Тем радостней было царю Петру сознавать, что теперь за его спиной стоит войско, равное которому было разве что у его прославленного родителя даря Симеона. А царь Симеон дошел почти до самого Константинополя…
Неподалеку от Переяславца, богатого торгового города на болотистом острове Балта в дельте Дуная, царь Петр вывел свое воинство на берег реки, опередив русские ладьи, которые неторопливо поднимались против течения. На просторном лугу, полого спускавшемся к воде, встали дружины кметей, болярские конные отряды, пешие рати придунайских городов. Воинов было много, но царь Петр приказал растянуть строй и перед каждой дружиной поднять не по одному, а по нескольку стягов, чтобы войско показалось руссам еще более многочисленным. Царь не хотел немедленного сражения. Пусть руссы, увидев многолюдность войска и его готовность к битве, уйдут сами. Он не будет преследовать или чем-нибудь вредить князю Святославу. В народе нет ненависти к руссам, а с некоторыми из племен руссов, например с уличами и тиверцами, болгары были дружны. Да, да! Пусть руссы свободно уходят!
Русские ладьи, выплывавшие из-за островов, словно в нерешительности останавливались посередине реки. Гребцы едва шевелили веслами, чтобы суда не сносило течением.
Царь Петр, одетый, как для торжественного* приема, в пышную мантию, пурпурную царскую шапку, вышитую золотом и осыпанную жемчугом, и красные сандалии, подозвал Георгия Сурсувула, проговорил снисходительно:
— Теперь руссы повернут обратно или сойдут на другой берег. Ни один благоразумный полководец не решится высаживать своих людей на глазах у неприятельского войска!
Седобородый Георгий Сурсувул важно кивнул, соглашаясь. Сказанное царем было очевидно. Высаживаться на берег перед лицом грозного войска неблагоразумно. Ни один великий полководец древности так не поступал. Такое противоречило бы всем правилам войны. Сейчас руссы отступят, а потом долгие недели будут посылать через Дунай переодетых лазутчиков и отряды легкой конницы, чтобы найти уязвимое место в обороне царя Петра. Первая сшибка считай что выиграна!..
Но предугадать неожиданности войны можно лишь тогда, когда оба противника следуют одинаковым правилам. Князь Святослав был достаточно осведомлен в византийской тактике, но он хорошо запомнил мудрые слова, когда-то сказанные его матерью Ольгой: «Удивить — значит победить!» Если по византийским правилам войны, которым, как ему говорили верные люди, следует царь Петр, войску предписывалось отступать, значит, нужно сделать наоборот. И князь Святослав приказал высаживаться на берег. Недоумение опытного византийца Калокира только укрепило уверенность князя в правильности решения.
Разрезая острыми носами коричневую дунайскую воду, ладьи помчались к берегу. Руссы выбегали на луг и тотчас выстраивались рядами, составляя из щитов неодолимую стену. Под ее прикрытием, в безопасности от стрел и дротиков, вставали другие воины. Русский строй разбухал на глазах, становился глубоким и плотным, как македонская фаланга.
Когда опомнившийся царь Петр послал на руссов болярскую конницу, было уже поздно. Всадники даже не доскакали до линии красных русских щитов, принялись заворачивать коней.
Тогда вперед двинулись сами руссы — тяжелым мерным шагом, от которого, казалось, вздрагивала земля. Не то стон, не то тысячеголосый горестный вздох пронесся над полем битвы. Руссы вклинились в ряды воинов царя Петра и начали теснить их.
А с другого берега Дуная к месту битвы уже спешили большие плоты с конницей. Русские дружинники и печенеги высаживались выше и ниже по течению. Царь Петр с ужасом понял, что если всадники князя Святослава успеют окружить войско, то это будет не просто поражение, это будет гибель — полягут все, кого он так опрометчиво привел на дунайский берег…
Царь Петр приказал трубачам подать сигнал к отступлению.
Но они опоздали, эти багроволицые, надменные царские трубачи в нарядных кафтанах, с серебряными цепями на выпуклой груди! Бегство началось раньше, чем они поднесли трубы к губам.
Нахлестывая коней, уносились прочь конные болярские дружины. Врассыпную бежали ополченцы, бросая в траву копья. Царские телохранители посадили своего повелителя в крытую повозку, запряженную четверкой сильных коней, и быстро повезли через толпу обезумевших, отчаянно вопящих людей к доростольской дороге.
Бегущих преследовали печенеги на лохматых низкорослых лошадях. А руссы, вложив мечи в ножны, вернулись к своим ладьям.
Приветственные крики воинов возвестили о прибытии князя Святослава.
В простых, но крепких доспехах князь ничем не выделялся из рядовых дружинников. Он спрыгнул с ладьи прямо в воду, доходившую ему до коленей, обнял рванувшегося навстречу воеводу Сфенкела. Сегодняшняя победа была победой Сфенкела, это он возглавлял высадившихся на берег воинов.
Князь Святослав медленно пошел по лугу, время от времени поднимая вверх руку в железной рукавице — отвечал на приветствия дружинников. Постоял с непокрытой головой возле павших воинов, которые лежали рядком возле самой воды, закрытые до подбородков плащами.
Узнав среди павших старого сотника Свеня, князь Святослав помрачнел, сказал резко:
— Дань возьму и на живых и на мертвых!
Что еще мог сделать князь, кроме как щедро одарить родичей погибших в бою? На войне всегда так: одному выпадает счастливый жребий, другому — черный. Без крови война не обходится. Важно только, чтобы кровь не проливалась напрасно, чтобы кровью оплачивались победы, а не поражения. Сегодня была победа. Первая победа дунайского похода, а потому самая дорогая. И неожиданно легкая. Войско почувствовало вкус победы. Теперь его никому не остановить!..
Не было на поле брани ни тризны, ни почестных пиров — князь Святослав велел садиться в ладьи. Отпущенные болгарские пленные, боязливо оглядываясь на свирепых печенегов, толпой побежали к лесу. Они уносили с собой не только удивление перед неодолимой силой руссов, повергнувших в прах надежды царя Петра, но и обнадеживавшие слова князя Святослава: «Расскажите всем, что воюю не с болгарами, которые суть тоже славянского корня, но с царем Петром и его недобрыми советниками!»
Слова эти многое объясняют в искрометном калейдоскопе событий ближайших месяцев…
Восемьдесят крепостей построил когда-то римский император Юстиниан, чтобы обезопасить свою дунайскую провинцию Мизию. Стояли эти крепости вдоль всей реки и в отдалении от нее, на больших дорогах. Простояли они почти половину тысячелетия, устрашая врагов.
Ровно восемьдесят городов на Дунае и в задунайских землях взял князь Святослав за одно лето и осень 968 года, поражая врагов и союзников стремительностью переходов, яростью скоротечных приступов. И… неожиданным милосердием!
Победное шествие князя Святослава по болгарской земле не сопровождалось убийствами, грабежами и разрушением городов. Здесь он не считал людей врагами.
Обосновавшись в Переяславце, князь Святослав был готов принять вассальные обязательства болгарских феодалов, оставить в неприкосновенности внутренние порядки Болгарии, чтобы продолжать совместную войну с Византийской империей.
Впереди маячила реальная возможность русско-болгарского союза.
Однако именно такой оборот дела меньше всего устраивал Никифора Фоку. Император не без оснований полагал, что теперь главное — удалить князя Святослава из Болгарии. Царь Петр был бы рад помочь в этом, но оказался бессилен. От царя отшатнулись собственные подданные. Приходилось думать о безопасности самой империи, и Никифор Фока начал деятельные военные приготовления. Он набирал новые отряды стратиотов, увеличил количество конных катафрактов, приказал расставить метательные орудия на стенах Константинополя. Через Босфор на столбах была протянута тяжелая железная цепь, один конец которой был прикреплен к башне, называемой «Кентинариос»,[29] а другой — к башне Галатской крепости на противоположном берегу пролива. Подобных оборонительных мероприятий не помнили в византийской столице…
Старый паракимомен евнух Василий, в свое время немало способствовавший воцарению полководца Никифора Фоки, еще раз доказал свою полезность и усердие. С ведома императора люди паракимомена Василия пробрались в степи между Доном и Днепром и уговорили печенежских вождей напасть на Киев. Сколько золота и дорогих тканей они передали вождям в уплату за этот поход, знал только паракимомен Василий, тщеславно принявший на себя посольские расходы. Он был в состоянии это сделать, потому что богатства, полученные от нескольких императоров, все равно невозможно было растратить за одну жизнь, так они были велики…
Весной 969 года печенежские орды двинулись на Киев.
Так был зажжен пожар за спиной Святослава, который вынудил воинственного князя приостановить победное шествие к византийским границам и поспешить на выручку собственной столице.
Над степью летели стяги — красные и голубые, туго вытянутые встречным ветром. Сотня за сотней, как полноводная река, катилась дружинная конница по теплой и влажной земле, легко и неслышно. Всадники в остроконечных шлемах вели в поводу заводных коней. Размашистой рысью бежали вьючные лошади, и трудно было разобрать, где кончается дружинный строй, а где начинаются обозы, — и там и тут одинаково быстрыми были всадники и кони, только впереди на одного всадника приходилось два коня, а во вьючном обозе — десять…
Уже сам по себе этот стремительный бросок через степи был подвигом, на который способно лишь закаленное в дальних походах войско. В один дневной переход князя Святослава легко укладывалось по два обычных дневных перехода, но Святослав продолжал торопить воевод. Его подгоняли тревожные и укоризненные слова киевских вечников: «Ты, княже, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою землю покинул. А нас чуть не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут нас. Неужели не жаль тебе твоей отчины, старой матери, детей своих!»
Правда, как понял князь Святослав из рассказа гонцов, непосредственная угроза Киеву почти миновала. Город, в котором заперлась княгиня Ольга со своими внуками Ярополком, Олегом и Владимиром, печенеги осадили великой силой. Люди изнемогали от голода и жажды. Нельзя было даже послать гонца за помощью к воеводе Претичу, который стоял с ладьями на другом берегу Днепра и не знал, что город вот-вот падет перед крепкой осадой. На торговой площади собрались отчаявшиеся киевляне. «Нет ли кого, кто бы мог перебраться на ту сторону реки и сказать, что, если не приступите утром к городу, сдадимся печенегам?» — взывали к народу старцы градские. Ответом им было безнадежное молчание. Слишком плотно обложили Киев печенеги, и казалось невозможным пробиться через их станы. Тогда один отрок, мало кому известный в Киеве, сказал: «Я проберусь!» И ответили ему старцы градские, не надеясь на успех, по и не желая отказываться даже от призрачной надежды: «Иди…»
Отрок незаметно вышел из города с уздечкой в руках и побежал через стоянку печенегов, спрашивая встречных: «Не видел ли кто-нибудь коня?» Он знал по-печенежски, и печенеги принимали его за своего сородича и даже смеялись вслед, потому что потерять коня позор для воина. Так отрок добежал до берега Днепра, быстро скинул одежды и бросился в воду. Печенеги стреляли вслед из луков, но не попали в него, и отрок переплыл на другой берег, передал воеводе Претичу последнюю волю киевлян: «Если не пойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам!»
Нелегко было Претичу решаться на битву, потому что печенегов было много больше, чем у него людей, но и бездействовать воевода не осмелился. «Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег, — после долгого раздумья сказал Претич своим мужам и пояснил: — Если не сделаем этого, то погубит нас князь Святослав!»
На следующее утро, близко к рассвету, когда туман пополз по воде, воины Претича сели в ладьи и громко затрубили во все трубы, а киевляне радостно закричали со стены, приветствуя своих избавителей. Печенегам показалось, что пришел князь Святослав, потому что в тумане они не могли сосчитать ладьи, а трубы ревели громко и устрашающе. Печенеги кинулись прочь от Киева. Княгиня Ольга и княжичи беспрепятственно прошли к ладьям. Претич уже собирался возвращаться на другой берег, но увидел печенежского князя, который подошел к ладьям без оружия, и задержался. Разговор между ними был кратким, но многозначительным.
— Кто пришел? — спросил печенег.
— Люди с той стороны Днепра.
— А ты не князь ли? — снова спросил печенег, введенный в заблуждение богатыми доспехами и величавой осанкой воеводы.
— Я муж его, пришел с передовой дружиной, а за мной идет войско с самим князем, бесчисленное их множество!
И тогда предложил печенег, чтобы избежать сечи с великой ратью князя Святослава: «Будь мне другом!» Они подали друг другу руки, и печенег велел принести Претичу саблю и стрелы, а тот, в свою очередь, дал ему кольчугу, щит и меч. Печенеги отошли от города, но недалеко. Нельзя было даже коня вывести напоить, потому что печенежские всадники ездили вдоль Лыбеди. Тогда-то и послали киевляне князю Святославу слова, полные горькой укоризны: «Не жаль тебе твоей отчины…»
Святослав понимал, что слова эти быстро разойдутся по всей Руси, и только немедленная громкая победа над печенегами заставит людей позабыть о них. Превыше всего для княжеской славы любовь к родной земле, которую надлежит защищать от врагов, и никакие подвиги в дальних странах не могут стать оправданием князю, отдавшему свою собственную землю на разорение!
Возмездие вероломным печенегам должно быть немедленным и неотвратимым! Мертвая тишина должна царить в печенежских степях, пока он воюет на Дунае!..
Печенеги обычно мало опасались нападения. Их хранили от врагов немеренные просторы степей и быстрота бега неутомимых, привыкших к дальним переходам степных коней. У печенегов не было городов, а становища из легких войлочных юрт могли в случае опасности рассеяться по степям, раствориться в балках и оврагах, в зарослях и камышах, окружавших озера. Но эта война не была похожа на прежние походы русских дружин в степи…
Конница князя Святослава шла облавой, загоняя печенежские кочевья к обрывистым берегам рек, а по воде спешили к условленным местам ладьи с пешими воинами. Печенеги метались в железном кольце русских дружин, но спасения не было: везде их встречали копья и мечи. Долго потом в колючей степной траве белели кости печенегов, и некому было насыпать над ними курганы, потому что оставшиеся в живых страшились даже близко подойти к полям поражений. Многочисленные табуны коней и стада, главное богатство и источник силы печенегов, медленно потекли к берегам Днепра. Вожди дальних орд посылали к князю Святославу гонцов с униженными просьбами о мире, клялись больше не нападать на русские земли. Казалось, война была окончена, но Святослав продолжал рыскать по степям, отыскивая недобитые печенежские кочевья. Он не хотел рисковать. Скоро возвращаться на Дунай, и только пустыня, усеянная костями коварных степняков, могла быть залогом безопасности столицы. Пустыня, безжизненная и устрашающая любого, кто дерзнул бы направить коня к Днепру…
В печенежских степях князь Святослав оставался до середины лета. Он возвратился в Киев, овеянный славой избавителя и победоносного полководца. Вечники, недавно укорявшие его в забвении родной земли, восторженно приветствовали своего князя.
Но в сердце Святослава не было удовлетворения. Победа над печенегами не радовала его; она воспринималась лишь как досадная помеха главному делу — походу на Византию. Тесными и какими-то душными показались Святославу гридницы киевского дворца, да и сам город, зажатый кольцом потемневших от времени и непогоды деревянных стен, стал как будто меньше и беднее. Может, именно поэтому Святослав решился высказать матери то сокровенное, что он держал в тайне даже от самых близких людей: