Забен, Иль и Уульме собирались в Рийнадрек, в столицу его Гарду. Лем, отбывший загодя, чтобы подготовиться к свадебному пиру, нанял для них две повозки и четверых телохранителей, дав тем наказ сторожить Иль и старика с ручным волком как зеницу ока.
Забен по случаю свадьбы купил себе новый халат и красный шелковый к нему кушак.
— Вот и повод принарядиться, — сказал он своему отражению в зеркале, — а то поизносился я весь.
В сундуках, которых теперь грузили в повозки, обнаружились цветастые платья, меховые плащи, кожаные башмаки, шерстяные платки, стеклянная посуда и три толстых книги — Забен не поскупился на приданое для Иль. Даже Уульме украсили в честь предстоящего торжества — Иль самолично повесила ему на шею красивый новенький ошейник.
— Привезите гостинцев! — клянчил Оглобля, глядя на сборы.
— Подарочков, — вторил ему Коромысло.
Подмастерьев в Гарду не брали — им было поручено сторожить дом и все имущество старика.
— Никого не пущать, болваны! — напутствовал их Забен перед самым отъездом. — Лавку не отпирать. Если только брат мой преступный не явится. Ему откройте.
Уульме встрепенулся. Сталливан?
— Сталливан здесь будет, но не к нам он идет, — ответил Забен на его молчаливый вопрос.
— Прощай, дом! — попрощалась с Опелейхом Иль, выглядывая в оконце. — Прощай!
— Как обживешься на новом месте-то, так и приезжай в гости, — сказал Забен, оправляя на себе полы нового халата. — Завсегда примем.
Когда острые крыши Опелейха остались далеко позади, а Иль начало клонить в сон, Уульме, сидевший в ногах Забена, спросил старика:
— Расскажи мне о себе.
Он и раньше его спрашивал, но тот или отшучивался, или умело переводил разговор.
Забен, казалось, был готов к этому вопросу:
— Что рассказать? О том, как родился? Как рос?
Уульме хотелось узнать о Забене все.
— Я, как ты, должно быть, и сам понял, — начал Забен после долгого молчания, — не сказать, что простой смертный. Да и брат мой тоже не такой пройдоха, каким кажется. Родились мы с ним в Северном Оннаре, в окресте Хумлай-Оне. Далекие земли, неживые. Обитают там люди, наделенные большой силой: видеть прошлое и грядущее, читать мысли и прогонять смерть, искать то, что сокрыто, и прятать то, что должно быть спрятано. Но главное, что нам подвластно — помогать тем, кому в целом свете больше некому помочь…
Он снова замолк, словно давая Уульме возможность обдумать его слова, а затем продолжил:
— Сталливан встретился тебе не случайно — он нарочно оказался в Опелейхе, в том самом постоялом дворе в тот самый день и миг, чтобы помочь тебе не рухнуть в бездну. Кем ты был? Совсем мальцом, взявшим на себя не свой грех, и за это казнившим себя сильнее любого палача. Что бы ты сделал, если б не он?
Уульме опустил голову. Он давно думал об этом, и знал, что, не встреться Сталливан ему на пути, то жизнь его окончилась бы куда раньше да бестолковее, чем вышло на самом деле.
— Да и потом Сталливан не бросил тебя. Он ушел, зная, что я за тобой присмотрю. Мавиор выкупил только тебя, а ведь в Дорате были и другие заключенные… Как знал? Да и привел он тебя не к кому-нибудь, а ко мне.
Забен снова надолго замолчал.
— Ты как-то спросил, почему мы со Сталливаном на дух друг друга не переносим… Сталливан ходит по свету уже тысячу лет, спасая тех, кто нуждается во спасении, а я сызмальства даром своим тягощусь. Никогда не хотел я такой силы, потому и выбрал жизнь оседлую. Брат меня за то упрекал, дескать, сколько людей тянут ко мне свои руки, а я тут сиднем сижу, будто прирос к Опелейху. Не понять ему меня, а мне его. Не хотел я в чужие дела мешаться.
— Но ты ведь выкупил Оглоблю с Коромыслом! — про себя воскликнул Уульме.
— Выкупил, — согласился Забен. — Потому что увидел. Не увидел бы — и шагу б не сделал.
Уульме окончательно запутался.
— Я, Уульме, не спаситель. Не тому боги силы отсыпали.
Но с этим Уульме был не согласен:
— Я помнил о тебе всегда, Забен! Помнил в Даиркарде! Перед казнью я вспоминал тебя и просил богов воздать тебе за то, что ты сделал.
— Вот как? — вскинул бровь старик, и в голове его звучала насмешка. — Не Дарамата? Не Сталливана?
— И их тоже, — признался Уульме. — Но ты спас меня! Спас от рудников! Я помнил и буду помнить до конца своих дней.
Они оба замолчали, но Уульме вдруг понял, что не получил ответа на свой главный вопрос.
— Кто ты?
Забен усмехнулся.
— Слыхал сказ о Копельвере?
Уульме кивнул. Кто ж его не слышал?
— Копельвер — это я. А, знаешь, что еще занятно? И ты копельвер, Мелесгардов.
***
Карамер вытащил из маленького кожаного мешочка, висевшего у него на шее, гладкий блестящий камень. Всякий раз, когда ему было горько, страшно или тоскливо, а у хозяина Эрбидея это случалось с ним по многу раз на дню — он брал его в руки и подолгу грел теплом своих ладоней. Камень был от отца, которого мальчик почти не помнил.
Теперь же, идя вместе с Яхом, Кадоном и Васпиром, он вытащил камень не чтобы пожаловаться невидимому духу-охранителю, а чтобы обрадовать того.
— Я нашел друзей, — прошептал мальчик, касаясь камня губами, — и я больше не у Эрбидея-хозяина.
— Что это ты там бормочешь? — окрикнул его Ях, сердито сморщив лоб. — Только сумасшедших мне не хватало!
— Я говорю с отцом, Ях, — признался мальчик. — Я рассказываю ему о тебе.
Но старика было не так-то легко умаслить.
— С каким еще отцом? — подозрительно спросил он. — Не ты ли говорил мне, что сирота? Что один, словно перст на свете? А теперь и гляди — и отец у тебя есть, и мать найдется!
И он фыркнул от возмущения.
— Нет-нет! — сразу стал оправдываться Карамер. — Я и впрямь сирота. Моя мать давно умерла. А отец ушел в далекие земли, чтобы добыть там самоцветных камней из волшебной горы. Только ему не пришлось вернуться домой.
— Что это у тебя в руке, болван? — обратился он к мальчику. — Покажи.
Карамер протянул камень.
— Откуда? — спросил Ях, повертев круглый, серебристого цвета камень в руке. — Где твой отец взял его?
— Он получил его от одного старика. И тот сказал ему, что камень волшебный.
— Спрячь его да никому не показывай, — строго наказал Ях, возвращая камень обратно.
Они шли еще долго, то и дело останавливаясь на отдых, выпрашивая у добрых людей еды и питья, но никогда прежде Карамер не был таким счастливым. Он мечтал о том, чтобы их долгий путь никогда не заканчивался.
Но когда вдали показались высокие городские стены, какими могла быть обнесена лишь столица, Карамер понял, что они пришли.
— Смотрите, дурни, — воздел указательный палец Ях, подходя ближе. — Перед вами славный град Опелейх! Путь наш окончен.
Ни Васпир с Кадоном, ни Карамер никогда не видели больших городов и уж точно там не жили. Они испуганно глядели на Яха, словно ожидая, что старик вдруг переменит свое решение и поведет их в обход шумного людного Опелейха.
— Чего стоите, остолопы? — разъярился Ях. — Али ноги отнялись?
Не дожидаясь ответа своих непутевых друзей, он первый прошагал к воротам.
— Ты куда, старик? — преградили ему путь стражники, увидев его старое выцветшее платье. — Нищим нынче вход в город закрыт.
— Это почему же? — сощурил глаза Ях, обдавая первого стражника ледяным презрением. — Неужто старику откажут в праве вернуться в родной град?
— Ты жил здесь? — недоверчиво спросил стражник.
— Жил-жил, — подтвердил Ях. — И собираюсь еще пожить. А ты, коли прогонишь меня, то очень скоро пожалеешь.
— Жалкий старик! — взревел стражник, взбешенный угрозами Яха. — Я размозжу твою голову об эти самые камни!
— Только сначала убедись, болван, что никто не знает о том, что жена начальника городской стражи часто ходит к тебе тогда, когда ее муж доблестно стережет ворота!
Сказав это, Ях ехидно улыбнулся, а несговорчивый стражник словно окаменел.
— Проходите, господин, — слабым голосом просипел он, диковато и виновато оглядываясь по сторонам. — Не признал, господин.
И Ях, посмеиваясь, прошел в город, махнув своим спутникам, чтобы следовали за ним.
— Ты бывал здесь прежде? — осмелился подать голос Карамер, оглушенный звуками тысяч глоток. — Куда мы идем?
— Бывать — бывал, — ответил ему Ях. — А идем мы ровно туда, куда нам надобно.
— Куда? — не унимался мальчик.
— На базарную площадь, болван! — взревел Ях.
Но долго идти им не пришлось — торговля, казалось, была везде.
Ях проковылял к водовозу, который стоял под соломенным навесом и громко зазывал народ.
— Скажи, друг, — обратился старик, хитро подмигивая торговцу и бросая на прилавок пару медных монет. — Есть ли какие новости?
Чернявый торговец ловко подхватил монеты и ответил:
— Какие новости господин желает услышать?
— Новости от господаря нашего, — усмехнулся Ях.
— Господарь наш в здравии и благоденствии. Боги милуют его.
— Ненадолго, — бросил Ях, глядя куда-то в сторону, и, схватив Карамера за руку, протолкался сквозь толпу и решительно направился в ту часть города, где, как он помнил, была лавка Забена. Васпир и Кадон, зажав уши руками, поспешили следом.
— Эй, дурень! — позвал Ях сидевшего на стене Коромысло. — Отворяй ворота!
Лентяй-подмастерье лениво поглядел вниз и отвернулся.
— Ты оглох, болван? — заревел Кадон, до глубины души оскорбленный таким явным неповиновением своему господину.
— А ктой говорит? — спросил Коромысло. — Комуть отпирать-то? Господин Забен чужих пущать не велел.
— А про Сталливана он говорил? — задрав голову, сказал Ях.
Коромысло мешком рухнул вниз.
— Господин Сталливан? — переспросил он.
— Он самый, — проворчал Ях. — Впусти уже, наконец!
***
Карамер встал с первым лучом солнца и поспешил на кухню. За долгие дни их с Яхом путешествия он соскучился по дому и двору, а потому теперь с радостью гремел котелками да тарелками, собирая на стол и напевая под нос песенку. Услышав шум, на кухню ввалился еще сонный Кадон. Он туповато оглядел всю утварь и грузно опустился на скамью у входа.
— Где же ты спал? — спросил Карамер и разжег огонь в жаровне.
— Во дворе, — ответил Кадон, страшно вращая глазами. — Ях выгнал да сказал, что своим храпом я смущаю весь честной люд.
Карамер прыснул.
— А где Васпир? — снова спросил он.
— Васпир-то? В сарае лег. Ях его тоже прогнал. Сказал, что тот смердит, словно свинья в хлеву.
Он снова засмеялся, но потом, увидев, как губы Кадона обиженно поджались, смолк.
Очень скоро встал и сам старик. Покряхтывая, он вошел на кухню и опустился рядом с Кадоном.
— Шевелись, малец! — прикрикнул он на Карамера. — Нас ждут дела.
Поселившись в Опелейхе, Карамер не сразу привык к гомону, толкотне и людности большого города. Прожив всю жизнь на отшибе, он не мог даже представить, что в одном месте сразу может оказаться столько людей. Но, привыкнув, стал часто отлучаться в город, чтобы поглазеть на всю красоту и пестроту большого города. И страшно удивлялся, когда видел, что ни Васпир, ни Кадон не разделяют его восторга да не собираются покидать дом даже ненадолго.
— Почему вы не желаете сходить в город? — спрашивал он у своих друзей.
— Да чего я там не видал! — рычал Кадон, засучивая рукава рубахи. — Будто у меня здесь дел нет.
— Как-то боязно, — скулил Васпир, толкаясь на кухне и мешая Карамеру. — Я ведь беглый… Еще кто признает и закует меня в кандалы.
— Меня уже ноги не носят! — изрекал Ях, удобно откидываясь на подушках.
И теперь вдруг старик засобирался в город. Это показалось Карамеру подозрительным, и он напросился сопровождать Яха.
— Хорошо, — неожиданно согласился тот. — Большой беды не будет, коль поглядишь.
Кадон и Васпир, услыхав, что их господин собирается отлучиться, тоже запросились с ним.
— Засиделись мы что-то, — заныл Васпир.
— Пока бы и ноги размять, — вторил ему Кадон.
На хозяйстве было решено оставить Оглоблю с Коромыслом, которые, обрадовавшись отсутствию работы, целыми днями лежали на топчанах и лишний раз со двора предпочитали не выходить.
В тот день в Опелейхе началась первая в этом году ярмарка. Тысячи торговцев съехались во всего Восточного Прая в Южный Оннар. Сам господарь, по обычаю, должен был присутствовать на народных гуляньях.
Улицы были заставлены повозками — пришлые торговцы спали под открытым небом, трактиры и постоялые дворы были забиты, а в город все полнился и полнился гостями.
— Страсти какие! — скулил Васпир, глазея на все чудеса, которые открывались его взору.
Кадон лишь тупо вращал глазами.
— Пришли! — наконец, объявил Ях, когда они добрались до главной площади.
— Что мы будем делать? — подал голос Карамер.
— Ждать, — был ему ответ. — А ты, дурак, — обрушился старик на Васпира, — перестань ныть и жаловаться!
Ждать пришлось долго. Толпа все густела, собираясь на площади.
— Скоро начнется! — предупредил их Ях.
И впрямь, где-то далеко затрубил рог, а чуть позже на площадь ворвался конный отряд, прорубая дорогу для ехавшего в самом конце вереницы господаря.
— Государь! Государь! — закричал народ. — Милостивый государь!
Господарь поднял руку, приветствуя своих подданных.
— Государь! — завопил Васпир вместе со всеми.
Ях закатил глаза.
Снова протрубил рог, и толпа смолкла.
Карамер во все глаза глядел на такое диво: никогда прежде ему не доводилось видеть живого господаря. Ему казалось, что владыка целого Южного Оннара должен быть великаном. Или, если уж великаном быть никак нельзя, немыслимым силачом, способным удерживать на своих плечах сразу по две лошади. Господарь же выглядел как обычный человек и верхом он сидел на обычной лошади. “И было бы от чего голосить!” — подумал мальчик, вспоминая в каком неистовстве все выкрикивали его имя.
Его думы прервал голос Яха:
— Камень у тебя?
— Какой? — поначалу не понял Карамер, но тотчас же спохватился. — У меня!
— Достань и держи в руке.
Карамер хотел было спросить, зачем Яху понадобился его камень, но не успел. Господарь, приподнявшись на стременах, обвел свою вотчину царственным взором и начал приветственную речь:
— Жители и гости Опелейха! — голос его был зычным, глубоким, сочным. — Торговцы из всех сторон Восточного Прая! Божьей милостью да с моего дозволения вы можете начинать!
Толпа вновь закричала, а господарь отбыл обратно во дворец, в котором уже все было готово для особой части празднества: смотра чудес. Со всех сторон стекались в Опелейх не только торговцы разными диковинками, но и певцы, музыканты, сказители, кудесники, причудники, скоморохи, паяцы, прыгуны, лицедеи, шпагоглотатели, канатоходцы, укротители диких зверей и прочий чудной люд, чье умение могло развлечь не только простых зрителей, но и самого господаря и его свиту. Особо понравившихся ему господарь одаривал золотыми безделками, отрезами шелка, дорогими кинжалами, а то и вовсе допускал до пира, сажая, как почетных гостей, за один с собой стол.
Карамер об этом не знал, поэтому сильно удивился, когда Ях, стиснув его плечо, стал протискиваться сквозь толпу.
— У нас тоже кое-что есть на показ, — бормотал он, помогая палкой особо неповоротливым зевакам. — Мы тоже не с пустыми руками.
Дворец был совсем рядом. Прямо за воротами был установлен деревянный помост, на котором уже упражнялись прыгуны и танцовщики, готовые первыми показать свое умение господарю.
Рядом с помостом сидел писарь, который под диктовку вносил всех желающих выступить в длинный список.
— Нам туда, — толкнул Карамера Ях и решительно направился к писарю. — Запиши и нас, — приказал он.
— Какие чудеса покажете? — невозмутимо спросил тот.
— Ручных птиц, — быстро ответил Ях.
Писарь кивнул и вписал имя Яха.
Карамер совсем ничего не понимал. Никаких ручных птиц у старика сроду не было. Зачем же он обманул писаря?
Но долго думать об этом у него не было времени — господарь занял свое место наверху, и представления начались. Гибкие, словно тесто, прыгуны оттолкнулись от земли и зацепились за высокую перекладину, установленную нарочно для них, прокрутились и повисли вниз головой, держась одними лишь стопами.
У Карамера аж дыхание сперло, настолько ему было страшно глядеть на бесстрашных прыгунов.
— Довольно! — прервал выступление недовольный голос господаря. Ему прыгуны совсем не понравились.
Следующими на помост вышли музыканты. Достали дудочки и заиграли развеселую песенку, от которой ноги сами пускались в пляс.
— Хватит! — куда как скорее, чем незадачливых прыгунов, оборвал дудочников господарь. Ему уже давно не здоровилось, но вместо того, чтобы лежать в кровати и пить подносимые лекарем настои, господарь был вынужден сидеть под навесом и смотреть на кривляния лицедеев.
Помост освободили, но никто не хотел идти следующим и подпасть под гнев владыки.
— Тогда я выйду! — заявил Ях и резво взобрался на помост.
Господарь глядел на Яха и не мог вспомнить, где и когда приходилось ему слышать этот голос и видеть это лицо. Старик прокашлялся и молодцевато топнул ногой.
И тут господарь вспомнил.
— Колдун Сталливан! — закричал он, вскакивая на ноги. — Взять его!
— Взять-то трудно будет! В первый раз не сдюжил, а сейчас и вовсе не достанешь! — издевательски подмигивая, сказал Ях. — А вот послушать тебе меня придется!
Карамер, который хотел было броситься на помощь Яху, почувствовал, как ноги у него онемели. И не только у него — стража осталась стоять на месте, а сам государь, охнув, осел обратно на подушки.
— Дни твои сочтены, но, поверь, вовсе не я их тебе срежу. Я такой власти не иму, да и ни к чему мне. Сам помрешь, своей смертью. Но перед тем, как пойти к богам на разговор, придется тебе мне старый должок отдать.
Господарь шевелил ртом, стараясь избавиться от морока, который навел на него Сталливан, но все было тщетно. А тот продолжал:
— Долг, как ты и сам знаешь, платежом красен. Вот сейчас самое время мне его и вернуть, пока ты еще землю эту топчешь. Помнится, я спас сына твоего от смерти, самого достойного из твоих наследников. Помнится, опосля повелел ты меня казнить, а исцеленного Бенена выслал из города и поставил наместником в Васку, где до него не дотянулись бы руки старшего твоего, господарь, Раталки. Мелочного, злобного, алчного и глупого. После смерти твоей именно он воссядет на трон и начнет править и повелевать. Да только не выйдет у него — вмиг порушит мир он с Рийнадреком и Северным Оннаром, запустит город, оберет жителей до нитки, разорит деревни и сядет звонкой навозной мухой пировать на пепелище. Не допусти этого, господарь! Назови Бенена своим преемником, спаси свой народ от власти дурака и убийцы! Лиши Раталки трона!
Мертвенная тишина повисла над помостом. Толпа стояла, не шевелясь, не издавая ни звука. Сама жизнь замерла, когда Сталливан договорил.
— Что скажешь, господарь? — спросил Сталливан. — Решай скорей!
Карамеру отчаянно захотелось тоже взобраться на помост и прижаться к старику. Он чувствовал, как Васпира била дрожь, но ему было не до висельника.
Сталливан хлопнул в ладоши, и где-то далеко закаркали вороны.
— Совсем позабыл! — опомнился старик, глядя в наливающиеся кровью глаза господаря. — Я ведь не показал тебе свое умение. Сейчас исправлюсь.
И черная туча воронов налетела на город, на миг закрыв собой небо. Опелейх погрузился во тьму. Крики птиц смешались с криками людей, все еще прикованных к месту волей Сталливана.
Сталливан хлопнул второй раз, и птицы замолкли. В кромешной тьме зазвенел его голос:
— Поступи, как должно, господарь!
Господарь почувствовал, как ему становится трудно дышать. Колдун не солгал — пришел его последний час. Эх, какая жалость, что еще тогда, давно, его олухи из стражи упустили опасного Сталливана! Но делать было нечего — где-то в глубине души господарь знал, что старик был прав. Он подался вперед и прохрипел:
— Бенен… Мой сын… Ваш новый владыка.
И с этими словами он испустил дух.
А Карамер, вспомнив просьбу Яха, достал из нагрудного мешочка камень и крепко сжал в кулаке. Последнее, что он помнил, была рассеивающаяся птичья рать.
***
Карамер открыл глаза. Вокруг было темно и тихо. Он попытался вспомнить, что произошло, понять, где он и как оказался. Ярмарка, господарь, смотр чудес…
— Ях! — закричал мальчик, вскакивая на ноги.
Он услышал, как гулко билось его сердце, как стучали от страха зубы. Больше всего на свете он боялся, что никто не отзовется.
Но каркающий голос раздался прямо над самым его ухом:
— Не ори, болван!
— Ях! — чуть не заплакал Карамер от облегчения. — Где ты?
— Там же, где и ты, — был ему короткий ответ.
— Что случилось? — не унимался Карамер, пытаясь в темноте нащупать Яха. — Что произошло?
— Я завершил одно дельце. Избавил Южный Оннар от великой беды.
— А где господарь?
— Не здесь.
— А Кадон и Васпир?
Сталливан долго не отвечал. А Карамер, на ощупь найдя старика, примостился рядом с ним, уже не ожидая ответа на свой вопрос. Ему вдруг стало страшно — но не так, как он привык, а по-настоящему. Почему Ях молчит, а не привычно бранится?
Его глаза начали привыкать к темноте, и он уже мог увидеть старика.
— Этот боров Кадон, — начал Сталливан, — хоть и туп, как бревно, но предан, как пес. Он не безгрешен, это правда, но все злодеяния, что он совершил, были по незнанию. Долго мне пришлось его искать тогда. Еще бы чуть-чуть и не успел я.
Карамер понял, что Сталливан вспомнил, как впервые встретился с Кадоном.
— Васпир-то тоже не великого ума муж, но он добр ко всему живому. Дурак и добряк. Давно бы уже дергался на виселице… Да и ты, — обратился он к мальчику. — Далече забрался. Идти к Эрбидею было опасно, но я знал, идти нужно.
Он замолк.
— Скажи, — вдруг понял Карамер. — Ты — копельвер? Ты — тот заступник, о котором рассказывал Васпир?
Он ожидал, что Сталливан обругает его, но старик кивнул:
— Копельвер.
Карамер молчал. Он давно догадывался, что Ях встретился ему не просто так. Что он был послан ему самими богами, а теперь старик лишь подтвердил его догадку.
— Не бросай этих дуралеев, — попросил Сталливан, прервав его мысли.
— Не брошу! — с готовностью выпалил Карамер. А потом добавил: — Но ты ведь не уходишь? Не бросаешь нас?
— Нет, — сказал тот, усмехаясь. — Не бросаю.
У Карамера отлегло от сердца.
— Я всего лишь иду к другим. Тем, кому больше некому помочь.
Карамер всегда был добрым мальчиком, но внезапно острая зависть вонзила в него свои когти. Он не хотел ни с кем делить Сталливана, не желал, чтобы старик помогал кому-то еще! Это его друг, его! А другие пусть живут, как умеют. В конце концов, он тоже еще нуждается в Сталливане.
— А я? — воскликнул он. — А мы? Как мы без тебя?
— Теперь вы не пропадаете, — заверил его Сталливан.
— Но я хочу с тобой! — заплакал мальчик. — Я пойду туда, куда и ты. Я буду делать, что скажешь!
— Мы еще свидимся, Карамер, — пообещал Сталливан. — Прощай.
И не успел Карамер ничего ответить, как Сталливан исчез.
***
По дороге в Гарду, Иль вспоминала, как много дней назад впервые увидела столицу Рийнадрёка. Тогда она и представить себе не могла, что город, о котором она толком не успела даже рассмотреть, скоро станет ей домом.
Ее била дрожь, а лоб покрывался испариной стоило ей подумать о предстоящей свадьбе с Лемом. Как он ее встретит? Как примет? Порой ей хотелось остановить повозку и бежать, куда глаза глядят, порой она про себя злилась на лошадей, слишком медленно приближавших ее к жениху, а порой и вовсе мечтала, чтобы путь их в Гарду никогда не заканчивался.
Забен, видя такое волнение Иль, старался не приставать к ней ни с вопросами, ни с советами, а Уульме, у которого от долгой езды затек хвост, и вовсе предпочел бежать вровень с повозкой и оглашать окрестности утробным воем.
— Вот и Гарда, — объявил Забен, когда вдалеке показались каменные башни города. — Скоро будем.
Иль схватила старика за руку.
— Мне страшно! — прошептала она.
— Почему? — спросил Забен. — Чего ты боишься?
— Новой жизни, — ответила Иль. — Боюсь, что все будет совсем не так, как я думаю.
Забен пожал плечами.
— А уезжать из Нордара ты не боялась? Проехать полмира тебе не было страшно? А стоять за прилавком? А отпускать товар? Что-то ты поздно опомнилась, Иль. Раньше надо было начинать!
Иль задумалась над его словами. Старик был прав — она совершала куда как более смелые поступки.
— Кажись, за тобой! — перевел разговор Забен, указывая на приближавшегося к повозке конника в блестящих доспехах и меховом плаще. — Твой нареченный.
Это и взаправду был Лем. Не в силах больше ждать, он поехал навстречу своей юной невесте.
— Как я рад тебя видеть! — воскликнул он, спрыгивая с коня и сжимая Иль в объятьях. — Как я счастлив!
Иль тоже обняла Лема, но не так сильно, как сама хотела — ей было стыдно миловаться с ним при Забене.
— Господин! — наконец, оторвался от своей невесты Лем и повернулся к старику. — Гости уже прибыли. Все готово к свадебному пиру. Прошу, поедемте скорее!
Иль теперь уже вместе с Уульме снова забралась в повозку, Лем вскочил на коня и Забен тронул лошадей.
На улицах Гарды было не протолкнуться — город заполонила тьма зевак, тянущаяся от самых ворот. Завидя Лема, толпа радостно закричала и стала бросать на каменную мостовую загодя приготовленные осенние цветы.
— Какой-то праздник? — спросила сама себя Иль, вертя головой во все стороны. — Почему все ликуют?
Но ответить ей было некому — Лем ехал чуть впереди, а Забен вряд ли знал местные обычаи.
Наконец, лошади остановились. Забен, оттолкнув руку Лема, сполз с козел, следом за ним выпрыгнул Уульме. Иль спустилась на землю последняя.
Они стояли во дворе большого замка, украшенного, как и все дома в городе, последними в этом году цветами. Кругом сновали слуги в нарядных колпаках и чистых передниках, бегали малые дети, крича и смеясь, играли музыканты, ржали лошади, лаяли толстые откормленные собаки.
Навстречу Иль спускался высокий седовласый мужчина, одетый в такие же, как и у Лема доспехи и с такими же ясными глазами.
— Господин! — поприветствовал он Забена на оннарском, низко кланяясь. — Надеюсь, что дорога не отняла у вас много сил.
— Отнюдь, — успокоил его старик. — Да и стоило оно того, чтобы съездить. Гарда с каждым разом все краше и краше. Скоро и не узнать будет. Я-то помню ее еще совсем деревенькой, а теперь уже целая столица!
Мужчина улыбнулся шутке своего гостя. Гарда и впрямь когда-то была крошечным поселением, но застать те далекие времена старик, которому было не больше шестидесяти, никак не мог.
— Пожалуйте в дом, — учтиво сказал он. — Слуга покажет вам ваши покои.
— Красивый, — одобрил замок старик и, свистнув Уульме, стал подниматься по высоким мраморным ступенькам.
Глазами проводив Забена, воин обернулся к Иль:
— Иль! Наслышан о тебе!
Иль стояла, прижавшись к повозке, и не знала, что ей делать. Почему они не едут на свадьбу? Почему Забен ведет себя так, будто ничего особенного не происходит? Почему этот воин зовет ее по имени и улыбается, точно родной дочери?
— Господин, — все же нашла в себе силы ответить Иль и тоже присела в поклоне.
— Это мой отец, Иль, — представил их Лем.
Иль окинула взором каменный дворец и вопросительно посмотрела на своего жениха.
— А это — теперь твой дом.
— Так ты… — начала Иль.
— Ратный воевода Гарды и всей рийнадрёкской земли, — ответил Лем, краснея как девица.
***
В самой большой дворцовой зале яблоку было негде упасть: гости со всего Рийнадрёка и дружественных ему Радаринок пели, плясали и веселились на славу. Иль, одетая в золотое парчовое платье, с золотым же венком на голове сидела по левую руку от своего уже мужа, и счастливо улыбалась всем вокруг.
Забен сидел по правую сторону от отца Лема и громко хлопал игравшему дудочнику. Даже Уульме, примостившийся в ногах у старика, хвостом стучал в такт незнакомой песенке. Да уж, даже пиры, которые устраивал в Угомлике Мелесгард ни в какое сравнение не шли с торжеством воеводы Гарды.
Он глядел на Иль снизу вверх и понимал, что больше не чувствует себя ответственным за ее судьбу. Маленькая девочка, которую он спас от пьяных гуляк в Даиркарде превратилась во взрослую хозяйку большого замка.
Внезапно он увидел, как улыбка сползла с лица Иль, как она выдернула ладонь из руки Лема и, встав из-за стола, стала проталкиваться к веселящемуся Забену.
— Я вспомнила! — выдохнула она, дернув старика за рукав. — По пути сюда я встретила женщину. Она сказала мне странные вещи…
— Какие? — спросил Забен.
Иль наморщила лоб, стараясь слово в слово припомнить их давний разговор.
— Сказала, чтобы Уульме не искал Сталливана. Чтобы он шел своей дорогой и помогал на своем пути тем, кому некому больше помочь!
— Она просила передать это нашему Уульме? — деланно удивился Забен. — Не знал, что он такой знаменитый!
— Я тоже! Но это так. Я забыла о той встрече и только сегодня, только сейчас вспомнила о ней!
Забен под столом ногой толкнул обратившегося в слух Уульме.
— Ну, — протянул он после недолгого молчания. — Запоздала та баба с советами-то. Уульме ж давно уже умер. Поздно ему кого-то спасать…
— Я знаю, — прошептала Иль. — Знаю.
— Возвращайся к гостям! — повелел ей Забен, наливая себе еще вина. — Сегодня твой праздник.
И, когда Иль снова заняла свое место за столом, вполголоса обратился к Уульме:
— Ну что скажешь, Мелесгардов?
Уульме прижал уши к голове и тихонько взвыл.
— А почему бы и нет? — согласился со своим собеседником Забен. — Ты прав ведь! Засиделся я в своем Опелейхе, корнями врос. Большой беды не будет, коли я кости разомну. Сам-то ты готов?
Уульме в знак согласия цапнул его за руку.
— Тогда пошли.
Забен поднялся со своего места и, прокладывая себе путь палкой, двинулся к выходу.
— Доволен, брат? — усмехнулся он, когда они с Уульме вышли за ворота гостеприимного замка. — Твоя взяла!
***
Зима давно расставила свои снежные тенета, оградители успели проесть свои скудные запасы, а ни слуху от Перста, ни духу так и не было. Вида уже давно не мог ни о чем другом даже думать, пытаясь угадать, что же стало причиной такой задержки. Голод в Низинном Крае? Мор? Падёж? Лесной пожар? Это бы объяснило отсутствие на границе обозов, но не молчание самого Перста.
Вида решил подождать еще пару дней, а потом, оставив отряд на Валёна, самому мчать в Аильгорд за ответом, а с тем улегся на свою постель и заснул.
Разбудили его уже под утро.
— Вида! — услышал он крик Ширалама и, не одеваясь, выскочил из своего шатра. — Письмо от Перста!
У Виды отлегло от сердца — зря он переживал столько времени, зря покоя себе не находил! Владыка Низинного Края просто припозднился с отправкой повозок только и всего!
Вида радостно поспешил навстречу Шираламу, который бежал, размахивая мятым и грязным конвертом.
— Держи, хардмар! — выдохнул оградитель, отдавая письмо.
— А где гонец? — спросил Вида, оглядываясь по сторонам. — Где посланник Перста?
— А никого не было, — ответил Ширалам. — Письмо с птицей прилетело.
Это было совсем не похоже на Перста. Если оградители использовали для передачи посланий ученых птиц, то Перст всегда присылал на границу одного из своих гридней. Предчувствуя худшее, Вида сломал печать и наскоро пробежал глазами ровные строчки.
— Что пишет Перст, хардмар? — спросил его Ширалам, заглядывая через плечо. Читать он не умел.
Вида перечитал письмо и смял тонкую бумагу. А потом разгладил ее на ветру и сунул в карман. Письмо гласило:
“Хардмару Южного Оградительного Отряда Виде от Перста, указующего на правду, Низинного Края.
Коли ты тотчас же не откажешься от своего хардмарства, не оставишь отряд и не вернешься назад, чтобы я по своему праву мог судить тебя, оградители не получат ни крошки”.
У Виды упало сердце. Никогда он и подумать не мог, что Перст, милостивый и благородный, способен отдать такой приказ.
Рано он радовался, что избавился от Бьираллы, не раздружившись с ее отцом. И ведь ему казалось, что Перст не огорчился тому, что свадьбы не будет, больше его опечалило то, что не станут они братьями с Мелесгардом, но то были уже дела прежние. Чего же он решил обидеться на Виду сейчас?
— Что же там такое? — переминался с ноги на ногу Ширалам, ожидая услышать добрые вести.
— Перст отказал нам, — коротко ответил хардмар. — Перст больше не будет посылать к нам обозы.
Вида не знал, что ему теперь делать. Письмо Перста раздавило его, выбив землю из под ног. “Был бы Умудь, — подумалось Виде. — Он бы посоветовал”. Но Умудь умер, а больше советчиков у Виды не было.
— Оставь меня одного, — приказал он Шираламу.
Вида зашел в свой шатер и стал писать новое письмо, где упрашивал Перста позабыть об обидах и прислать продовольствие не Виде Мелесгардову, который отказался жениться на Бьиралле, а оградителям, которые берегут его покой, день и ночь сторожа границы Низинного Края.
Но как ни ждал Вида, а писем от Перста больше не было. Перст сказал свое последнее слово и более не желал утруждать себя ответами предателю.
А на следующий день в отряд пришли еще три десятка новых оградителей, желавших защищать границы наравне со всеми.
— Что нам делать? — спрашивал Валён, втайне от Виды подумывая о продаже койсойцев.
— Боги подскажут ответ, — говорил ему Вида, стараясь придумать какой-нибудь выход.
Один Ракадар, казалось, не страдал ни от голода, ни от холода.
— В Койсое нас и так не кормили, — уверял он своего хардмара. — Мне это привычно.
— А мне нет! — гневно перебивал Вида про себя. — И я не желаю к этому привыкать здесь!
Но когда последние крохи были бережно разделены между всеми, а Перст так и не опомнился, Вида решился продать последнее, что у него оставалось. Он достал из сундука два кинжала — свой и убитого Хараслата. Помимо кинжала в сундуке хранился меч, бронзовый нордарский чайник, ножик в кожаных ножнах, маленькая серебряная чаша с гербом дома Гармеля и тоненькая золотая цепочка.
Вида погладил выпуклые рубины, искусно вделанные в золотую рукоять своего кинжала, и вздохнул. Расставаться с ним ему не хотелось, ведь кинжал был единственным, что связывало Виду с Угомликом.
“Продай же пока вещи Хараслата, — вилась у него в голове навязчивая мысль. — Ему они не нужны. Оставь отцов кинжал себе”.
Он больше не Мелесгардов… Он хардмар Южного оградительного отряда …
Вида завернул кинжал Хараслата в платок и спрятал обратно в сундук.
— Ракадар! — крикнул он.
— Звал, хардмар? — вбежал, запыхавшись, Ракадар.
— Возьми вот это, — сказал Вида, протягивая ему драгоценный клинок. — И пошли Ширалама и Фистара в Стрелавицу. Пусть продадут его и купят на вырученные деньги еду, питье, плащи, сбрую взамен лопнувшей, овес… И все то, что скажет Керел.
— Продать? — ахнул Ракадар, решив, что Вида тронулся умом.
— Продать.
— Но это ведь твой кинжал! — воскликнул, чуть не плача, Ракадар. Он, владей такой драгоценностью, предпочел бы сдохнуть с голоду, но не расстаться с ней.
— Я это и сам знаю, — перебил Вида. — Иди.
И, дождавшись, когда койсоец оставит его одного, уткнулся лицом в подушку и совсем по-детски заплакал.
***
Оградители, посланные в Стрелавицу, вернулись в срок, купив все то, что наказал им их хардмар. Вида устроил пир, не жалея для своих людей ни еды, ни вина, но даже в разгар веселья он не мог избавиться от тревожных мыслей. Он продал последнее и самое дорогое… А что будет, когда кончатся и эти припасы? Продать имущество Хараслата? Продать-то можно, только и тех денег надолго не хватит.
— Пойдем же к столу! — закричал Валён, вваливаясь к Виде в шатер. Лицо его было красным от выпитой водки, а глаза довольно блестели.
— Пойдем, — кивнул Вида и присоединился к своим людям.
— Пусть же помогут нам боги! — поднял свою чашу Вида и залпом осушил ее.
— За Виду! — закричали остальные и тоже опрокинули свои чаши.
Пьяные оградители чувствовали себя совсем счастливыми. Наевшись досыта, они стали петь песни — каждый на своем языке, шутить шутки и задирать соседей, беззлобно и весело.
— Грустишь, хардмар? — спросил Ракадар, подсаживаясь к Виде.
— Думу думаю.
— Ты продал свой кинжал, хардмар. Зачем? — Ракадар все еще никак не мог смириться с тем, что его хардмар лишился драгоценного оружия.
Вида лишь пожал плечами. Это была очевидная правда, которую он не хотел объяснять.
— Потому что иначе мои харды ждала бы голодная смерть, — сказал он.
— Им не привыкать, — возразил его хардмарин. — Нам не привыкать.
Вида выплеснул остатки вина из чаши в огонь и сказал, посмотрев прямо в глаза Ракадару:
— Кинжал — это лишь вещь. Я бы отдал все, что у меня есть, только чтобы Хараслат был жив. Но не могу, зато могу сделать так, чтобы были живы вы.
— Ты не такой, как мы, — вдруг сказал Ракадар. — Поэтому ты и стал главным хардмаром.
Виде никогда не приходила в голову такая мысль. Он вообще мало думал о своем хардмарстве.
— Я лишь делаю то, что должен, — ответил он после недолгого раздумья.
Пир закончился только под утро, а Вида все не ложился.
— Пусть же Перст смилостивится, — шептал он, про себя прикидывая на сколько хватит еды, купленной в Стрелавице. — Пусть позабудет о прошлых обидах, ибо я прошу не для себя, а для своих воинов.
Но Перст уже и думать забыл о Виде и его оградителях — у него и без них нынче было много забот: владыка Низинного Края давно уже думал о том, чтобы проложить через лес дорогу до Вальгора, а оттуда уже в Неммит-Сор, с которым он хотел наладить торговлю лесом и пушниной. Конечно, возить товары можно было и по старинке, через Стрелавицу, но времени это занимало много, да и извоз стоил дорого.
Из столицы он вызвал градостроителей и чертежников, людей опытных и умелых в своем деле, чтобы они все подсчитали, а обходчих, среди которых были Баса из Привалок, Ванора и Иверди, отправил в лес, чтобы те отыскали годное место. Через несколько дней Ванора вернулся с докладом. По его выходило, что если прокладывать напрямую, то дорога пойдет от Увинара, вдоль Подлесья, до Герибара, а оттуда уже в Вальгор. Лучше и быть не могло — из Аильгорда до столицы по торной дороге да меньше, чем за день пути!
— Только одно мешает, — признался Ванора, когда Перст, обрадованный вестями, приказал слугам отблагодарить обходчего бутылкой вина. — Увинарцы против. Сказали, что рубить деревья просто так не дадут. Боятся, что это растревожит духов-охранителей, и придет беда. В Подлесье я не ходил, но и так знаю, что они мне то же самое скажут.
Улыбка сползла с лица Перста. Как он мог забыть о жителях лесных деревень! Они, все как один, были людьми темными, пугливыми и очень уж суеверными. В каждом пне они видели если не бога, то его наместника, покой которого нарушать было никак нельзя. Конечно, они будут против.
— Есть ли другой путь? — спросил он Ванору.
— Есть, — кивнул тот. — Через Прилучную Топь до Дуалькера, потом в Ирелейвен, а только оттуда в Герибар.
Перст подошел к разложенной на столе карте и начал расставлять кости на точках, названных Ванорой.
— Большой крюк, — сказал он. Даже не призывая в помощь счетников, он понял, что этот путь был чуть ли не в три раза длиннее, чем первый.
— Десять тысяч шагов, — подтвердил его слова Ванора. — Но Герибар тоже не шибко рад будет таким вестям. У них там древние могильиники…
Владыка Низинного Края не на шутку осерчал от таких слов.
— Неужто они думают, что я, Перст этого окреста, буду спрашивать их мнения? Дорога нужна!
Ванора пожал плечами.
— Я лишь говорю, что видел глазами. Увинарцы даже слышать о дороге не хотят. Мы, говорят, костьми ляжем, а не пустим поганить лес.
— Я подумаю, — сказал Перст. — Я еще погляжу. А ты ступай.
И он снова углубился в карты. Но как он ни двигал кости, выходило, что дорога через Увинар и потом Подлесье была самой короткой. Всего день пути и можно было попасть в Вальгор, дорога через Прилучную Топь заняла бы два дня, столько же, сколько из Низинного Края в Стрелавицу, а оттуда в Неммит-Сор.
— Хотят они или нет, а дорога будет, — решил Перст.
Но все же решил лично наведаться в Увинар и поговорить с тамошними жителями.
Навстречу Персту вышли все.
— Приветствую увинарцев! — поздоровался Перст, спешиваясь. — Кейтель!
Голова деревни, большой и грузный, сдержанно кивнул.
— Пожалуйте в дом, — без особого радушия пригласил он. — Разговоры говорить.
— Мне доложили, — начал Перст, усаживаясь на предложенную ему скамью, — что вы против дороги.
— Против, — подтвердил Голова. — Здесь заповедные места. А дорога разрежет лес и потревожит лесных духов. Здесь наши предки в земле лежат. Здесь зверь и птица. Дорога не нужна.
— Предков ваших не тронут, — возразил Перст.
— Вдоль дороги построят корчмы, — продолжил Голова, не обращая внимания на слова Перста. — Постоялые дворы. Трактиры! Сюда приедут люди чужие, будут жить на нашей земле! Они не знают леса, не знают его законов! А если нарушить эти законы, то придет беда. Лес накажет и нас и их. Лес отомстит!
Персту начинали надоедать эти бессмысленные причитания.
— Вы думаете только о себе. Но лес — не ваш. Весь Низинный Край должен подчиниться только потому, что вы не желаете видеть у себя гостей!
— Не желаем, — подтвердил упертый Голова. — И тому есть причина.
— Я освобожу вас от податей, — предложил Перст. — Сниму с вас оброк. Сколько вы платите? Десятину? Так я оставляю ее вам.
Персту показалось, что Голове понравилось его предложение, но он ошибся.
— Думать не о чем, — отрезал увинарец. — Мы против.
Спроси Перст Ванору, тот бы ему рассказал о страхах лесных жителей, чтящих покой духов куда как сильнее довольства всех господарей этого мира. Дорога, пусть и самая торная и прямая, разворотит гнезда их покровителей, чьей милостью они веками жили в лесу. Но Перст был уверен, что нежелание увинарцев уступить ему кусок земли для строительства такой нужной дороги объясняется лишь тупой упертостью. Он подумал, что как только дорога будет проложена, несговорчивые охотники сами увидят выгоду от нее. Увидят, и смирятся.
— Дороге быть! — объявил он, вернувшись в Аильгорд.
Он послал письмо в столицу, сообщая господарю о том, что переговоры прошли удачно, и жители Увинара с радостью согласились помочь строителям в лесу. Нужно было только дождаться весны, оттепели, когда земля размякнет настолько, чтобы можно было вбить в нее первый межевой столб.