— Я знаю кто ты, поганый недобиток. Как чуял всё время что с тобой что-то нечисто. Чья-то роковая оплошность. Мой счастливый случай. Всё это время был рядом, у меня под носом…
…Она мертва? Скажите мне что она мертва. Пожалуйста, милосердные боги, если вы слышите… пусть она умрёт. Пусть больше не испытывает боли и страха, пусть это скорее закончится, пусть её не станет сейчас…. Ничто ведь не может изменить этого теперь. Заберите её отсюда, заберите в свои божественные чертоги, уберегите подле себя, подарите покой и свет. Боги…. Прошу…
…Рассудок включился резко, словно от удара. Его вернул из ада дрожащий старушечий голос.
— Господин Орф, милостивый лорд-защитник, сжальтесь!
Любовь… какими отчаянно храбрыми она делает нас. Пять минут назад я сам из-за неё пытался войти в костёр, чтобы спасти Бригги. А теперь женщина, которую я звал “матушкой”, дрожа, словно забитая собака пред ликом жестокого хозяина, отделилась от толпы и упала к его ногам, чтобы попытаться спасти меня.
— Сжальтесь, Ваше Превосходительство! — бедную старушку лихорадило. Голос её дрожал и то и дело срывался. — Помилуйте, Богом-Императором прошу вас! Отпустите… Отпустите моего мальчика! Он не сообщник и не колдун! Умоляю, не надо! Он просто не в себе!.. Не в себе, Ваше Превосходительство…
Собравшиеся горожане загомонили между собой, и в их рядах стал нарастать ропот. Где-то — испуганный, где-то — предвкушающий, где-то даже возмущённый — но не более этого.
— В себе или не в себе, а за свои действия каждый должен держать ответ, — ответил ей Орф. — Ваш приемыш задержан как подозреваемый и сообщник осужденной ведьмы, а также за попытку грубого вмешательства в дела храма и нападение на судью при исполнении. До вынесения приговора он будет заключён под стражу, после — его судьбу решит суд.
Меня грубо пытаются поднять и поставить на ноги. Дышится через раз. Медный привкус крови во рту. Тело не слушается. Правая сторона лица горит огнём.
…Это всё не может быть правдой, верно? Верно? Похоже на самый страшный ночной кошмар. Нет… нет, только не это, только не прочь! Я должен… я не могу… что я буду делать? Зачем я вообще теперь?…
Гомон собравшихся стал громче. Казалось, пространство вокруг заполнилось им, словно песком во время самума. А за тем, словно бы в единый миг, всё затихло.
Что-то пошло не так.
Я попытался сфокусировать взгляд, и увидел Мари. Она вышла из толпы и встала рядом с матушкой Финч.
Без сомнения, все в городе знали тихую доброжелательную белошвейку Маришу Ормин, вдову, воспитывающую единственного сына и кое-как сводящую концы с концами. Никто не ожидал что она решится выйти и высказаться в такой момент, когда любой другой разумный человек предпочел бы молчать. Никто, кроме меня. Я-то знал о ней больше чем она сама, о том что живёт на дне этого тихого омута… и похолодел.
Ох, только не навлеки беду на свою голову… Только этого мне не хватало…
— Ваше Превосходительство, от имени ремесленного квартала я прошу вас отпустить этого человека, — промолвила Мариша, склоняя голову перед лордом-защитником. Голос её был напряженным, руки дрожали от страха. Несколько мучительных секунд одинокая расхрабрившаяся женщина стояла на три шага впереди толпы горожан, в полной тишине. Казалось, люди вот-вот отпрянут от нее как от чумной .
Но из безликой и перепуганной людской массы вышел Адам, добрый старый друг. Ему, как и Мари, наверняка было страшно. И было что терять. Но стоять и смотреть он, видимо, тоже больше не мог.
— Я присоединяюсь к ходатайству за этого человека, Ваше Превосходительство, — произнёс Адам громко, чтоб все слышали. Он поравнялся с Маришей, сжимая кулаки.
— Присоединяюсь, — послышался мрачный голос мастера Эмриса, хромающей походкой ковыляющего вперёд. — Миссис Финч права, Ваше Превосходительство. Парень просто не в себе от горя. Отпустите его. Как глава нордвикского скорняжного цеха я готов дать за своего ученика откупную.
Его присутствие немедленно прибавило моим отчаянным друзьям веса в их прошении. Видя что старший мастер вышел вперёд и взял слово, один за одним от толпы стали отделяться наши скорняжные подмастерья. Соседи и товарищи вдруг на что-то решились. К Адаму и Мари присоединились кузнецы Лод и Яр, потом — травница Агнес, за ними — бондарь, гончар, охотники Бронн и Дэнгейр, плотник с женой, и его подмастерья… Все те, кто знал и любил нас с Бригги, собрались вместе. Маленькая кучка расхрабрившихся горожан, не нашедших в себе силы стоять в стороне, особенно если в стороне не осталась одинокая вдова.
Я не видел лица Жакомо Орфа в тот момент, но готов был поклясться именем собственного отца, что ощущал его страх. Возможно, это был первый раз в его жизни, когда «чернь» вдруг осмелилась перечить ему. Тем более этот просящий «бунт» всё больше и больше набирал силу. Может быть он вдруг осознал что прикрыться законом в этот раз не выйдет. Чаша людского терпения переполняется, рано или поздно, и никому ничем хорошим не светит это переполнение — ни правителям, ни народу.
Хотя, быть может, в этот самый момент он боялся не нас, горожан, а себя самого, и того, что только что сотворил. Ведь он желал ее сам, тоскливо и сильно. Мучительно. Безысходно. А она предпочла меня.
— Знайте своё место, — прохрипел Орф. — Всё будет строго, согласно букве закона. Дело рассмотрит храмовый суд, и решение будет вынесено в ближайшее же время. Если вины, большей чем попытка вмешаться в ход казни за Финчем не найдется, он будет оправдан и отпущен. Но только после следствия — все слышали это? Только после следствия и суда.
Его прервал громкий и в то же время мягкий, хорошо поставленный голос отца Карелия. Единственного, кто по статусу в храме был равен лорду-защитнику. Единственного, кто мог оспаривать его действия и решения.
— Не спешите, брат мой! — Карелий говорил с добротой в голосе и лёгким намёком на укор. — Финч, безусловно, проявил опрометчивость и действовал на эмоциях, но вам ведь известно как чувства застилают глаза молодым? И более всего — тем кто попал под ведьмовские чары. Но во истину, Император велит нам прощать и проявлять милосердие, ведь задержанный, может статься, и сам не ведал о тёмной стороне осужденной, и теперь не в себе от горя. Это вполне можно понять.
Первосвященник, тучный и добродушный, подошёл к Орфу вплотную, по-отечески возлагая руки на его плечи. Жирный лицемер, о каком милосердии речь? Ты просто вновь играешь в эту старую игру, ведущуюся с тех самых пор как Император взошел на свой божественный престол, семь с половиной сотен лет назад. В ней всегда противостоят друг другу «злой» инквизитор властный карать, и «добрый» священник властный миловать. По сему доверчивые люди всегда слепо страшились первых и любили вторых.
— За содеянное, бесспорно, полагается дисциплинарное взыскание, но не более. Порка и полдня у позорного столба вполне окупят его проступок, снисходя к состоянию бедняги. — Кареллий говорил так словно читал проповедь. — А далее стоило бы передать мистера Финча в руки его близких, разделить с ними скорбь утраты.
— Падре, — прошипел Орф, так что я едва мог слышать его. — Не вмешивайтесь в это.
— Я всего лишь спасаю положение, — в полголоса ответил священник, уже не степенно, а с плохо сдерживаемой угрозой. — Вы и без того преступили некоторую черту, которую не следовало бы, брат мой. И ладно девка, там было за что, вдобавок все знали что она — не от мира сего. Но расправа над Финчем — это перебор. На него у вас ничего нет кроме личной неприязни, о которой знает каждая собака, а вдобавок он в городе на хорошем счету. Давайте не станем плодить лишние сложности, брат Жакомо.
Орф молчал.
— Брат Жакомо? — с напором произнес Кареллий.
Орф молчал и, казалось, не слышал.
— Жакомо, очнитесь! Императора ради, просто подыграйте мне, а позже объясните что на самом деле произошло.
— Да, — произнёс Орф наконец, громко и явно на публику. — Во истину, богу нашему и Императору угодно милосердие, и я благодарю вас, отец Карелий, что напомнили мне об этой добродетели. Ваша правда, пусть примет свою кару и идёт с миром. Инквизиция даже согласится на послабление наказания для этого человека, если он, здесь и сейчас, при всех, раскается в своём проступке и отречется от связи с ведьмой.
Я молча плюнул ему в лицо.
— Пятнадцать плетей, — лорд-защитник брезгливо отступил на шаг, хватаясь за платок. — И в колодки, здесь же, на площади. Сердобольных не подпускать. На рассвете вытащить, и передать с рук на руки матери. Гектор!
Лысый немой заплечных дел мастер кивнул, давая понять что слышит.
— Будь нежен, — это было сказано уже тише. — Мне нужно чтоб он не подох к утру, но очень жалел об этом.
По толпе пробежала новая волна ропота — взволнованная, и в то же время предвкушающая. Мне самому было уже все равно, куда меня тащат и сколько еще придется перетерпеть. Хуже бессильного созерцания казни вряд ли что-то могло произойти теперь, и боль больше не имела значения.
Лица друзей смотрели словно через толщу воды — далёкие и нереальные. Только громкие слёзы и причитания матушки терзали наравне с размашистыми ударами, наносимыми мастерской рукой палача. Я не смог их считать, направив все силы на то чтоб стиснуть зубы и не издать ни звука. Просто ни звука, насколько это только возможно. Ни криков, ни мольбы никто от меня не услышит, даже перед лицом смерти.
Орф стоял в отдалении, наблюдая за исполнением приказа. Смаковал. Знал, что утром я вряд ли смогу уйти куда либо своими ногами. Но даже если уйду — никуда от него не денусь. Более того — я собственноручно и очень скоро дарую ему повод арестовать меня, так что уже никто ничего не посмеет возразить.
***
Ну, давай. Сжать кулак. Разжать. Сжать снова. Сильнее. Ещё сильнее. Давай, ты сможешь… Вот так. Слабо, едва ощутимо, но это уже кое-что.
Холод и онемение в связанных за спиной руках раздражали — хотелось встряхнуться и потереть ладони друг о друга, но сделать это не было возможности. В спину упирался посеревший от времени старый деревянный столб. Вкопан он был глубоко и стоял на этом месте не один десяток, исправно поддерживая крышу сарая. Ни туда, ни сюда.
В хлев, пристроенный к домику егеря, робко проникал серый утренний свет, призывая проснутся его обитателей. Невидимая глазу коза сонно заблеяла, а один из коней — тот самый памятный, серый — завидев что я подаю признаки жизни, шумно храпнул и с любопытством потянулся ко мне носом. Яблоки ищет, продажная душонка. Но чего нет — того нет.
Тело все ещё было словно не моё, от каждой попытки шевелиться кружилась голова, но я упорно продолжал сжимать и разжимать кулак, до тех пор пока вновь не почувствовал собственные пальцы.
Добрая весть: наведенный паралич со временем проходит. Дело нескольких часов. Без сомнения, этот Норрингтон — или как там его? — восстановит эффект как только посчитает нужным. Но двигаюсь я или нет — не зависит от него целиком и полностью. А значит, шанс на его ошибку есть, пусть и небольшой.
Интересно, если пытаться шевелить рукой наперекор онемению, это поможет быстрее его сбросить? И время действия чар от чего зависит? И самое важное: как следопыты определяют работает их магия или нет? Есть ли у меня шанс притворится обездвиженным, чтоб инквизиторы решили что все идет по плану? И что с оковами делать? Руки за спиной, я даже не вижу как они крепятся, но судя по всему там коротенькая цепь в три-четыре звена.
Самое паскудное — я по прежнему почти ничего не могу.
Забытые Боги, это сводит меня с ума.
Должен же быть способ выбраться из этой передряги, демоны раздери этих ищеек у которых все предусмотрено наперёд.
Так. Спокойно. Успокойся и думай. Нам еще тащится в Дайнспорт, и жалкие шансы на чудо у меня есть. А вот когда доберёмся — дело точно труба. Там есть храм, а значит и катакомбы под храмом, как и везде. А вот оттуда выхода уже нет.
Я это знал не понаслышке. Мне доводилось бывать в подвалах нордвицкого храма, и самому оценить эти узкие лабиринты и надёжные стены. Тогда мне пришлось по цеховым делам сопровождать наставника: наш священник хотел преподнести в подарок епископу из Аддерхолда особое, обитое кожей кресло. Материал нам выдал лично палач Гектор, вытащив его из самых недр своих владений. Кожа была уже дублёная и готовая к работе.
Тот заказ выполнял лично мастер Эмрис, не доверив такого деликатного дела никому кроме себя самого. Я был рад этому. Мне хватило того что я просто нес этот "материал" в мастерские. Никогда не забуду каков он был на ощупь. Его цвет. Его запах. Странное покалывание в пальцах рук если прикасаться к нему хотя бы пару минут.
Не забуду, хотя все бы отдал чтоб забыть.
Снаружи скрипнула дверь дома, кто-то вышел на крыльцо. Не следопыты — поступь была легкой и скорее женской. Хозяйка, видимо, встала с зарёй ради обычных утренних дел. Значит, вскоре проснутся и ее уполномоченные гости, мы продолжим путь к тракту. И меня, к гадалке не ходи, снова парализуют.
Нет… только не это.
Я с силой рванул руки в разные стороны, натягивая цепь — скорее уже от отчаянья. Давай… порвись… пусть чудо случится, пусть мне уже повезёт… Ну же, ну…
Нет. Ничего, кроме лишних ссадин. Пока, что во всяком случае. Нужно попробовать ещё раз, не может же оно совсем не поддаваться? Цепь же довольно тонкая… Ну, давай же! Как жаль что я только сейчас разработал руки, может быть если бы у меня… Было!.. Больше!.. Времени!.. Ну же!!!..
Нет. Ни малейшего сдвига с мертвой точки, судя по ощущениям. Я с досады резко ударился спиной об злосчастный столб. Тот, даже не дрогнул в ответ.
Да что ж такое то?…
Спокойно, нельзя сдаваться, ни в коем случае. Дух переводить тоже времени нет, нужно пытаться, рвануть как следует, ещё и ещё и ещё, пока не получится. Должно получиться. Рано или поздно.
Может я что то упускаю? Может есть иной способ освободить руки? Припомнилось как пару лет назад, вечерком в нордвицкой таверне, один сомнительный приезжий похвалялся будто выскользнул из кандалов вывихнув себе большой палец на руке, а потом вправив его обратно. Интересно, насколько это байка и как вообще это сделать, если руки!.. скованы!.. за спиной!… Ну давай, хоть немного…
— Бессмысленное занятие. Ты только покалечишься без толку, — произнесла хозяйка, входя в сарай. На вид ей можно было дать лет сорок. Простая женщина, и одета по-простому, седеющая коса на плече лежит. Всё бы ничего, если б не проницательный взгляд, который она на меня бросила, едва переступив порог.
— Что толку от рук, если ими уже ничего не поделаешь? — спросил я с досады.
— Как знать, — женщина пожала плечами и прошла мимо меня, навстречу радостно блеющей козе, будто бы моментально забыв о моём существовании. — Доброе утро, моя хорошая! Айда как сюда, погляди что я тебе принесла…
Я потянул кандалы снова, уже не так резко, чтобы избежать лишнего шума. Широкие кольца больно врезались в запястья, но я упрямо продолжал до тех пор пока снова не выбился из сил.
— На твоём месте я б всё же побереглась. Как знать, может и пригодятся ещё, руки-то.
Я облокотился спиной на столб, переводя дух.
— Разве что вы сейчас решите меня освободить, почтенная.
— Даже не мечтай, — послышалось в ответ. — Я-то головой дорожу, и складывать её за какого-то постороннего не горю желанием.
— Ну хоть воды-то дадите? Или не рискнёте закон нарушать?
— Посмотрю на твоё поведение, — ехидно ответила женщина, в тон мне.
— Тогда скажите хоть, где мы находимся?
— Это дом егеря, колдун, — ответили мне.
— Я не колдун.
— А кто же ты тогда?
— Простой скорняк из Нордвика.
— Конечно… — в голосе её послышался скепсис. — А я — Её Преосвященство Алессия Лорелей.
— Вот как? Тогда приятно познакомиться, Ваше Преосвященство.
Хозяйка не ответила, демонстративно переключившись на козу. В целом, так-то оно и лучше. Воды-то мне дадут в любом случае, раз им велено доставить меня в Нордвик живьём. Прямо в лапы к Орфу, от которого мне с таким трудом удалось улизнуть… Доставят, бросят ему в ноги, и в этот раз меня уже ничто не спасёт. Но что бы он там не намеревался сделать со мной — повесить, сжечь, сгноить в катакомбах или и впрямь подарить Верховному Синоду — страшнее любой участи была мысль о том, что эта гадина одержит надо мной верх. Этого нельзя допустить. Нельзя. Любой ценой.
— Зачем ты спас герцога, скорняк из Нордвика?
— Что? — этот вопрос вернул меня в реальность.
— Зачем ты спас герцога, — терпеливо повторила женщина. — Рассчитывал на его покровительство что ли? Или просто денег хотелось?
— Да уж… — это прозвучало горько и досадно. — Знал бы как всё выйдет — сто раз бы подумал, прежде чем стрелять.
— Я не спросила сожалеешь ли ты, — сказала она с нажимом. — Входя в лес, ты обещал, что никого не тронешь и не обидишь. Ты преступил слово. Зачем?
По моему моё сердце только что пропустило удар-другой.
— Откуда вам это известно?
Она не ответила, и от этого стало ещё неуютнее.
— Простите, мне в голову не пришло, что судьба браконьеров может волновать… эм… лес.
— Ты слушаешь меня или нет? Я спросила — зачем, а не волнует ли кого то-их судьба.
— За тем, что вообще у нормальных людей принято помогать друг другу, — не выдержал я. — Не оставаться равнодушным, не проходить мимо чужой беды и не прятаться, поджав хвост. Я понятия не имел что это лорд Джонатан, видел только что какому-то юнцу сейчас шею свернут. И вмешался. Чёрт, да любой нормальный человек вмешался бы!
Женщина обогнула столб, вновь появляясь в моём поле зрения. На сей раз она глядела с интересом, внимательно и цепко.
— «Любой нормальный человек» — это ты людям сильно польстил, скорняк из Нордвика. Люди, если ты не заметил, порой хуже зверей в лесу. Любому «нормальному человеку» нет дела ни до чего кроме себя, любимого. Всех их волнуют только власть, жратва и похоть.
— Гнилая ваша философия, — отвечал я, не скрывая отвращения. — Люди от зверей отличаются, и сильно. И, как не крути, именно люди придумали сострадание и милосердие. Люди. Не белки и не медведи.
Хозяйка усмехнулась в ответ, но уже не так холодно.
— Ты, видимо, довольно мало знаешь о медведях и белках.
— Возможно, — я пожал плечами. — Не доводилось с ними жить.
Моя собеседница присела рядом со мной, так близко, что я мог в деталях рассмотреть лёгкую паутинку морщин на её лице. Улыбка исчезла с её губ, а тон стал тихим и настойчивым.
— Кто ты на самом деле?
— Я то же самое хотел спросить у вас.
— Моё имя Тильда, — улыбка вернулась снова. Лукавая улыбка. — И я — скромная жена егеря Вэйлина Торфа, поставленного герцогом Теодором Аддерли присматривать за его охотничьими угодьями.
— Не более того?
— Конечно не более. А ты?
— Я уже сказал вам кто я. И вынужден разочаровать — это правда.
Она вцепилась мне в плечо вместо ответа. Больно впилась пальцами. Теперь был её черед злится.
— Ты лжешь, колдун.
— Я не колдун.
— Снова лжешь.
— Я не колдун, — упрямо повторил я. — И знаешь, сам очень жалею об этом.
— Если ты не колдун, то видно и впрямь дурак, — её голос стал ещё тише, словно змеиное шипение. — Вокруг тебя разве что воздух не трещит искрами.
— Простите что разочаровал.
— Бездна, прекрати огрызаться и отвечай нормально! — она встряхнула меня так словно пыталась пробудить ото сна. — Времени в обрез, ищейки вскоре проснутся, и тогда я точно не смогу ничего для тебя сделать. Ровно как и ты для меня.
— Да что вам от меня нужно? — кажется, я совсем перестал понимать что происходит.
— Чтобы ты убил своих пленителей.
У меня от изумления вырвался смешок.
— Это вот их? Опытных следопытов, которые одним касанием кого угодно обездвижить могут? Интересно как?
— Как будто у тебя есть выбор, — ответила она. — Или ты убьешь их, или погибнешь сам. И ты, и не только ты — разобравшись с тобой, они вернутся сюда и заберут другие жизни. Они видели слишком много лишнего пока искали тебя здесь.
— Это чего же например?
— То, что с величайшим трудом удалось восстановить.
— Восстановить что?
— Как я тебе объясню? Ты ведь не колдун.
Удивительная женщина. Вроде как оказалась неожиданным союзником, а злит всё так же сильно.
— И как я по вашему их убью? — я тщетно пытался высмотреть в её лице признаки скрытой издёвки. — Норрингтон сейчас проснётся, наложит своё заклятие по новой, и я ни пошевелиться, ни сказать ничего не смогу!
— Я тебе помогу и научу что делать, — она поглядела деловито. — Хотя, конечно, будь ты сведущ в природе Сил, было бы проще и надёжнее.
— Хорошо, — сдался я. — Не настолько я не сведущ как хочу казаться, хотя знаю ничтожно мало. После смерти отца некому было меня учить.
Она коротко кивнула.
— Тогда слушай. Следопыт, как и все они, пользуется силой своего лже-бога, которая сейчас сковывает ткань Мироздания от небес до корней земли. Однако есть места, где истинные боги по сию пору сильны. И путь отсюда будет проходить как раз через одно такое место. Валлейский северный кромлех. Я поставлю на тебе знак, который признают обитающие там силы. Это ослабит чары, а дальше — дело будет за тобой. И твоей волей.
— Волей?
— Что по твоему в любом чародействе первично?
— Знание, если рассуждать логически.
— Нет, — отвечала она, извлекая из поясных ножен маленький нож. — Воля важнее всего.
— Пусть так, — я изо всех сил старался не шевелится, пока она закатывала мне рукав рубахи и что-то царапала прямо на коже, чуть повыше локтя. — Только я по прежнему не понимаю как преодолеть чары.
— Этого никто тебе точно не скажет, — отозвалась женщина. — Всё что я знаю — я знаю лишь по тому что сама до этого дошла. И ты тоже можешь многое узнать и сделать, если будешь достаточно внимателен к собственным ощущениям. Мой единственный совет тебе: помни, ни у кого нет над тобой власти. Ты сильнее любых чар. Стой на этом, даже если это не так, — она сделала задумчивую паузу, поправляя рукав. — И… не ошибусь, пожалуй, если скажу что скорняк из Нордвика с таким делом не справится. А вот тот, о ком ты упорно не желаешь говорить — да.
Я промолчал.
Справился бы тот человек, который должен был быть вместо меня? Без сомнения, справился бы. Ему даже нашлось бы чему научить эту доморощенную ведьму, вне всяких сомнений.
Впрочем, он вообще вряд ли попал бы в такую ситуацию. У него наверняка была бы куча слуг и личная охрана. Стоило бы щёлкнуть пальцами — и он мог бы получить все что угодно. И супруга его жила бы в достатке и благоденствии среди персиковых садов Верхнего Города. Никто не посмел бы поднять на неё глаза, не то что руку.
Вот только женщина эта была бы чужой, с младенчества сосватанной по договору во имя укрепления связи между кланами. А её муж скорее всего был бы избалованным, надменным и быть может даже жестоким человеком, как это водится в высоких сословиях. И лорд Джонатан мог бы показаться на его фоне образцом чести и добродетели.
Нет. Хорошо что этот человек умер в шесть лет просто мальчишкой. Не хотелось бы мне быть им.
— Цепь ослабить мне не под силу, — продолжила Тильда. — И с этим тебе придётся разбираться самому.
— Она достаточно тонкая? Звенья спаянные или просто сомкнутые?
— Спаянные. Но не слишком крупные. Пять звеньев. При желании можно повредить жерновами или ударом молота.
Ну хоть что то.
— Ну и… — я глубоко вздохнул перед тем как озвучить самое слабое место её плана. — Ещё кое-что. Допустим, мне удастся сбросить чары и каким-то невероятным образом избавиться от цепи. Но я никогда раньше не отнимал у человека жизнь. Я не убийца.
— Да? Значит придется им стать, скорняк из Нордвика, — она встала на ноги. — Ибо тех людей что придумали милосердие здесь нет.