– Их скорее всего у президента Восточно-Африканской Республики угнали, – сказал Руги. – Он любитель скачек. У него целый ипподром и конюшни при дворце.
Сатир восхищенно ухнул и медленно, чтобы не напугать, подошел к табуну. Осторожно погладил по шее ближайшего к нему рослого гнедого жеребца. Тот потянулся к его руке, понюхал ее. Сатир провел рукой по его блестящей спине, прижался щекой к округлому боку. Смеясь, обернулся к друзьям, призывно махнул рукой и исчез меж высоких крупов. Белка и Эльф углубились следом за ним и тут же потерялись среди лошадей, словно в подвижном, пахнущем пылью и потом, неимоверно красивом лабиринте. Они медленно бродили, осторожно гладили мягкие конские губы, любовались атласными шкурами, под которыми бугрились упругие мускулы, разговаривали с табуном, словно с какой-то новой, неведомой стихией.
“Яркое солнце, небо и лошади – что может быть лучше?” – думал
Сатир, глядя вокруг себя.
Вскоре в повстанческом войске была сформирована бригада кавалеристов. Поскольку хорошо держаться в седле могли только Сатир да Белка, то им и было поручено обучать черных соратников верховой езде.
Поначалу бойцы боялись лошадей. Они опасливо поглядывали на них издали, на предложения подойти поближе лишь улыбались, смущаясь собственной робости, и махали руками. Йону, который был назначен начальником кавалерии, пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы заставить их забраться в седла. Постепенно боязнь исчезла, а многим верховая езда даже настолько понравилась, что их приходилось едва ли не силком стаскивать с уставших лошадей.
Белка время от времени не могла отказать себе в удовольствии бросить все и сломя голову сорваться в галоп, так что пыль столбом уносилась в небо. Пролетев по саванне, она возвращалась назад, к ожидавшему ее
Сатиру и ученикам-неграм, хохотала в небо взахлеб, поднимала коня на дыбы, обнимала его за гордо выгнутую шею и была совершенно счастлива.
Вскоре русская троица взяла на себя обязанности пастухов и почти перестала появляться в лагере. Белка прихватила с собой книги по медицине и вечерами у костра продолжала учиться.
В травах саванны трещали цикады. Всхрапывали спутанные лошади.
Шумели под ветром акации, роняли листья Белке на плечи. Пела, сгорая в костре, веточка. Доносился издали дьявольский хохот гиен.
Перекликались негры-пастухи. Черная, густая, как патока и беспамятство, африканская ночь затопила саванну.
Сатир откинулся на спину.
– Звезды здесь какие огромные… – сказал он, покусывая сухую травинку. – Как норы…
Белка смотала бинты, сложила в сумку. Улеглась рядом с Сатиром, отняла у него травинку и, сунув ее в уголок рта, прочитала:
В Африке звезды очень яркие,
Как глаза
Долгожданной любимой
Нежданной смерти.
В Африке звезды острые,
Как пролетающие навылет
Пули и меткие слова,
Несовершенные великие дела.
В Африке звезды цепкие,
Как последняя надежда,
Бесполезная любовь,
Наивные желания…^5
^
До столицы повстанческая армия добиралась двое суток. Двигались в основном по ночам, днем же отсиживались в небольших лесах, что встречались по пути. Асфальтовых дорог избегали, чтобы не привлекать лишнего внимания. Конница вообще шла вдали от любых дорог, поскольку лошадь для Африки – животное необычное, а слухи там, как и везде, распространяются очень быстро.
Русским путешествие было по душе. И если б их не тревожило то, чем оно должно закончиться, они бы чувствовали себя совсем хорошо. Чтобы не давать разрастаться своим страхам и волнениям, старались побольше разговаривать, пытались представить себе, что ждет их впереди, подбадривали друг друга.
– Война, если уж ты пошел на нее, если ты веришь в ее справедливость, должна быть праздником. Таким отчаянно опасным, может быть – последним в жизни, но обязательно праздником.
Торжеством жизни, – рассуждала Белка. – Всякие гуманисты любят потрепаться о бессмысленности войн, о святости жизни, но это же чушь собачья! Все зависит от того, за что ты воюешь. За что ты отдаешь свою жизнь и во имя чего отнимаешь чужую.
– Белка, у нас в отряде комиссара нет, – улыбаясь, обратился к ней
Сатир, – не хочешь попробовать? Мы с Эльфом тебя поддержим, если до голосования дойдет.
– А что, у вас проблемы с боевым духом? – поинтересовалась она. -
Хорошо, я подумаю.
Она пришпорила своего рослого вороного жеребца и легким галопом понеслась вперед. Эльф залюбовался: спина прямая, словно клинок шпаги, голова гордо и чуть нахально откинута назад, на губах играет еле заметная, как у Джоконды, улыбка. Одной рукой она небрежно держала повод, другой придерживала АКМ. Конь раздувал черные, будто закопченные, ноздри, выгибал крутой дугой шею, выпячивал бугристую грудь.
– Жанна д’Арк, – сказал Сатир, глядя ей вслед. – Только ее не канонизируют. Зато легко могут сжечь.
– Да… То ли Жанна д’Арк, то ли всадник апокалипсиса. Красавица…
Святая… – вторил Эльф.
Последняя стоянка была километрах в пяти от Томе – столицы Дого. Там
Сатир впервые увидел купленный Йоном автобус. Тот не ехал, а скорее ковылял, громыхая плохо проклепанной жестью и грозя развалиться в любую минуту.
– Ты уверен, что эта рухлядь сможет двигаться дальше? – спросил
Сатир, завидев транспорт.
– Сюда же доехали… – возразил Йон.
– Ага… – сказал Сатир. – Будь я бизнесменом, никогда бы не взял тебя в партнеры. – Потом подумал и добавил: – И это лишнее доказательство того, что бизнес и человеческие взаимоотношения несовместимы.
– Точно. Когда люди занимаются бизнесом, они перестают быть людьми.
– И все-таки хорошо, что мы на лошадях! – с удовольствием сказал
Сатир, приподнимаясь в стременах и оглядывая окрестности.