Глава 14. В погоне за надеждой: верой и наукой
«И сказал Он — возлюби ближнего своего»
— Из книги «Предание».
В объятиях безумия
Следующий день.
Я не могу больше терпеть, сама душа взывает — «иди и помоги ей». О’Брайенн носился, как сумасшедший с больными и Лишари, не находя времени на лекарство для неё. И в этот мрачный час явился я — освобождённый на скоротечные мгновения от военного долга, я решаю бросить все силы на спасение неримки. Так требует моя душа и я не могу поступить иначе. Вымолив день отдыха, я использую его, чтобы пуститься в путешествие и схватиться с ещё одними смертельными врагами — болезнью и смертью.
Операция «Баррикада» продолжится и без моего участия. Пока полководцы Велисария выстраивают совершенную оборону, опрокидывают неримлян и теряют воинов, я иду на другой фронт. Накачавшись зельями от апотекария, заделывающими меня подобием железа, мне не страшен ни один враг… либо мне просто всё равно.
На моём поясе покоится небольшая сумочка с набором для сбора образцов. По поручению О’Брайенна я должен собрать несколько… материалов с тел заражённых, чтобы он смог продолжить свои исследования над лекарством. А взамен этот апотекарий послал нескольких наёмников за ингредиентами для лекарства, так необходимого Лишари. Что ж, ради этого можно и покопаться в кишках заражённых. Кажется, что действие «успокоительных», которые мне прописал апотекарий не то что прошло… сама мысль, что я смогу помочь ей, вдохновляют меня.
Я помятую о том, что Велисарий может мне выписать далеко не самых приятных наказаний, если я задержусь… однако я всё понимаю, и осознаю тяжесть решения. Чем дальше углубляюсь в Золотой лес, тем больше меня волнуют заражённые, а не Велисарий, который засел в Златоброде и полностью погрузился в выработку плана обороны. Что ж, это отрадно, что он занят действительно важным делом, в отличие от Арантеаля, который ограничился парой приказов… мне порой кажется, что это Велисарий занят обороной, а не Великий магистр Святого ордена.
Оставив размышления, я прохожу в Золотой лес. Это место во истину изумительно — куда не кинь взгляд всюду возвышаются высокие деревья, чьи кроны украшены златом сухих листьев. Тут тихо, обстановка возвышенная и кажется, что среди таких деревьев просто обязан жить какой-нибудь утончённый и мудрый народ. Но нет… тут только в глубине леса бродят монстры, страх наводят живые мертвецы, и деревья, высокие и радующие око драгоценным златом, во время ветра напевают печальные песни одиночества и разорения.
Спустя полчаса ходьбы через это чудное место я подхожу к месту, о котором мне говорил апотекарий. В какой-то скале, верно прикрытое кустарниками цвета поздней осени, оказывается небольшая пещерка. Склоняясь над землёй, вижу, что трава притоптана, а ветви кустов надломаны.
— Сюда кто-то недавно входил, — тихо констатирую и обнажаю клинок.
Пройдя в пещеру, достаю небольшой сосуд и трясу его, заставляя светиться магическим светом, который разогнал тьму. Тут сыро и мне в лицо ударил противный запах отходов, как в Подгороде. Но собравшись и сглотнув, продолжаю путь.
Клинок слабо замерцал зачарованием холода, а свет разгоняет мрак, который ранее густой вуалью здесь лежал. Магией я не пользуюсь после случая в «Кочевнике»… слишком болезненные воспоминания, поэтому приходится надеяться, чтобы фонарь не потух.
Пройдя достаточно в пещеру ничего не могу приметить, кроме сырости и вони. Но стоп… что это? Я склоняюсь над землёй и вижу какой-то кусок ткани и здесь понеслось.
— Плоть! У него её нет! — раздались безумные крики и из тьмы ко мне прыгнула тварь с такой быстротой, что я даже не успел отреагировать.
Меня опрокинуло костлявое существо… вскоре я ощутил прохладный землистый пол пещеры, его пальцы тянуться до моих глаз, но пытаюсь перехватить жилистые руки, а страшная вонь от немытого тела, измазанного отходами жизнедеятельности исторгает режет глаза, которые стали заливаться слезами. Ко мне тянуться его жёлтые зубы, которые я замечаю в распахнутом рту, вокруг которого всё замарано застывшей крови, обдувая меня зловонием. А его глаза — два адских угля в которых огнём полыхает безумие.
— Зараза! Зараза! — кричу пытаясь нащупать меч, но не могу… чтобы не дать разодрать себе шею я подставляю руку под зубы этого безумца и зубы впились в стальные наручи, пытаясь их разгрызть. Освободив вторую руку и хватаюсь за голову сумасшедшего и резким движением пытаюсь его скинуть с себя, одновременно подтягивая себя.
Он, ослабевший от голода, в тряпье и грязный, не удержался и рухнул, а я быстро поднявшись достал огневицу и выстрелил. Всполох огня осветил пещеру, пуля вошла в грудь заражённому и поразила его сердце. Не зря перезарядил её по пути. На мгновение мне стало жаль безумца, но до тех пор, пока я не услышал вой из глубины пещеры.
— О, Господи, снова бой! — в досаде кричу, и с лязгом поднимаю меч, готовясь встретить обезумевших.
Я стою в небольшом проходе, где сзади вход, а впереди ещё дальше углубление, ведущее в логово заражённых. Мои руки немного трясутся, в ушах глухо колотится сердце от одних только воплей и криков безумцев. Но я укрепил свой дух мыслью, что моя победа над ними поможет не только Лишари, но и населению Эндерала. У тела хранится подарок, который защитит меня от Красного безумия.
— Хрустящего мяса! — раздаются вопли из мрака впереди. — Ещё хрустящего мяса! Пло-о-оть!
И тут показались они — с дикими лицами, безумные и в лохмотьях, тянущиеся ко мне пальцами с отращёнными ногтями. Первого, кто выбежал я встретил насколько возможно широким ударом в живот и пинком, второй попытался накинуться на меня, но его рваная одежда на защитила от колющего удара.
— Уйдите в мрак! — кричу я, оттесняя мечом нападающих и вздымая меч, чтобы опустить его на плечо заражённого.
Третий прорвался через двух убитых и тянется к моей шее, но скосыми рубящими ударами я лишаю его кистей рук и отталкиваю, напоследок загоняя меч в сердце. Четвёртый и пятый попытались протиснуться в один узкий проход и застряли там, что дало мне отличную возможность колющими ударами закончить их существование, но это ещё не конец.
— Плоть! — прорвался последний; это казался высокий мужик… видимо он был раньше упитанным, поэтому сейчас выглядит живее всех и такого я не ожидал; эта махина в два метра ростом снесла меня и схватила за шею, как котёнка.
Блистающее в глазах безумие внушает ужас, но дух мой будет крепче железа… чего не скажешь о шее, которую он пытается сломать. Я чувствую, как мои позвонки захрустели, и дышать стало намного тяжелее. Вот снова ощутил прохладу пещерного пола — эта тварь пытается меня прибить здесь. Пары секунд хватило ему, дабы настолько сильно сдавить мою шею, чтобы у меня в глазах появилась пульсирующая тьма. Придавленный я лихорадочно пытаюсь нащупать меч, но только понимаю, что он куда-то запропастился и меня объяла тревога. Я здесь умру, народ Эндерала лишится лекарства от Красного безумия… какой бесславный конец.
Но отчаянно тянусь к своим штанам, используя любую возможность, чтобы выжить. Опустив руку в карман и достаю подарок Лишари — кусочек сигила и острой стороной провожу по лицу сумасшедшего, заставляя его подчиниться боли и ослабить хватку. Поднявшись, я покачиваясь нашёл меч и когда этот боров на меня снова прыгнул вогнал оружие в него по самую рукоять.
Всё кончилось. У меня до сих пор сердце бьётся подобно барабанам войны, и даже глубоко вдохнуть не могу… вонь этого места заставит меня вернуть завтрак обратно. Пора выполнить задание, и я касаюсь небольшой сумочки и открываю её, видя, как под слабым светом лампы на поясе сверкнули лезвия ножей и несколько шприцов. Собравшись с духом и посмотрев на тела заражённых сдавленно говорю:
— Приступим.
Спустя несколько часов после сбора образцов я доковылял до порта, применив пару свитков телепортации, где и была назначена встреча с О’Брайенном. Порт Арка единственная интересная и красивая гавань на весь Эндерал. Он распложен в дне езды от города и для его охраны помню, что Велисарий отправил отдельный отряд. Справа и слева меня окружают аккуратные дома, среди которых снуют по пояс одетые батраки. Под ногами чувствую твёрдую плитку, впереди вижу пару кораблей, на которые загружают различные товары. Тут и там слышаться голоса торгующих, недовольные речи моряков и приказы их начальников, выдаваемые уже хриплым голосом.
Я подхожу к апотекарию, который стоит у самого края перед водой и уставился на далёкое море, на самый горизонт, где хмурое тяжёлое небо касается водной глади.
— О’Брайенн! — кричу, касаясь парня.
— Ух ты, напугал меня! — с дрогнувшим голосом повернулся парень ко мне… его лица я всё так же не могу видеть из-за капюшона. — Ты всё принёс?
— Да, — протянул небольшую сумочку из коричневой кожи. — Всё собрано.
— Отлично, — взял он сумку. — Наёмники собрали все ингредиенты, но остался ещё один. Он в одном месте, где ещё образец заражённого. Заберёшь? Это необходимо.
— О’Брайенн, — я повернулся к апотекарию, чья жёлтая одежда выделяется на фоне холодных стен, покрытых мраком. — Говори, что искать и где. У нас очень мало времени.
— Это не такой заражённый, как другие, — О’Брайенн взял в руки кусок пергамента и стал зачитывать. — Сильный и безумный. Судя по собранным данным он давно потерял рассудок, но сохраняет отчасти нужное здравомыслие. Все физические характеристики в три или четыре раза превосходят силу, скорость и ловкость крупного мужчины.
— Понял, — выдохнув, смиряюсь с тем, что придётся бороться против воплощения безумия и смерти. — Придётся подготовиться.
— Подожди, сейчас я тебе скажу, куда нужно идти.
Я внимательно выслушал его и отправился в дорогу. Слабость в моём теле нивелировалась новыми порциями зелий, на этот раз более безопасными, чтобы я не рухнул от бессилия на полпути. На этот раз мой путь лежал на север от Арка, где в последний раз видели необычного заражённого. Там же, в тех пещерах есть и особый редкий гриб, экстракт которого может нейтрализовать яд, а также повысить тонус тела и разогнать сердце с мозгом. Посмотрим, насколько это так.
Мне пришлось миновать сторожевую башню, чтобы пройти в нужный регион и начать искать его укрытия. Как рассказал О’Брайенн, эта сволочь намного ловчее и быстрее остальных заражённых, которых они видели раньше. Если остальные больные теряют самообладание, могут терять концентрацию и часть навыков, то этот довольно… социален. Апотекарии хотели бы получить его живьём и пару раз они пытались это делать, но после долгого разговора он всех посланцев превращал в удобрение.
Перед операцией я зашёл к Гаспару, пока он заглянул в город, чтобы забрать несколько вещей у него для этой вылазки. Мы даже не поздоровались — он полностью ушёл в работу, проводя всё время над новой разработкой. Я не стал его беспокоить, только взял нужное и отправился в путь.
Я осмотрелся — всюду зелень, справа от меня высятся горы. Тут кажется не так плохо, как у Арка, намного спокойнее и приятнее и даже пахнет свежестью, а не кровью и порохом. Проходя в сторону скал я натыкаюсь на какое-то неприметное укрытие — опять пещера и уже готовлюсь зажечь лампу, как мне на бок ложится рука.
Я обернулся и увидел перед собой странного человека, при этом опрятно одетого — на нём дорогие ботинки, рубаха с камзолом, расшитым серебром и штанами из оленьей кожи, а на голове шляпа-цилиндр со вставленным сломанным вороньим пером.
— Вы ко мне? — спросило низким хриплым голосом существо, немного облысевшее с иссушёнными чертами лица, а в глазах его я увидел два пылающих инфернальным пламенем угля.
У меня мурашки пробежали по спине, когда увидел это. Я думал сейчас оно набросится на меня, но нет… по виду это мужчина и он улыбчиво ожидает от меня ответа.
— А вы… хозяин этой пещеры? — растерялся я.
— Да-да-да! — обрадовался мужчина. — Пройдёмте, я вас чаем угощу. Выпьем, попьём, напьёмся.
— Хорошо, очень хорошо.
Мне ничего не остаётся, как согласиться и пройти за ним. У входа в пещеру я заметил, что тут крайне хрупкое положение камней и сильное потрясение может заставить их обрушиться. Пока мужчина идёт вперёд незаметно положил один из пороховых зарядов у основания входа и продолжил двигаться.
Мы прошли вглубь пещеры и тут оказалось довольно уютно, что меня сильно поразило. Посредине «комнаты» стоят два затёртых кресла и небольшой квадратный столик, справа от меня большой стол и несколько кухонных сервантов с ящиками, в которых хранятся продукты и посуда. А слева я взираю на картину, прибитую гвоздями. Всё помещение тускло освещается факелами и несколькими лампами.
— Откуда у вас столько мебели? — удивлённо спрашиваю я.
— Я притащил из поселений, которые побросали людишки. Да-да, именно оттуда. Оттуда, — существо неестественно длинными пальцами, увенчанными когтями, показало мне на кресло, пока хлопотало на «кухне» и заботливо заговорило. — Ты пока располагайся, а я чаёк заварю.
Подавив всякое удивление и страх, я решил полностью сконцентрироваться на задании. Грибов тут не вижу — только укреплённую дверь в конце пещеры. Интересно, что там за ней?
— Вот и готов, — заражённый поставил две посудины, и увидел, как в белой кружке плещется что-то мутное и кажется, что там всплыл кроличий глаз. От одного вида этой бурды мне стало плохо, но взяв всю свою волю в кулак я собрался, а существо всё продолжает, указав окровавленными пальцами на месиво. — Ты, пей.
— Спасибо, — вежливо отвечаю я, чувствуя трясучку в пальцах. — Я уже пил.
— Ха-хах, — обдало меня существо безумным хохотом, повернувшись в сторону и словно с кем-то говоря. — Ты слышала, Алиса, он уже пил.
«Безумец в шляпе», — подумал я, всматриваясь в больное свечение очей этого существа.
— Ответь мне на вопросы! — неожиданно закричало порождение болезни. — Только честно, а то я тебя убью и скормлю волкам, а из костей твоих сделаю свирель. Я, мы, нет — я. В общем, умею распознать ваши лживые словечки.
— Хорошо, — моя рука осторожно легла на рукоять «громыхателя», но понимаю, что если заражённый слишком быстрый, то вряд ли удастся мне от него отбиться.
— Ко мне уже приходили и говорили. Но они врали мне, и мы с ними сыграли в охотника и жертву, а потом в краски. Картина… красный из крови… пальцами как кистями рисовали!
«Вот это уродец…,» — гневно подумал я, пытаюсь сдержать волну омерзения, напавшую на меня. С силой собравшись мои уста открываются:
— Спрашивай, — аккуратно требую я, чтобы не спровоцировать это существо на нападение.
— Зачем ты приволок сюда своё тельце? Скажи мне, нам с Алисой, нет мне. В общем, говори!
Напряжение во мне выросло. Я слышу, как колотится моё сердце, чувствую пульс в пальцах, но беру себя в руки и убираю ладонь от оружия, став вертеть в руках небольшой гвоздик, лежавший на столе.
— Меня послал сюда Святой орден, — честно стал отвечать я. — Он хочет получить образец твоей крови. А так же мне нужен теневой гриб. Говорят, он растёт в этих местах.
— Оу, а зачем ему моя кровушка? И зачем тебе гриб?
— Святой орден ищет лекарство от Красного безумия, и твоя кровь поможет ему его разработать. А гриб. Чтобы спасти одну хорошую чародейку.
— Ты врёшь! — я даже не заметил, как заражённый оказался рядом со мной и приложил свои когти к моей шее; он только сидел предо мной и улыбался, а теперь чувствую, как сзади к моей кожи приложен острый коготь, и я даже не замечу, как он рассечёт мою шею.
— Не вру, — честно и приглушенно ответил я.
— Верю, — тварь успокоилась и села на место, улыбаясь как ни в чём не бывало и взирая на меня пламенным взором больных очей.
— А что за чародейка? Спасти от чего? Оборотни? Чума? Депрессия? А нет, дай угадаю — от чахотки?
— Нет. Она была смертельно ранена, — тихо поясняю я, продолжая вертеть гвоздь в руках, чувствуя, что он всё ещё острый. — И отравлена.
— Она дорога тебе? — раздался будоражащий вопрос
— Да, — с усиливающимся волнением я отвечаю.
— Ты влюблён в её? — энтузиазмом спрашивает безумец, и широкой улыбкой.
— Да что ты спрашиваешь, демон? — усмехнулся я, смотря на то, как он облизывает свои когти и понимая, что я круто попал; мне ничего не остаётся как правдиво и дрожащим голосом ответить. — Да, влюблён.
— Ох, кто тут перед нами! — подскочив словно игривый ребёнок, «обрадовался» сумасшедший. — Герой, спаситель человечества и кавалер! Но скажи, что ты предпочтёшь — жизнь любимой или человечество?
— Что ты имеешь в виду? — смутился я.
— Сначала ответь на мою загадку. Мы с Алисой не выпустим тебя, пока не ответишь, — взбудоражено твердит монстр.
«Кто эта… Алиса?» — спрашиваю я себя. — «Неужто этот безумец придумал себе подружку?».
— А у меня есть выбор?
— Нет, — безумец поднялся и обратился ко мне. — Всего одна загадка и мы продолжим. Ты же откажешь нам… нет, просто не можешь. А теперь скажи, что это за существо — носит броню, но её нет, ходит на двух ногах, но бегает на четырёх, не курица, не ящерица, но откладывает яйца, не собака, но грызёт кости? Отвечай!
Я задумался. «Откладывает яйца… на двух ногах… может его завалить?», — я стал обдумывать самый отчаянный план действий, но только что вспомнил, что зачарование иглы на огонь, поджигающей порох, иссякло и «громыхатель» это просто красивое оружие. Как я мог забыть? Придётся думать, но ответ я нахожу в последних словах загадки и с энтузиазмом ответил:
— Костегрыз.
— Правильно! Я хотел бы у тебя спросить, чем похожи ворон и письменный стол, но не стану… это моя и только моя загадка. Плетись за мной, — сказал безумец и это же продолжил песней. — Плетись со мной, пле-е-етись за мной.
Я встаю и иду за ним. Безумец подводит меня к той самой двери дёргая головой вправо-влево говорит:
— Вот тебе моё обещание, клятва верная и предложение щедрейшей души — я дам тебе либо крови своей, либо гриба, который за этой дверью. Аха-хах-ха! Крови или гриба! Что ты выберешь, герой!? Хах-хах! Любовь или долг?
Я опешил от такого «щедрого» предложения. Что же выбрать… сотни и тысячи жизней или одну-единственную, с которой я успел сдружиться за столь короткое время. Чувствуя сзади холодное дыхание безумца, мне понятно, что любая попытка его атаковать будет бесполезной — он быстрее вгонит в меня свои когти. Да и что-то подсказывает мне, что оно не выпустит меня отсюда. Короткий взгляд на запястья позволяет мне увидеть блеск стали. И только гвоздь у меня в руках подсказывает единственное решение. Многие или одна…я решаюсь.
— Выбираю… открывай.
— Хорошо, — существо отворило дверь и увидел, что предо мной сплошная темнота, которая веет сырой прохладой… и страхом.
Во тьму с головой опускаюсь за грибом, вспоминая ужас испытания, но слегка отгоняю его приёмом. Этот лишенец даже лампы мне не дал, и проваливаюсь во власть темноты. Всего сковало от того, что я не вижу света, но если бы не магия Лишари, было бы ещё хуже, что блуждаю в полной темноте. Мне кажется, что снова как в испытании она начинает давить на меня. По коже заиграли иглы, такое чувство, что мышцы перетянули цепи, а дыхание… такое ощущение, что сейчас задохнусь. Сердце стало биться бешеной птицей и мне кажется, что сейчас оно вырвется из груди. Паника накрыла меня с головой, но я продолжаю трясущимися руками методично водить по скале и под ногами, но всё тщетно.
Что-то мягкое нащупала моя рука и со всех сил я потянул это на себя. Выдернув, резким движением отбросил себя в свет, сжав в руках растение подобно трофею. Мои пальцы держат серый гриб, немного влажный, на шляпке которого чёрная крестовина… всё как описывал О’Брайенн. Немедленно убрал гриб в сумку, атакуемый чувством вины — ведь я не выбрал человечество, что мне попытался привить и этот безумец, пляшущий в ладони:
— Выбрал любовь! Выбрал любовь! А людишки — бедные жёны и их изменщики-мужья, несчастные детишки будут исходить с ума и умирать.
Как бы мне хочется загнивать в чёрное сердце этой твари меч, но я не могу. Оно слишком быстрое и ловкое, но всё же решаюсь выполнить задуманное. Тревога третьей волной охватывает меня, только на этот раз она пришла с лёгким давлением в голове, но меня это не остановит.
— У меня для тебя подарок, — я цепляюсь за пояс и достаю небольшой круглый предмет — бумага с фитилём и касаюсь им огня от лампы, протягивая его монстру, одновременно отворачиваясь и закрывая глаза.
На этот раз реакция существа оказалась недостаточна… я понимал, что оно не возьмёт бомбу, поэтому подставил её прямо под лицо заражённого, когда фитиль практически догорел. Раздался хлопок.
Мою левую руку объяла боль, когда взорвался пакет с ослепляющим веществом, но я стерпел, сжав зубы. Через писк услышал, как орёт и верещит заражённый, а его ладони приставлены к глазам, и он беспорядочно носится по комнате.
Мысленно поблагодарив Гаспара за это изобретение, схватив гвоздь я вонзаю его в ладонь твари, которая закрыла глаз, попадая прямо в вену. Густая и тёмная жидкость алого цвета щедро залила металл вместе с моей одеждой, я только и успел подставить руки и ладони, вместе с платком, чтобы их щедро залила кровь существа… использовать бутылёк из сумки не успеваю.
Я стоял всего пару секунд, а потом дал дёру, что было сил, прихватив с собой факел. Мои ноги болели от усталости, левая рука возныла, но я несусь, что есть сил и на выходе из пещеры касаюсь ткани с зарядом. Взрывной волной меня отбрасывает вперёд, в траву, где я перевернулся и увидел, как с хрустящим шумом падающих камней, пещера «закрылась», а вместо входа только куча осколков скалы. Боль разлилась по всему телу, выдавливая искры из глаз, руки и ноги еле двигаются, а левая верхняя конечность теперь не только слабая, но и обгоревшая, но смог, с свободной улыбкой выдохнуть и сказать:
— Неужто это кончилось.
К середине ночи я сумел добраться до Храма солнца на своих двоих по причине того, что у меня закончились свитки. Если раньше хранители и стража Арка смотрели на меня и храмовников, как на предателей, то теперь я замечаю в их глазах почёт и уважение.
— Мессир, — один из хранителей в Храме в почтительном приложил руку к сердцу, когда увидел меня.
Я, грязный и вонючий, усталый и ломающийся от боли и тяжести доспеха только кивнул ему и продолжил брести по белой плитке Храма. Ища утомленными глазами, я нахожу О’Брайенна, который выходит ко мне на встречу.
— Фриджидиэн, ты нашёл его? Собрал образец? — апотекарий меня осмотрел и чуть ужаснулся. — Что с тобой случилось?
В ответ я безмолвно протягиваю платок и гвоздь на нём, но апотекарий не понимающе смотрит на меня и складывается впечатление, что он молчаливо требует объяснение.
— Это его кровь, — я ложу это в руку апотекария и одновременно срываю сумку со своего пояса и вкладываю в руки О’Брайенна. — А это для… Лишари.
— Хорошо, — тихим голосом произнёс парень. — А как… заражённый?
— Когда закончите… найдёте. Он всё ещё у себя. Пригласит вас на чай.
— Хорошо, — апотекарий только развернулся, чтобы уйти как остановился и заговорил со мной. — И ещё одно. Велисарий тебя искал. Он хочет с тобой встретиться в квартале чужеземцев. Да… тебе Арантеаль разрешил посетить лазарет.
— Хорошо, — моё черномазое лицо расписала натужная улыбка.
— Только помойся и смени одежду. Такого грязного я тебя туда не пущу.
Прикосновение к Небу
Её кожа стала жутко-бурого, землистого цвета, покрывшись целой вереницей бардово-красных «цветков». Пятна, похожие на символ красивого растения стали провозвестником скорой смерти, мучительной гибели, которой она, впрочем, не почувствует. У губ собралась пугающая синева, щёки впали, на ладонь ещё сильнее проступили костяшки… её тело, укрытое сорочкой оно показывает насколько слаба плоть. Мужчина в серой жёлтой свободной мантии откидывает с неё одежду, показывая насколько сильна болезнь и человеческая жестокость. Коварный яд заставил организм чахнуть — на груди проступили зловещим кольцеватым узором рёбра, внизу, на животе где зияет рана, тонкой струёй течёт кровь и собирается корка сверкающего гноя, с чернотой около раны. Моя рука хочет прикоснуться к её похолодевшей ладони, но звучит запрет от смотрящего за лазаретом, и я оттягиваю ладонь.
— Чт-что с ней, О’Брайенн? — держа себя на ногах из последних сил, спрашиваю я.
— Она… умирает, — ответил апотекарий. — Яд, он… поразил слишком много живых тканей. Сутки назад… начал энтропия. Я не знаю, как её остановить. Она поражает организм слишком быстро.
— А м-магия, — осторожно я стал молвить.
— Три мастера школы магии света пытались её исцелить, но… яд, заражение, они упорно сопротивляются. Тот, кто делал отраву, вложил в неё мощное заклятье разложения. По-видимому, это был могущественный маг-энтропист, — О’Брайенн показал на место живота, где меч отправил её в небытие и ткнул прямо в кожу, слезающую чёрными тонким слоем, подобно бумаге. — Видишь, здесь сильнее всего поражение, — палец переметнулся на шею и у паха, где крупным вычурно-синими полосами проступили артерии. — Тут воспаление, и здесь, — апотекарий переместил указательный палец на ладони, приподнял их и меланхолично сказал. — Конечности уже стали остывать сильнее прежнего, сюда приток крови практически не поступает.
— Да, вижу, — ком подкатил к моему горлу, дыхание перехватило настолько сильно, что… я теряю способность говорить; помимо дурноты плоти, адского головокружения, готового меня повалить на пол, меня терзает ещё иная боль, на душе.
Что-то у сердца, берущее исток в мире духа, мысли и чувств, терновым венцом сжимает мне грудь. Опустив голову, я вижу, что до белизны костяшек сжал стенку кровати. Приподняв, моё дыхание опять перехватывает.
— Тебе плохо? Может тебе воды?
— Сделай, что-нибудь, — уже не кричу как раньше, а молитвенно прошу. — Для неё.
— Те образцы, которые ты принёс мне. На их обработку уйдёт время, — О’Брайенн положил мне руку на плечо. — Прости, я бы хотел её спасти, но… возможности.
— А ей сколько осталось? — спрашиваю я, но натыкаюсь на стену молчания, что прорывает мой гнев, — О’Брайенн, не молчи!
— Сорок восемь часов. Плюс минус пять. — Апотекарий смолк, сложил руки на груди и тут же выдал фразу, зацепившую во мне гнев. — Зачем она тебе такая? Нашёл бы себе новую даму.
— О’Брайенн, заткнись, если тебе зубы дороги.
В тёмной серокаменной комнате лазарета пронеслось моё тяжкое воздыхание. Операция «баррикада» нам не подарила утвердительного преимущества — враг сковал наши силы, корабли пришлось разоружить и пушки переместить в Арк, а многотысячные потери восполнять выходцами из Подгорода. Пищи на передовых рубежах не хватает еды, противник перезает пути поставки и грабит караваны. Наше положение — тяжёлое. А теперь ещё и Лишари… что может быть хуже? Гибель страны, растянутая на недели или же смерть человека, который дорог в скором времени?
Я пришёл сюда за надеждой, пришёл для новым лучом света в жизни, но получил ещё одну порцию разочарования. Горького, как водка и едкого, как кислота. Что же это такое!? Почему всё именно так? Почему всё в одно время!? В один момент!? Кто мне поможет!?
От наплыва эмоций, меня пошатнуло. Сделав пару шагов назад, я не заметил, ни пылающего камина, ни слабого лунного света из окна… пол будто ватным стал и ноги в нём проваливаются.
— Фриджидидэн, — протянул руку апотекарий и не дал мне упасть, схватив за шиворот. — Тебе нужен отдых. Иди и проспись. Или напейся. Всё что угодно, но не здесь. И… тебе завтра тебе понадобятся все силы.
— Что это? — протянув слова, словно пьяный я говорю.
— Велисарий, — О’Брайенн вынул из кармана сложенную в четверо бумагу. — Это его приказ. Он знал, что ты можешь появиться у меня, поэтому приказывает тебе принять командование центурией Единой армии и возглавить наступление на….
— Да… да… да пошёл он, — отмахнулся я, не веря сказанному.
Мои ноги понесли меня как можно дальше из апатекариона. Я не могу видеть такую Лишари, не могу больше слышать о приказах Велисария. Важности мира сего потеряли для меня существенность, моя душа внимает только бездонной ледяной пустоте.
Она… умирает. Какая тварь её решила убить? Юслан? Неримский шпион? Просто недоброжелатель или отвергнутый воздыхатель? Почему Аксандер ничего не делает!? Почему он не перевернёт весь Арк верх дном!? Будь проклят он за бездействие! Будь проклят Юслан!
— Будьте все прокляты! — крикнул я на крыльце хроникума, но прохладный ветер быстро меня привел в чувство и осушил солёную влагу на глазах.
Осмотревшись, я не нахожу никакого. Только холодные звёзды над головой бесстрастно взирают над моим горем. Мне ничего не остаётся, как обратиться к единственной возможности, единственному спасению. Собравшись с силами, я тяну обессиленное днями войны тело в сторону, куда тянет обескровленная горем душа.
Минуя массивные ворота, второпях шагая по крутому спуску и проходя через Квартал знати, я привожу себя, туда, где должна коваться сила и доблесть Святого ордена… но вместо неё только память о прежнем могуществе, в виде исполинских толстых и монументальных бастионов. Воинов в Квартале Стражи практически не сыщешь, только молодые юнцы у высоченных казарм под надзором сержантов отрабатывают удары в ночном бою и несут караул. Но мне не это сейчас важно… в моём взгляде пылает огнём надежды лишь невзрачное строение, ютящееся к стене, пеленаемое пышными ветвями берёз и утопающее в приливе изумрудной зелени.
Позади меня маленькими беломраморными и каменными плитами выросло кладбище, по бокам всё укрывает трава. С робостью, и гложимый сомнениями я всё же толкаю дверь, и та со скрипом отворяется. Я сделал, наверное, первый шаг за долгие годы в церковь… только сейчас я захожу уже не в Храм Мальфаса, а в Церковь Единого, переименованную и вновь освящённую по благословению Первосвященника.
Шаг вперёд, и я попал в комнату, где всё залито томным, приглушённым светом. В гранитово-плиточном полу вычищенным до зеркального блеска отражаются точки огня, подобные звёздам. В небольшом зале у стен тепло струится от подсвечников, где натыкано по пять и шесть восковых палочек, поедаемых мерным пламенем. Я иду дальше, и мрак храма окутывает меня, но он не пугает, не страшит, скорее подчёркивает мистичность и таинственность этого места. На стенах, среди недавно нарисованных картин из Предания насыщенно-чёрным сияют фразы из книги книг, органично окутывая большие витражные окна. Мерно ступая по полу и отбивая стук каблуком сапога, я встал посредине храма и смотрю дальше, где за ступенчатым возвышением, образующим второй ярус, стоит алтарь. Красивый, украшенный резными письменами на посеребрённых тисовых стенках, величественный и внушительный, он символом чаши вселяет покой и уверенность. А за ним. за алтарём, у ворот в скрытую часть храма царственно мостится статуя ангела. Моя самогорызня о Лишари странным образом отошла на второй план, при виде этого существа, я вспомнил необычайный прилив светлого духа, когда бился в храме пирийцев с той Женщиной. Это ведь был ангел, он мне помог.
Здесь всё изменилось, как начал проповедовать Исаил. Старое убранство вынесено напрочь, теперь тут балом правит праздник новой веры, на которую Арантеаль даже не обращает внимания. Я сделал пару шагов к алтарю, и всей грудью, насколько это возможно, вдохнул клубящийся потоками густого дыма аромат ладана и приятно ощутил накрывший меня покой. Тлеющий ладан на двух золотых кадильницах медленно восходит под своды храма.
Ангел смотрел на меня… казалось, что камень ожил и его глаза, столь живые и проникновенные. Как же мне хочется помочь того, кто помог мне там, в мёртвом капище. Ноги сами ломились, тело тянуло, и я подчинился захлестнувшему порыву души и приклонился. Я рухнул на колени, и голова моя повисла на груди.
— Ты мне помоги мольбой перед Тем, Кто сильнее, Кто глава твой, — залепетал я, по щёкам обожгли две струи слёз. — Попроси Того, Кто твой Царь, чтобы он исцелил её. Попроси о Лишари, прошу тебя. Я же слишком гадок, слишком черен, чтобы просить Его. Ты же снисходил до меня. Помоги мне.
Пока я молитвенно сокрушался из тени вышла фигура, которую я, впрочем, быстро заметил и признал. Я узнаю его, этот тот, кто раньше был главой всей религиозной жизни Эндерала:
— Мессир Первосвященник Мэльсхедек, — я встал и поклонился перед внушительной фигурой мужчины, который ещё не снял церемониальное одеяние — на торс тяжёлой тканью лёг хитон, поверх которого рифлёный панцирь, с прикреплёнными печатями; ноги стягивают высокие сапоги и штаны, а руки покрыты чёрными перчатками, — вы поздно служите здесь.
— Сын мой, время не важно, когда на предстоит службу сослужить великую, — Мэльсхедек тяжело прошагал и встал напротив алтаря, отдав лёгкий поклон. — Я же вижу, что тебе сюда привела нужда.
— Да, я бы хотел встретиться с Исаилом. Он мой друг, и в последнее время проповедует здесь.
— А, Фриджидиэн, — твёрдо предположил Первосвященник, поглаживая прикреплённую книжку на поясе. — Исаил много о вас рассказывал. Говорил, что вы очень мужественный и светлый человек.
— Благодарю, — я сделал шаг назад, оставляя солидную фигуру Мэльсхедека, ощутив, словно я вышел из-под тени скалы.
Фигура Первосвященника столь загадочно, как и мистерии, которые он раньше исполнял. Его мыслью управлялись все храмы Эндерала, его канонами закреплялись моральные нормы жизни, он заседал при Грандмастере и общался с ним, направляя его волю на правильные деяния.
— Как удивительно, — я вновь насладился красотами храма. — История первосвященничества настолько сильно связана с Семерыми, что всё это…, - моя рука показала на алтарь, ангела и росписи. — Я словно во сне.
— Служение моего сана длиться очень давно. Ты знаешь официальную версию?
Когда Первые вассалы приплыли на этот континент, из их среды явился некий Шартру, который настолько сильно уверовал в Семерых, что проник к их учению всем сердцем, всей душой, что глаголом мог обжигать сердца людей. О нём ничего не сообщают книги «Путь» — главного писания Эндеральского культа, но его персоной обильно заполнены свитки историй, окутывающих историю моей родины.
— Да, всё началось с Шартру, который крепко верил в Рождённых светом, что стал их главным священником в Эндерале.
— С самого начала, всё было иначе, — Мэльсхедек снял толстую книгу с пояса и раскрыл недалеко от начала, став глубоким голосом зачитывать. — Во времена же тёмные, когда народ шёл на народ, не было тех, кто мог бы нести служение истинное среди горсти верных. И перед тем, как пала десница Его на семерых, выбрал Он из среды людатого, на кого возложил великое священничество, чтобы служениями и жертвами он окормлял народ духовной благодатью. И служил он Единому, и воздавал жертву, и было дано ему нарекание — «Первосвященник», за достоинство среди других священников, избранников для службы Господней, — Первосвященник захлопнул книгу. — Рассказы Бытия, глава пятая, стих тринадцатый. Есть ещё подробная история в Истории Бытия, но короче будет так.
— Это из Предания?
— Да, из Предания. А потом, этот «Первосвященник» вёл народ верный до Звездопада, ограждая его от зла, противостоя Асатароновым догмам о поклонении себе, как богу.
— Предание. Я всегда забываю, сколько там книг…
— Рассказы Бытия повествуют о рождении мира, о первых шагах народов, и как появился царь Азатарон, которому Он дал возможность править, но тот пал. Описывает она как народ для несения истины был избран и как он жил. Книга Пророков же описывает как сбивался род верный и множество пророков, посылаемых Им, наставляли его и возвращали на путь истинный. Почти четыре тысячи лет посылались последователи Его, возглашающие об ошибках народа и возвращении его на путь верный, — поучительно ответил Мэльсхедек.
— Я помню строки оттуда, — вспомнил я чтение Предания в холодных комнатах пирийского убежища.
— Род верного народа никогда не прекращался, — грозно молвил Первосвященник. — Шартру изначально был верен Единому, но отступился, поклонившись твари, выставившей себя богами, а не Творцу. С тех же пор начинается Книга Верных, где описывается долгая история горсти людей, выживающих в изгнании, нищете, но верных Ему.
— И ты хочешь сказать, что тот, кто поклонялся Единому в том пирийском храме был из них?
— Да, тот, кому явилось ведение, был тайно верен Единому. Последний, кого мать наставила в истинной вере.
Интересно, насколько могут меняться люди — тот, кто раньше был светильником веры в Рождённых светом, поднялся на ступень служения невообразимо выше, оставив преклонение твари, сменив его на поклон Творцу. Я внимательно посматриваю на Мэльсхедека, на его голубую ризу поверх хитона и нагрудник с печатями и вижу перед собой не сломленного человека, в лихорадке ищущего нового смысла жизни, а просвещённого и чувствующего истину в новом пути. Я вижу человека, который прикоснулся к чему-то большему, чем просто мудрость.
— Как народ отнёсся к смене веры? — сменяю я тему.
— Добрые люди и аэтерна внимают слову новому, живому, — светлое лицо Первосвященника помрачнело. — Но честно признаться, не каждый готов отказаться от старых верований. Святой орден всё ещё поддерживает религию Рождённых светом.
— Как отнеслись власти к новой вере? Мы ведь…, - голос дрогнул от осознания странности происходящего, — утверждаем, что Рождённые светом лишены божественности. Утверждаем, что есть только один Бог, а не семь и Он непознаваем, в отличие от тех.
— Святому ордену нет дела до нас, что странно. Меня даже не извергли из сана Первосвященника, а Арантеаль сказал — «можете делать, что угодно, только удержите народ в узде покоя, не покушайтесь на нашу власть и не мешайте строить светоч. Иначе сомнём».
— Вы ещё не сказали, что Рождённые светом пали в бою с неведомым существом? — мой взгляд коснулся окна, в котором отразился красно-синей россыпью лунный свет. — Бунта не было?
— Пока нет. Народ не готов принять полную истину. Сначала, словом и делом мы убедим людей и аэтерна в том, что их боги не боги, и что сейчас нужно направить все силы против неримлян.
— И как же «Не убей», в заповедях, данных одному из великих пророков древности… до прихода Рождённых светом, если верить Преданию? — задал я вопрос, размышлявший на эту тему, прочитавший ещё в первый раз некоторые строки книги.
— Да, Господь призывает нас не убивать, но Он же сказал в Книге Дистиции — «когда колесницы вражьи в количестве огромных, когда воины врага строятся супротив тебя, то не бойся, ибо Господин царств идёт вместе с тобой, чтобы сразиться за народ твой», — Первосвященник глубоко вздохнул и посмотрел на меня проникновенно. — Когда враг угрожает тебе лично, можешь и стерпеть. Но когда смерть угрожает твоим близким, возьми оружие и иди на бой.
Я умолк. С Первосвященником я бы ещё поговорил о многом, но вот меня привела меня сюда не мания философских размышлений, а нужда, которая напомнила о себе резким приливом меланхолии и тревоги. Мэльсхедек видимо заметил, что я изменился в лице и озвучил это тяжёлым басовитым голосом:
— Тебя что-то тревожит…
— Фриджидиэн! — крик пронёсся у меня за спиной, и я увидел, как из распахнутых ворот закрытой части храма навстречу несётся кучерявый парень в чёрной рясе, раскинувший руки.
— Исаил! — признал я друга и кинулся к нему в объятия.
Приобнявшись, я отпустил его.
— Фриджидиэн, что в столь поздний час привело тебя сюда?
— Исаил, мне нужна твоя помощь. Точнее даже… не совсем твоя. Как бы тебе объяснить… ты можешь помолиться о Лишари? — наконец-то смог сказать я. — Она умирает, Исаил. Мы должны помочь. Ты только взмолись и ей лучше станет.
— Я понимаю, что ты хочешь, — стал искать отговорки мой друг. — Но оно так работает. Вера — это не магия, чьи потоки мы подчиняем, а помощь Его невозможно поймать.
— Но… Исаил…, - я весь продрогнул от возможного исхода. — Она же… умирает. Даже лучшие апотекарии не способны помочь ей.
— Есть ещё причины, — железно молвит Мэльсхедек. — И не самые маленькие.
— Какие?
— Ты знаешь, каков мир по Преданию? — неожиданно спросил Исаил, и с блеском страха и вдохновения в очах продолжил. — Это самая великая история, когда-либо рассказанная, в которой есть сюжет о великом предательстве. Ты его знаешь.
— Тель-Ильм…
— Не произноси его скверного имени, — неприязненно пресёк Мэльсхедек. — Суть в том, что народ смертный проклял себя тысячелетиями поклонений мерзким идолищам, погрязая в ереси и безумии и дошёл до того, что власть их принял над собой. Мы находимся в городе, где всё завалено истуканами. И власть инфернальных держателей безумия велика.
— Не трудно начать молиться, — подхватил Исаил. — Куда труднее одолеть искушения в её время. Учитывая, что мир медленно начинает тлеть, искушения… могут принять материальную форму.
— Ты хочешь сказать
— Вполне возможно, — Исаил перестал говорить, сосредоточенно о чём-то думая; простояв с полминуты в полно. — Я общался с тем «пророком». Он говорил, что некие «высшие» есть создания духа. Они хотят убить всё живое, утверждая, что люди сами куют меч своей погибели. Они скорее всего не то, чтобы питаются душами по очищению, а смакуют момент смерти цивилизации, приводя в активное действие ещё одну подобную тварь. И их сильно привлекает горе смертных.
— И? А как…
— Вас это касается тем, — понял мой вопрос Первосвященник, — что те духи могут удивиться — а как же пропал источник их сладкого питания. И при этом, посредством иного мира. И могут… навестить нас, — Мэльсхедек остановился, он понял, что сердце моё не просто болит, его разрывает и положил тяжёлую руку на плечо, тихо твердя. — Сын мой, глупо говорить — «я не боюсь встретиться с преисподнией», но если Исаил скажет, то мы… обратимся к Небу.
— Исаил, — мой голос охватила ещё большая дрожь; я просто не знаю, что ещё говорить и трепетно хватаюсь за единственную надежду, — прошу тебя. Прошу, давай помолимся.
Я уставился в глаза моего друга, который молча оценивающе смотрит на меня. Я знаю, что в моих глазах он видит мольбу, а я в нём созерцаю напряжённое противоборство. Он понимает, куда мы можем сунуться, и какие твари зла поднебесного могут явиться на зов к Небу.
— Ты готов ради неё потревожить тонкий мир зла ми пожертвовать своим покоем? — твёрдо спрашивает меня Исаил.
— Да, — звучит мой твёрдый ответ.
— Ты ради неё готов окунуться в безумие и пожертвовать здравием?
— Да.
— Ты ради неё готов своё здравомыслие принести в жертву?
— Да, — вспоминая о том, что стало с Константином в том проклятом храме при встрече с инфернальным духом, отвечаю я.
Исаил лишь кратко кивнул, в его глазах теперь же я увидел решимость, которую он увидел и во мне. Он обернулся и зазвучал его голос звонкий:
— Мэльсхедек, готовь кадило и жертву.
Прошло не менее десяти минут, как всё было готово для службы и Мэльсхедек с Исаилом, облачённые в хитоны цвета золота и серебра готовы сослужить службу добрую. Вещи глубоких символов — жертвенная хлебная лепёшка с килейскими травами справа на алтаре, массивная бронзовая чаша с водой слева, жаровня с тихо горящим огнём посредине. Исаил встал у чаши с водой, перебирая цепи кадильницы, а у хлеба Первосвященник. Я смотрю за приготовленным — лепёшка настолько дорога из-за трав, что не каждый торговец или мелкий аристократ будет на неё готов раскошелится, вода кристальная и чистая, как горный хрусталь.
Исаил кивнул Мэльсхедеку, и они начали служение. Первосвященник серебряным ножом рассёк плоть хлеба, став его нарезать на части. Исаил в это время погрузил уголь, и ладан в кадило, разжигая благовоние, вскоре часть алтаря скрылась за клубами дыма.
— Тебе, Единый, возносим молитвы наши, — вознеся чашу с благовониями начал Исаил. — Тебе и никому больше, ибо нет Бога кроме тебя.
— Тебе жертвы наши, жертвы в искупление за грех приносим, — Мэльсхедек положил правую ладонь на разрезанный хлеб. — Ибо нет больше Того, Кто смог бы очистить души наши от тяжести болезни смерти. Нет Того, к Кому мы можем обратиться за исцелением, — Мэльсхедек взял хлеб и рассыпал его по жаровни, сию секунду к потолку храма вознеслись струйки дыма, уподобившись благим молитвам верных, возданных во хвалу. — Жертву, установленную Тобой для искупления греха и сказанную первым пророкам ещё до времён Звездопада мы приносим Тебе.
Эта лепёшка символизирует жертву, готовность отдать то немногое, но дорогое нашему сердцу и тленной плоти ради нечто большего, ради пребывания с Тем, Кто больше всего, ради единения с полнотой бытия. Но я чувствую, что за ней есть что-то иное, ведь хлеб не более чес символ, материальное выражение истины. Я понимаю, что Ему жертвы не нужны, ибо как можно что-то отдать, если всё — Его? Древнему народу, горстке тех, кто готов был вместить истину, по несовершенству их и требованию больных душ, даны были жертвы, что, отдавая ценное, притягивающее к мирскому, они шли к Единому. Их дал Он от того, что требовала души их.
Я же готов пожертвовать, отдать ради неё своё здоровье, если он позволит. Медленно шевеля губами, я начал шептать слова молитвы:
— Единый, помоги ей. Я прошу Тебя, как сын молит отца. Пусть горе не трогает её, даже если мне придётся принять на себя её болезнь.
— Благословен Единый, благи Его дела и Его произволение на нас! — взмолился Исаил, кадя алтарь.
Враг же, слуги великого предателя не заставили себя ждать. Грудь сжалась от окутывающего внешнего холода, тьма стала собираться и клубиться по углам, разрастаясь и становясь червоточинами, из которых поползли сущности, изнутри горящие ярким алым огнём. Тени заплясали по стенам церкви, окружая алтарь, но не приближаясь к нему, сторонясь. Молитвенники не обратили внимания, а если и сделали это, то подавили страх и удивление от увиденного, вдвоём запев:
— Пастырь народа верного! обрати ухо своё к овцам немощным. Перед царями народа, поклоняющегося тебе, воздвигнул силу, приди и спаси на, да воссияет лице Твое и спасёмся!
Я покачнулся, когда увидел, что к нам на встречу шагают не просто порождения мира духа, а воплощения холодной черноты и бессердечия подобия снаружи и пламенной, непогасшими ярости снаружи. Мои глаза не распознают в них ни людей, ни атерна, это какие-то тени.
— Вы не сможете свершить намеренного, — мои ладони хлопнули по ушам, зажимая их, лишь бы не слышать этого мерзкого скрипучего голоса. — Оставьте ваши молитвы, как бесплодные, оставьте надежду, ибо она тщетна.
— Оставьте веру! — теней становилось всё больше и голос их превращался в адское крещендо. — Ибо не найдёшь ты в ней избавление.
— Оставь любовь! — на сей раз омерзительно-ласково выплеснули звуки духи. — Ибо в ней нет покоя и бесстрашия!
От головокружительной карусели света и теней, голова пошла кругом. Я делаю два шага к алтарю и духи настолько сильно завыли, что стёкла пошли сетью трещин, а я и подавно размягчал, и рухнул на одно колено.
— Фриджидиэн! — на лбу Мэльсхедека проступил град капель пота, сам он сжал чашу с водой до белизны костяшек. — Держись!
Исаил, подняв голову продолжил идти, кадя алтарь, словно не было всего этого представления. Три раза, под истошное протяжное улюлюканье и вопли обойдя алтарь, он остановился у воды.
— О, Единый, прими жертву нашу. Мы недостойные отдаём тебе всё, что есть у нас, вверяем души, только помилуй нас.
— Тебе, Царю Небесному, хвалу воздаём за всё, что мы имеем, и просим тебя о помощи, — Мэльсхедек остановился и медленно повернулся на Исаила, окружённого зубастыми, пламенеющими тенями, когти и языки касаются его мантии, по коже расползлась голодная тьма, остроконечными пальцами поглаживая; он же измученным взором окинул Первосвященника и кивнул и тот с ответным кивком продолжил. — Единый, мы просим Тебя — пошли исцеление, пошли отторжение от уз болезней и чумы у Лишари, даруй ей помощь Твою благодатную.
Мэльсхедек достал горсть ладана и кинул его в большую жаровню, сладкий запах тут же окутал нас, вместе с дымом, от которого отступили и тени. Я осмотрелся, и увидел, что они стали кружить, как стая голодных волков, выжидая момента, когда можно напасть.
Исаил теперь продолжил молитвенное служение — кадило с лязгом легло на алтарь, а к Небу устремились слова молитв:
— Что мы попросим у Тебя? Ты, разрушил, Ты оградил народ, просвещённый от рук злодеев в пустыни Хашан, Ты освободил народ Свой от уз града Осс’Тианн, Мы, немощные и слабые, просим исцеления не для себя, но для Лишари, избави её от уз болезней и чумы.
Чёрные сущности снова ринулись на нас. Холодной цепью на моём горле сжалась ментальная лапа одного из монстров, я пытаюсь вдохнуть, но воздух с трудом проходит в лёгкие. Теперь паника нахлынула на меня, не давая и встать с колена. Глаза уставлены в зеркальный пол, в котором я вижу только своё измученное лицо и круговорот кривых нечеловеческих рож. С неимоверным трудом я поднимаю голову, но вижу только расползающуюся черноту, загородившую даже свет свечей.
— Ты посмотри, как они пытаются, как молятся и как взывают к Небу, что глухо! — верещит из тьмы существо.
— Это забавно, когда в тщетной надежде смертные твари пытаются найти избавление от своих переживаний и тревог!
— Фриджидиэн, — с ласковым воззванием прильнула одна из теней, вонзая в мою плоть острые когти ледяного ужаса. — Не слушай их. Обратись к нам за помощью, и мы исцелим её. Сделай что угодно, что исцели её — это не нанесёт нам поражения! Поверь, тебе не победить.
Сладкие слова этих мерзопакостных духов ничего не стоят, и я знаю это. С твёрдой решимостью, напряжением духа я отмахиваюсь от их предложения.
— Благий Господь! — воскликнул Мэльсхедек и погрузил в воду черное крапило и богатырским взмахом всё залил водой. — Благослови нас водою очищения! Очисти молящихся Тебе благодатью, изливаемую Тобой на нас и просвещающую душу и плоть!
Я ощутил, как капли влаги упали на моё тело, как рубаха стала мокрой и как живительная влага растекается прохладными струйками по коже. Ощутил, как она передаёт мне сил, как кости мои крепнут и плоть исторгает власть духов злобы. Это чувство такое же, что я испытал в том мёртвом храме, при явлении ангела. И как тогда — я снова могу встать, что и делаю, грозно возглашая:
— Не будет победы вашей!
— Можете пробовать, цивилизация до вас уже попытала удачу и проиграла! И теперь все их души — наши!
— Вы — высшие, — даю я им имя, услышанное мной ранее.
— Можете нас звать так. Овцы, покорно идущие путями гибели, именно так нас и прозвали. Но какое нам дело до наречий, коими кличут нас? Вы все сгорите в огне, ваши души — наши! — с визгом стала отступать тьма от области, куда рассеялась вода с кропила.
— Вы лжёте и сбиваете нас с пути! Мы остановим вас! — криком я пытаюсь бороться с их пронзительно-едкими речами.
— Вы всё равно проиграете. Не интригами, но мечом мы возьмём своё! — настаивают тени. — Авадд-Адонн! Он поведёт наши легионы в бой и сокрушит вас! Аввадд-Адонн пройдёт огнём по всем землям и сожжёт всё пламенем очищения! Аввадд-Аддон! Он пришёл!
Из чрева пустоты вышла более чёрная, намного выше и страшнее сущность, явившая для очей плоти материальное подобие — латник в чёрных готических доспехах, в лицом, сотканным из огня, а глаза подобны сверкающим рубинам. Его пасть распахнулась, и со словами вырвались языки пламени:
— Маленький человек пытается нам противостоять. Но его противостояние ничего не стоит, ибо мы грядём на землю во плоти, если не будет победы интригой.
— Единый вас сокрушит, ибо Он и создал вас и Господин ваш навсегда!
— Маленький человек, склонись перед нами! — могущественный «высший» протянул ко мне огненную десницу, явив картину нестерпимого ужаса — весь мир иссыхает, души с охваченные адским огнём вырываются из тел, а среди них и Лишари, и Калия — все; боль, странное чувство уныния и страха проникло в каждую клеть моего тела.
— Нет! — твёрдо отвечу я, понимая, что ныне последует удар.
— Маленький человек! — взревел дух и изо рта его пыхнуло такое зловоние, что можно было бы умереть от удушья, если бы не ладан. — Пади же и отдай свою душу нам!
— Господин Неба и земли, вонми плачу нашему, призри на скорбь и боль нашу и помоги, ибо милость твоя бесконечна! — я сделал единственное, что сейчас мог — сам обратился Единому.
И ответ пришёл — от алтаря явился свет, настолько яркий, и всепроникающий, что всё здание буквально зассияло. Тьма… она загорелась нежно-светлым пламенем и практически не стало больше ни духов, ни их чёрного покрывала. Смрад, страх и слабость отступили, уступив место приятному аромату и вечного торжествующего света, а душа. Я поднялся, без страха смотря в оставшихся слуг первого архипредателя. Теперь пришло их время терпеть трепет, я вижу, что всей своей сущностью они испытали такую боль, такую боязнь, что будь они в плоти, немедленно бы умерли. Но они — духи и с глазами, исполненными безумия, гнева и боли, исторгаются во тьму внешнюю, откуда и пришли. Пары мгновений хватило, что в церкви торжествовал только свет… нераздельный и торжественный, просиявший изнутри надписи и картины на стенах изнутри, обволокши каждый угол, каждую свечу, каждую душу.
— Благословен Единый! — поют Мэльсхедек и Исаил, по их щекам потекли слёзы от избавления и радости, что Небо ответило им, что Он с ними. — Приди и порази тьму! Пошли Свои силы небесные и наполни всё сияние чистым, небесным!
— Благословен и славен ты Господи! — пою и я, сердце моё расцвело, скинув оковы морозного ужаса, просияв светом духовным, мне кажется, что всё живое возносит хвалу Творцу. — Слава Тебе за спасение! Слава Тебе за всё данное! Молю тебя,
Во свете явилось нам зрелище иное, несущее такое ликование, несравнимое ни с чем — это мир, наш. Есть победа жизни и нет ползущей огнём смерти. Есть проникающий в души свет и вымывающий их от нечистоты и нет лживого очищения. Я обратил голову вверх и плотные глаза встретились с мириадом глаз служителей Истинного Света, принявших обличие существ совершенной красоты. С Неба изливается пение от которого перехватывает дух, тело наливается необычайной силой:
— Свят! Свят! Свят! Вседержитель Воинств небесных Предводитель! Свят! Свят! Свят! Победитель смерти! Земля полниться славой Его!
Я готов вечно созерцать великолепный хор певчих, блещущих светотканными ризами, и внимать их чудесному пению, окружённых горящим небесным серебром облаками. Но голос, что сильнее грома, и повелительней, чем у всех Рождённых светом, звучит от алтаря, где свет сильнее всего, окутывая фигуру, приковывая внимание:
— Единый позволил вам испытаться силами мятежника, и вы узрели их. И поняли, кому противостоите! Воззвав к Небу, вы потревожили и муть злобы, обратившую на вас внимание. Но благ Единый и Его волей бегут от вас слуги звезды зари! — провозгласил вестник Единого, и я узнаю его… то самый, что помог мне в битве с женщиной. — Благословите Вседержителя.
Одного, самого краткого прикосновения к Свету, к Небу хватило мне, чтобы не просто взбодриться… я ощутил себя новым и готовым к наивеличайшим свершениям. Купаясь в свете, мне кажется, что весь мир предельно ясен, что нет славы, более славы Единого, и дивлюсь вопросу — как Рождённые светом могли предать?
— Фриджидиэн, — звучит слово из света. — Ты действительно желаешь исцеления для Лишари? Ты хочешь этого, даже если это тебе в дальнейшем принесёт тебе великую боль?
— Да, пусть Он исцелит её, — без тени сомнений даю я ответ.
— Да будет по слову твоему.
В противопоставлении многословию, шипению и коварству высших, это светозарное существу, посланник Великого Господина благословенно немногословен в вопросах и ответах. И дальше, вестник Истины дал наставление непреложное:
— Единый покроет вас от тьмы, что нависает над мнимыми спасителями мира сего, что возводят маяк погибели. Верой же спасайтесь и благославляйте Единого во всех делах и на всех путях своих. И помните, что малое благое дело, лучше великого, в котором нет опоры на истину!
С этими словами вестник Единого, вознёсся к Пославшему его и небесное торжество мигом исчезло. Ниспало пение, оставив лейтмотив в душе, ушли образы, но в глазах горит тот огонь. Раз прикоснувшись к Небу, забыть это невозможно, сама душа будет взывать к этому!
Сейчас всё так же, как и прежде — свечи мирно горят, отсвечивая огни в полу, Исаил и Мэльсхедек кадят алтарь по кругу и только трещины на окнах напоминают о буйстве нематериального мира.
— Благодарим Тебя, Единый, что не оставил молитву нашу без внимания, — я продолжаю смотреть за службой. — Благослови нас Единый, ибо нет Бога кроме Тебя. и чтить будем тебя мы вечно.
Остановившись, Мэльсхедек и Первосвященник поклонились друг другу, чем окончили службу. В пропитанных потом и истемневших рясах и хитонах, они позволили усталости немного взять верх… и упали у ступеней. Плоть изнемогла от борьбы с иным миром, и теперь нужно дать ей отдохнуть. Немного подсобравшись, они переместились на ступени, где, лёгши на выступы, предались отдыху.
Мысли… их практически нети. Лёжа на полу, ощущая приятную прохладу гранита, я смотрю в белый потолок, где недавно пел небесный хор. В том, что произошло, я не сомневаюсь, только думаю, как теперь жить дальше. Определённо есть «высшие» и они хотят уничтожить этот мир… похоже, что разрушение стало их сутью и они не могут существовать иначе — эта эмоция пропитала их души. И есть Тот, Кто сильнее всего этого и властен не просто сорвать колесо истории, но изменить нас изнутри с нашей же воли… иначе было бы невозможно. Уверовав на севере, я утвердился сейчас, и понял, что наши сердца самое настоящее поле боя… и кому отдать победу, выбор делаем мы сами.
Только я собрался сомкнуть отяжелённые веки, как до меня доносится страшно знакомый голос… я его уже сегодня слышал, и он уже приносил недобрые вести:
— Фриджидиэн! Фриджидиэн!
В церковь влетел мужчина в жёлто-серых мантиях, с сумкой наперевес. Даже сквозь пелену на очах я разглядел страх и трепет в его глазах, губы апотекария побелели, а сам он летел, словно за ним гнался чёрный мирад.
— Что случилось? — минорно звучит мой вопрос с пола, я даже не могут встать — усталость пригвоздила меня к граниту.
— Лишари! Она! О-ох! Она! Лишари! Ух-х!
О’Брайенн одновременно пытался и продышаться, и сообщить мне нечто важное. Согнутый, опёршийся ладонями на колени и капающий потом на пол, тяжело дышащий, он дал мне время ему задать вопрос:
— Как ты меня нашёл?
— Мысль…непонятное наваждение… мне показалось, что только здесь ты можешь быть.
Выдавил О’Брайенн, всё ещё пытаясь продишаться, но по глазам и блеску в них, я чувствую, что он желает сообщить нечто неописуемое важное.
— Говори.
— Лишари Пегаст. Она… жива. Жизненные функции восстановлены до стабильных. Я не знаю…
— Как это было? — с волной надежды, звучит мой вопрос.
Душа вновь ликует, так свежо и приятно духу, что тянет танцевать и петь, несмотря на полное изнеможение плоти. Пока апотекарий собирается с мыслями, я воззвал к горсти оставшихся сил и выдавил эфемерную улыбку — мне настолько приятно и радостно, что даже усталость не заставит моё лицо пребывать во мраке.
— Как всегда, я готовился дать больным лекарства, как услышал пение в лазарете и пошёл туда. Но там меня встретило то… что я не могу объяснить словами науки. Я — учёный, но… это необъяснимо?
— Что? — улыбнулся я пуще прежнего, зная в чём дело.
— Я видел странное явление. Подобие сияющего воина… с кадилом. Он поднёс к ней благовоние, и раны, пятна… они исчезли. Она не ожила… нет… но… яд, его больше нет. — О’Брайенн остановился, прыгая широко распахнутыми глазами по церкви и остановил взгляд на скульптуре ангела, видимо найдя в ней мистически знакомое. — Фриджидиэн, мы можем спасти её! У меня есть время!
— Хорошо, — выдохнул я и закатил глаза, веки сами опустились и последнее, прежде че я уступил власть над своим телом сну, было слово. — Ступай.