— Да не наш, а пришельцев…
— Тем хуже. Где мы пришельцев возьмём?
— Музей морского флота? — с надеждой предполагает Изя.
— На модельки посмотреть хочешь, — догадывается Августа.
— Мы же всё равно не знаем, куда идти. Так какая разница?
— Я там была недавно, — печально говорит Ленка, — приятельница из Москвы приезжала, я её водила. Нет там колёс с глазами…
— Что-то новое, неизвестное науке…
— А кому известное?
Они бредут по бульвару. Изя нервничает и поминутно оглядывается.
— Не боись, — утешает Ленка, — ты за Гершензоном, как за каменной стеной…
— Да-а… как же!
— Монетку бросим, — говорит Августа, — если орёл — троллейбусный парк, а если решка — клиника Филатова…
— А музей морского флота? — упорствует Изя.
— Если станет на ребро…
— Маловероятно…
— А совет Девяти — вероятно? А саранча египетская?
— Ну так что? Кидаем?
Августа достаёт из кошелька монетку и широким жестом подбрасывает её в воздух.
Монетка летит по крутой дуге и, вместо того, чтобы упасть обратно в ладонь, падает на землю и откатывается к забору.
— Вот дура неуклюжая, — сокрушается Августа наклоняясь.
— На ребро! — вопит Изя, — что я говорил!
Августа нагибается, подбирает монетку, но, вместо того, чтобы распрямиться, стоит в согнутом положении и таращится на стенку. Рот у неё полуоткрыт.
— Ты что? — беспокоится Ленка, — радикулит прихватил?
Августа издаёт какое-то туманное восклицание и тычет в пространство кулаком, в котором зажата монетка.
— Колёса! — тихо говорит Ленка. — С глазами!
Там, на жёлтой облупленной стене, висит яркая афиша. На фотографии изображена какая-то неопределённая конструкция, ниже, чёрным по белому:
— Оно, — говорит Ленка, — точно оно…
— Знаю я этого Макогоненко, — холодно говорит Августа. — Пошёл в гору… а ведь бездарность. Эти его метаконструкции — чистейшей воды эпигонство.
— Колёса с глазами уж точно эпигонство. Но нам-то какая разница? Если тебе Иезекииль русским языком сказал…
— Изенька, — говорит Августа, — мы идём на выставку…
— А модельки…
— Ну, после сходим и к моделькам… Сначала — работа. Потом — развлечения.
— Нашли себе работу…
— Изька, — твёрдо говорит Ленка, — закрой рот…
Небольшой выставочный зал подозрительно переполнен народом — сначала Ленка натыкается на журналиста Нюму Дзержинского со своей женой Белозерской-Члек, потомственной дворянкой в первом поколении, потом на психоаналитика Кишинёвского, окружённого кольцом бледных одухотворённых пациенток…
— А ты знаешь, — говорит она удивлённо, — похоже, мы попали на самую презентацию.
— Ох, — Августа смущённо пятится к выходу, — неудобно.
— Брось, мы ведь не халявщики. У нас миссия.
— Да, но…
Изя пытается смыться, но Ленка крепко держит его за локоть.
Августа вдруг охает:
— Гляди! Гляди!
В дверях появляется поэт Добролюбов под руку с Генриеттой. Она в новой блузке — точная копия той, что на Августе, в воздушной полупрозрачной шляпке… На них все оборачиваются. Поэт Добролюбов гордо поглядывает по сторонам…
— Ну, Гершензон, — очумело бормочет Ленка, — ну, даёт!
— Держит марку, — уныло говорит Августа.
— Дамы! — восклицает доцент Нарбут, пробиваясь к ним сквозь толпу, — и вы тут?
В руке у него бокал с шампанским. Ленка делает неуверенное движение по направлению к угловому столику, но Нарбут останавливает её.
— Не торопись, уже всё расхватали.