Не смотря на крах штаба, его состав вел себя довольно спокойно. Наемные рабочие передвигали на навороченных кранах блоки нового бетона, складывая очередную коробку. Теперь Бром понял, почему штаб выглядел настолько пусто, видимо, он не раз подвергался разрушению.
Пока Данте и Байрон разбирались с обустройством нового здания, Агния, прихватив с собой нашего героя, собирала грибы и ягоды в близлежащем лесу. Бром с диким удивлением крался меж деревьев, боясь прикоснуться к шершавым сосновым стволам. Звери, кишащие там и тут, разбегались в сторону от него, чувствуя беду на уровне инстинкта. Несколькими днями ранее как раз шел дождь, так что по всему лесу то и дело раздавались возгласы: «Ох ты, какой красавчик!»
Выйдя из леса с полной корзиной белых грибов, они наткнулись на ручеек, мирно текущий меж густых кустов и вековых деревьев.
— Запыхалась что-то я, дай-ка присяду, что ль.
Агния уселась на поваленный ствол, усеянный трутовиками, Бром же разлегся на камне у противоположного берега.
Она заговорила, тихо, почти шепотом. Ее слова разносились вместе с журчанием ручейка, перекликаясь с возгласами неумолкающей природы.
— Живехоньки батька с мамкой то у тебя, а?
— Нет.
— Жалко. А бабка с дедом?
— …
— Не хорошо усе это. Всякому человек нужен своей кровушки, а то как на свете без семьи?
— …
— Поищи их хоть. Не наречешься. Знамо, сидишь, бывало, думы всякие грешные в голову лезут: что тетя, что мамка — все одно, а любишь токо мамку. А от чего? Дети ладно, кровинушка родимая, а другие на что? Зря я с тобой о таких вещах разговариваю, токо на рану соль сыплю. Да.… А знаешь, Бром, ты ж меня не спросил о магии. Дай хоть скажу, раз делать нечего. Родилась тысячу лет назад девка противная, а с даром — усе, что накопилось в ее дурной голове за годы, дочке в наследство, а как, черт его знает. И вот эти знания тыщи лет до меня перлись и наперлись. Я от того порой странно и говорю, что уж тут — сердцем тянет, слов много знаю.
Вода перестала хаотично колебаться и понеслась привычным темпом, сопровождаясь тишиной. Минута молчания перетекла в новую, пока слезы не запрыгали на морщинистых щеках Агнии.
— Бром, почуял ты верно, что что-то с ну не так с нами, что-то да не так. Кто для нас эту чепуху выдумал, не Боже, точно не он. Ему-то мы чего плохого сделали, да кому мы сделали то его с тобой? Уж силу нет терпеть.
— …
— Доча была у меня, милая, сущий ангел, а может это лишь мне так казалось. На руках моих, на молоке моем выросла. По хате поможет, поговорим — порадуемся, поссоримся — поплачем, все складно и дружно. Да что ж я, держать ее что ль буду? Монстр я какой, что ль? Решила я на нее эту силу не вешать, пускай, думаю, в счастье поживет. Пустила ее на волю, из-под крыла, так сказать. А поезд с рельс сошел…
Воздух будто засох от последних слов, а вода стала лишь водой, холодной и мокрой. Агния взглянула в эту прозрачную безжизненную гладь и зарылась лицом в коленях.
— За что оно нам, Бром?
Он не знал, не знал: узнает ли. Женщина на противоположном берегу, хранила в себе тысячелетние знания и не знала. Никто не знал.
— Пойдем. Засиделись мы что-то, уморила я тебя.
Агния молча встала и пошла в глубь замолчавшего леса. Через час они уже приближались к выходу из соснового бора. Петляя меж полян, Бром заметил одинокую липу, благосклонно склоняющую свои зеленеющие ветви. У ее крон стоял камень с какой-то надписью. Бром мог прочитать ее, но он лишь безразлично повернулся и пошел дальше.
Там было написано Рая Барто.
Вечером грибники добрались до штаба, сопровождаемые той же неудобной тишиной. На удивление Брома все было уже построено. Агния попрощался с коллегами и отправилась домой, а Бром лег в новую, ничем не отличающуюся от прошлой спальню. Свет погас в магическом городке, и штаб окунулся в темноту. В непроходимой черноте, окутавшей мир, раздавался больной, ублюдский, сумасшедший смех. Он был чуть хрипловат, чуть сиповат и невероятно зол, бешен, мерзок, подл. Эхо тошнотворными волнами отскакивали от ледяных бетонных стен. Смеялся Бром…
. .
Очередной день близился к вечеру. Говард с Агнией выполняли какое-то срочное поручение, пока Байрон с Бромом сидели в подземной библиотеке. По недавнему взрыву не трудно было догадаться причину такого расположения. После усердных рабочих дней (или как выразился он сам: «После мук и страшной боли, я хочу скорей на волю») Данте взял отпуск, отправившись в какой-то невероятно далекий храм на 3 дня.
Возвращаясь к библиотеке, хотелось хоть слегка затронуть это помещение. Она представляла собой огромный свод всевозможных произведений: от Библии до «Сборника матерных слов», в который в перерывах то и дело заглядывал Байрон, представляя, как он будет их использовать при разговоре со своим набожным напарником. Не учитывая этот факт, хромой учитель Брома, действительно был полностью занят чтением. Перелистывая уже десятую по счету книгу, он с раздражением захлопывал ее и, прихрамывая, шел за новой. Возможно, именно из-за Байрона бесчисленное количество полок практически не покрылись пылью.
Бром как всегда тупо пялился в стену. Прямо перед ним лежала волнующая его книга, но он не решался ее открыть, да и ее название он разбирал около часа, чего стоило ожидать от его чтения?
Отвлекаясь от своих изысканий, связанных с большим количеством книг, томящихся на пыльных полках, Байрон нервно поглядывал в сторону своего несообразительного друга.
— Ты что-то хотел прочитать?
— Нет.
— Да… А что это за книга перед тобой?
— Ма… Гия… Для… Продвинутых.
— Ужас, так что, тебя в ней что-то интересует?
— Продвинутых. Магия. Измена?
— Можно ли изменить магию?
— Да.
— 5 слов в лексиконе вместо 2, Бром, ты, как я посмотрю, эволюционируешь. Кхм, неважно. Если я правильно понял, ты в чтении не блещешь, что ж — могу помочь. Основа продвинутой магии заключается в довольно примитивной вещи — лазейке. То есть почти большинство магии имеет лазейку. Опишу, как это появилось.
Древний маг Гомер, живший несколько тысяч лет назад, занимался поиском ответов по магическим вопросам. Он мог перемещаться в любое место, которое он видел, соответственно он не мог подниматься вверх или передвигаться в темноте на большие расстояния. Как-то раз, обыскивая древнее захоронение, Гомер со своим учеником наткнулись на останки еще более древнего мага. Ученик хотел забрать оторвавшуюся руку мертвеца с собой, но, прикоснувшись к ней, превратился в золото и замер навеки.
Как ни странно, из этого трагического происшествия Гомер вывел два новых магических понятия
Во-первых, части тела проецировали способность хозяина, воспроизводя ее беспрерывно.
Во-вторых, путем ухищрений, можно было усовершенствовать свою магию.
Гомер после долгих приготовлений вытащил свой глаз. Вставив его в трубу, наделенную большим количеством линз, он создал что-то наподобие ракеты, способной с огромной скоростью в любое время суток двигаться в любом направлении.
Так и была открыта лазейка — усовершенствование способности путем каких-то воздействий на ее условия и возможности. Анализ и воображение — главные факторы, сопутствующие нахождению лазейку. Хотя ее и тяжело обнаружить, еще труднее воплотить ее в жизнь, некоторые маги тратят на это годы, а другие так и умирают, не достигнув прогресса.
Спустя несколько лет Гомер исчез, некоторые полагают, что он улетел в космос и умер, сгорев в стратосфере, а другие же — что он заблудился, двигаясь на бешеные дистанции. Тем не менее, он является основоположником…
— Ты… Лазейка?
Байрон замолчал, с грустью посмотрел на свой костыль и, немного поразмыслив, с улыбкой произнес.
— Разве, что от Данте прячусь да от дождя, какая уж там лазейка. Ты, я думаю, тоже чего сносного в своей магии не найдешь.
— Тело… Люди… Почему?
— О, ты хоть и туповат, но сегодня у тебя котелок варит. Ученые не используют части наши тел, чтобы не породить конфронтацию с нашими соплеменниками, это устоявшийся закон, принятый после Гомерских времен.
— А…
— Это не важно, — Байрон с удовлетворенной улыбкой посмотрел на свои часы, — Время близится к ночи, сегодня ты работаешь с Говардом.
— Утро?
— Нет, этот балбес здесь сидит только ночью, познакомься хоть с ним.
Он громко захлопнул многотомное издание и, поставив его на полку, растворился. Бром сомнительно посмотрел на пол.
— Магия. Польза?
Потаращившись в пустоту, он, наконец, покинул библиотеку.
. .
Как ни странно, Байрон успел покинуть Штаб, и Бром в первый раз остался в полном одиночестве. Ожидая своего неизвестного товарища, он измерил в шагах длину стены, столов, стульев, дверей, окон, корпусов, трещин, блоков, кроватей, теней.
Глубокой ночью появился Говард. У него была одновременно пугающая и успокаивающая внешность. Его левая рука отсутствовала, сутулое тело согревалось черной кофтой неизвестного бренда, а на ногах были обычные коричневые брюки и поношенные ботинки. С его головы свисали густые черные волосы, оставляющие на макушке плешь. Его глаза были мертвенно спокойные, без капли сомнения или ужаса, но в то же время без намека на доброту или жизнерадостность. О его странном образе жизни свидетельствовали объемные мешки под глазами и щетина, также уныло застилающая его подбородок.
Он входил в здание медленно, очень медленно, его движения были естественными, но настолько ленивыми, что казалось, будто он может и не дойти до своего стола. Хотя он действительно физически не мог это сделать. Вместо рабочего места, описание которого заняло бы несколько строк рассказа, в углу стояла одинокая деревянная табуретка.
Он сел.
Следующие несколько часов прошли без изменений: Бром смотрел в пол, расхаживая вдоль стен, а Говард таращился в тот же пол, перебирая в руках упаковкой зубочисток.
Луна с недоумением рассматривала две безжизненные фигуры сквозь окно, переливаясь мертвенно-бледными красками. Все вокруг утихло, оставив место лишь мерным шагам Брома.
Бром думал: «Я убиваю. Я воскрешаю. В чем лазейка? Мою руку или глаз нельзя вырвать, моя сила не поддается исчислению. В чем ее условия — прикосновение, в чем ее способности — смерть. Возможно, я не правильно понимаю, один из этих пунктов. Почему одежда не препятствует смерти? Почему я бессмертен? Почему, прикасаясь к себе, я не умираю? Может дело не в смерти, а в чем-то другом. Может все намного проще или наоборот сложнее, может…»
Говард, наконец, на него посмотрел, Бром же не изменял своего маршрута движений. Первый тихонько вынул зубочистку и разломал ее на 2 части.
Наступила гробовая тишина, Дьявол собирался сделать очередной шаг, а сутулый молчун перебирал в ладони половинки острых деревяшек.
В мгновенье ока он выпустил одну из них в голову Брома легким движением пальцев. Она прошла насквозь, элегантно просверлив череп и стену за Бромом. Урон и скорость были настолько огромными, что он даже не понял, что произошло и происходило ли что-то в принципе.
Говард усмехнулся и всадил вторую половинку себе в лоб.
. .
Луна не перестала светить, и деревья все также нервно перешептывались между друг другом. Ничего не изменилось, все осталось таким же спокойным и беззвучным. Ничего не изменилось кроме Говарда.
Он лежал мертвый, из его черепа обильно вытекала алая кровь, окрасившая бледно-серый пол яростными оттенками. Его ноги остались на табурете, а остальное тело распласталось на бетоне. Его безжизненная исхудалая рука напоминала крыло падшего с отвесных скал ангела.
Он определенно не дышал, Бром это понял, даже не приближаясь к однорукому.
«Стоит ли?» — единственное, что пришло ему в голову. Мало эрудированный Бром все-таки знал о понятии «суицид», как говорилось ранее, он сам пробовал различные его вариации. У него был обширный опыт. Когда Бром, листая учебник по биологии в течение месяца, узнал о нервных окончаниях и, что их можно уничтожить, он решил попробовать убрать тем самым боль. Бром резал себя, вешался, сжигал, бил током, просто вбивал гвозди в череп, руку, шею.
Не помогало — клетки регенерировались.
Отложив воспоминания, Бром продолжил расследование по делу смерти.
— Пистолет? Нож? Виселица? Записка? Слово? Нет. Суицид? Нет.
Он облегченно коснулся ноги Говарда, сложив все факты воедино, и отошел на свою прежнюю позицию. Суицидник поднялся и сел на табуретку. Вместе с жизнью к нему вернулась и левая рука. Одно лишь слово прозвучало в полуночной тишине, и больше беседа не возобновлялась.
— Спасибо.
Первые лучи солнца выглянули из-за горизонта, вышныривая темноту из суетливого дневного мира.
Говард уставился в глаза своего спасителя, его зрачки были хладнокровно безумные, печально радостные, небрежно решительные — ничего нельзя было понять в этих темных глазах. С непонятной интонацией, с неизвестным акцентом, неопределимым тембром эти глазами ничего не спрашивали, ни о чем не кричали, не было в них ни огня, ни холода. Они говорили: «Прощай».
Говард исчез.
. .
Здесь солнце беспощадно сверлило раскаленный песок. Посреди пустыни в десятке шагах друг от друга стояли две суровые фигуры.
Неказистый сутулый мужчина в домашней одежде с холодным спокойствием глядящий на оппонента, и взволнованный маг, одетый в пальто и серые брюки, придерживающий свою жесткую трость.
— Что все это значит, Говард?
Последний решил проигнорировать его вопрос, рассматривая золотистые дали. Он прекрасно понимал причину их встречи. Байрон, почувствовав, запредельную опасность от своего подчиненного, переместил его в отдаленное место, чтобы покончить с неожиданной выскочкой.
— Мне повторить?!
— Я знаю, Байрон. Знаю о тебе, селекторах, знаю даже то, чего не знаешь ты и никогда не узнаешь.
— К примеру?
Говард приложил пальцы к подбородку, будто, действительно, перебирая неисчислимые кладези информации.
— Ты умрешь. Ты думаешь, что нет, но это так. Ты умрешь.
— К делу.
— Я собираюсь покончить с вашей убогой игрой. Сейчас никто и ничто меня не одолеет.
Байрон заметно испугался, но продолжил разговор, вытерев пот со лба.
— Ха, хаха. Действительно? Ну, давай, продемонстрируй свою силу, ще…
Не дав противнику договорить, Говард уже в миллиметре от лица Байрон заносил кулак для удара. Рука стремительно пронеслась, сметая все на своем пути, ударная волна заметно изменила волнистый рельеф песка, оставив кратер.
Байрон находился в десятке метров за спиной Говарда, похлопывая в ладоши.
— А ты быстрый. Приблизительно 6 махов (7421 км/ч). Жаль, что ты не проявил того же рвения на заданиях, было бы больше пользы, а теперь твоя судьба — это сгнить в этом забытом богом месте.
— Ты надеешься меня убить?
Говард до сих пор, несмотря на свои действия, не проявлял агрессии ни в своем странном взгляде, ни в речи.
— Я бы с радостью, но ты слишком сильный. Для этого ведь и нужны друзья, я прав?
Рядом с хромым появился другой человек. Он был высокого роста с короткими кудрявыми волосами и уверенным лицемерным взглядом. Его глаза были кошмарно черные, большие зрачки в слегка суженных глазах вызывали страх, смятение, желание сдаться, убежать — настолько ужасна была его аура. Он всем своим видом показывал, что все вокруг лишь пыль по сравнению с ним.
На нем была расстегнутая клетчатая рубаха и бежевые шорты с потертыми надписями. Его руки были обвязаны нитями. От самого плеча до кончиков пальцев обычные черные нитки сдавливали и без того худые руки, не оставляя ни единого свободного места на его бледной коже. Из-за этого его буквально бескровные руки нелепо, но до сих пор устрашающе, болтались по низу.
Он пристально разглядывал Говарда, диагностируя разницу в их силе.
— Странно, я ничего о тебе не знаю.
— Меня зовут Гегель. Не мог бы ты просто сдаться, не тратя мое драгоценное время на этот сумасбродный бред.
— Так что, начнем без прелюдий? Если честно, у вас нету шансов, мне безразлично: умрете вы сейчас или подождете еще часик.
— Хорошо.
Гегель медленной походкой подошел к Говарду, затягивая торчавшие из пальцев нити.
— Бей.
Не прошло и мгновенья, как оглушительный взрыв мощи разнесся по пустыни. Молниеносная атака разверзла воздух, сопровождаясь искрами, которые впрочем, никто за долю секунды и не заметил.
Гегель не дрогнул.
— Теперь я.
С ядовитой ухмылкой на лице он отвесил необычайно могущественному магу щелбан, воспроизводимый мизинцем. Огненной полосой тело Говарда с необычайной скоростью устремилось вдаль пустыни, оставляя за собой колоссальные кратеры от скачков по безжалостному песку. От такого напала, в пустыни стало гораздо жарче, а песок начал плавится, превращаясь в стекло. Говард приземлился на босые ноги и тут же с бешеным смехом устремился к врагу.
Небо покрылось огнем. Бесчисленное количество ударов все росло и росло. Пока Говард, сопровождаемый дикой улыбкой, наносил серии разрушительных ударов, Гегель, фактически сгорающий заживо, отвешивал щелбаны и толчки с пинками. Воздух перестал существовать, из-за такого количества взрывов они сражались почти в вакууме.
— Получай, сука!
Говард выждал момент, когда Гегель начнет свой коронный удар в виде щелчка пальцем и, подпрыгнув на несколько метров, обрушился руками на и без того поврежденную поверхность. Пустыня не выдержала. На месте золотой дюны образовалась огромная трещина, ведущая в мантию Земли. Ничего не подозревающий надменный друг Байрона свалился в пучину лавы.
— Фух! А он ничего. Остался только Байр…
В тот же момент из-под земли нанес апперкот Гегель. Словно пуля, ошеломленное тело недавно ликующего Говарда понеслось вверх. Гегель бил, бил и смеялся, отправляя Говарда в очередной полет. Продвигаясь по безграничному небу, они приблизились к стратосфере. Гегель поймал жертву за голову и произнес последнее, что он мог услышать.
— Ты проиграл, потому что не знаешь, что такое сила. Твоя сила — это твоя слабость. А моя слабость —…
Они приблизились к космосу.
— …—моя сила
Нежно планируя в невесомости, огибая отблески звезд, они летели, будто в ритме вальса, оставляя грациозный кровавый след. Дико страдая, Говард пытался дергать ногами, но все его попытки были тщетны. Гегель в последний раз взглянул в глаза своего противника. В них не осталось прежнего спокойствия или бешенства, только холодный безжизненный страх. Взгляд победителя устремился в эти отчаявшиеся зрачки, зрачки того, кто действительно решил, что он сильнее Гегеля. Никто не слышал и никогда не услышит этот злорадный смех, поглощенный пустотой вселенной. Аккуратным нажатием на виски он раздробил ему череп.
Спустя секунду, победитель вместе с трупом проигравшего вновь стояли в недавно спокойной пустыне. Земля и воздух, наконец, успокоились, лишь лава и кратеры напоминали о недавнем столкновении. Посреди этого беспорядочного хаоса, на фоне размеренных дюн, стоял Байрон.
— Ты узнал о его способностях, пока меня не было?
— Да, я зря его недооценивал.
— Неужто? Меня он не сильно впечатлил.
— Он значительно усиливал сломанные предметы, находившиеся у него в руках. Больше времени — больше силы. В попытках сделать себя тоже сломанным, он отрезал себе руку, но успехом это не увенчалось. Последним шансом осуществления лазейки была лишь смерть. Если сломать карандаш, а потом склеить, он останется сломанным, просто слой клея будет удерживать половинки вместе. Видимо, способность Брома послужила неким «духовным клеем» в его случае. Получается, что каждую секунду он усиливал себя в количество, равное числу клеток в его организме.
— Как он о нас узнал?
— Это неизвестно. Он просто знал, и все, я понятия не имею: откуда у него информация.
— Я же правильно понимаю, уничтожив тело, мы не покончили с его силой окончательно.
— Подождем неделю, душа должна исчезнуть к этому моменту.
— Хорошо, Байрон.
Некоторое время они стояли молча, рассматривая бескрайний горизонт.
— Зачем ты меня позвал?
— В смысле?
— Ты бы и сам спокойно справился, Байрон, я не понимаю, к чему это. Я считаю тебя другом, без шуток, но твое поведение в последнее время пугает, постарайся больше не тревожить меня попусту, прощай.
Они исчезли, оставив ошеломительный хаос и один жалкий безголовый труп. Над раскромсанным кровавым месивом, валяющимся на песке что-то нарастало.
..
Да. Гегель не был сильнее Байрона, он проиграл бы и ему и Брому и даже Данте. Он не был всемогущ или влиятелен. Гонимый вечным страхом он прятался в горах, каждое утро, перевязывая руки, а вечеров делая кровопускание на этих же руках, меньше всего он думал, что он лучше всех. Он постоянно трясся и мечтал, что когда-нибудь станет сильнее. Все, чего он желал в жизни — это наступления этого «когда-то». Вся его жизнь делилась на мечты о силе и страхи из-за слабости.
Его способность называлась «Силу слабым». Ее трудно объяснить языком не математическим. Вступая в схватку с любым противником, он приравнивал их силы, домножив силу на нужное число, а после снова умножал на это число. Проще говоря, большая разница между силами сторон означала гарантированную победу Гегеля. Он делал все, все, что можно, дабы воплотить лазейку в жизнь. Разбираясь в «магической математикой», которая используется только для объяснения лазеек и других магических аспектов, любое число, делимое на ноль давало бесконечность, так как 6 делить на 2 равно 3 значит, что 6 это сумма 3 двоек. Соответственно, сколько нулей в условном числе 10? Бесконечность. Именно к этому и стремился Гегель. При встрече с абсолютно любым соперником, он хотел быть непобедимым, не чувствовать пресловутого страха, не ощущать горечь поражения. Гегель был чрезвычайно силен, но он был катастрофически слаб.