь соблюдать союз и станешь такой сильной рукой? — спросил Холод.
— Говорю правду, — ответил Кураг. — Раз я не могу лечь с Мерри, я лучше не буду соблюдать союз.
Перекошенное многоглазое лицо стало вдруг серьезным, даже разумным. Я впервые поняла, что Кураг и не такой глупец, как притворяется, и не управляется собственными железами, как пытается показать. В этих желтых глазах на миг засветилась острая проницательность, и взгляд их был так не похож на тот, что был секунду назад, что я даже отшатнулась, будто он пытался меня ударить. Потому что под этим серьезным видом было еще кое-что. Страх.
Что же творится при Дворах, если Кураг, царь гоблинов, боится?
— Если ты не соблюдешь союза, — сказал Холод, — то весь Двор будет знать, что ты — бесчестный трус. Твоему слову больше не поверит никто и никогда.
Кураг оглядел собравшихся. Некоторые ушли вслед за королевой ярким цветным шлейфом лизоблюдов, но многие и остались. Смотреть. Слушать. Шпионить?
Царь гоблинов медленно обвел глазами круг лиц, потом вернулся ко мне.
— Я воззвал к плоти. Объедини плоть с одним из моих гоблинов, неженатых гоблинов, и я почту союз крови.
Гален встал рядом со мной.
— Мерри — принцесса сидхе, вторая в очереди к трону. Принцессы сидхе не спят с гоблинами.
В его голосе слышался жар, гнев.
Я тронула его за плечо:
— Гален, все в порядке.
Он обернулся:
— Как это — все в порядке? Как он посмел выдвинуть такое требование?
Среди собравшихся сидхе прошел тихий злобный рокот. Кучка гоблинов, которым позволено было сопровождать царя в наш холм, сгрудилась у него за спиной.
Дойл у меня за спиной наклонился ко мне и шепнул:
— Это может плохо кончиться.
Я оглянулась на него:
— Так что же мне делать?
— Быть принцессой и будущей королевой, — ответил он.
Гален это услышал и повернулся к Дойлу:
— К чему ты ее склоняешь?
— К тому же, что делает она с нами по просьбе королевы Андаис, — ответил он и посмотрел на меня. — Я бы не стал просить, если бы жертва не стоила цели.
— Нет! — воскликнул Гален.
Тогда Дойл повернулся к нему:
— Что тебе дороже — ее добродетель или ее жизнь?
Гален глядел на него злобно, и почти видна была происходившая в нем внутренняя борьба.
— Жизнь, — сказал он наконец, даже не сказал, а будто выплюнул горечь.
Если я получу в союзники гоблинов, а Кел сможет как-то меня убить, то у него будет кровная вражда с Курагом и его двором. Такая перспектива заставит Кела задуматься, да и кого угодно заставит. Мне нужен этот союз.
— Плоть одного из твоих гоблинов в моем теле — я согласна.
Кураг осклабился:
— Его плоть в твоем милом теле. Да будет твоя плоть и его плоть одно, и народ гоблинов станет твоим союзником.
— Чью плоть должна я разделить? — спросила я.
Кураг задумался. Глаз на плече расширился, две тоненькие ручки на боку задергались, показывая.
Кураг повернулся к кругу гоблинов и стал обходить его, следуя указаниям ручек своего близнеца. Я не видела, около кого он в конце концов остановился. Он пошел обратно вдоль тесной кучки гоблинов, и лишь когда этот гоблиненок высунулся у Курага из-за спины, я его увидела.
Он был всего четыре фута ростом, с бледной кожей, блестевшей перламутром. Узнавать на вид кожу сидхе я умею. Волосы его курчавились над шеей, черные и густые, но обрезанные выше плеч. Лицо странно треугольное, с большими миндалевидными глазами, синими как сапфир с черной полосой зрачка посередине всей этой синевы. Он был одет только в набедренную повязку с серебристой оторочкой, что у гоблинов значило, что обнаженные места имеют какие-то деформации. Гоблины деформаций не прячут, они ими гордятся.
Он подошел ко мне, напоминающий изящную совершенную мужскую статуэтку. Если у него и были деформации, я их не видела. Если не считать роста и глаз, он вполне мог бы быть придворным.
— Это Китто, — сказал Кураг. — Его мать — благородная дама сидхе, изнасилованная во время последней войны с гоблинами.
Отсюда следовал вывод, что Китто почти две тысячи лет. А с виду никак не скажешь.
— Здравствуй, Китто, — сказала я.
— Здравствуй, принцесса.
Он говорил со странным присвистом, будто ему трудно было выговаривать слова. Губы полные, розовые и совершенно как лук амура, но они едва шевелились во время разговора, будто что-то он не хотел показывать у себя во рту.
— Прежде чем ты согласишься, — сказал Кураг, — посмотри все целиком.
Китто повернулся и показал, почему на нем набедренная повязка. От самых волос на затылке начиналось поле радужных чешуек, и оно тянулось до крестца. Плотные ягодицы были идеальны на вид, но блестящие чешуйки объяснили мне, почему у него продолговатые зрачки и трудности с произнесением шипящих.
— Змеегоблин, — сказала я.
Китто повернулся ко мне лицом и кивнул.
— Открой рот, Китто. Я хочу увидеть все, — велела я.
Он опустил глаза в пол на секунду, потом поднял их на меня. Широко разинул рот, блеснув изящными клыками. Высунулся красный язык с черными кончиками.
— Доссстаточно? — спросил он.
— Да, — кивнула я.
— Это невозможно, — вдруг сказал Рис.
Он до сих пор стоял так тихо, что я о нем вообще забыла.
— Мне решать, — ответила я.
Рис тронул меня за плечо, отвел в сторонку.
— Посмотри как следует на мой шрам на лице. Я помню, я рассказывал тебе тысячи героических историй насчет того, откуда он взялся, но правда — в том, что королева наказала меня. Она отдала меня гоблинам на ночь поразвлечься. Я подумал: а почему нет? Бесплатный секс, пусть даже с гоблинами. — Он подмигнул здоровым глазом. — У гоблинов понятие о сексе хуже, чем ты можешь вообразить, Мерри.
Он провел пальцами по шраму, и глаз его смотрел куда-то вдаль, в воспоминания.
Я дотронулась до конца шрама на щеке, перехватила руку Риса.
— Это с тобой сделали гоблинки во время секса?
Он кивнул.
— Ох, Рис! — тихо сказала я.
Он потрепал меня по руке и покачал головой:
— Не надо жалости. Я просто хочу, чтобы ты знала, на что соглашаешься.
— Я понимаю, Рис. Спасибо, что сказал.
Я потрепала его по щеке, сжала его руку и прошла мимо него к ожидающим гоблинам. Я шла прямо и уверенно, но в голове у меня что-то вертелось, что очень подмывало за что-нибудь ухватиться. Но если ведешь переговоры с противником на войне, то надо выглядеть сильной и, уж во всяком случае, не так, будто сейчас от ветра свалишься.
— Плоть Китто — в моем теле. Я правильно поняла?
Кураг кивнул, и вид у него был самодовольный, будто он знал, что уже победил.
— Я согласна принять плоть Китто в свое тело.
— Согласна? — спросил Кураг с нескрываемым удивлением. — Ты соглашаешься объединить плоть с гоблином?
Я кивнула:
— Соглашаюсь при одном условии. Он сузил глаза:
— Что за условие?
— Если наш союз продлится на весь сезон.
Я почувствовала, что Дойл придвинулся ближе. Рябь удивления пошла по комнате кругами, шевелением и перешептываниями.
— Целый сезон, — повторил задумчиво Кураг. — Нет, слишком долго.
— Одиннадцать лун от сегодня, — предложила я.
Он замотал головой:
— Две луны.
— Десять, — сказала я.
— Три.
— Давай серьезно, — попросила я.
— Пять.
— Восемь.
— Шесть, — осклабился он.
— Договорились.
Кураг молча посмотрел на меня секунду.
— Договорились, — повторил он тихо, будто только теперь понял, что совершил ошибку.
Я возвысила голос, чтобы он стал слышен во всем зале, встала, расставив ноги покрепче. Поза, наверное, казалась агрессивной, но я не пыталась быть агрессивной. Я просто хотела, чтобы тело не качалось в такт головокружению.
— Союз заключен!
Кураг тоже возвысил голос.
— Заключен он будет, лишь когда ты объединишь плоть с моим гоблином.
Я протянула Китто руку. Он положил сверху свою — легкое касание гладкой кожи. Я поднесла его руку к лицу. Попыталась нагнуться и поцеловать ему руку, но комната поплыла. Мне пришлось выпрямиться и поднести его руку к губам двумя своими, расставив его изящные пальчики. Никогда не видала мужской руки, чтобы была меньше моей. Пососать пальчик — ничего более сексуального я сейчас сделать не могла, но на сегодня я уже плоти насосалась. И я поцеловала его открытую ладошку. Следов помады не осталось, что указывало, что она вся стерлась об руку Курага.
Странные глаза Китто расширились.
Я отняла рот от его руки — медленно, поднимая при этом глаза на Курага из-за руки малыша, как из-за веера.
— Мы объединим плоть, Кураг, не беспокойся. Теперь идем со мной, Китто. Королева ждет меня со всеми моими мужчинами.
Он метнул взгляд на Курага и вновь посмотрел на меня:
— Это честь для меня.
Я перевела взгляд на его царя:
— Вот что вспомни, Кураг, когда я в следующие ночи буду соединяться плотью с Китто: это твоя похоть и твоя трусость дали ему меня, а мне его.
Лицо Курага сменило цвет с желтого на оранжево-красный. Огромные лапы сжались в кулаки.
— Стерва ты, — сказал он.
— Я много ночей провела при твоем дворе, Кураг. И знаю, что, если бы я разделила себя с другим сидхе, тебе это было бы все равно. Для тебя настоящий секс — это соединение плоти с гоблином, а все остальное — так, прелюдия. И вот ты дал меня другому гоблину, Кураг. В следующий раз, когда попытаешься обманом залучить меня в свою постель, вспомни, куда привели тебя и меня твои попытки.
Я почувствовала, что силы оставляют меня, и закончила речь. Потом сделала неверный шаг вперед, споткнулась. Сильные руки тут же подхватили меня — Дойл с одной стороны, Гален с другой. Я посмотрела на них обоих и тихо прошептала:
— Мне нужно сесть, и поскорее.
Дойл кивнул. Гален, держа меня под локоть, другой рукой обнял меня за талию. Дойл продолжал держать меня под руку, но крепче. Я перенесла вес верхней части тела на их руки, но для посторонних глаз я осталась стоять нормально. Это я давно отработала, когда меня стражи приводили к королеве, и она требовала, чтобы я стояла на ногах, а у меня одной не получалось. Некоторые из стражей помогали проделать этот фокус, другие — нет. Сейчас идти своими ногами — это будет интересно.
Дойл и Гален развернули меня к открытой двери. Один каблук со скрипом волочился по камням. Нет, от меня требовалось держаться лучше. Я сосредоточилась на том, чтобы не волочить ноги, но Гален и Дойл держали меня. Мир сузился, и в нем была только одна задача — переставлять каждую ногу впереди другой. Боги мои, как я хотела бы оказаться дома! Но королева ждала, а снисходительность к тем, кто заставляет ее ждать, в число добродетелей королевы не входит.
Я увидела краем глаза, как идет за нами чуть сбоку Китто. Согласно этикету гоблинов, он был моим консортом, моей игрушкой. Да, он мог бы меня изувечить во время секса, но только если бы у меня хватило глупости пустить его к себе в постель, не обговорив контракт, что можно и чего нельзя. Рис мог бы избежать увечий, если бы знал гоблинов, но большинство сидхе видят в них просто варваров, дикарей. Мало кто изучает законы дикарей, а мой отец изучал.
Конечно, я не собиралась иметь секс ни с какой породой гоблинов. Я собиралась поделиться с ним плотью — в буквальном смысле слова. Гоблины любят плоть больше, чем кровь или секс. Поделиться плотью означает одновременно и секс, и великий дар права на укус, след от которого останется до смерти твоего любовника или любовницы. Это был способ отметить своего любовника, показать, что он был с гоблином. У многих гоблинов были специальные рисунки шрамов, которые они ставили на всех своих любовниках, чтобы их победы были сразу видны.
Но что бы ни пришлось мне сделать для скрепления договора, на ближайшие полгода гоблины — мои союзники. Мои, а не Кела, не даже королевы. Если война начнется в ближайшие полгода, королеве придется договариваться со мной, если она захочет, чтобы гоблины воевали на ее стороне. Это стоит капельки крови, а может, и фунта мяса, если не придется отдавать все сразу.