Народу в гримерке прибавилось, все сидели уже друг у друга на головах, кто-то терзал струны ни в чем не повинной гитары, компашка в самом центре передавала по кругу бутылку, дым висел коромыслом, светильники на потолке плавали в табачном тумане.
— С проблемой он помогает кому попало! — фыркнул Астарот. — Это у нас проблема, врубаешься ты или нет⁈
Глава 8
«Сдается мне, единственная проблема нашей говнарской группы, это ты Астарот», — думал я, слушая невнятные претензии нашего фронтмена. Сначала думал, что реально что-то случилось, и надо будет срочно искать какие-нибудь порванные струны или, там, восторженный ботан накидался с тусящими везде волосатиками, и теперь составляет компанию панку Гусю в местном сортире. Но оказалось, что Астарот просто хочет орать. Мол, я ушел, никого не предупредив, так дела не делаются, сегодня важный день, а с выступлением нашим все еще ничего не ясно.
— Братан, ты выдыхай уже, — сказал я, дослушав его нервную и многословную тираду ни о чем. — Ты же наш светоч, можно сказать, твои нервы нам нужны здоровенькими.
— Я вообще не понимаю, как ты можешь… — снова завел свою шарманку Астарот.
— Тссс! — я прижал палец к губам. — Я ведь уже вернулся, так? Сейчас все решим, не переживай только. А то грим потечет.
— А я Кирюху накрасил, прикольно получилось, смотри! — вклинился Бельфегор, подтаскивая к нам смущенного ботаника. Грим в духе группы «Kiss» на лице отличника смотрелся диковато, конечно. Особенно было бы круто, если бы его оставили в его прежнем костюмчике и прилизанной прическе на пробор. Но над волосами Бельфегор тоже уже поработал — взлохматил и поставил в какое-то куцее подобие ирокеза. Все-таки первые впечатления пока подтверждались. Рыжий был самым полезным и неунывающим участником группы.
— А может мы футболками поменяемся? — предложил я. — Я же не выступаю, пусть Кирюха в фирменной будет.
— Давай! — с энтузиазмом хором воскликнули Бельфегор и Кирилл.
Астарот угрюмо молчал. По его лицу было видно, что ему как бы и очень хочется навести суету и призвать всех строиться в три шеренги, но ассортимент претензий уже иссяк, новых он не придумал, а повторяться не хотелось. Но жуть как хотелось внимания.
— Вы офигенно подготовились, — сказал я, стягивая фирменную футболку. — Астарот так вообще князь ада.
Я похлопал нашего нервного фронтмена по плечу. Вообще мне хотелось зарядить ему в челюсть разок. И лещей надавать. Ведет себя как кусок говна. Я реально так и не понял, как ему удалось стать лидером даже такой далеко не самой звездной рок-группы, как наша. Пока что все, что я от него видел, это нытье, какие-то проваленные договоренности, и третьесортный вокал. Ну и автор песен он был тоже так себе. Рассказывать про поход в сортир с группой «Папоротник» я пока передумал.
— Значит так, братва, есть идея, — я махнул всем, чтобы сгрудились кучкой. — Сейчас начнется первое отделение, мы в нем точно не выступаем, так что сидеть тут считаю дурацкой идеей. Пойдемте в зал, поколбасимся?
— Так грим же… — нахмурился Астарот.
— Успеем подправить в перерыве, если что, — легкомысленно махнул рукой я.
Я ухватил по инерции упирающегося Астарота за локоть и поволок к выходу. Остальные потянулись за нами следом сами. Я прямо-таки как воспитатель детского сада сейчас. Опекаю, утираю сопли и решаю проблемы. Так-то они ведь мне никто. Я их первый раз в жизни увидел сегодня утром, когда с похмелья проснулся. Мог вообще забить на репетицию и это мероприятие. И пойти домой. Налаживать контакт с настоящей семьей этого парня, голову которого я населяю. И обдумывать свое положение и дальнейшие планы. Вместо этого я вожу за ручку истеричку-Астарота, потому что ему выступать часа через полтора-два, и нужно, чтобы он поймал какой-нибудь кураж и хоть как-то спел. А не сбежал, позорно струсив.
Потому что, судя по его оговоркам, о чем-то таком он и думал.
Почему я с ними нянькаюсь, вместо того, чтобы заняться своими делами, а?
У меня вообще-то новая жизнь сегодня утром началась. Я снова молодой, на дворе — девяносто первый год. И страна вроде как еще даже Советский Союз называется. А дальше наступит то самое время, про которое многие толпы моих ровесников потом вспоминать с тоской об упущенных возможностях. Это же время свободы, эпоха перемен! Дикий рынок, период первоначального накопления капитала и вот это все. И в моих силах сейчас устроить так, чтобы встретить год двухтысячный совсем по-другому, чем у меня получилось в версии жизни один точка ноль.
Можно свалить с этого убогого сборища, найти свой домашний адрес, записаться в ближайшую качалку, состричь этот дурацкий хайр с башки и заняться серьезным делом.
Каким-нибудь.
— Пойдемте быстрее, там «Папоротник» начинает! — заорал Бельфегор, обогнал нас с Астаротом и ломанулся вперед.
Но я знал, что не уйду, что бы там мне не подсказывал сейчас здравый смысл. Трудно объяснить, почему. Я в ответе за тех, кого приручил? Нет, это чушь ванильная какая-то. Из уважения к пацану, личность которого я необъяснимым образом заменил? Ведь раз он здесь, для него это и правда было важно. Это его друзья, его команда. Можно сказать, семья. Ну да, семья, именно так. Я же, получается, сегодня родился. А они оказались рядом. Вряд ли это случайно, семью ведь не выбирают. А любят, заботятся и оберегают. И это ведь они подростки вздорные. А я все-таки тертый жизнью мужик, прошел огонь и воду. Медные трубы вот только осталось…
Почему-то я думал, что легендарный рок-фестиваль, ностальгия по которому заставила однокашника Генку устроить свое мероприятие, на котором моя прошлая жизнь и закончилась, должно было быть более грандиозным, что ли. Многолюдным, масштабным, пафосным. В реальности же народу было не так уж и много. Во всяком случае, значительно меньше, чем тогда, в двадцать третьем. В фойе дворца культуры сиротливо стояло несколько лотков. На одном продавались круглые значки. На одних были фотографии рок-групп, как наших, так и зарубежных, на других — всякие символические знаки, вроде «пацифика» или «анархии», на третьих — дурацкие надписи, типа «Темнота — друг молодежи» или «Хорошие люди должны размножаться». Со второго лотка продавалась самопальная пресса и книжки. А оставшиеся два поделили кассеты и пластинки.
Большая часть народа уже перекочевала в зрительный зал, сохранивший пока еще непередаваемое обаяние советских съездов и собраний. Рокеры, конечно, как могли постарались устроить перед сценой танцпол, но большая часть жестких кресел была намертво прикручена к полу, сдвинуть в сторону удалось только первые два ряда.
К заднику сцены как попало прикрепили растяжку «Рок-провинция — 1991». И на этом оформительский задор организаторов закончился, так что рок-фестиваль по внешнему виду был похож на что-то вроде смотра самодеятельности.
—…и мы гордимся, что «Рок-провинция» сделала Новокиневск хотя бы на время рок-столицей! — невысокий дядька, с таким большим лбом, что было не сразу понятно, где кончается лоб и начинается лысина, закончил свою речь и помахал публике руками. Публика заорала, над не очень плотной толпой перед сценой взметнулись «козы» из пальцев. Ага, а вот и он, культовая персона для всех новокиневских рокеров. Евгений Банкин. Я бы про него и не знал даже, но мне Генка все уши прожужжал про его уникальность. Что, мол, в миру он работал в краеведческом музее, а в свободное время поднимал, так сказать, русский рок на недосягаемые высоты.
Одет он был и впрямь как музейный задрот. Какой-то невыразительный свитер, никакой тебе рок-атрибутики и длинных патлов. С другой стороны, кто его в музей на работу пустит в неподобающем виде?
Потом запел «Папоротник». С флейтами, каким-то свистелками-звенелками и бубном.
Через полчаса музыки со сцены, я подумал, что мои ехидные мысленные комментарии — это полная чушь. Ну, убого, да. Звук так себе, свет еще хуже. Так, с другой стороны, неоткуда взяться роскоши и хорошему оборудованию. Группы сменяли друг друга, и музыканты перед тем, как начать петь, говорили несколько слов о том, как они добирались. Кто на электричках, кто автостопом, кому-то пришлось ударника прятать в багажном ящике плацкарта, потому что денег не было, чтобы всем билеты купить.
Что-то было такое… обаятельное… во всем этом нищенском шалмане. Какая-то чертовщинка, ожидание чуда, опьянение свободой… Я что-то такое помню в старшем подростковом возрасте, но очень смутно. Война практически стерла из головы эти пубертатные воспоминания.
И вот сейчас я видел это снова.
В узком пространстве перед сценой «колбасились» те, кому повезло пролезть туда первыми. Никакого тебе оцепления или видимой охраны. Бейджей каких-то особых тоже ни на ком я не увидел.
Я посмотрел на своих «Ангелов Сатаны». Они сидели на спинках кресел, подпевали, махали руками. Глаза у всех блестят, даже Астарот расслабился. Вот и славно, значит, сработало.
— Подожди, не дергайся, я вот тут грим подправлю! — Бельфегор крутился вокруг сидящего на каком-то ящике Астарота. После перерыва мы вернулись в гримерку, а потом выползли за кулисы, ждать отмашки Светы. Я ее встретил еще несколько раз, она бегала туда-сюда, что-то там суетилась, хотя, как мне показалось, уже всем было пофиг. Конферанс от Банкина был, мягко говоря, непрофессиональным, что означали эти картонные номерки — хрен знает. Может потом голосование какое-нибудь по ним будет. Очередность выступлений прямо на моих глазах менялась трижды. По самым уважительным причинам — клавишник убежал в сортир и еще не вернулся, не можем найти басиста, где-то он тут, но пропал, и прочие «подожди, мы тут новую песню сочинили, дай пять минут на репетицию!»
— Это какой-то кошмар… — каблуки Светы-Клэр прогрохотали за задником, потом ее голова показалась из-за занавеса рядом с нами. Она недоуменно осмотрела «Ангелов Сатаны», как будто вообще не понимала, кто это такие. Потом взгляд сфокусировался на мне.
— Да-да, вот эти ребята, — покивал я. — Пора выходить?
— Да! — выпалила она. — Сейчас «Вертолетик Хру» закончит композицию, и вы тогда выходите!
— Есть, мэм! — я широко улыбнулся и отдал честь. Голова Светы скрылась, каблуки прогрохотали в обратном направлении. А я повернулся к своим. — Ну что, команду слышали? Песню дослушиваем, и вперед!
— Ой, мамочки… — прошептал Бельфегор и сделал большие глаза.
— Наконец-то… — пробурчал Астарот. — Уже час ждем…
— Я так жрать хочу, что у меня желудок к позвоночнику прилип, — проныл Бегемот.
Только Кирилл молча смотрел на всех обожающими глазами.
— Давайте, вжарьте рок в этой дыре! — ободряюще произнес я и сжал руку в кулак. — А я помчал из зала на вас посмотрю.
Обходить зрительный зал я не стал, атмосфера концерта была такая, что можно было наплевать на такие условности. Так что я просто вынырнул из-за кулисы и спустился по боковой лестнице прямо в толпу тусующихся перед сценой.
Честно говоря, я ожидал ощущения лютого испанского стыда. Я же слышал, как мои поют и играют. И уровень это, мягко говоря, такой себе. А тут зрители, все дела. Астарот психанет, начнет пищать фальцетом, Бегемот в самый неподходящий момент уронит палочку, Кирилл растеряется и будет смотреть на всех круглыми испуганными глазами. В общем, предвкушал я что-то такое. И даже был к этому готов.
Но реальность была снисходительна. То ли я уже слегка проникся местной атмосферой анархии, вседозволенности и пофигизма, но испанский стыд не приходил. Даже когда Бегемот выронил палочку, еще не дойдя до барабанной установки.
Не знаю, куда я больше смотрел — на сцену или на публику. Колбасящимся первым рядам, кажется, было уже все равно, что слушать. Они прыгали и голосили даже громче музыкантов. Мои отыграли… ну… скажем так… нормально. Даже чуть лучше, чем я опасался. Во всяком случае, никто не бросил инструмент и не сбежал в панике. К концу их выступления я даже начал ими гордиться. Освоившийся на сцене Кирилл даже запилил пару замысловатых рифов, которых в оригинале песен не было, чем вызвал рев восторга.