Приказ Фрейи эхом отдавался в голове Мейлира, а перед глазами всплывали увиденные раны. Нет, ему не впервой подобное наблюдать, ведь именно он лечил попавших в ловушки хранителей. Жутко было от осознания, что за этими ранами последует смерть, что вскоре подтвердили часы. Восемь часов. А вечером уже девять. Мейлир с трудом нашёл в себе силы выйти, чтобы убедиться — второй жертвой стала Элеонора. Неудивительно. Кристально ясно было то, что она не переживёт смерть Фрейи. Либо сломается и убьёт себя, либо ведьма найдёт её раньше.
Мейлир не планировал ложиться. После такого, кажется, не уснуть, даже будь такая возможность, но крепко вцепившаяся Мейнир не оставила выбора. Она слабо всхлипывала до тех пор, пока не уснула. Мейлиру приносило слабое облегчение то, что она ещё была способна на хоть какую-то реакцию. У него было не так много сил, чтобы вывести из глубокой апатии.
Ткнувшись носом в тёмные волосы, Мейлир тихо выдохнул. Медленно засыпая, он думал о том, какое же странное чувство юмора у судьбы, как любила она сводить вместе противоположности. Породнила правду и ложь, вечное детство и не соответствующую годам ответственность. Непреклонную волю, готовую на всё ради своих интересов, и мягкость, приносящую себя в жертву во имя других. Страх тянуло к его источнику, убийцу — к жертве. Жизнь и смерть полюбили друг друга, хотя были несовместимы даже по происхождению, а надежда держалась за того, кто совсем её потерял. Странное и местами жестокое чувство юмора.
***
Это место мало изменилось в будущем, но сейчас вместо затаённой опасности здесь витал дух смягчённой временем тоски. И лаванды. Запах с лавандового поля доносился даже до дома, но тонкий, еле уловимый, как призрак памяти о той, с мыслями о ком было засеяно то поле.
Окно было открыто, и Мейлир сидел на подоконнике и радовался погожему дню. Приятно, что когда тебе за пятьдесят и ты бывший король, никто уже не учит тебя, как жить и как себя вести. Приятно снять с себя груз ответственности, передав его сыновьям, и просто жить. Искать прекрасное в каждом дне, в каждой вещи, заботиться о саде и следить, чтобы букет возле портрета покойной супруги всегда оставался свежим. Иногда видеться со старшей сестрой, направлять детей, когда им нужен совет. Да, сейчас было очень славное время, но никогда не стоило забывать, что пришлось пережить на пути к нему.
День казался самым обычным, но Мейлир с нетерпением присматривался к дороге, которая вела к особняку. Не так давно с ним связался странствующий маг, который искал встречи. Вопреки всем событиям прошлого, Мейлиру нравилась компания магов, а подозрительностью он в свои годы не страдал от слова совсем, так что легко согласился.
Заметив странника, Мейлир сам поспешил ко входу, попутно приказав заварить чай и отнести тот в уже подготовленную гостиную. Резвость прошлого правителя, которая не соответствовала ни возрасту, ни титулу, уже давно никого в этом доме не удивляла, а на внезапного странного гостя смотрели как на очередную причуду. Чем бы чудак не тешился, лишь бы снова не впадал в траур, превращаясь на время в собственную тень.
— Добрый день! — с лучезарной улыбкой поприветствовал странника Мейлир и провёл за ворота.
— Доброго здравия, король, — ответил маг и тоже не смог сдержать улыбки.
— Можно просто Мейлир. В моих руках уже давно нет никакой власти.
— Хенбетестир, — представился он в ответ, хотя, конечно, уже сделал это в письме.
Мейлир снова улыбнулся и сказал следовать за ним, ведь не было никакого смысле вести беседу возле ворот. В гостиной куда удобнее, спокойнее, и туда как раз принесли чай с лавандой и лавандовую пастилу. Очень легко заметить неравнодушие Мейлира к этому цветку, но стоило попытаться что-то узнать, как он улыбался и умело менял тему.
— Чем же вызван ваш интерес к моей персоне? — поинтересовался Мейлир, когда слуга вышел за дверь.
Он выглядел таким дружелюбным, солнечным, что легко было забыть, в чьей компании находишься. Просто гостеприимный мужчина с морщинками вокруг голубых глаз, которые напоминали о небе в ясный летний день, и сединой, что легко терялась в светлых волосах. Даже его одежда на первый взгляд казалась простой, хотя общий вид был совсем не лишён элегантности.
— Мне очень хотелось узнать больше о человеке, которого маги продолжают вспоминать добрым словом.
— Правда? — Мейлир усмехнулся, а его взгляд на мгновение потускнел. — Сомневаюсь, что заслуживаю такого.
— Разве же? Всем известно, что вы хотели дать магам место в обществе наравне с людьми.
— Хотеть можно чего угодно, — пожал он плечами, — но это не имеет смысла, если не уходит дальше желаний. Не на то время выпало моё правление, чтобы исполнить задуманное… — Мейлир задумчиво посмотрел в чашку, где плавало несколько цветков, а сам чай из-за особой заварки тоже имел фиолетовый оттенок. — Впрочем, мой сын сейчас хорошо справляется с поддержанием мира. Хочется верить, что так будет и дальше, что маги в самом деле смогут спокойно жить в нашем королевстве. Жена была бы очень рада это узнать.
Мейлир быстро вернул себе светлую, добрую, искреннюю улыбку, но всё равно можно было заметить налёт меланхолии, вызванный воспоминаниями. Давно они не всплывали так ясно, давно не хотелось так сильно рассказать о событиях, что оставили на душе тёмные пятна. На душе, которая всегда тянулась к свету, красоте и счастью для всех.
— Но ведь от того лишь удивительнее и похвальнее, что даже в то непростое время вы сохранили верность своим взглядам и стремлениям, — заметил Хенбетестир. — Не расскажете ли о себе? О том, как на троне Валлерала оказался такой оказался такой необычный человек? И почему вы решили отказаться от власти?
Встретившись со странником взглядом, Мейлир словно оцепенел на несколько мгновений. Внутри расползлось тепло. Успокаивающее, внушающее доверие, побуждающее открыться. Он отставил чашку и посмотрел на открытое окно, через которое в комнату врывался лёгкий, тёплый ветерок. В лучах солнца, словно пыльца фей, кружили пылинки. Но взгляд Мейлира был направлен в прошлое.
— Почему бы и да. Пусть хоть кто-то из долгожителей знает меня, ведь история всё равно многое переврёт. Надеюсь, вы не утомитесь и не слишком разочаруетесь.
Мейлир Шефре был вторым ребёнком королевской четы, но единственным наследником, ведь годом раньше родилась сестра. Фрейя. Тогда ещё никто не знал, насколько оба ребёнка не оправдают ожидания, но нельзя сказать, что это было к худшему. В противоположность боевой сестре, которую прямо-таки манили оружие, война и всё с ними связанное, Мейлир был крайне миролюбивым созданием. Его всегда тянуло к прекрасному, к искусству, он очень ценил жизнь и выступал против всякого насилия.
Могло показаться, что он слишком мягкосердечен, чтобы стать королём, но Мейлир умел проявлять твёрдость, судить по справедливости, просто всегда отдавал предпочтение дипломатии, мирному решению вопросов. А ещё он совершенно не хотел изучать военное дело, из-за чего был очень рад, когда эту нишу решила занять сестра. Мейлир видел, что меч в руке Фрейи лежал куда лучше пера, что она чувствует себя на своём месте среди солдат, а не на светском приёме. Если ей такое по душе, ему оставалось только поддержать сестру.
Что же касалось магии, то Мейлир видел прекрасное и в ней. Да, он знал и о той мрачной стороне, которая представляла опасность для людей, что жили на границе с пустошью, о которой так рьяно рассказывала церковь, пытаясь склонить на свою сторону. Знал, принимал, но не мог согласиться, что стоит обращать внимание только на опасное и уродливое.
— Отрицать красоту магии — это как говорить, что яблоня мрачная, жуткая и скучная просто потому, что видел её только в конце осени, совершенно забыв о том, как чудесны первые цветы, что потом разносятся тёплым снегом, как ярка и жизнерадостна первая листва. Это ведь всё та же яблоня. Да, потом она отцветёт, опадёт листва, а оказавшиеся на земле яблоки начнут гнить, но неправильно и бессмысленно обращать внимание только на одну сторону. В конце концов, людям тоже по силам совершать жестокие, отвратительные, губительные вещи. У нас другие возможности, но мы не лучше… — Мейлир вздохнул, подавив нервный смешок. — А сами маги? Да, они… Простите, вы не похожи на нас, ваша внешность такая разная, необычная, но в этом тоже есть своя красота. Несомненно, встречаются особенности, которые могут быть неприятны глазу, так и у людей встречаются изъяны, иной раз ещё более отвратительные. Я не видел и не вижу причин, по которым жизнь магов стоит ценить меньше, по которым они должны чувствовать себя неуютно, быть изгоями. Вы можете больше, вы творите настоящие чудеса. Так это и к лучшему! Силами людей и магов можно создать прекрасное общество.
Подобные мысли были у Мейлира с детства, и если отец просто не принимал ни сторону магов, ни сторону церкви, то Мейлир хотел добиться мирного сосуществования. Кого-то позиция юного принца возмущала, кто-то её разделял, в любом случае те, кто знали Мейлира, редко могли остаться к нему равнодушны. Кого-то покоряла солнечная, тёплая, без грамма надменности и высокомерия улыбка. Кто-то был удивлён прекрасными, даже в юные годы, познаниями в искусстве и музыкальным талантом. Мейлир умел достойно держаться, соблюдая все правила этикета, или же общаться почти по-простому, всё же немного выдавая благородное происхождение манерой речи.
Руководствуясь собственным чувством прекрасного, Мейлир иногда выглядел экстравагантно и эпатажно, на возмущения имея один ответ: «То ведь не моя вина, что я опережаю общество; не нервничайте так сильно, уважаемые, через пару лет вы сами будете так одеваться, но я уже обзаведусь новыми идеями». Также, конечно, порицание встречали его благосклонность к магам и тяга к садоводству. Второе объяснялось тем, что Мейлира очаровывала уже самая идея создания новой жизни, которая впоследствии могла радовать не только его глаз, но и окружающих.
— Нам, людям, магия недоступна, но мне всегда казалось, что в этом есть её малая частица. Когда видишь, как в отчет на старания и заботу семечко даёт такой тонкий, хрупкий росток, который впоследствии может стать изящным или роскошным цветком, буйным кустом, могучим деревом. Если бы не трон, я был бы счастлив стать садовником, но, по крайней мере, это увлечение стало причиной первой встречи с прекрасной девой.
Валлерал соседствовал с Кольнемом — королевством ведьм и магов. Конечно, в отношениях между королевствами всегда витало напряжение, ведь хотя правитель Валлерала сам против магов настроен не был, невозможно игнорировать существование церкви, голос которой всё равно имел значение. Однажды из Кольнема для очередных переговоров прибыла делегация. Среди гостей также была третья принцесса — Изольда.
Мейлир тогда занимался садом. Услышав шаги, он поднял голову и первым делом обратил внимание на длинные волосы цвета лаванды. Ветер трепал их, смешивая более тёмные и светлые пряди, из-за чего они ещё прекраснее блестели на солнце. Но окончательно околдован Мейлир был в тот момент, когда девушка обернулась, и он увидел глаза невероятного бирюзового цвета. Такого чистого, яркого, что он сначала и не заметил, что у незнакомки отсутствовали зрачки. Она дерзко улыбнулась, вспышка лилового света — пальцы сжали веточку лаванды, которую девушка вставила в волосы поднявшемуся с земли Мейлиру. Звонко рассмеявшись, она убежала, а Мейлир застыл, пытаясь вспомнить, как дышать.
«Ведьма», — только и смог пробормотать он тогда. И это правда. Изольда была самой настоящей ведьмой, в чём совершенно не видела проблемы.
— Любовью с первого взгляда это, конечно, не назвать, ведь я ещё ничего не знал о её личности, но во внешность, несомненно, влюбился. Разве же это плохо? — спросил сам себя Мейлир, а губы растянулись в мечтательной улыбке. — Можно же влюбиться в картину, в мелодию, в статую. И в красоту человека, мага — не суть важно! — тоже. Любая красота заслуживает любви.
Мейлир, конечно, захотел найти девушку из сада и узнать получше. Это случилось даже скорее, чем он предполагал — во время официального представления. Изольда держалась очень уверенно, свободно, словно не замечала презрительных, злых, подозрительных взглядов, которые бросала некоторая знать Валлерала и присутствовавшие представители церкви. Мейлир же старался сильно не глазеть и придерживать на месте челюсть.
Оказалось, что принц-садовник Изольде тоже был симпатичен. Общаясь, узнавая друг друга лучше, они лишь больше убеждались — притяжение держалось не только на внешней привлекательности. Изольда, как и всякая ведьма, с трепетной любовью относилась к природе и её творениям. Была очень свободолюбивой и как принцесса, по мнению людей, совсем неидеальной. Зато она любила решать головоломки, бегать по утренней росе и узнавать новое. Среди многих приятных черт Мейлира особое любопытство в ней вызывало его отношение к магии. Очень хотелось проверить, не только ли на словах он так лоялен, так ли уверен, что нет разницы с кем водиться: с магом или с человеком.
— Я подозревал, а потому пытался угадать, какую же она проверку мне устроит, — сказал Мейлир, еле сдерживая смех. — Кто же знал, что она спросит, хватит ли у меня смелости жениться на ведьме! Что же, я прямо там и сделал ей предложение, только пришлось кольцо из цветка надевать, очень уж спонтанно всё вышло. Она согласилась. Кажется, именно такой реакции она и ждала. А ведь это ей нужна была недюжинная смелость, чтобы принять моё предложение. Всё же быть королевой-ведьмой в Валлерале… — Мейлир вздохнул и с тоской посмотрел в окно, на небо. — Удивительная женщина. В двадцать три я женился на ней, в двадцать пять взошёл на престол, а в двадцать шесть понял, что исполнить мечту о мире между людьми и магами будет очень тяжело, если не невозможно.
Ведьма в королевах уже вызвала волну негодования со стороны церкви и поддерживающей её знати, а тут ещё и хаос, который устроили на границе древние маги. Это было очень серьёзное испытание для молодого короля, он восемь лет балансировал на тончайшей нити, в попытках не дать разгореться идее, что необходимо устроить охоту на магов. Мейлир был очень благодарен сестре, которая руководила боевыми действиями, покуда он задействовал все дипломатические навыки, чтобы сохранить мир в народе. А ведь у Мейлира уже появились два сына, и хотя в них не было ни капли магии, стоило внимательно следить, чтобы церковь не подобралась к семье.
Пять лет казалось, что дела шли неплохо. Да, древних ещё не победили, но больше не было потерь среди простого люда. Ещё год и с древними было бы покончено, а церковь потеряла бы очень важный рычаг давления.
— Но… — голос Мейлира дрогнул, он сжал кулаки, пытаясь сохранить на лице хотя бы тень спокойствия. — Во время молитвы явилась Священная Птица. Честно, я даже не верил раньше, что она существовала, думал, это просто символ веры. Нет. Мне принесли её истерзанное тело. Боже, они превратили в кровавый ком то, на что молились. И всё же, даже мёртвая она излучала невероятно сильную светлую энергию. Этот знак Неба стал для меня приговором. Вооружившись священными белыми перьями, они склоняли на свою сторону всё больше людей, те сами начали травить, гнать магов. Я… — Мейлир опустил взгляд и прикрыл лицо рукой. Его самого уже начало трясти, и потребовалась почти минута, чтобы суметь продолжить: — Я должен был разрешить начать охоту. Иначе мог случиться переворот. Могла пострадать моя семья. Как король… Конечно, как король я не должен давать добро на убийство подданных по такой эгоистичной причине, ради лишь троих жизней. Н-но… Дело ведь не только в них. Покуда власть у меня, я ещё мог… Пусть даже со временем… Мог исправить ситуацию. А если бы трон захватил кто-то другой, кто-то со стороны церкви… В Валлерале в самом деле могло бы не остаться ни одного мага.
Детей Мейлир оставил подле себя. Старшему сыну на тот момент было пятнадцать лет, а младшему — семь. Изольду он отправил в замок в лесу. Тот был построен при помощи магов, кроме них и Мейлира никто не знал о том месте. Даже родная сестра. Как бы Мейлир ни любил её, но Фрейя безоговорочно поддерживала церковь, потеряв «сестру».
Пока Изольда собирала в замке магов, пока вместе с ними зачаровывала лес, чтобы убежище было сложнее найти, пока тайными тропами кого могла переправляла в Кольнем, Мейлир искал способ прекратить охоту, не спровоцировав восстание. Каждый день его терзало осознание, что он, всем сердцем желавший помочь магам, сделал законным их уничтожение. Они же не хотели вредить людям, а если защищались, то только доказывали свою опасность. Многие из-за этого, если их находила церковь, сдавались, надеясь хотя бы близких защитить. Но некоторым служителям веры было всё равно, они убивали даже простых людей, если те имели близкую связь с магами.
— Я искал тех немногих, кто разделял мои взгляды и тех, кого мог переубедить. Только на третьем году в людских сердцах начал постепенно затихать гнев, стало немного легче находить тех, кто замечал, что маги нам не враги, что они не воплощение зла. На шестой год у меня было достаточно сторонников, чтобы начать переговоры с церковью. Но я опоздал. — Мейлир сцепил в замок дрожащие руки. Взгляд его стал совсем пустым, а выражение лица непроницаемым. — Мне снова не хватило года. Они нашли замок. Убили всех, кто там был. В том числе и Изольду. Я всё равно договорился с церковью, остановил охоту, но к тому моменту Изольда была уже год как мертва. Только я в этом виноват. Пожертвовал и подданными, и женой.
После этого Мейлир правил ещё три года, попутно готовя старшего сына к принятию новых обязанностей. Как только тому исполнилось двадцать пять, Мейлир отрёкся от престола и передал его сыну. Просто не осталось ни моральных сил нести такую ответственность, ни веры в то, что получится сделать для королевства хоть что-то хорошее. Повело, что сын разделял взгляды Мейлира о мире. Два года он помогал новому правителю советами, а потом переехал в этот дом, чтобы провести остаток жизни в тишине и покое, храня память об убитой жене.
— Нельзя повернуть время вспять. Даже магия не может вернуть к жизни умерших. И всё же, будь такое возможно… Я бы хотел снова встретиться с женой, попросить прощения за то, что не успел, не уберёг. Просто снова оказаться рядом, пусть даже ненадолго… Этого было бы достаточно, чтобы я сам смог умереть без сожалений.
Хенбетестир смотрел на опущенные плечи, на тоску в потускневшем взгляде, которая так не сочеталась с этим солнечным человеком. Он хотел мира, хотел лучшей жизни для подданных, но получил только множество невинных жертв и смертельную усталость. И всё равно старался сиять, видеть прекрасное в окружающем мире. Старался не провести остаток жизни бледным подобием себя.
— Изольда ведь была ведьмой. Они способны перерождаться, сохраняя память о прошлой жизни. Ваша встреча может оказаться не такой уж и невозможной, — предположил Хенбетестир, хотя и сам не до конца верил в свои слова. Перерождение могло занять много времени, и никогда не знаешь, куда занесёт нужную душу.
— Да, я знаю, — кивнул Мейлир и снова взял чашку. — Пожалуй, где-то в душе даже верю в подобных исход. Быть может, это и даёт силы жить. Вот только, боюсь, мне снова не хватит времени.
Мейлир усмехнулся и больше не возвращался к разговору о прошлом. Они пили чай, Хенбетестир рассказывал о том, что видел во время странствий, о том, как поживали встреченные маги. Потом Мейлир отвёл его посмотреть на лавандовое поле. Эти цветы очень напоминали об Изольде, и хотя воспоминания причиняли боль, Мейлир не хотел забывать о жене. Он любил лаванду не больше, чем другие цветы, но именно память об Изольде делала её такой ценной и вездесущей.
Когда Хенбетестир ушёл, Мейлир снова сел на подоконник, чтобы оттуда наблюдать за закатом. Даже если смотреть на небо каждый день, оно всё равно казалось прекрасным и восхитительным, но своими красками тоже бредило душу. Напоминало, как особенно красиво смотрелись лавандовые волосы в таком тёплом свете, становились похожи на небо.
Прошло несколько дней. Без дела шатаясь по дому, Мейлир снова заглянул в гостиную. Там на столике лежал осколок камня. Необычный и так красиво поблёскивающий, что рука сама потянулась к находке. Мейлир хотел подойти к окну, чтобы лучше рассмотреть камень на просвет, но тот исчез, отозвавшись болью в сердце.
***
Проснувшись, Мейлир крепче прижал к себе Мейнир. Даже глаза открывать не хотелось. Зато в памяти всплыл разговор, что случился полторы недели назад. Тот обруч. То, что Мейнир узнавала его и это место… Нельзя утверждать наверняка, но эти вещи указывали на то, что он правда смог встретиться с ней.