(528) Она же - осознанная необходимость.
(529) [...]
(530) , и наступил "момент истины", товарищи,
(531) C этим "Голосом" мы попозже разберемся.
(532) Это скорей всего "из Свифта". Я плохо помню текст неадаптированного для детей "Гулливера", но там есть сцена, где какие-то придворные не то пляшут, не то сражаются на нитке-канате перед владыкой Лилипутии. У нас, кстати, персонального владыки никогда не было - я даже Сталина таковым не считаю, не говоря уже о Хрущеве, Брежневе. Нашим коллективным феодальным царем всегда была Коммунистическая партия. Все семьдесят с чем-то там лет cоветской власти - это возвращенное средневековье. Я понимаю, что ничего нового не говорю, но повторение простых истин необходимо для их существования.
Западная литература так же повлияла на русскую, как варяги на наше государственное устройство. Стерн, Свифт, Гете, Сервантес, Байрон и даже Эжен Сю (см. комментарии 66 и 289) - беру первые взятые наугад имена.
(533) Короче, кончай молодежь с наркотой! [...]
(534) Любой бред - пустяк по сравнению с реальной действительностью ХХ века, любой пустяк этой действительности - бред. [...]
(535) [...]
(536) Мало того, что букву Е с двумя верхними точками слямзили, так и ударения теперь можно встретить только в какой-нибудь "Книге по внеклассному чтению для нерусских школ". Естественно, чудная картина... Хотя... может быть, все-таки чуднбя? Что-то я совсем запутался.
(537) [...]
(538) Нитки хрупкие? Гм-м-м... Как же такое, пардоньте, может быть? Хотя, как нас учили в школе на уроке химии, если какой-либо предмет, например, зеленую цветущую ветку, поместить в жидкий азот, имеющий температуру, в тысячу раз более отрицательную, чем любой лед, ветка эта, совершенно не изменив внешнего вида, рассыплется от первого прикосновения. Учительницу звали тетя Котя. Она была моим классным руководителем (во всех смыслах). Именно она и замастырила мне ту самую школьную характеристику, с которой в пору было в говночисты поступать, а не в институт. (См. комментарий 48.) Бог простит, я уже простил.
(539, 540) [...]
(541) Ну еще бы! Ведь это все ненавистные литератору "андерграунда" официальные советские писатели, члены СП СССР. Для литератора "андерграунда" (заметьте, я пишу в третьем лице, так как таковым себя не считаю) и "западники", и "деревенщики" были на одно лицо, как белые для индейца. Иван Иваныч даром что анаши накурился, а воспроизводит коллективный портрет советского писателя довольно точно. В каком-то неостроумном анекдоте говорится, что вовсе не Сталин ТЕКУЩУЮ ИДЕОЛОГИЮ изобрел, а именно они, совписы. Изобрели и блюли. Литератор "андерграунда" полагал, что совпис это определенный вид или класс, который стоит у кассы, живет в Переделкине, лечится в закрытой поликлинике, пишет доносы и советские книги, клеймит на собраниях "отщепенцев". В какой-то степени литератор "андерграунда" прав, но он и сам нередко впадал в гордыню, являющуюся одним из смертных грехов. Извините, что я так много о литературе. Ну, кто-то пиратов, индейцев, трактористов или депутатов посткоммунистической Государственной Думы описывает, а я вот говорю о писателях. [...]
(542) [...] Я и сейчас не стал бы их называть поименно: во-первых, знакомые обидятся; во-вторых, слишком длинный получится перечень, размером с последний "Справочник членов СП СССР", огромный том с золотым тиснением, включивший в себя около десяти тысяч "инженеров человеческих душ"; ну а в-третьих, моим руководством к действию является русская пословица, запрещающая вместе с грязной водой выплескивать из ванночки ребеночка, в этой воде мытого.
(543) Компьютеров и факсов тогда не было. Ксероксы находились под пристальной охраной КГБ, их "опечатывали" на праздники и уик-энды. Хорошие "западные" авторучки были дефицитом. Хорошие пишущие машинки - тоже. Например, "Эрика", которая "брала четыре копии" (А. Галич). Мало кто помнит, что еще в конце 50-х машинки нужно было регистрировать в милиции, как ружья и охотничьи ножи.
(544) Вот и начинает разворачиваться неуклюжая, злобная, плоская антисоветская метафора. Вчера на бывшую виллу тов. Отто Гротеволя, ставшую странноприимным домом для литераторов всех стран, явился классик словесного концептуализма Лев Рубинштейн, который сообщил мне, что в Греции на грузовиках, осуществляющих перевозку, написано "метафора". Лев Рубинштейн рассказал также, что в их кругах (московского литературно-художественного "андерграунда") осуждающей была фраза "Ну, это и напечатать можно", он сказал, что до сих пор плохо представляет себе, где находится редакция журнала "Новый мир". При всем при том в гордыню он, кажется, не впал. Следовательно: пословица про грязную воду и дитя является универсальной. (См. комментарии 541, 542.)
(545) "Слово "гнусный" здесь, пожалуй, лишнее, дорогой автор", рассуждаю я с высоты (или из уютной ложбинки) 1997 года. Как излишними являются некоторые расхожие и непотребные детали в средней руки "фильмах ужасов". И так, например, уже понятно, что оживший мертвец - малосимпатичное существо, так у него еще из глаз черви ползут. (См. комментарии 512, 534.)
(546) Ну что за досадные неточности! Разве все мы не знаем, какого цвета говно!
(547) А что еще скажешь в такой ситуации? Ясно же, что атеизм бессмыслица и верят ВСЕ. Но вот только во что?
(548) Если бы Иван Иваныч читал в то время "Евангелие от Матфея", то он бы лучше понял, ЧТО ему предлагают и ЧЕЙ это "Голос". А так - ну что там, право - какой-то Союз писателей, писатели, поэты... Какая, право, мешанина у молодого человека в голове.
(549) Детский вопрос!
В 1977 году я участвовал в чрезвычайно любопытной встрече В. П. Катаева с молодыми писателями, где он именно так и ответил на вопрос жаждущего истины прозаика Ю. Аракчеева, отчего, де, мэтр всю жизнь писал по-советски, а теперь вот пишет как бы совсем не по-советски, не мешает ли ему в творческом плане это двоемыслие? "Детский вопрос", - кратко сказал Катаев.
Поразительно, что на другие дискомфортные вопросы он вообще не отвечал, даже не ссылаясь на глухоту, а просто начиная говорить о другом. Например, сообщил, что никак не относится к "Чевенгуру" Платонова, потому что никогда Платонова не читал, равно как и Джойса. Сильно и презрительно отзывался о "писательских начальниках" (Михалкове, Чаковском), сообщил, что "лучшим писателем ХХ века" является Юрий Олеша, величие которого состоит в том, что он "вместе со мной" (В. К.) изобрел "ассоциативную прозу". Тут-то и поступил запрос о Платонове и Джойсе. А ведь Катаев действительно был один из лучших! Его не сбросишь с "парохода современности" и не выплеснешь из ванночки вместе с грязной водой. (См. комментарий 542.)
В 1969 году я послал из города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, рассказы в Москву, в Лаврушинский переулок на домашний адрес Катаева. К моему скорее нынешнему, чем тогдашнему удивлению, я вскоре получил ответ, писанный собственноручно авторучкой, а не на машинке либо секретарем. Мало того, и на конверте адрес был написан все той же рукой мэтра, который сообщал мне следующее:
- что человек он старый, больной и обычно в переписку с авторами не вступает;
- но что мои рассказы показались ему талантливыми, и поэтому он все же отвечает мне;
- хотя крайне огорчен моей писательской грубостью и малой изобретательностью, следствием все той же грубости;
- и что он рекомендует мне ни в коем случае не бросать мою "основную работу";
- и попытаться писать более изящно, иначе с меня не будет никакого толку.
Письмо это мною в процессе биографических коллизий утрачено, и я не могу восстановить его даже по памяти. Надеюсь, читатели не обвинят меня во вранье: во-первых, у меня есть свидетели, а во-вторых, во всем этом нет для меня ничего выгодного. Зато облик В. П. Катаева высвечивается весьма благородно. Боюсь, редко кто из нынешних мэтров всех поколений способен на такое - взять да и ответить по делу совершенно незнакомому провинциалу юных лет. И, подчеркиваю, своею собственной рукой.
Чему-то все же научившись из этого письма, я личных встреч с мэтром не искал, но указанных им грубостей не оставил, что и привело меня в промежуточном итоге в альманах "МетрОполь", чьим несомненным лидером был "открытый" Катаевым В. П. Аксенов, с которым у меня никаких расхождений по части "грубостей" или "советской власти" не имелось, а скорее даже наоборот. Катаев же к тому времени вновь отличился созданием новых виртуозных текстов, которые я недавно перечел и свидетельствую - это литература на все времена, а также подписанием различных "открытых писем" против "отщепенцев" и за родную Коммунистическую партию, начисто опровергающих тезис о несовместимости гения и злодейства.
(550) Зачем это слово? Прав был В. Катаев, говоря о моей малоизящности. Хотя ведь сам же придумал "мовизм", плохописание. Дескать, тот лучше всех, кто сознательно пишет хуже всех.
(551) См. комментарий 549.
(552) "Голос" - не самый главный функционер, а скорее слуга иного мира. "Слуга" воспринимает все, предлагаемое им этим нелепым людишкам, как нечто привычное, шаблонное и рутинное, даже и не вдумываясь, зачем все это?
(553, 554) [...]
(555) "Вот был великий писатель Свифт, не зря кончил свои дни в дурдоме", - скажу я тем, кто больше или меньше меня любит русскую литературу.
(556) Слово "зона", как и "мина", является интернациональным (The zone - англ.; die zone - нем.), однако в разных странах имеет смысл несколько не совпадающий с советским, который весь сводится исключительно к тому, что СССР был "большой зоной", а все его граждане - заключенными. Если тебе гражданин говорит, что он "недавно из зоны откинулся", то всякому понятно, что он не на лодке катался в хлорированном пруду "зоны отдыха" Черемушкинского (бывш. Брежневского) района. [...]
Подробнее об этом см.: Jewgeni Popow "Die Zone". Предисловие к книге фотографий Hans-Jurgen Burkard "Jenseits von Kreml und Roter Platz", Munchen, 1995, Deutch von Rosemarie Tietze.
(557) Это - граждане СССР, достигнувшие промежуточной, относительной и временной советской стабильности. Что применительно к писателям означало: в Союз (писателей) приняли, в ЦДЛ пускают, путевку в Переделкино и Коктебель дают, книжки худо-бедно печатают, на собрания и "дни литературы" приглашают, но вот дачи, к примеру, еще нету, квартира - плохонькая, который год новую обещают, и нет выхода на всемогущего Верченко, за границей был только в Болгарии. С горя человек запивал или упорно дожидался "перестройки", следуя толковому совету поэта А. С. Пушкина, основателя "Литературной газеты", органа Союза писателей СССР, и автора бессмертных строчек "Товарищ верь, взойдет она".
(558) Это, естественно, из бессмертной, как Кощей, советской песни, марша летчиков "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью":
Все выше, и выше, и выше
Cтремим мы полет наших птиц.
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
В конце 70-х с этой песней вышел сильный конфуз. Враг советской власти Сева Новгородцев (город Лондон, Би-би-си) доискался-таки, вражина, что бравурная мелодия ее изначально является нацистской и принадлежит чуть ли не Хорсту Весселю, геройски погибшему на баррикадах во время становления национал-социализма в Германии, о чем, в свою очередь, тоже была сложена песня, но ее почему-то не украли. [...]
(559) Здесь этот пресловутый "Голос" обнаруживает полное незнание наших реалий. В подобной пляске мало удовольствия, но много грязного советского труда по выживанию отдельной личности, ее близких и присных. [...]
(560) "Степенные" люди, достигшие описываемых высот, имели дачи, машины, спецпайки, огромные квартиры, собрания собственных сочинений, за границу ездили жадно и часто, в основном за казенный счет, чтобы "бороться за мир", "рассказывать о наших успехах", "представлять наше искусство", а также чтобы приодеться и купить чего-нибудь хорошего, чего нету в "совке", магнитофон, телевизор, газонокосилку, "видак", "порнуху". Их охотно переводили в "странах народной демократии", а иногда и на настоящем "Западе" в "прогрессивных издательствах".
(561) См. комментарий 541. К примеру, разногласия между "группками" в Союзе писателей обычно сглаживала дающая (она же карающая) "рука КПСС". См. "яростные споры" тех лет на страницах подцензурных изданий - о "физиках и лириках", "почве и пространстве", "народе и интеллигенции", "колхозах и совхозах", "прогрессе и экологии", "алкоголе и трезвости", "ленинизме и сталинизме", "пидарасах и абстрактистах", "Ф. Кафке и А. Софронове", о том, "нужен ли нам секс". Говорят, какой-то владеющий английским языком литератор, запуганный этим страшным словом, так и написал в "выездной анкете" в графе "Sex" (по-русски "Пол") - "From time to time" ("время от времени").