— Я так понял, в Дайнспорте тебе появляться не стоит, — Рен успокаивающе поглаживал Серого по морде, пока я закреплял сумку с вещами у его седла. — Но вверх по течению от города есть мельница с небольшим подворьем. Там, в общем, местечко не самое простое, но за звонкую монету на проблемы с законом глаза закроют. И сплавиться вниз по реке помогут точно.
— Контрабандисты?
— И это тоже. Хотя там и баржи Бравонской Судоходной Гильдии швартуются. Их можно понять: на жалованье-то не разгуляешься особо, вот и возят всякое неучтённое. Через Дайнспорт-то по реке не всегда проплыть можно, так чтоб не приметили, потому и склад ниже по течению. Обычно на мельницу кого попало не пускают, но ты скажи Толстому Гисли что от меня. Ну и люд туда захаживает, сам понимаешь, такой, себе на уме. Так что держи ухо востро.
— Спасибо, буду держать, — я затянул последний ремень. — И вы тоже берегите себя, ребят. Матушке вашей — поклон до земли, конечно. А медлить лучше не медлите, уходите как только сможете. И всё-таки лучше в Галлею, как по мне. Это далеко, но тем и лучше: чем дальше от Столицы, тем меньше в провинциях порядка. Да и как знать, может там тоже сыщутся ответы на ваши вопросы.
— Спасибо за совет, — отвечал Ренард. — Жаль всё же, что встретились вот так, в недобрые времена и прощаемся впопыхах. Будь все иначе, я был бы рад знакомству.
— Я тоже. И простите за то что привел с собой беду.
— Сложные времена, но вовсе не «недобрые», — возразил Арчи, стоявший рядом с братом. Провожали меня только они вдвоём, Бор оставался у костра и присоединятся не собирался. — Ты ведь не знаешь, может ты всего лишь орудие в руках судьбы? Может ты должен был прийти сюда вместе со следопытами? Может так нужно, чтоб мы ушли отсюда. Мы ведь сами, по своей воле, никогда бы не покинули дом.
Серый конь тряхнул гривой, отгоняя назойливого слепня.
— …иногда мне хочется тебя прибить, — Рен страдальчески закатил глаза. — И не слышать больше твои шибко мудрые речи. Вот почему ты не можешь быть просто обычным ребёнком, ну хоть иногда?
— Я уже не ребёнок! — фыркнул Арчи и с вызовом глянул на брата.
Глянул, и резко переменился в лице.
— Рэн, что это у тебя?
— Да ничего особо, — Рен попытался спрятать выбившуюся серебряную цепочку за ворот, но был споро перехвачен за руку. Артур потянул за цепь, и теперь мне тоже стал виден серебряный кулон, круглый как монета. Тончайшая гравировка изображала имперского орла с гордо вскинутой головой. В лапах он держал щит с изображением пары геральдических молний.
— Всё ничего, только эту штуку лучше переплавить, — предупредил я, ни капли не удивленный. Серебро, тонкая работа… Я бы, наверное, тоже захотел оставить себе подобную, не знай я что это. — Приметная больно. Да и любой поймёт что такую только с трупа можно снять.
— Думаешь? — немного расстроился Ренард.
— Знаю. Это инквизиторская эмблема, такие только серые братья носят.
— Нужно от неё избавиться, — обеспокоенно перебил Арчи.
— Да зачем? — возмутился Рен, и тут я был с ним согласен. — Это же серебро! Действительно, переплавим и дело с концом, у меня в Дайнспорте как раз есть знакомый кузнец.
— Нет, ты не понял! — с жаром возразил мальчишка, нервно встряхивая брата за плечо. — Нельзя переплавлять! Выкинуть нужно!
— О духи, сколько можно? — Рен потёр виски пальцами, словно от настойчивого братца у него разболелась голова. — Только не говори мне что опять не можешь внятно объяснить «почему?». Чем тебе серебро-то не угодило? Да на это месяц можно жить при большом желании!
— А ты не чувствуешь? — удивился Арчи. Вот такой, испуганный, он наконец стал хоть немного ощущаться на свой возраст, а не походить на сказочного мудреца, которого годы волшебным образом обошли стороной. — От этой штуки разит угрозой и мёртвым холодом! Это не простая вещь, она хранит в себе какую-то силу, от которой у меня мурашки по спине бегут. Сними её, срочно, и не прикасайся к ней голыми руками! Вообще лучше никак не прикасайся!
На лице Ренарда появились следы сомнения.
— Я никакого холода не чувствую, — сказал он.
— Балда! — совсем распалился Арчи, требовательно протягивая руку. — Не штука холодная, а сила в ней холодная! Неживая какая-то. Прошу, отдай добром! Нельзя чтобы эта вещь вообще оставалась в лесу!
— Охохо, теперь моя очередь знать про что ты говоришь, — мне резко стало неуютно. — Я этот холод на своей шкуре прочувствовал, не далее как этим утром. Рен, у тебя только одна или обе?
— Обе, — лучник послушно стянул с себя цацку и полез в поясную сумкуь за второй.
— Вот что, — решился я. — Давайте-ка мне эту пакость, всё равно мне сейчас на тракт нужно. Выкину на обочине, например. Ну, или в Бравону выброшу как доберусь, так даже надежнее будет…
— Ты уверен? — с сомнением произнес Арчи. — Ты ведь и правда не колдун, и понятия не имеешь что это за чары. Это может быть опасно. Очень, очень опасно!
— А мне сейчас везде опасно, куда не плюнь, — я сжал в горсти переданные Ренардом кулоны. Металл как металл, на ощупь тёплый. И как мальчишка это делает? — К тому же, я, как не крути, кое-что задолжал вашему семейству.
Ренард тактично промолчал. А Арчи сказал.
— Тогда береги себя, и удачи тебе на твоём пути. Может встретимся ещё, в лучшие времена.
— Буду надеяться, — ответил я. И подумал, что вряд-ли ещё когда-либо их увижу.
***
Дайнспортский тракт был безлюден и пуст. На запад он уходил вдаль пыльной серой лентой насколько хватало глаз, а на восток — круто сворачивал, огибая холм. В тот довольно поздний час когда я наконец добрался до него, красное закатное солнце ненадолго заглянуло под рваный полог облаков пришедших с востока, но лишь для того чтобы вскоре скрыться за краем земли. Нависающие по обе стороны дороги раскидистые деревья окрасились его последними розовыми лучами.
Ощутимо похолодало. Пожалуй, слишком ощутимо.
Серый конь устало шёл за мной, то и дело пытаясь остановиться и пощипать травки. Не смотря на то, что ехать через торчащие корни и бурелом верхом я посчитал бесчеловечным, и мы всю дорогу прошагали на равных, бедняга явно давно уже совсем утомился.
Что до меня самого, так я без малого валился с ног. Страхи, беготня, почти невероятное спасение — всё это отняло чудовищное количество сил, не говоря о том что следопытские сковывающие чары вряд ли могли заменить собой сон.
Нужно было держаться. Осталось немного, утешал себя я.
На самом деле сколько осталось я понятия не имел, но именно это незнание и помогало идти вперёд, даруя надежду что цель близка. Рано или поздно всё одно выйду к реке, её не пропустишь. Я вроде как неплохо отклонился к западу, и до Бравоны должно быть уже рукой подать. Так же, лесом, добраться до берега — благо он пологий — а там и до заветной мельницы недалеко. Вернее — было бы недалеко, кабы не ночь, надвинувшаяся вплотную. Она обещала быть холоднее прошлых, а ещё тучи не ровен час разразятся дождём.
На их фоне тракт выглядел бесконечно заманчиво. Такой безлюдный, прямой… конь может идти по нему легко и свободно, не рискуя повредить себе ногу. Да и я, чего уж там, предпочел бы сейчас дорогу в Дайнспорт. Небольшой портовый городишко, где вечно воняет рыбой и сыростью. Маленькие домики теснятся друг к другу. У них простые беленые стены и окрашенные морилкой двери, а за внешней грубостью скрываются уют и домашний очаг.
Люд там жил самый разношерстный. Нравы в Дайнспорте, конечно, не такие хлебосольные как в моём милом Нордвике, но в целом его жители были скорей дружелюбны, чем наоборот. Самому мне доводилось бывать там несколько раз, и, будь всё иначе, я вполне мог бы остановиться у Мартина в ремесленном переулке. Тот, возможно, даже обрадовался бы встрече. Да даже если и нет — принял бы у себя в любом случае. Он-то регулярно в своё время пользовался гостеприимством дома Финчей, пока совсем не отошёл от дел.
Идея была заманчива. Тем более его супруга пекла просто божественные пироги, при мысли о которых забытый за день голод моментально пробуждался и дал о себе знать. Уют, домашняя еда, и, как-никак, всё ж таки свои люди. Да и даже если бы не было еды и крова — просто общества своих, с которыми спокойно, было бы достаточно.
Я вздохнул, смиряясь, и направил коня в лес по ту сторону дороги, прикидывая, успею ли добраться до реки пока не стемнеет совсем.
А темнело стремительно. Заходящее солнце потерялось среди стволов, а вскоре и вовсе скрылось из мира, и то, что раньше было тенями — расползлось, расширилось, обращаясь в непроглядный ночной мрак. На луну никакой надежды не было — проводив солнце за горизонт, тучи снова сомкнулись в единый покров, надёжно спрятав бренную землю от серебристого света ночных светил.
Дальше идти было нельзя, и мы с конём вынужденно пристроились на ночлег у корней огромного ясеня. Серый улегся на землю поджав под себя ноги, хотя ощущалось что это тёмное место ему не по душе.
— Всё хорошо, приятель, не съедят нас. Немного подождём солнце и снова в путь, — я успокоительно потрепал коня по морде и раскрыл перед ним давешний дедулин мешок с остатками яблочек. Серый благодарно и почти на ощупь стал подбирать их с земли вместе с лесной травкой. А я всё-таки сгрёб близлежащие веточки и прошлогодние листья в кучку и полез в торбу за кресалом.
Занимался костерок не то чтобы охотно, но и погаснуть тоже не пытался, за что ему спасибо. С огнём как-то было и теплее и проще, да и крупное зверье, пожалуй, не рискнёт подходить. А дорога осталась далеко позади — вряд ли кто-то мог нас увидеть. «Авось пронесёт,» — думал я, наскоро ужиная трофейной следопытской солониной. — «Город не близко, ночь тёмная, людей быть не должно. Как-нибудь, глядишь, даже удастся вздремнуть до утра.»
Отступившая от костра темнота сгустилась вокруг, но на сей раз огонь был моим союзником. Пляска язычков пламени странным образом умиротворяла. Я и сам не заметил, как забылся тягучей полудрёмой, удобно устроившись среди корней.
В полусне мне думалось о доме. Грезилось, будто я не в лесу вовсе, а в своей маленькой коморке на втором этаже, куда я, по правде говоря, приходил в основном спать.
Уютно. Привычно. Всё на своих местах.
Вечно разлетевшиеся по полу бумаги с зарисовками.
Фрагменты резных узоров на несущих балках, изображающие переплетающиеся ветви и диковинных зверей — кто-то из предков семейства Финч оттачивал мастерство на собственном доме.
Книги стопкой — сверху «Купеческое дело» Кёльна и «Заметки об организации производства» Йенсона, невольно вытеснившие за последние годы сборники легенд, баллад и пьес в самый низ.
Куски незаконченных изделий, которые словно сами собой вновь и вновь возникали на столе и жили там месяцами, ожидая пока руки дойдут заняться ими. Они несли с собой запах дубильного состава и мастерских, даже сюда. И всякий раз разбирая их и доводя до ума, я обещал себе вновь и вновь: не таскать работу домой. Но уже на следующий день все начиналось сначала.
Рисунки Бригитты, которые я старательно собирал лет с четырнадцати, украшают стены светом её внутреннего взора, каким она видела мир и стремилась показать его другим.
А внизу потрескивает очаг, который матушка Финч растопила перед сном. Лето конечно, но тело подводит её, и ей всё время холодно, особенно по ночам. Говорят, это старость. Говорят, это уже не пройдет. Так что спать привычно придётся с распахнутым окном.
Стоило подумать о ней — как я понял что она стоит рядом.
— Сынок… почему ты оставил меня одну?
— Так вышло. Я этого не желал. К тому же, вы же сами просили меня уходить когда они пришли сюда…
Она просила. Почти умоляла. Но вины с меня это не снимало. Я ушёл. Она осталась.
— …оставил меня одну, а я ведь уж почти ничего не вижу. И память подводит… Сынок, возвращайся домой. Как-нибудь образуется всё, забудется, вернётся на круги своя…
— Но как? Ничего не забудется, меня не оставят в покое! Хотя видят боги, я хотел бы, я бесконечно сильно хотел бы вернутся, и чтобы все стало как раньше.
— Так вернись, — матушка подняла на меня глаза и глаза эти блеснули неестественной синевой. — Всё верно. Приди ко мне. Приди, и всё встанет на свои места…
Всепроникающий холод сгустился, словно корнями прорастая сквозь спину.
«Это ведь не она вовсе!» — вдруг осенило меня, как это порой бывает во снах. Дыхание пресеклось, я вздрогнул и проснулся.
Едва начало светать, в серой мгле только-только наметились очертания окружающего мира.
Холод был взаправдашний — обычная утренняя свежесть, многократно усугубленная сыростью. Мелко моросило, воздух был влажный и промозглый. Я стиснул зубы и поднялся на ноги, искренне радуясь такому неуютному утру. Сон быстро ушел, оставив после себя неприятное послевкусие из тревоги и чувства вины. Его хотелось как можно скорее перебить хоть чем-то, и прохлада здесь сыграла мне добрую службу.
Собрался быстро. Хотелось добраться уже наконец до проклятой мельницы: там-то уж наверняка хоть сколько-то сухой уголок да и найдется. И люди, опять таки. Когда рядом люди, можно отвлечься от тяжести собственных мыслей. А то в одиночестве разум вновь и вновь пережевывает одно и то же. Так ведь недлого и в самом деле повредится умом.
Если я уже не повредился. Не уверен
Раскисшая от влаги лесная подстилка хлюпала и скользила под ногами. Между деревьев повис туман, густой, тяжелый, сырой, делающий привычный бренный мир мистическим и почти нереальным. Я даже спрашивал себя раза три, а в самом ли деле я проснулся, или это все новый сон, сменивший предыдущий?
В ладони я сжимал два злополучных амулета, прислушиваясь к ощущениям — что все же с ними не так? Они не источали холода, ничего странного на вид и на ощупь в них не было. А вот настойчивое, подгоняющее вперед желание избавится от них поскорее граничило с беспричинной паникой. И почему-то в голову сама собой лезла навязчивая идея, что этот странный кошмар был неспроста. Я успокаивал себя, приводил здравые логические доводы, но все было тщетно: нечто внутри выло волком, требуя избавиться от неведомой угрозы как можно скорее.
Если это был внутренний голос, я предпочёл ему поверить. Тем более до реки оставалось немного.
Бравона несла свои воды на север, могучая и неспешная. Ивы росли у самой кромки воды, склоняли длинноволосые головы к ней, словно безмолвно всматривались в свои отражения. Запах речного ила завис над землёй в замершем воздухе. Противоположный берег терялся в тумане.
Наконец то…
Я где-то слышал что вода — а особенно если её много — не то гасит, не то убаюкивает, а то и вовсе смывает силу, заключенную в предметах. Не помню где именно, вроде как в народе такое сказывают. Во всяком случае разнообразные не вызывающие доверия предметы, в которых обыватели подозревали закладку на порчу или ещё какой приворот, принято было непременно бросать в водоемы. Может суеверие, а может и нет — понятия не имею. Но даже если и суеверие — не страшно. Течение своё дело сделает.
Цепочки послушно затянулись узлом на обломке небольшого сучка. Я взвесил его в руке и постарался закинуть как можно дальше от берега. Нависший над водой туман поглотил деревяшку. Послышался только тихий всплеск.
Вот и всё.
Можно было вздохнуть спокойно. Наверное.
Дальше мы с Серым брели вдоль реки, мимо зарослей тростника и осоки, мимо причудливо изогнувшихся стволов старых плакучих ив, вперёд и вперёд. Тревога и правда попустила, и я позволил себе никуда особо не спешить. Серое призрачное утро становилось мало помалу все светлей, однако туман не спешил рассеиваться. Я и сам, как не странно, этого не хотел — сизая пелена словно укрывала от посторонних глаз, и в ней было как-то спокойнее, что-ли?
Однако время шло, и неумолимое солнце вновь поднималось на небо, где-то высоко над нависшими серыми тучами. Мир вновь обрёл четкие очертания, и впереди, у самого берега как раз показалось далёкое, темнеющее на фоне неба высокое строение с неустанно вертящимся водяным колесом.
Вон она, мельница. Теперь делов-то осталось — дошагать до нее, а уж там… там видно, вообще-то, будет, как оно дальше.
Больше книг на сайте - Knigoed.net