Полицейские не разрешили мне принять душ, даже руки помыть не позволили. Прошло четыре часа, как Роан вынес меня из той спальни, а я все еще пыталась объяснить полиции, что именно произошло с Алистером Нортоном. И без особого успеха. Моей версии событий никто не верил. Все они видели видеозапись и все равно не верили. Единственной, я думаю, причиной, по которой мне не предъявили обвинение в убийстве Алистера, была та, что рухнуло инкогнито принцессы Мередит Ник-Эссус. Они знали, и я знала, что мне достаточно только заявить о своем дипломатическом иммунитете, и я могу спокойно выйти. Так что с обвинениями они не спешили.
Чего они не знали — так это того, что мне здесь дипломаты нужны еще меньше, чем им. Как только я потребую иммунитета, они тут же свяжутся с Бюро по делам людей и фейри. Те тут же обратятся к послу сидхейских Дворов. Посол свяжется с Королевой Воздуха и Тьмы. Он ей сообщит, где именно я сейчас. Зная тетушку, можно не сомневаться, что она распорядится "обеспечить мою безопасность", пока не явится ее стража, чтобы доставить меня домой. Я буду сидеть, как кролик в силке, пока не придет кто-то сломать мне шею и отнести домой как трофей.
Я сидела за столиком, на котором стоял стакан с водой. Одеяло — его дали мне санитары, — висело на спинке стула. Одеяло мне дали, чтобы согреться и чтобы прикрыть разорванный перед платья. Иногда мне бывало холодно, и одеяло было очень кстати, но остальное время кровь будто закипала. Меня то кидало в дрожь озноба, то в жар и в пот — сочетание шока и Слез Бранвэйн. От этих крайностей голова разболелась до изумления. Но никто мне ничего от головы не дал, потому что меня скоро повезут в больницу. Скоро, скоро, только не сейчас пока еще.
Когда приехала полиция, я все еще тихо светилась. Гламор я наводить не смогу до тех пор, пока масло окончательно не выветрится, и потому мне было не скрыться. Первые же прибывшие меня узнали, один из них сказал: "Вы принцесса Мередит!" Ласковая ночь Калифорнии дышала вокруг, и я знала, что до Королевы Воздуха и Тьмы дойдет этот шепот, вопрос только во времени. И к этому времени мне надо уже замести следы. У меня оставалась одна ночь в запасе, максимум — две, а потом прибудет тетушкина стража. Время сидеть и отвечать на вопросы у меня пока есть. Но мне уже стало надоедать отвечать на одни и те же вопросы.
Так почему же я все еще сидела на стуле с твердой спинкой напротив детектива, которого никогда раньше не видала? Во-первых: если бы я отсюда вышла без обвинений или сославшись на дипломатический иммунитет, они бы обратились к политикам — задницу-то прикрыть надо. Во-вторых: я хотела, чтобы детектив Алвера поверил мне насчет Слез Бранвэйн и проникся, насколько серьезен вопрос о том, не осталось ли там еще такого масла. Наверное, это был дар от того сидхе, который поставил заклинание-пиявку. Может быть, один флакон — это и все, что может быть у того, кто не принадлежит к Дворам. Наилучший сценарий. Но если есть хоть малейший шанс, что люди, с помощью сидхе или без нее, сообразили, как изготовить Слезы Бранвэйн, и выбросили их на рынок, то этому надо положить конец.
Разумеется, была и иная возможность. Тот сидхе, который устроил Нортону этот фокус с изнасилованием магией, вполне мог раздать Слезы Бранвэйн и куче другого народу. Это был наиболее вероятный из двух наихудших сценариев, но я не могла сказать полиции, что какой-то сидхе был в сговоре с Алистером Нортоном. О сидхейских делах в полицию людей не заявляют — если хотят сохранить на месте все части тела.
Копы отлично чуют ложь, или, быть может, они для экономии времени полагают, что врут все. Какова бы ни была причина, детективу Алвере мой рассказ не нравился. Он сидел напротив — высокий, темноволосый, худой, — руки у него казались слишком большими для таких узких плеч. Глаза темно-карие с бахромой темных ресниц, такие, что сразу обращаешь внимание, — а может, только для меня сегодня они такие. Джереми поставил надо мной охранное заклинание, чтобы помочь мне взять Слезы под контроль. Пальцем и силой он начертил у меня на лбу руны. Ничего такого, что полиция могла бы заметить, но если сосредоточиться, они ощущались как холодный огонь. Кабы не эти чары, Богиня только знает, что бы я сегодня могла учудить. Что-нибудь весьма неприличное. Даже под рунами я ощущала присутствие в комнате каждого мужчины.
Алвера смотрел на меня красивыми недоверчивыми глазами. Я видела, как его губы формируют слова — такие щедрые, зовущие к поцелуям губы.
— Вы слышали, что я сейчас сказал, мисс Ник-Эссус?
Я моргнула и поняла, что не слышала.
— Простите, детектив. Не могли бы вы повторить?
— Я думаю, допрос окончен, детектив Алвера, — сказала моя адвокатесса. — Очевидно, что моя клиентка устала и находится в состоянии шока.
Она — партнер фирмы Джеймс, Браунинг и Галан. Она и есть Галан. Обычно дела детективного агентства Грея ведет Браунинг. Наверное, Эйлин Галан оказалась сегодня здесь, поскольку Джереми сообщил насчет изнасилования. Женщина более подвержена сочувствию в таких случаях — по крайней мере так считается.
Она сидела возле меня в темном юбочном костюме, такая аккуратная и отглаженная, будто ее только что вынули из упаковки. Седеющие светлые волосы идеально уложены, косметика безупречна. И даже начищенные туфли сияют. Было два часа ночи, а у Эйлин такой вид, будто она только что позавтракала и с энтузиазмом приветствует рабочий день.
Алвера оглядел меня — от поддерживающего лифчика, выставлявшего мои груди на всеобщее обозрение, до глаз.
— Мне не кажется, что она в шоке, советник.
— Моя клиентка подверглась грубому изнасилованию, детектив Алвера. И при этом ее не доставили в больницу, ее не осмотрел врач. Единственная причина, по которой я этого не потребовала, — решимость моей клиентки ответить на ваши вопросы и помочь расследованию. Откровенно говоря, я склоняюсь к мысли, что моя клиентка не в состоянии сегодня защитить свои интересы. Я видела видеозапись того, чему она подверглась. И должна вступиться за права Мередит, даже если она этого не хочет.
Мы с Алверой переглянулись над столом. Следующие слова он произнес, не отрывая от меня пристального взгляда.
— Я тоже видел эту запись, советник. Создается впечатление, что вашей клиентке это весьма и весьма понравилось. Она говорила "нет", но тело ее постоянно требовало "да".
Если Алвера думал, что я взорвусь под давлением его стального взгляда и оскорблений, он просто меня не знал. Даже в нормальном состоянии это бы на меня не подействовало, а сегодня я слишком отупела, чтобы клюнуть на такую хилую наживку.
— Это оскорбление не только моей клиентки, но и женщин вообще, детектив Алвера. Допрос окончен. Я ожидаю полицейского сопровождения в госпиталь для моей клиентки.
Он только глянул на нее прекрасными устало-пресыщенными глазами.
— Женщина может твердить "нет, прекрати", но если она при этом играет с членом мужчины, его трудно обвинить в том, что он неправильно ее понял.
Я улыбнулась, качая головой.
— Вам это кажется забавным, мисс Ник-Эссус? Пусть на ленте есть материал для обвинения в изнасиловании, но там также видно, как вы превратили Алистера Нортона в кусок мяса.
— Еще раз говорю: я не убивала Алистера Нортона. Что касается изнасилования, то вы либо нарочно пытаетесь оскорблениями вывести меня из себя, чтобы я что-нибудь сказала опрометчивое, либо вы — мужская шовинистическая свинья. В первом случае вы зря тратите свое время. Во втором случае — мое.
— Прошу прощения, если отвечать на вопросы о человеке, которого вы оставили истекать кровью на его собственной кровати в его собственном доме, — значит тратить ваше время.
— Что это за человек, у которого есть дом, и жена об этом не знает? — спросила я.
— Он обманывал жену, а потому заслужил смерти — вы это хотите сказать? Я знаю, что у вас, фейри, пунктик насчет брака и моногамии, но казнь выглядит несколько излишне суровой.
— Моя клиентка неоднократно уже заявляла, что это не она создала заклинание, вызвавшее взрыв зеркал.
— Но она жива, советник. Если не она создала заклинание, откуда она знала, что надо спрятаться в укрытие?
— Я уже сказала, что распознала это заклинание, детектив Алвера.
— Почему же его не распознал Нортон? У него репутация сильного мага. Он тоже должен был учуять, что происходит.
— Я вам сказала, что Слезы Бранвэйн на людей действуют сильнее, чем на сидхе. Он не так хорошо осознавал окружающую обстановку, как я.
— Откуда появились пауки?
— Этого я не знаю.
Я не стала говорить, что пауков наслал Джереми, потому что они бы тут же обвинили его во взрыве зеркал или нас обоих в сговоре.
Он покачал головой.
— Да скажите вы просто, что вы это сделали. Это же самозащита.
— Единственная причина, по которой я еще здесь, вот какая: я хочу, чтобы вы, сотрудники полиции, осознали, какую опасность может представлять заговоренное масло. Если где-то еще есть Слезы Бранвэйн, вы должны найти их и уничтожить.
— Заклинаний похоти не бывает, мисс Ник-Эссус. Афродизиаков не бывает. Магические зелья, заставляющие женщину снять трусы перед мужчиной, которого она не хочет, — чушь. Такого не бывает.
— Вы будете мечтать, чтобы ваши слова стали правдой, если это средство выйдет на поверхность. Может быть, у Нортона был единственный флакон, но на всякий случай, если где-то есть еще, поищите его друзей.
Он пролистал блокнот, который до того даже не трогал.
— Ага. Лиам, Дональд и Брендан, фамилий нет. У двоих фейрийские уши, у всех длинные волосы. Мы их без проблем найдем. Правда, их могут не очень тщательно искать, поскольку их не обвиняют в убийстве.
Эйлин снова встала.
— Пойдем, Мередит. Допрос окончен. Я говорю всерьез.
Она посмотрела на нас как учительница на расшалившихся первоклассников, самим взглядом пресекая возможность не послушаться. Я уже устала, а они все никак не хотят мне поверить насчет Слез Бранвэйн. Я встала.
Алвера тоже встал:
— Сядьте, Мередит!
— Мы перешли на имена, Алвера? Я вашего не знаю.
— Раймундо. Сядьте, пожалуйста.
— Если, — сказала я, — я сейчас заявлю о дипломатическом иммунитете, то выйду прямо из этой двери, и не важно будет, кто прав, кто виноват.
Я посмотрела на него — спасибо рунам Джереми, я могла просто смотреть ему в глаза. Если сосредоточиться, то можно почти не замечать контур верхней губы.
Он долго смотрел на меня, потом сказал:
— И что же вам мешает потребовать дипломатического иммунитета и выйти из дверей, принцесса?
— Вы мне не верите насчет этого зелья похоти, Раймундо.
— Еще как верю, — осклабился он.
Я покачала головой:
— Не надо веселиться, детектив. Ложь меня в этой комнате не удержит.
Я блефовала — отчасти. И надеялась, что он не станет проверять.
— А что удержит?
У меня возникла мысль. Мне надо показать полиции, насколько серьезную проблему могут представлять Слезы Бранвэйн. Воспоминания о сексе с сидхе будут преследовать человека вечно, но если дать только попробовать вкус этого, последствия не причинят пожизненного вреда. Сны, мечты, избыточный энтузиазм в спальне на какое-то время, но ничего серьезного. Чтобы перейти порог безопасности, нужно единение плоти и магии самым интимным образом. А если мы только совместно попробуем это на вкус, все переживут.
— Что, если я смогу вам показать, как действует масло похоти?
Он скрестил руки на груди и принял еще более циничный вид, что мне казалось невозможным.
— Слушаю.
— Вы верите, что ни одно заклинание не заставит вас тут же вожделеть к какой-нибудь незнакомке?
— Именно так, — кивнул он.
— Вы дадите мне разрешение дотронуться до вас, детектив?
Он улыбнулся; глаза его бродили по разорванному лифу моего платья. Хотелось думать, что это было намеренное оскорбление — иначе он не слишком умен, а мне нужно, чтобы он разбирался в своем деле. Поскольку дело имело политическое значение, то Алвера либо лучший, кто у них есть, либо худший. То ли полиция надеется, что супердетектив во всем разберется, либо подставили его как будущего козла отпущения к моменту, когда поднимется хай. Я надеялась, что он супердетектив, но склонялась к тому, что он — козел отпущения. Конечно, раз я кое о чем соврала, то, быть может, не хотела, чтобы он знал свое дело. Но я врала не о том, о чем он думал. Честно.
— Минуту назад я был Раймундо. Теперь вы просите разрешения до меня дотронуться, и я снова детектив.
— Называется "техника дистанцирования", детектив Алвера, — пояснила я.
— А я думал, что вы хотите некоторого сближения и приязни, а не дистанции.
Эйлин Галан набрала воздуха, собираясь высказаться, и я остановила ее, подняв руку.
— Все в порядке, Эйлин. Если бы он был так глуп, то не стал бы детективом, значит, он меня провоцирует. Не знаю, что он хочет от этого получить.
Веселье исчезло из его глаз, холодных и темных, каменно-непроницаемых.
— Хорошо бы правду.
— Вы вели себя сдержанно несколько часов подряд. Потом вдруг за последние тридцать минут вы несколько раз меня оскорбили и таращились на мои груди. Откуда такая перемена?
Холодные глаза остановились на мне на пару секунд.
— Деловое и профессиональное поведение ни хрена мне не дали.
— В исходном рапорте я фигурирую как жертва изнасилования, верите вы тому или нет. Ваше поведение в последние полчаса может обеспечить вам роль ответчика в иске за сексуальные домогательства.
Он посмотрел на мою молчаливую адвокатессу, потом на меня.
Мне случалось видеть жертв изнасилования, принцесса. Я их возил в больницу, держал их за руку, когда они кричали.
Была среди них девочка двенадцати лет. Ее так отделали, что она даже говорить не могла. Девять дней работы с психотерапевтом понадобилось, чтобы она назвала насильников. Вы ведете себя не так, как жертвы изнасилования.
Я покачала головой:
— Ах ты, наглый… мужчина! — Последнее слово прозвучало у меня как страшное оскорбление. — Тебя когда-нибудь насиловали, Раймундо?
Он моргнул, но сохранил безразличный взгляд.
— Нет.
— Так не смей мне толковать, как я должна себя вести, что чувствовать и вообще. Да, сегодня меня не сломали. Отчасти дело в том проклятом заклинании, но отчасти, детектив, в том, что из всех изнасилований это не самое худшее. Эйлин сказала, что меня грубо изнасиловали. Ну, она юрист. Я могу простить ей выбор слов, но она не может знать, что они значат. Она не видела, что может сделать мужчина с женщиной, когда действительно хочет сделать ей больно. Я видела грубые изнасилования, детектив, и то, что было сегодня ночью, грубым не было. Но если я не истекаю кровью и лицо мое не стало неузнаваемым под слоем синяков, это еще не значит, что изнасилования не было.
Что-то мелькнуло у него в глазах — я не смогла понять что, — и туг же они стали опять ничего не выражающими.
— Это было с вами не в первый раз? — тихо и сочувственно спросил он.
Я смотрела в пол, боясь встретиться взглядом с Алверой.
— Не со мной, детектив, — ответила я.
— С подругой, — сказал он все так же тихо и понимающе.
Я подняла глаза, и вдруг это сочувствие в глазах почти заставило меня ему поверить. Почти. Я вспомнила кровавую маску, в которую превратилось лицо Кеелин, глаз, повисший на щеке. Если бы у нее был нос, он был бы сломан, но мать ее была брауни, а у них человеческих носов нет. Три из ее четырех рук торчали под неестественным углом, как сломанные ножки паука. Ни один целитель-сидхе не решился бы возложить на нее руки, потому что она была на пороге смерти, а сидхе не стану рисковать жизнью ради брауни-гоблинской полукровки. Мой отец отвез ее в человеческую больницу и сообщил властям о нападении. Мой отец был Принцем Пламени и Плоти, и даже его сестра-королева его побаивалась, поэтому его не наказали за привлечение людей к делам фейри. Это было зарегистрировано и я могла об этом говорить, не страшась наказания. Как приятно было в эту ночь наконец-то сказать полную правду.
— Расскажите, — сказал он еще мягче.
— Когда нам было по семнадцать, мою лучшую подругу Кеелин Ник-Браун изнасиловали. — Голос мой был пуст и безжизнен, как недавно глаза Алверы. — Ей выбили глаз, и он повис на щеке. — Я перевела дыхание и оттолкнула всплывший образ, заметив, что оттолкнула его руками, будто это могло помочь, только когда закончила движение. — Я видела избитых, но не так, никогда так. Ее хотели забить до смерти, и это почти удалось. — Я снова взяла себя в руки. Терпеть не могу плакать — я при этом чувствую себя такой слабой.
— Простите, — сказал он.
— Не за что, детектив Алвера. Увидев Кеелин, я обрела меру того, что такое насилие. Если это не так, как было с Кеелин, то уже не так плохо. Это помогло мне пережить некоторые очень суровые испытания без истерики.
— Сегодня, например, — сказал он тем же голосом.
Я кивнула:
— Например, сегодня, хотя должна признать, что убитый Алистер Нортон — одно из худших зрелищ, которые я видела, а я кое-что повидала, детектив. Я не убивала его. Не хочу сказать, что не убила бы его, если бы он завершил изнасилование. Оправившись от похоти, наведенной чарами, я могла бы его найти и убить. Не знаю. Кто-то другой за меня это сделал.
— Кто?
Мой голос упал до шепота:
— Хотела бы я знать, детектив. Очень хотела бы.
— Вам надо до меня дотронуться, чтобы доказать, что это ваше масло похоти на самом деле есть?
Я кивнула.
— Даю вам разрешение, — сказал Алвера.
— Если я докажу, что заклинание похоти действует, вы привлечете отдел борьбы с наркотиками?
— Да.
— Вы клянетесь? — сказала я. — Ваше слово чести.
Глаза его стали серьезными. Кажется, он понимал, что значит слово чести для нелюдей. Наконец он кивнул:
— Мое слово чести.
Я посмотрела на Эйлин Галан, потом на прозрачное с одной стороны стекло в дальней стене.
— Сказано при свидетелях. Сами Боги будут знать, если вы нарушите обещание.
Он кивнул:
— И тогда меня поразит молния?
Я мотнула головой:
— Нет, не молния.
Он начал было улыбаться, но по моему лицу понял, что ничего смешного нет, и перестал.
— Я держу свое слово, принцесса.
— Надеюсь на это, детектив, ради нас всех надеюсь.
Эйлин отвела меня в сторонку на несколько шагов.
— Что ты хочешь сделать, Мередит?
— Ты владеешь мистическим искусствами?
— Я адвокат, а не колдунья.
— Тогда просто смотри. Все будет ясно само собой.
Я отстранилась от нее и подошла к Алвере. Остановилась чуть дальше, чем остановилась бы в обычных обстоятельствах, — всего на расстоянии вытянутой руки, чтобы дотронуться. У меня оставалось масло на пальцах, но отчасти оно уже стерлось. Я хотела, чтобы получилось, и потому провела пальцами по груди, где еще масло лежало блестящим слоем. Слезы Бранвэйн долго сохраняют силу. Я протянула руку к лицу Алверы.
Он отстранился.
Я приподняла брови:
— Вы сказали, что мне можно до вас дотронуться.
Он кивнул:
— Извините, привычка.
И придвинулся на шаг, но встал так, чтобы нас хорошо видели из-за стекла с односторонней прозрачностью. Потом явно собрался, чтобы не отдернуться. Не знаю, отчего он так не хотел, чтобы я его трогала, — то ли оттого, что я фея, то ли потому, что считал меня убийцей, который пользуется магией, то ли это какие-то эзотерические копские штучки.
Я провела пальцами по этим полным губам, и они заблестели, как глянец. Он вытаращил глаза, будто его слегка оглушило. Я шагнула прочь, и он потянулся ко мне, но тут же овладел собой и сложил руки на груди. Попытался что-то сказать, но только покачал головой.
Я вернулась к своему стулу и села. Положила ногу на ногу, и из-под задравшейся короткой юбки сверкнул кружевной край чулка. Алвера заметил. Он следил за каждым движением рук, которыми я оправила юбку. У него на шее забился пульс. Смотреть на расширенные глаза и полураскрытые губы, пока он пытался взять себя в руки, было очень интересно. И большое самообладание требовалось, чтобы не сократить между нами расстояние, не сделать самой первый шаг. Меня все еще защищали руны Джереми, но не шагнуть к Алвере было актом воли.
Эйлин Галан переводила озадаченный взгляд с меня на него и обратно.
— Я чего-то не заметила?
Алвера продолжал таращиться на меня, обхватив себя руками, будто боясь двинуться или заговорить, боясь, что любое движение вперед бросит его через стол в мои объятия.
— Да, не заметила, — ответила я.
— Чего?
— Слез Бранвэйн.
Алвера закрыл глаза, тело его стало слегка покачиваться.
— Вам нехорошо, детектив? — спросила его Эйлин.
Он открыл глаза и ответил:
— Нет, все… — он снова посмотрел на меня, — …в порядке.
Но последнее слово еле было слышно. На его лице отразился страх, будто он не мог сам поверить, какие мысли у него сейчас в голове.
Не знаю, сколько бы мы еще выстояли так, но мое терпение на сегодня закончилось. Я пальцами коснулась белых поблескивающих выпуклостей груди, и этого вполне хватило.
Он метнулся через комнату, схватил меня за руки, поднял со стула. Он был на целый фут меня выше, и ему пришлось неловко согнуться, но он справился. Свои желанные губы он приложил к моим, и этот вкус сорвал к чертям наложенную Джереми защиту. Вдруг я превратилась в пульсирующее, жгучее желание. Тело все еще требовало того, в чем я ему раньше отказала. И я впилась в губы Алверы, будто изголодавшись до смерти, язык впихнула куда-то ему в глубину. Измазанные маслом руки гладили его лицо. И чем больше масла на него попадало, тем сильнее становились чары. Он поднял меня, обхватив за талию, поднял на уровень глаз, чтобы не сгибаться.
Я охватила его ногами за талию и ощутила его через слои разделявшей нас материи. Тело мое задергалось от прикосновения, и я прервала поцелуй — не вздохнуть, а вскрикнуть.
Он прижал меня к столешнице, пах его врубался в меня. Лежа на столе, он из-за разницы роста уже не мог продолжать поцелуй и держать вместе нижние части тел, поэтому он поднялся на руках, будто отжимаясь, вдавливая себя в меня.
Я подняла глаза и наконец встретила его взгляд. В глазах его была та темнота, которая обычно не появляется у мужчин до тех пор, пока не сброшена одежда и нет возврата назад. Двумя руками вцепившись в его рубашку, я дернула, пуговицы разлетелись брызгами, обнажились грудь и живот. Я приподнялась, напрягая пресс, лизнула его в грудь, в живот, стала водить руками по плоскому животу. Попыталась пропихнуть руки в штаны, но ремень помешал.
Вдруг комната наполнилась полицейскими в мундирах и в штатском. Они оторвали от меня Алверу, и он стал отбиваться. Им пришлось повалить его и навалиться кучей сверху, а он вопил без слов.
Я лежала на столе с задравшейся до пояса юбкой, и столько было в теле крови и жажды, что я не могла шевельнуться. Я из себя выходила, что нам помешали. Я знала, что это глупо. Знала, что не хочу заниматься сексом в допросной на глазах всего участка, и все же… я была вне себя от желания.
Рядом со столом стоял молодой полицейский в форме. Он пытался не глазеть, но у него не получалось. Очень легко было схватиться за его руку, прижать Слезы к пульсу на запястье. Кровь его ударила мне в руку, и он наклонился ко мне в поцелуе раньше, чем кто-нибудь заметил, что случилось.
— Господи, Райли, не трогай ее!
Чьи-то руки схватили его, оторвали от моих рук, от губ. Я потянулась за ним, садясь, закричала: "Нет!", стала слезать со стола, чтобы кого-нибудь из них схватить, но тут другой детектив поймал меня за руку и удержал на столе. И уставился на свои ладони, будто обжег их о мои голые руки.
— Боже мой! — тихо сказал он.
И перед тем, как наклониться и меня поцеловать, он успел крикнуть:
— Женщин-сотрудниц сюда!
Потом я узнала, что этот среднего роста и телосложения, слегка лысеющий человек — лейтенант Петерсон. Его пришлось заковать в наручники, чтобы вынести из комнаты.
Меня накрыла куча женщин-полицейских и держала так, что не двинуться. У пары из них оказались те же проблемы, что у мужчин, а у одного мужчины не было никаких трудностей, когда он меня держал. Ничего себе разоблачение на работе!
Позвали Джереми, чтобы восстановил охрану. Я наконец успокоилась, но была не в том виде, чтобы с кем-нибудь говорить. Джереми обещал мне связаться с отделом наркотиков, хотя был вполне уверен, что побывавшие в комнате полицейские куда убедительнее расскажут об опасности Слез Бранвэйн.
Роан меня ждал, надев хирургические перчатки, чтобы безопасно меня трогать, и держал жакет — набросить мне на голову, чтобы меня не узнали. Полицейские отвезли нас домой. Пока что репортеры еще не пронюхали, что я появилась и при каких обстоятельствах. Но кто-нибудь из полиции или из "скорой" расскажет. За деньги или случайно, но журналисты узнают, это только вопрос времени. Будет гонка, какие псы раньше возьмут мой след: таблоиды или стража королевы. Будь я в форме, села бы в машину и уехала из штата сегодня же ночью или улетела бы на первом самолете в любую сторону. Но Роан отвез меня к себе, потому что это было ближе, чем ко мне. Мне все равно было куда, лишь бы там был душ. Если я в ближайшее время не избавлю свое тело от Слез или не займусь сексом, я с ума сойду. Я предпочла бы душ. Что до меня не дошло вовремя — это что Роан предпочел бы секс.