Мы возвращались назад в тревожном и тягостном молчании, оставив медведю то, что осталось от бравого следопыта.
Отмычка от кандалов и правда нашлась у Норрингтона. Отмычка, а вместе с ней — самострел, болты к нему, метательные кинжалы, короткий меч, именная бляха и — самое прекрасное — путевая грамота, удостоверяющая личность и предписывающая оказать предъявителю всестороннюю помощь в любом деле.
Тут же были и документы с разнарядкой на розыск, которые я жадно пересмотрел на десять раз. В них и правда упоминалось имя Жакомо Орфа и некого дела, находящегося в его ведомости, но без особой конкретики. А задачей следопытов было, как оказалось, просто проехаться по окрестностям и опросить людей, не появлялся ли на днях такой-то человек?
И столкнулись мы, значит, по роковой случайности. А могли бы разминуться и жить дальше.
Или — встретиться в Вестборне, среди лабиринтов улиц. И там неизвестно чем бы это кончилось…
Похоже я был слишком беспечен.
К документам было приложено… демоны раздери, подробное описание моего характера и привычек! Сухой слог, в жестких и категоричных выражениях, подробно и до омерзения точно описывал все мои слабости и недостатки.
Забытые Боги… вот теперь мне по-настоящему не по себе! Сведения эти явно собирались давно и тщательно, а я жил себе и в ус не дул. И это всё при том, что вёл едва ли не праведную жизнь! Интересно теперь, в Нордвике на всех жителей такое досье есть, или только я этой чести удостоился? Если только я, то догадываюсь даже почему: господин Орф давно подумывал от меня избавиться, но много лет не находил к чему придраться.
А теперь — нашёл. Но почему только сейчас? Не сходиться что-то во всей этой грязи…
Здесь же был и мой портрет, перерисованный с наброска Бригги, который она хранила у себя. Только их штатный художник добавил шрам. Вот же твари, и туда добрались! И как господин Льюис это допустил? Или ему уже всё равно?
Когда я видел его последний раз, он был пьян настолько что еле мог связать два слова, где уж там воспрепятствовать обыску! И, судя по всему, он больше не протрезвеет. Сопьётся, и всё нажитое пропьёт. Смысла существовать-то у него больше и нет.
Я понимал его как никто. Моя жизнь тоже оборвалась с её смертью и в ней, казалось, ничему больше не будет места. Но, в отличии от старика Льюиса, я не пил спиртного.
И не смирился.
Перевалило за полдень когда мы с Ренардом и Бором вышли обратно к поляне, где бесславно пал гнедой конь. На душе было мрачно. И тяжело. Мало того что я взаправду отнял чью-то жизнь, так ещё и ни в чём не повинное животное погибло по сути из-за меня.
Погибло… почти погибло. Тяжело дышит, но ещё живо. А над лежащим зверем склонился ещё один паренёк. Этому вообще было лет двенадцать на вид, скорее ребёнок чем юноша, растрёпанный и сосредоточенный. Конский бок тяжело вздымался и опускался, однако испуганного болезненного храпа слышно уже не было.
— Арчи! — окликнул Ренард подойдя ближе. — Вот что ты делаешь?
— Тихо, — отозвался тот не шелохнувшись.
— Арчи, там ничем не поможешь. Нужно добить.
Мальчишка всё таки обернулся и не по-детски жестко произнёс:
— Поможешь, и ещё как. Просто дай мне время. Это что, сложно?
Ренард махнул рукой и не чинясь уселся прямо на землю, скрестив ноги. Рядом немного отрешенно опустился Бор, все ещё судорожно сжимающий в руках плохо вытертый от крови топор. Я присоединился к ним, облокотившись спиной на ближайшее дерево.
Свобода! Чёрт возьми, свобода! А ведь я уже успел всерьёз с ней распрощаться…
Опасность, заставляющая быть собранным и соображать быстро — исчезла, а на смену ей пришли слабость и головокружение. Даже руки тряслись.
И в ушах словно до сих пор хруст позвонков слышится. Память тщательно хранила этот звук, воспроизводя вновь и вновь и вновь.
Я убил человека. Проклятье, как это тяжело оказывается… все эти легенды, все эти книги, все эти пьесы в заезжих театрах в которых герои крошат врагов направо-налево и никто даже бровью не ведёт… На страницах книг выглядят красиво и эпично, а на деле — на душе темно и паскудно. Тем более что вот так, из под тишка, воспользовавшись ситуацией, парня, который просто исполнял свой долг. Усугублялось это тяжкое чувство и тем, что мой покойный старший брат, отважный и безжалостный воин, презиравший тех кто бьёт в спину, был так некстати упомянут всуе.
У меня не было выбора. Либо он, либо я. Просто не было выбора. Просто не было….
— Бор, ты как? — устало спросил Ренард.
Тот неопределённо махнул рукой.
Теперь, когда можно было спокойно рассмотреть всех троих, сходство стало очевидно. Братья, все трое. И матушка в их чертах угадывается. Вот она, значит, про что говорила…
Рен приложился к небольшой баклажке, а затем молча протянул её Бору. Тот жадно приник к ней, словно стараясь выпить всё содержимое залпом.
— А ты будешь?
Я неосознанно кивнул и потянулся за предложенной фляжкой. Ошибку осознал только когда горло обожгло чем-то крепленым. По всему телу прокатилась бодрящая волна, за которой моментально пришла удивительная лёгкость. Такая, что я с трудом поборол искушение сделать ещё глоток.
— Ну? И что теперь? — мрачно спросил Бор.
Его брат красноречиво покосился на младшенького, что-то шептавшего над несчастным животным.
— Пёс его знает. Надо отыскать мелкую и к матери вернуться.
— Убираться вам отсюда надо, — я потёр лицо ладонями, пытаясь вернуть себе ясность рассудка. Помогло слабо. — Этих двоих все равно хватятся, пойдут по следу. На Перекрёстке им скажут что были такие, а люди герцога ещё и подтвердят, что в последний раз видели пропавших в лесу. Тогда инквизиция придёт сюда. И это будут не случайные двое с рутинного патруля, а целый отряд, пришедший с конкретной целью.
— Да уж… принесла тебя нелёгкая… — Ренард глотнул из фляги сам. — Куда убираться-то? Тут же всё, с рождения. Вся жизнь…
Ну да. По всему выходит — опять я виноват. За мной же они сюда пришли…
— Они там дуб ваш срубили, в каменном кольце.
— Мы знаем, — ответил Рен — Паскуды… Арчи за этот желудь чуть голову не сложил. А сколько раз росток засохнуть пытался — не пересказать. Выходили же, вырастили… Столько за него натерпелись… и выходит — всё зря.
Он вновь подал мне фляжку, и я отхлебнул второй раз, чуть больше и уже не задумываясь. Лёгкость пришла вновь, а что-то внутри настойчиво призывало нарушить табу и глотнуть ещё. Только сегодня и всё. Больше — никогда.
— Мне жаль, — искренне сказал я. — Но, стало быть, вы всё-таки друиды?
Рен досадливо поморщился.
— Знать бы еще кто это такие, для начала.
— Знахари и жрецы, служители забытых ныне богов, чьими сферами были сама жизнь и изначальный хаос. В древности ещё врачеванием занимались, астрономией и судили споры между людьми, но это, я так понимаю, вряд ли.
— А. Ну тогда может и друиды. Жизни-то у нас в лесу хоть отбавляй. На счёт жрецов… эй, Арчи! Ты как думаешь, ты — жрец?
Арчи будто не услышал.
— Вообщем… не знаю. Разве что Арчи. А ты сам чего не колдун?
— А должен быть им?
Ренард пожал плечами, принимая фляжку обратно.
— Не знаю. У нас вот у всех даже сомнений не возникло. Жаль что нет, жаль. Я очень надеялся что нам хоть кто-нибудь объяснит что происходит в нашем лесу.
— Вот даже как? — я вяло удивился. — И что тут у вас?
— Да… лес был как лес. Деревья росли себе и росли, зверьё плодилось, его светлость на охоту жаловали. Браконьер лютовал, конечно, но это дело привычное. Всё, короче говоря, шло своим чередом, пока Урса не появился. А там уж началась: сны всякие, танцующие огни на полянах, которые батя в упор не видит; звери внезапно-вдруг все как один понимать стали что им говорят… Нет, мы, конечно, постарались сделать то что Урса хотел. Но я-то думал, болван, что как дерево вырастет — оно как-то понятнее станет. Ан нет, не стало. И, главное, спросить не у кого. Не у Урсы же спрашивать?
В голове изрядно шумело с непривычки, а некстати выглянувшее солнце начало припекать. Миру вокруг стали возвращаться привычные очертания, стертые было перипетиями последних суток. Он всё так же лучился поздним летом и запахами прогретой листвы. Неизменный, равнодушный, прекрасный. Ему не было никакого дела ни до того что у нас случилось, ни до наших горестей и переживаний.
— А Урса — это кто?
— Это настоящий хозяин Валейского леса, — вдруг подал голос Арчи, не оборачиваясь. — Урса, а не герцог Аддерли.
— Это случайно не тот дух, что является в образе медведя?
— Он самый, — ответил Ренард. — Только я понятия не имею, он тут недавно появился, или всегда был, а мы не замечали… — он сделал ещё глоток. — Но вот, втравил он нашего Арчи в историю, это точно. А вместе с ним — нас всех. Чёрт подери, всех! И матушку, и мелкую, и батю тоже, хотя батя вообще тут не причём. И вот, погляди пожалуй чем это всё закончилось. Смертоубийством. Приехали, короче говоря.
Бор молча отобрал фляжку, одарив брата тяжёлым мрачным взглядом.
— Да не смотри на меня так! Давай считать что мы оба виноваты, — ответил Рен, пожалуй излишне нервно. — И вообще, после моего выстрела он бы всё равно не выжил. Так что считай это ударом милосердия.
Судя по тому как старший присосался к пойлу, это его не очень утешило.
— Тут вы не одиноки, я сам вот впервые… — я попытался сказать слово “убил”, но не смог пересилить себя. — Впервые, вообщем. Иначе было нельзя. Зато теперь у нас у всех есть время.
— Время на что?
— Бежать отсюда.
— Куда?
— Вам? В Галею например, в земли Лузиньянов. Туда все бегут, кому не лень, особенно если от костра. Или вот на север, в Йормарк. Туда только самые отчаянные уходят, но на севере ещё пойди найди кого-нибудь. Правда зима там лютая, но если не побоитесь — оно и к лучшему даже.
— А ты сам-то куда?
— В Блэкшир, — и чего это я вдруг такой разговорчивый стал? — А там — посмотрим.
— А в Блэкшире что делать?
— В Блэкшире — нечего. А вот если спуститься с рифта на Драконью Пустошь, то и найдётся чего, — я подумал и все же протянул руку за фляжкой. Там в аккурат остался один глоток. И хорошо. Больше искушаться нечем.
— Это случайно не там где этот проклятый форт стоит, куда еще всех подряд умирать ссылают?
— Форт Ван-Лайке? Он самый.
— Эк тебя… — Рен печально взвесил в руках пустую фляжку, переключаясь мыслями на нее. — Вот ведь засада. Надо было больше брать.
— Кто ж знал… — проворчал Бор.
— Ага. То-то и оно, — ответил Рен. — И как мы бате объясним, что нам отседова проваливать надо? Он, поди, из упрямства ещё и не пойдёт никуда.
— И что мы там делать будем, в этом Йормарке, или как там его?
— Придём — узнаем. Чай и там леса есть, не пропадём. Только туда добраться надо для начала, а там…
— А тут без нас как?
— Уж как-нибудь. Дружба дружбой, а как-то складывать головушку за духов леса мне неохота.
— Не придётся ничего никуда складывать, — вдруг произнес Арчи. Гнедой конь поднял голову и, как ни в чём ни бывало, доверительно обнюхивал лицо мальчишки. Оба его брата потеряли дар речи. И я, признаться, вместе с ними.
— Как?!?! — только и мог произнести Ренард.
— Я ведь просил дать мне время, — с плохо скрываемым триумфом улыбался младший из братьев, поглаживая коня по носу. — Не бойся, Рен, отцу я сам объясню. Бор, а ты не хмурься. И ты, чужак, тоже. Всё так, как оно должно быть.
***
Помню его прикосновение. По детски худые, но уже огрубевшие пальцы. Свою неловкость, возникшую от неуместности просьбы. Мысли о том, как это странно, должно быть, смотрится со стороны.
А потом — тепло. И ритмичная пульсация, словно я вновь ощущаю чьё-то сердцебиение.
Уловив единожды, биение это хотелось чувствовать снова и снова. Что-то было в нём, что-то удивительное, нужное, то, без чего, казалось, сама жизнь невозможна. Сила это захватывала. Успокаивала. Была подобна воздуху или воде. И была чем-то знакома, хотя память хранила молчание.
— Немного отслоится ещё, но болеть больше не должно. И чесаться тоже, — сказал Арчи, убирая руку от моего лица. — А шрам я убрать не могу. Прости уж.
— Спасибо — ответил я, непроизвольно корча гримасу. Исключительно чтоб поверить своему счастью: больше не чувствовалось ни боли, ни зуда. И угасающая пульсация. Я попробовал снова удержать её, но не смог. — Кто тебя этому научил?
— Никто, — пожал плечами мальчишка. — Я всегда так умел, сколько себя помню.
Солнце вновь спряталось в пелене облаков, и под пологом леса воцарилась наконец благословенная прохлада. Не жарко. Не душно. Нет слепящего солнечного света. Можно уютно устроиться в объятиях корней ясеня, прикрыть глаза, порадоваться, что не нужно никуда бежать. Что всё позади, пусть и такой ценой.
Гнедой конь тоже отдыхал, благодарно поглядывая на Артура. Его серый собрат, пойманный Ренардом недалеко от кромлеха, стоял чуть в стороне и неуверенно щипал травку, все еще отходя от недавнего потрясения.
Вещи покойных следопытов лежали ворохом тут же, и теперь Ренард деловито перебирал добычу, а брат его, Бор, угрюмо склонившись над небольшим костерком, был занят приготовлением нехитрого обеда из подстреленного Реном зайца. Ему, бедолаге, этот решающий удар топором дался, по видимому, тяжелее чем мне совершенная мной расправа, и здоровяк теперь сделался немногословным и замкнутым, почти не участвуя в разговоре. Нетрудно было догадаться что за камень теперь у него за душой.
Мой был не легче.
Мои вещи, что приятно, вернулись ко мне нетронутыми. Включая старушку Матильду и папку с набросками. А вот сбережения, судя по всему, осели в карманах у телохранителей Его Светлости. Это было обидно, и даже не столь по тому что я остался без денег — у следопытов при себе имелось серебро, и братья-егери на удивление честно предложили их поделить — сколько то что это были мои деньги, кровно заработанные, из тех что были отложены на мануфактуру. Потратить их по назначению всё одно уже не вышло бы, но это не слишком утешало. Впрочем, в цепочке потерь эта была, пожалуй, наименьшей. Хотя и без сомнения — весьма символичной.
Всё что у меня было — подобно песку продолжало утекать сквозь пальцы.
— А эта… штука, — я всё-таки решился спросить, не уверенный до конца что буду правильно понят. — Пульсация. Биение, будто сердце стучит. Что это такое? Ты знаешь?
— Нет, — растерянно ответил Арчи. — То есть… я понимаю про что ты говоришь. Но правда не знаю. Оно просто есть, и я постоянно чувствую его. А вот братья почему то нет.
— Вообще мы надеялись что кто-нибудь сведущий расскажет нам об этом, — подал голос Рен. — Вот ты например, будь ты колдуном.
Я устало пожал плечами. Видно, судьба моя такая: разочаровывать людей. Своих-то собратьев по несчастью я тоже в своё время очень разочаровал. Как же, предпочел не тратить свою жизнь на ненависть и желание отомстить всему миру, как бедняга Кейн, мир его праху. В подмастерья пошёл, в люди выбился, как-то худо-бедно все устроилось, забылось, и не хотелось иного. И толку с того теперь?
— Сказать по правде, я и сам бы не прочь был оказаться колдуном. Но сложилось как сложилось.
— Темнишь, — сказал Ренард. — Тем паче этот хлыщ что-то там говорил про какой-то город и прочее…
— Нет больше никакого города.
— Это я даже понял. Но ты ж вроде как не из простых на самом деле. Кто он был, твой отец?
— Да какая разница кем он был? — меньше всего на свете я хотел говорить об этом. — Нет моего отца, и его наследия тоже больше нет. Он ничему не успел меня научить, мне даже ничего не осталось в память о нём. Так что пусть он и братья спят спокойно.
— Так не бывает, — недовольно заметил Рэн, словно снова подозревал меня во лжи. — Наш вот отец говорит что род всегда значение имеет, даже если ты от него оторван оказался. И герцог всегда будет герцогом, а егерь — егерем, даже если их в младенчестве перепутали. Не может такого быть чтобы происхождение ничего не значило. Ну не может, и всё тут.
“Не может” да “не может”… Может! И вообще, чего ты ко мне прицепился?
— Видишь ли, я не самый достойный сын своего рода, и чести ему своим именем не сделаю. Скорей уж наоборот. Так что третий раз говорю: я действительно был простым скорняком, всю свою жизнь. И был бы им дальше, с превеликим удовольствием, если бы только одна мразь в серой робе не сожгла заживо мою беременную жену! — непроизвольно сжались кулаки. — И теперь назад мне дороги нет. Остаётся только надеяться что впереди хоть что-то, да будет. Например найдётся кто-то сведущий в тайных искусствах, к которому можно будет набиться в ученики. Должны же они были хоть где-то остаться! И где ещё если не на границе их искать?
— Это на Драконей-то Пустоши? — скривился Рэн. — Там найдёшь, пожалуй… Слыхал я про это место и про то что там делается…
— Драконов не существует, — угрюмо вставил Бор, подкладывая веток в костерок.
— Если ты, балда, чего не видел, это ещё не значит что так не бывает! — фыркнул лучник. — Императора вот тоже никто не видал, а он есть. А драконы как раз, говаривают, спят под этой самой долиной, чтобы проснутся в конце времён и разрушить мир. Только спят они беспокойно: то так во сне ворочаться что земля под ними трясётся, то нечаянно огнём из расселины дыхнут, то воду в озере вскипятят…
— Да брехня всё это, — Бор проверил воду в котелке и, удовлетворившись, опустил туда пряный букет из кипрея, пахучки и душистого лилового вереска. — Не бывает так чтоб огонь из расщелин и озёра кипели. Брешут твои городские дружки. И про ходячих мертвяков тоже.
— Ну, про мертвяков-то и правда сказочки. Не бывает так чтоб то что умерло ходило и разговаривало. А ты, парень, с какого кстати перепуга решил что там ещё живые колдуны остались?
— Если верить слухам, то они непременно должны быть, — отвечал я. — Уж больно всё к одному сходится. К тому же домой я всё равно вернуться не могу. А так… Авось повезёт.
— Повезёт, — вдруг сказал Арчи. — И то, что ты ищешь — ты найдёшь. Только мне недоброе что-то в этом видится, мрачное, землистое, пахнущее затхлостью и тленом. Не знаю как это объяснить чтоб ты поверил мне, скорняк из Нордвика, но там куда ты идёшь живёт сама Смерть. А ты отчего-то поглощен мыслями о ней, думаешь всё время, и, не сознавая того, идёшь на её зов. Это может погубить тебя.
— Может и так, — я согласно кивнул. — А может и нет. И если на то пошло, то терять мне всё равно нечего.
— Может и так, — мальчишка с не-мальчишеским взглядом вернул мне мои же слова. — А может быть, это тебе сейчас так кажется. Смотри, как бы не стало слишком поздно когда ты это поймешь.