— Да, да, иди и найди мне его.
— Я схожу на кухню, но если его там нет, то…
— И не забудь присовокупить к нему горячий чай, обязательно с лимоном, — перебила меня подруга.
— Грэкхольм!
— Достань хоть из‑под земли!
— Но…
— Ты у меня самый лучший, грибочек! — проворковала колдунья, повисая у меня плечах. — Ну, всё‑всё, твоя кошечка ждёт подношений!
Иногда на Эмилию, что‑то находит. Я называю это женским «вынь, да положи». Марципановые конфеты, бананы, зефир, клубника среди зимы, сыр с плесенью, черничное мороженное, анчоусы, солёные огурцы, варёные яйца аям чемани, тефтели, апельсины с корицей, медовые орехи, — да что угодно порой может стать предметом моих активных поисков. Считаю ли я себя подкаблучником или тряпкой, когда на всех парах несу подруге то, что она хочет? Абсолютно нет. Ведь это Эмилия. Моя Эмилия. Моя… Я сделаю всё, чтобы она была счастлива, а она точно так же сделает это для меня. Помню, как‑то я сильно заболел, и колдунья целый месяц не отходила от моей постели — таскала мне всякие вкусности, готовила целебные отвары, читала мне вслух скучные, по её мнению, книги… Она всегда заботится обо мне. Всегда… Когда только отдаёшь — это одно, а когда точно так же и принимаешь — это совсем другое. Это называется дружбой? То нарекают… Нет! Я не имею права так думать, пока мы находимся в постоянной опасности! Потом… как все закончиться. Обещаю, я скажу ей о том, как много мне стало понятно за последнее время…
В этот раз я пошёл к хозяйке «Золотой Кирки» без всякой надежды на успех. Вернее сказать, я переступил порог её кухни с намереньем взять хотя бы чай, однако, к моему изумлению, помимо раскрасневшегося чайника на плите стоял ещё и самый настоящий шоколадный кекс! Видимо Эмилия случайно увидела, что стряпает повариха, и решила попросить кусочек для себя. При моём появлении женщина улыбнулась. Она сама пододвинула ко мне сдобу, на что я благодарно поклонился. Порезав кекс на ломтики, смазав его малиновым джемом (увы, сгущённого молока не оказалось), и налив кружку душистого зелёного чая с бергамотом, я вернулся обратно. Кроме гипсовых яков и сопящего Снурфа в зале никого не было. Эмилия ушла. Но почему? Поставив добытые яства на стол, я сел на прежнее место. Возле дневника Гугодуна лежало маленькое мармеладное сердечко. Я повертел его в руках, а затем положил в рот. Да, подруга, всю жизнь я только тем и занимался, что жевал да переваривал, жевал да переваривал… Дурак.
Дотронувшиеся до потёртой книги, пальцы, видимо существующие в такие моменты сами по себе, оборвали поток моих сентиментальных мыслей. Я сосредоточился и, отпив чаю, оглядел обложку. Некогда белая, она ныне пожелтела и обзавелась серыми пятнами. Мелкие трещины избороздили фолиант вдоль и поперёк. Очень старая вещица и к тому же уникальная. Осторожно открыв дневник, я принялся его листать. Как и предупреждал Дурнбад, передо мной замелькали вереницы древних символов. Лундулум в целом мне знаком, и я могу с грехом пополам кое‑что в нём разобрать, но эти знаки, выведенные поблёкшими фиолетовыми чернилами, были далёким предком современной письменности гномов — что смотри, что не смотри, без словаря не переведёшь, возможно Бертран бы справился, но не я. В самом конце дневника я обнаружил сложенную вчетверо карту Железных Гор. Именно ей когда‑то пользовался Гугодун, чтобы вести Мальта по заснеженным кряжам. Я развернул находку. Так, точка по центру — это Трузд. От него тянутся выцветшие артерии‑нити к важным городам гномов. Едва приметная линия, подписанная с боку «Малтус», обрамляла путь королевского посла зелёной подводкой. Проходя между скал со всевозможными нечитаемыми названиями, она дотягивалась аж до Абрикосового Моря, где делала крюк на север, но это уже неважно, потому что у самой кромки нарисованных волн мой мизинец застыл на острой иззубренной метке, похожей на меч. Скорее всего, это и есть Пик Смерти. Но если это так, то чтобы до него добраться потребуются месяц, а то и больше! Где взять это время? А холод? А лавины? А обрывы? Жуть! Как преодолеть такое расстояние и не погибнуть? Под залпы вопросов я откусил уголок шоколадного кекса.
Железные Горы коварны, и их ловушки могут поставить жирный крест на всём нашем предприятии. Впрочем, даже если откинуть непредсказуемость Судьбы, надо учесть ещё и то, что сказал Догараг — многие из этих голубых чёрточек‑дорог разрушены, ведут в тупик или засыпаны камнем. Как знать тогда, какую из них выбрать, чтобы сэкономить утекающие в небытие недели и пройти к Эмириусу Клайну напрямик? Дурнбад подскажет? А вдруг ошибка? Она обойдётся нам ой, как дорого. Что же нам остаётся? Неужели загадочный и затерянный в веках Железный Путь — это путь единственный и верный? Но мне о нём ничегошеньки неизвестно! Нельзя сигать головой в омут, не зная его глубины! Потянувшись за кексом, я взял лишь крошки. Досадливо поглядев на пустую тарелку, я продолжил думать.
Тачанки? Что они из себя представляют? Гномы всегда тяготели к изобретениям, и вполне вероятно, что в Залах Странствий содержатся механизмы, способные развить неимоверную скорость. Я почувствовал, как во мне просыпается научный интерес. Ну, правда, что мы потеряем, если туннели окажутся полностью затопленными? Максимум пару дней. А что выиграем, если предположить, что тачанки в рабочем состоянии? Месяц, а то и два! Они стоят того, чтобы попытаться!
Я закрыл дневник и, потормошив посвистывающего Снурфа, указал ему на лестницу.
— Пойдём наверх, мы с тобой спим там!
— Нит! Здефь сфи!
— Я не хочу ночевать на стуле.
— Пофему?
— Это вредно для осанки.
— Пофему?
— Потому что позвоночник искривляется.
— Нит!
— Что — нет? Пойдём, тебе говорю.
— Нит! Нит!
— Видишь вон ту швабру с грязной тряпкой?
— Даф!
— Если хозяйка харчевни наткнётся в темноте на дремлющего Снурфика, то, скорее всего она её схватит.
— Зафем?
— Чтобы пройтись ей по панцирю Снурфика.
— Нит! Нельфя такф!
— Тогда пошли со мной. Я тебя, если что защищу и от швабры, и от тряпки.
Недовольно шипя, Снурф пополз следом за мной. Оказавшись в своей комнате, я сбросил сапоги на пол и улёгся на мягкую перину. Где‑то над Труздом солнце совершило оборот, и в прошлое канули двадцать четыре часа. Пока секундная стрелка двигалась вперёд, мы освободили народ Караз от влияния Кувалды и обрели ключи, ведущие к Эмириусу Клайну. Не так и плохо! Надо лишь воспользоваться имеющейся информацией и совершить последний рывок, который освободит меня от пристального взгляда Вселенной. Чувство избранности бередит мне душу с того самого момента как я нашёл Пророчество Полного Круга. Маленький звоночек внутри меня цокает и цокает о неуязвимости, о предрешенности, и о восстановлении равновесия. Кто дёргает его? Кто опекает меня? Кто хранит от вездесущей Смерти? И кто показывает лазейки в непроходимых стенах? Вселенная? У неё нет разума, по крайней мере, такого, каким мы его себе представляем. Фундаментальные законы, неизменно действующие во всём Мироздании — вот, наверное, наиболее близкое описание, которое я могу дать её Сознанию. Вселенная не мыслит по‑человечески, её суть — это вечная череда математических задач. Но иногда в задачах встречаются ошибки, и вот тогда укрытый на заднем плане малюсенький минус, худощавый плюс или крохотный множитель выделяется, пухнет и разрастается вширь. Изменяясь, формула, однако не прекращает искать значок, который вернёт ей стройность. Может я и есть тот самый значок, способный перечеркнуть минус, стереть плюс и вернуть предопределённое решение?
Засыпая, я улыбнулся в подушку — математика никогда не была моей сильной стороной.
Глава 19. Усатое полчище
Меня разбудил стук. Бам‑бам‑бам! Да кто хоть там? Скинув ноги с крохотной кровати, я заспешил открыть дверь, которую вовсю сотрясали быстрые короткие удары. На пороге стояла Эмилия.
— Ты что — решил полдня проспать? — с ходу начала моя подруга. — Мы уже все давно встали! Один ты, прохудившийся бурдюк, изволишь прибывать в объятиях грёз!
— И тебе доброе утро, — зевая, отозвался я. — Который сейчас час?
— Я не знаю, из моего окна плохо видны смены дня и ночи, — пожала плечами колдунья.
— Почему ты ушла вчера? Мне пришлось съесть твой кекс.
— Калеб! Ты хотел, чтобы я осталась и перед сном умяла сладкую ватрушку? Серьёзно? Скажи на милость, как бы я потом в дверь смогла пролезть?
— Но ты же сама попросила её найти! Где логика?
— Нигде. Мы, девушки, странные создания.
Эмилия вдруг заинтересовалась картиной на стене.
— Кстати… ты видел мармеладное сердечко?
— Да.
— Оно было последним. Я хранила его с самого Шальха.
Я озадаченно посмотрел на спину колдуньи.
— И отдала мне?
— Было вкусно?
— Очень.