Когда я снова оказался в фойе, там царило оживление. И у него было два очага — тусич вокруг «вышедшей в народ» группы «Папоротник» и рядом с камерой телевизионщиков. За своих я теперь не волновался, они остались надувать щеки в обществе каких-то лохматых девиц. А я пошел поискать, где можно попить чего-нибудь безалкогольного. И меня как-то течением прибило к телевизионщикам. Их было трое — оператор с камерой, человек с саквояжем неясного назначения и молодая женщина с микрофоном. Она смотрела в камеру и вещала.
— Уважаемые зрители, мы ведем наш репортаж из Дворца Культуры Новокиневского Химзавода, где сегодня происходит знаковое для нашего города событие — фестиваль Рок-Провинция, — жеманно улыбаясь, говорила она. — Уже прошли выступления множества самых разных коллективов, как из Новокиневска, так и других городов. Как сообщили организаторы, география фестиваля оказалась даже для них самих оказалась неожиданностью — рок-группы приехали буквально отовсюду — от Москвы до Магадана. И сейчас мы пообщаемся с простыми зрителями рок-фестиваля, которые как раз вышли на перерыв и могут поделиться свежими впечатлениями.
— Вова, — чья-то рука опустилась на мое плечо сзади. — Это же ты?
— Клэр? — я повернулся к девушке. — Надо чем-то еще помочь?
— А? — рассеянно отозвалась она. — Да нет, уже все почти. Выйдешь со мной покурить?
— Конечно, о чем разговор, — я кивнул, и мы направились к выходу. На этот раз центральному. — Хочешь свежим воздухом подышать? Так-то вроде прямо тут все курят.
— Ага, — кивнула она. Я посмотрел на нее с сочувствием. Устала, бедненькая. Организация мероприятия — это тот еще геморрой. Все, что может пойти не так, идет не так. Мы вышли на крыльцо. Света вытащила из кармана мятую пачку «Явы», вытряхнула дрожащими руками одну, сунула в рот. Протянула пачку мне, но я отказался.
— Знаешь, Вова, а ведь я тоже мечтала, что буду петь, — задумчиво проговорила она. — Я ведь поэтому и пришла в рок-клуб. Думала, что найду группу, стану солисткой… Радовалась, что теперь свобода. И что наконец-то все поймут, как я талантлива. Женю слушала, как бога. Кофе ему варила. Помогала во всем. Всегда.
Она замолчала, сглотнула слезы. Я обнял ее, накрыв плечи своей курткой.
— Иногда я думаю, что все это какой-то обман, — сказала она, глядя в пустоту. — Что я суечусь, что-то делаю, остаюсь крайней… Но все равно меня никто не замечает. Будто я пустое место. Женя даже не всегда может вспомнить, как меня зовут. Только когда ему что-то надо. Обещал, что послушает мою музыку. Ну да, как же…
— Посмотри на это по-другому, Клэр, — сказал я. — Если бы не ты, этого фестиваля бы не было, верно? Телевизионщики бы тут не крутились. А вон там курят явно акулы пера, с блокнотами. Этот фестиваль запомнят, значит все было не зря.
— Но меня-то нет! — она всхлипнула. — Меня даже нет в списках организаторов! Какая-то девочка, кто-то привел! Да я их за ручки всех водила, чтобы они вовремя на сцену выходили… Они же как дети…
— Никто не знает всех строителей какого-нибудь Исаакия в Питере, — усмехнулся я. — Но чтобы он стоял, нужен был каждый. Про этот фестиваль и через тридцать лет будут помнить. А может и через сто.
— Что-то не верится… — она вздохнула.
— Точно тебе говорю! — я сжал ее покрепче, чтобы подбодрить. — Давай считать, что я путешественник во времени, и только что прилетел из будущего, чтобы тебе рассказать, как оно там.
Она вздохнула, теперь уже скорее с улыбкой сквозь слезы и положила голову мне на плечо.
— Знаешь, а я ведь даже готова поверить, что ты мой ангел-хранитель, — произнесла она. — Может телефонами обменяемся?
Глава 9
— Вов, поехали домой, а? — Бельфегор подергал меня за рукав. — Уже троллейбусы начали ходить. Поехали, а?
Надо же, уже утро. Администрация дворца культуры была настолько любезна, что не оговорила время, когда тусовка рокеров должна его покинуть, так что концерт плавно перерос в афте-пати. После третьего отделения зрителей, вроде как, отправили по домам. Но по моим прикидкам, ушли далеко не все. Даже, я бы сказал, большая часть осталась. Как хорошие друзья и подруги музыкантов.
Фестиваль распался на маленькие компашки, можно сказать, что концерты продолжились, только теперь это была одна сплошная акустика.
Ну и разговоры, конечно.
Болтали про политику, с жаром и огнем, топили за Ельцина, демократию и свободу. Гнобили коммунистов, уравниловку и совков. В других компаниях велеречиво философствовали. В третьих — пели «Все идет по плану» и «Группа крови на рукаве». Ну и пили, конечно. Бутылки с дешевым пойлом перекочевывали из рук в руки. Такой прозой жизни как закуска рок-тусовка не заморачивалась.
Честно говоря, даже не заметил, как наступило утро. Мне было интересно. Пожалуй, я даже «поймал волну», прониклся и «врубился». Хотя сначала я испытывал скорее этнографический интерес. Исследование чужого социума, все дела. Подмечал статусные признаки, кто рулит, кто кому в рот заглядывает, даже типологию какую-то пытался для себя придумать. Но — забил. Если отвлечься от диковатого внешнего вида этой публики, то в остальном все было душевно. Спорили, но не ругались. Пьяных было дофига, но никто не лез друг на друга с кулаками. И девушки, да…
Девиц тут хватало, они с охотой сидели на коленях и позволяли патлатым рокерам всех мастей себя лапать. А некоторые и не только лапать. Парочки периодически удалялись в поисках темных закутков, а потом возвращались с глуповатыми улыбками на лицах. В общем, «мейк лав, нот вар» во все поля.
Кажется, Света-Клэр тоже была бы не против отправиться со мной на поиски темного уголка. Но я был как-то пока не готов к сближению. Не только с ней. Не то настроение. Не привык еще, что девицы настолько юные. Среди моих приятелей-однокашников многие после сорока начали «отношаться» с малолетками, но я как-то не проникся этой модой. Я всегда был из той породы людей, которым интересны ровесницы. Правда, в нынешних обстоятельствах это какой-то странный парадокс. Вова, ака Велиал — молодой говнарь восемнадцати лет. А внутри его головы — другой Вова, которому полтос. Не получится ли теперь так, что Вова-Велиал начнет западать на милф?
Впрочем, мысли эти я выкинул пока из головы. Подумаю об этом когда-нибудь потом.
Тормошащий меня Бельфегор выглядел бледным, под глазами — темные тени, на щеках — разводы плохо стертого грима. Подозреваю, что после бессонной ночи я тоже выглядел далеко не звездой Голливуда.
— Поехали, а? — повторил рыжий.
«Значит, мне не показалось, что мы с Бельфегором приятельствуем больше, чем с остальными», — подумал я. Отстранил положившую мне на плечо голову Свету.
— Позвоню сегодня, — сказал я, чмокнул ее в щеку и встал. Кивнул Бельфегору. — А что Астарот с Бегемотом? В смысле — Абаддоном, конечно.
— А они вон там, — Бельфегор ткнул пальцем в сторону лестницы. Там о чем-то шумно, но невнятно спорили. Размахивали руками, приводили аргументы. И в центре всего стоял гордый Астарот. — А Кирилл сразу после концерта ушел, ему мама не разрешила задержаться.
Мы вышли из ДК в темное осеннее утро. На крыльце тоже тусовались музыканты и сочувствующие, нам попытались даже сунуть в руки бутылку. Но не особо настойчиво, так что мы без труда увернулись от этого щедрого предложения и почапали к троллейбусной остановке. С хмурого неба летели первые снежинки. Лужи прихватил серый ледок.
— Влетит мне от мамы, — вздохнул Бельфегор, зябко кутаясь в короткую куртку. — Я обещал, что вечером приду.
— Это ты сразу после концерта думал уйти? — хмыкнул я. — Мечтатель…
— Я думал, что не будет никакого концерта, — он пожал плечами. — Если бы ты не договорился, нас бы вообще не пустили. Денег на билеты-то не было.
— Как это? — удивленно вскинул бровь я.
— Ой, да будто ты первый день Саню знаешь, — фыркнул Бельфегор. — Это же как в тот раз опять. Когда он обещал, что мы будем на разогреве играть, а в итоге что получилось?
— Хм… — многозначительно хмыкнул я и принял вид философской задумчивости. Типа, понимаю, о чем он.
— Я к Сане очень хорошо отношусь, правда, — вздохнул Бельфегор. — Но… В общем, я думаю, что договоренность с Банкиным он просто намечтал. Или она ему приснилась вообще. Потому что Банкин ничего такого не помнил. Я с ним говорил.
— У меня тогда только один вопрос, — усмехнулся я. — Почему он до сих пор лидер, раз все так?
— Не знаю, — пожал плечами Бельфегор. — Привыкли как-то… А кто? Ты же сам говоришь, что у тебя голоса нет, чтобы петь. Хотя мне кажется…
Из-за поворота, дребезжа всеми запчастями, вывернул троллейбус. Мы забрались на заднюю площадку. Какое-то время ехали молча. Борис-Бельфегор перебирал пальцами по поручню, будто играет на своих клавишах, а я… А я медленно обдумывал свои впечатления.
После бессонной ночи мозг работал в очень странном режиме. Показывал мне вырванные куски каких-то воспоминаний, то и дело всплывали разные лица. Сегодня на фестивале у меня несколько раз случились странноватые озарения, когда я видел знакомые и полузнакомые лица. Вот тот панк с криво поставленным ирокезом в будущем станет многодетным отцом и коммерческим директором торгового центра. А тощая рыжая девица с расплывшимся макияжем волшебным образом превратится в очень крутого адвоката.
И еще один разговор вспомнился. Из прошлой жизни. Или как правильнее будет сказать — из будущей жизни? Про то, что в девяностые шоу-бизнес был настоящим золотым дном. Изголодавшиеся по зрелищам обитатели советского союза были всеядными. И деньги артистам тащили даже в самые голодные времена. Потому что нельзя жить без радости.
— Нельзя жить без радости, — сказал я вслух.
— Что? — сонно встрепенулся Бельфегор.
— Просто подумал, что может лучше мне заняться организацией наших концертов… — проговорил я, глядя на пристроившуюся в хвост нашего троллейбуса «шестерку». «Двадцать восемь плюс семьдесят четыре равно сто два», — автоматически сосчитал мозг.
— Слушай… — глаза Бельфегора заблестели. — У тебя так здорово сегодня получилось, я даже не думал, что ты…