Вокруг было так темно, что сколько ни привыкай, всё равно ничего не разобрать. Эгиль боялся темноты, боялся того, что может в ней прятаться, особенно в месте, где это не являлось беспочвенным опасением. И он не считал, что если намеренно сталкиваться с тем, что пугает, это поможет избавиться от страха. Нет. Не в его случае. Единственное, чем помогало такое издевательство над собой, так только тем, что он научился не выдавать того, что чувствовал.
Эгиль перевернулся на бок, так сильно клонило в сон… Это был очень плохой знак, Эгиль не мог сказать, почему так считал, но не сомневался в верности своих ощущений. У него было хорошее чутьё на дурное, что и заставляло выходить ночами из комнаты, искать младших, которые в свою очередь, искали неприятности.
Он вспомнил, как изменилась на его глазах Дикра, стала больше похожа на Ингрид. На дочь Ингрид, которой она была много поколений назад. Если бы только ведьма знала, что её дочь выжила… Может, ничего этого и не было бы? Может. Сейчас это не имело значения. Эгиль закрыл глаза и тяжело вздохнул. Именно сегодня, когда так неожиданно захотелось спать, он очень не хотел, чтобы наступал сон. Он боялся того, что мог в нём увидеть. В его снах никогда не было ничего хорошего.
***
День ото дня одно и то же: маги, крики, проклятья, запёкшаяся кровь, драная плоть. И страх. Страх тех, кто был воплощением зла, кто заслуживал только страданий и смерти и кто мог быть полезен только как источник информации, однако даже с этой ролью они не справлялись — не признавались. Как же это раздражало — ещё ни один пойманный маг, ни одна ведьма… Никто не признался, где их убежище, куда они все держат путь, пытаясь скрыться от охоты. От своей заслуженной участи.
Эгиль любил свою работу и ненавидел магов. Он был палачом, тем, кто должен был заставить их сознаться, но на самом деле просто был счастлив видеть их страдания, чувствовать своё превосходство над ними — такими слабыми, бессильными, беззащитными, беспомощными, когда вся их гнилая магия была заблокирована священными артефактами. Как жаль, что таким же образом нельзя было убрать их уродливый облик, но в таком случае то, что раздражало, можно было просто вырвать, вырезать, выжечь, — удалить любым из доступных способов. Пожалуй, была в магах ещё одна положительная черта: выносливость. Они достаточно долго держались, прежде чем теряли сознание.
Склонившись над измученной женщиной, закованной на кресле допроса, Эгиль приподнял её голову за подбородок и посмотрел в глаза. Отвратительные глаза. У них была покрытая ярко-синими узорами склера, фиолетовая с оранжевыми прожилками радужка и горизонтальный зрачок, который положено иметь козе, а не человеку. Впрочем, это было бы оскорбительно для козы, что её сравнили с таким не богоугодным существом.
— Не отводи взгляд, — елейным голосом протянул Эгиль, надевая на неё вилку еретика. — Смотри, пока можешь смотреть, — холодно добавил он, доставая кинжал.
Волшебница испуганно вскрикнула и зажмурилась, когда Эгиль замахнулся кинжалом, целясь прямо в глаз. Какое бессмысленное действие, словно веко способно остановить остро заточенную сталь. Однако Эгиль не стал выкалывать глаза парой точных, быстрых движений. Сначала он сделал надрез на веке и на пару секунд приподнял кинжал, словно давая жертве надежду, что этим всё и ограничится, но стоило только раздаться несдержанному облегчённому выдоху, как кончик острия снова коснулся глаза.
Эгиль надавил, очень-очень медленно погружая кинжал, наслаждаясь кровавыми слезами, стекавшими по щеке волшебницы. И только когда лезвие уткнулось в глазницу, он резко повернул кинжал и вынул. То же самое он проделал со вторым глазом, со всё той же садистской медлительностью. Кровавое месиво было самой приятной частью на этом мерзком лице. Гораздо лучше, чем та фиолетовая ошибка извращённой магической природы. Жалко только, что жертва потеряла сознание, и теперь Эгилю нечего было тут делать.
Он вытер кровь об одежду и убрал кинжал. Раз уж так получилось, можно позволить себе отдохнуть. Он был в пыточной с самого утра, допрашивал эту волшебницу. Сначала он сжёг её вызывающе красные волосы — в огне им и место, потом срезал наросты с плеч, заклеймил все покрывавшие тело узоры. До обречённого хруста суставов он вывернул руки, посмевшие творить мерзкое колдовство, разбил колени, на которые волшебница отказалась вставать перед лицом правосудия. Как много среди них было глупых гордецов, но вся эта шелуха слетала под руками палача. Да, Эгиль был занят с утра важными вещами, а теперь уже, наверное, наступило время обеда. Есть хотелось, вот что точно.
Не сказать, что Эгилю не нравился воздух в пыточной, но глупо отрицать, что снаружи было посвежее. Всегда приятнее дышать, когда рядом нет ненавистных магических порождений. Эгиль пошёл в столовую, но есть среди всех ему не хотелось, поэтому он забрал еду и ушёл обратно в пыточную. Не в ту часть, где сидела колдунья, в соседнее помещение, где был стол, чтобы можно было вести записи новых сведений.
Его напрягало находиться даже среди братьев по делу, казалось, что даже среди них могли затеряться маги, желавшие помочь своим пойманным собратьям. Всегда, везде он ждал, что случится какая-то магическая подлость. Только в пыточной ему становилось спокойнее, ведь это было самое защищённое от магии место. Ведь ни для кого не секрет, что самые сильные чары — предсмертные. Палачей не хватит, если не позаботиться должным образом о безопасности: всех проклянут, убьют. Эгиль нервно сглотнул, вспомнив о проклятье.
«Та дрянь, — раздражённо нахмурился он, — как она только смогла…»
В дверь постучали. Эгиль вздрогнул, слишком нервно и испуганно для нормального человека, но всё же позволил войти. На пороге стоял незнакомый ему церковник. Видимо, кто-то из новеньких, недавно как раз привезли тех, кто закончил обучение. Эгиль смотрел на этого человека и пытался понять, что же его смущает, но разум так и не смог ни за что уцепиться, а стоило встретиться с ним взглядом, как мысли начал обволакивать туман. Этот туман заглушал то, что Эгиль считал здравомыслием, и заставлял вопреки обычному чувствовать себя спокойно в присутствии незнакомца. Доверять ему.
— Добрый день. Чем могу помочь? — спросил Эгиль, кивком приглашая занять второй стул.
— Добрый, — ответил со слабой улыбкой незнакомец и занял предложенное место. — Я здесь, как вы уже могли догадаться, недавно… Много слышал о вас, вы известная фигура среди палачей, вот и решил зайти поговорить, раз уж выпал такой шанс. Кара, — тихо промолвил он, посмотрев в сторону соседнего помещения, — лезвие, — перевёл взгляд на кинжал на столе, — страх.
На последнем слове незнакомец посмотрел на Эгиля, и он снова вздрогнул. Едва заметно, но это точно не укрылось от внимательных золотых глаз. Словно этот седой человек мог видеть его насквозь, но сейчас Эгилю это казалось нормальным. Это ведь пыточная. Если здесь и могут проявляться какие-то силы, то только святые. Ведь так?..
— Кто вы? — спокойно спросил Эгиль и расслабленно откинулся на спинку стула.
— Хенбетестир, но не утруждайтесь запоминать моё имя. Я пришёл просто поговорить с вами, как и сказал ранее. После этого я уйду и больше не буду смущать вас своим присутствием. Вам необязательно помнить обо мне, вам, очевидно, и так хватает причин для беспокойства.
Хенбетестир говорил эти странные и очевидно подозрительные вещи так спокойно, что туман в мыслях становился только плотнее, поэтому в ответ на услышанное Эгиль только плечами. Иногда и поговорить можно, почему нет? Он в коем-то веке был действительно спокоен и хотел растянуть этот момент. Эгиль, чьё имя было известно среди магов и стало синонимом ужасной смерти, кто пугал многих, сам успел позабыть, что такое не испытывать вечный страх.
— Вы хотите поговорить о чём-то конкретном? Просто перетереть мне кости вы могли бы и с кем-то другим. Легко найти тех, кто в красках расскажут, почему я ужасен как человек и хорош как палач.
— Сплетен я слышал уже достаточно, но я бы хотел услышать о вас от вас. Вы ведь не без причины стали таким. Какой была ваша жизнь? Что заставило вас стать палачом?
— Я стал им, потому что сам того захотел, — хмыкнул Эгиль. — Я ненавижу магов и желаю им только умереть в мучениях. Их существование приносит людям только несчастья. В моей жизни от них были только несчастья… Вы хотите знать, как так вышло? Давайте начнём с начала…
Эгиль родился в деревне близ границ Валлерала, за которыми — только пустоши: земли, убитые магией. Печально известные места, то и дело страдавшие от нападений одичавших, сошедших с ума древних магов. Раньше нападения были редкими, одиночными, поэтому хватало имевшейся на месте охраны. Большая часть семей в той деревне произошла от таких же охранников границы, потомки которых не захотели покидать эти земли, считая их своей ответственностью. Глупая и смертельная убеждённость.
Да, долгие годы удавалось обходиться малыми жертвами, но когда Эгилю было шесть лет, случилось непредвиденное: маги начали нападать на границы группами. Те деревни, которые располагались ближе к пустошам, оказались стёрты за считаные дни. Несмотря на срочную мобилизацию, требовалось много времени, чтобы стянуть к границам достаточно сил. Эгиль успел затаиться, его успели спасти, как и многих других осиротевших друзей, но он видел смерть всех своих близких.
Его мать разорвало на куски. Эгиль помнил, как трясся от страха, стараясь не издать ни звука, а по щеке, раненной осколком ребра, сползал кусок её лёгких. Его отец в одно мгновение просто вспыхнул. И сгорел заживо. Бабушке свернули шею корни. Этот хруст до сих пор преследовал Эгиля во снах. Дедушку сожрала тьма. Сначала он сошёл с ума и зарубил своего второго сына — дядю Эгиля, — потом распотрошил дочь и повесился на её кишках. Его труп тут же был сожран чёрной тварью. Эгиль пытался сбежать, а вокруг были трупы тех, кого он знал. Или их ошмётки. Кто-то кричал в агонии, кто-то сошёл с ума и даже лишившись части конечностей пытался напасть на других. А вокруг мельтешили твари. Маги. Они были так сильны, что в их облике не осталось ничего человеческого. Родные земли гибли извращённой, безумной смертью.
— Разве, увидев всё это, можно относиться к магам иначе? Зная, какими они становятся в итоге. Зная, что они могут сотворить с теми, кто просто жил. Мы даже не были частью церкви, которая издавна знала, как ужасна магия, и пыталась образумить остальных. Мы просто… Жили. Тихо, спокойно. Даже с миром дел особо не имели, ведь к пустошам редко решался прийти кто-то новый. Кроме воинов, конечно, чтобы защищать границы. Столько людей просто погибло от магии… — Эгиль горько усмехнулся и прикрыл глаза. От воспоминаний о детстве его снова начало трясти.
В тот день в его душе дали ростки ненависть и страх. И всё же Эгиль смог пережить ту ночь. Он был спасён воинами, которые успели добраться до тех мест. В ближайшей церкви, которую переоборудовали под лечебницу, был также организован временный приют для спасённых детей. Тогда не было возможности отправить их в более безопасное место, к тому же, многим требовалась медицинская помощь. Защита границ от магов легла на род Гвалгвен. Все мужчины этого рода были воинами, а женщины — целителями. Поэтому забота о детях легла на тех целителей, которые были отправлены для поддержки воинов.
— Главная, на кого легла забота о детях, была сестра главы рода. Мы звали её Элли. Чудесная и очень сострадательная женщина… — вспоминая о ней, Эгиль впервые искренне и мягко улыбнулся. — Была, — резко добавил он.
Маги смогли добраться до церкви-приюта. И хотя туда были направлены воины, они не смогли прибыть раньше магов. Погибли многие целители, когда пытались спасти детей. Погибли многие дети, среди них ведь было достаточно и совсем маленьких, и ещё не успевших поправиться. Эгиль выжил и тогда, но только потому, что Элли закрыла его собой.
— Маги снова убили тех, с кем я успел сблизиться. Они убили даже её… — голос Эгиля дрогнул, он сжал руку в кулак и с отчаянием посмотрел на собеседника. — Её! В чём она была виновата?! Она только спасала жизни! Ей даже комара было сложно прибить! — воскликнул Эгиль и даже привстал, опираясь на стол, но потом выдохнул, успокаиваясь, и снова сел.
Тогда Эгиль полностью убедился в правоте церкви и решил пройти обучение, чтобы помогать очищать мир от магической заразы. Конечно, через какое-то время и ценою больших жертв, особенно среди обычных людей, древних магов удалось усмирить. Убить. Но магия-то никуда не делась, никуда не делись обычные маги, которые тоже были опасны. Кто сказал, что любой из них не может сойти с ума и начать убивать всех вокруг? Теми жестокими способами, которым люди совсем ничего не могли противопоставить. От этого могло уберечь только одно — уничтожение всех магов.
— К нашему счастью, церковь смогла начать охоту. Но маги же не только дурные, но ещё и хитрые. Они все идут куда-то своими тайными тропами, чтобы всё переждать. Пережить. Наверняка многие сбегают в Кольнем, но там мы пока бессильны. Но ничего… Однажды мы поймаем тех, кто всё расскажет…
Эгиль ни секунды не сомневался в том, что его призвание — стать палачом. Пытать и убивать магов на благо церкви — разве можно найти занятие лучше? Разве можно найти палача лучше, чем тот, кто ненавидит магов больше, чем главы церкви? Однако в тени ненависти медленно разрастался и страх. Ведь никто не знает, когда в руки церкви попадётся маг, который будет слишком силён, чтобы его смогла сдержать местная защита. Особенно опасны были ведьмы, ведь проклятья — их стезя. И всё равно Эгилю нравилась его работа.
— Знаешь, — отметил он между делом, — когда слой за слоем срезаешь с магов кожу и плоть, многие из них внутри оказываются очень похожи на людей. Это, конечно, тоже обман. Их просто ещё магия недостаточно поглотила. Я видел тех, у кого текла чёрная кровь, у кого кости были цветные. Я доставал из них органы, которые никак нельзя было перепутать с человеческими. Такое уродство не должно существовать. Тем более наравне с людьми. Но, знаешь… Среди тех, кто попадал ко мне, была одна…
Эгиль поморщился и нервно дёрнулся, подходя в воспоминаниях к ведьме. Он даже не знал её имени, ведь это ни к чему, а внешне помнил только что-то такое же кровавое, изуродованное, изодранное, как и многие другие. В его памяти она больше была похожа на сплошную рану, чем на женщину. Он даже помнил, как вырвал ей соски и клеймил половые губы. А лучше бы забыл о ней всё.
Та ведьма была очень сильной, удивительно, как её вообще удалось поймать. Однако задаваться такими вопросами не задача Эгиля, у него другая работа, которую он и выполнял. Чем сильнее маги и ведьмы, тем с ними веселее, тем дольше они остаются в сознании, да и банально живы. С той в этом плане было очень хорошо. На ней целого места не осталось, она вся была в крови, но жива, бодра, полна гнева. Надо было быстро убить её, но Эгилю слишком нравилось смотреть, как она бессильно билась в оковах, как направляла прямо на него опустевшие глазницы. Это было непростительной ошибкой. Защита пыточной не смогла сдержать все силы ведьмы, поэтому, почувствовав близость смерти, она прокляла Эгиля.
— Мне кажется, я до сих пор слышу её… Бог мой… — Эгиль обхватил голову руками и с ужасом посмотрел на Хенбетестира. — Я бы хотел избавиться от этого проклятья. Но это невозможно. Словно это было вчера, я помню, что она говорила. Она ведь, издеваясь, сказала, в чём будет заключаться проклятье. И даже как положить ему конец. Сказала, что остаток жизни я проведу в вечном страхе, а, переродившись, сам стану магом, который обречён связать свою жизнь с ведьмой. Но это породит только страдания. И разорвана проклятая связь будет только тогда, когда стороны простят друг друга. То есть, никогда.
Эгиль запрокинул голову и рассмеялся. Это был смех человека, который с каждым годом всё больше сходил с ума. Который с каждым месяцем приближался к краю. Которого с каждым днём всё сильнее поглощал страх. Именно он уже давно был ведущим чувством, а не ненависть. Та осталась, но просто скромно позволяла чувствовать себя лучше во время работы. Просыпаясь, засыпая, каждую минуту своей жизни Эгиль чувствовал только одно — страх.
— Эта дрянь специально задала невыполнимое условие. Убила мою и без того раздолбанную магией жизнь. Обрекла стать одним из тех, кого я ненавижу. Вот это номер, вот это юмор! — Эгиль смахнул проступившие слёзы, блеск его глаз был совсем нездоровым. — Но это всё когда-нибудь. Может, её сил и не хватило на эту часть. Какая мне разница? Пока я могу, я буду избавлять мир ото всех, кто попал в мои руки. Так, как они того заслуживают.
Он ненадолго затих и прислушался. Он что-то уловил из соседней комнаты, из-за чего губы растянулись в кривой улыбке.
— Кажется, очнулась. Люблю таких, которые быстро в себя приходят. Эй, может, пойдёшь со мной? Посмотришь на работу того палача, о котором только слышал. Не волнуйся, это не займёт много времени. Ей осталось недолго.
Хенбетестир, кажется, хотел возразить, но Эгиль не обратил на это внимание и потащил его за собой. Ему очень хотелось показать своё творение. Он очень не хотел оставаться сейчас с колдуньей наедине. Зашедший для разговора незнакомец оказался очень кстати. Что толку слушать сплетни? Лучше самому посмотреть на то, как вырываются ногти, с хрустом давятся пальцы, раскалённым крюком разрывается грудь. Эгиль не отпускал Хенбетестира до тех пор, пока жертва не умерла, но стоило гостю уйти, как о нём в самом деле почти ничего не осталось в памяти.
Шли дни. Страх продолжал вытеснять рассудок. Эгиль, как обычно, пришёл в пыточную, но новую жертву к нему ещё не привели. С напускной скукой он рассматривал грязный пол и вдруг заметил блеск. Появилось подозрение, что это у кого-то из недавних жертв выпал потаённый артефакт. В таком случае от него требовалось избавиться, однако Эгиль не мог решиться даже приблизиться к этой вещи. Магические предметы опасны не меньше магов, их глупо вот так просто трогать.
«Но ведь здесь он не должен работать… — попытался убедить себя Эгиль. — Его в любом случае надо убрать с пола. А вынести отсюда попрошу кого-нибудь другого…»
Эгиль подошёл и наклонился. Возле кресла, в котором не так давно сидела та волшебница с фиолетовыми глазами, лежал просто осколок какого-то камня. Необычного камня, да, но сами по себе камни не так уж опасны. Эгиль поднял его, но когда выпрямился и разжал руку, та оказалась пуста. А вместе с тем оказался пуст разум, ушли последние отголоски здравомыслия. В порыве безумия Эгиль раскалил штырь и пробил себе горло.
***
Горло всё ещё жгло, болело сердце, а в голове была какая-то каша. Широко раскрытыми глазами Эгиль бессмысленно смотрел на потолок и пытался прийти в себя. Осознать, что произошедшее было просто сном, пусть и сном о прошлом. Да, когда-то в далёкой жизни это был он, но ведь не сейчас. Сейчас он не сумасшедший палач, который пытает ненавистных магов. Сейчас он ни за что не смог бы сделать ничего подобного. Даже от мысли о таких вещах становилось тошно.
Его трясло, но надо было хотя бы внешне казаться спокойным. Да какое там спокойствие, когда сон ощущался слишком реально? Не просто страшная картинка, на которую смотришь со стороны. Эгиль чувствовал всё, чего касался, ощущал все запахи. Пропустил через себя все эмоции, которые испытывало в те моменты его прошлое.
И всё же… Была одна вещь, за которую можно было поблагодарить сон. Эгиль, наконец, вспомнил, узнал, какое же ещё проклятье висело на нём. Тянулось через многие жизни, возможно, даже дольше, чем проклятье хранителей, ведь оно возымело силу только после чар Ингрид, а она жила во время следующей охоты.
— Кажется, ты была права, — прошептал он, когда нашёл в себе силы сесть. — На этот раз мы сможем исполнить условия и закончить хотя бы это. Знай, с моей стороны прощение точно есть. Надеюсь, ты тоже простишь меня, И.