— Ради безопасности старухи я не буду вынимать тебя наружу. Вдруг ты затаил на неё некую неприязнь… Понимаешь, гномы хорошо затачивают сталь.
— Ты думаешь, я такой дурак, что променяю секундное удовольствие на тысячелетия, проведённые под какой‑нибудь корягой? Не смеши! Ты же выкинешь меня, если я подставлю тебя! Мне нет резона кромсать её… Хотя, что скрывать? Я никогда не забуду обиды, которые она мне наносила! Знаешь, парень, это не я звал её замуж. Я вообще не собирался жениться, пока мне не стукнет хотя бы лет эдак пятьсот. Все подстроила мать Фчифчи. Заманила на горячие блинки с бренди. Рюмка, одна, вторая. А я был молодой. Усекаешь? Вот так и получилось, что Фчифчи повлекла меня в свою комнату. Ну, а потом из ниоткуда возникла её мать, которая заявила, что раз я сорвал розу, то недурно бы теперь попросить у её дочурки руку и сердце. Я, было, заартачился, но меня припугнули клеветой и всеобщим поруганием. Лес Скорби, знаешь ли, не такое обширное местечко. Тут сова ухнет, на том конце лиса подхватит, если бы отказался — жизни бы не увидел… Пришлось встать на колено и преподнести колечко, вырезанное из винной пробки.
Я нахмурился.
— Странно. Мне кажется, я слышал какую‑то другую басню. Разве матери Фчифчи Шоб‑Коб‑Дуб нравился не больше, чем ты?
— Куда там! Эй! Ты потешаешься надо мной?
— Нет.
— Не знаю, откуда ты родом, парень, но здесь никто в здравом уме и твёрдой памяти не согласиться бы обручить свою дочь с поленом‑переростком. Что бы, по‑твоему, она с ним делала? Поливала бы его ствол из лейки в разгар засухи или очищала бы корни от весенних паразитов?
Джейкоб залился горьким смехом.
— Как жаль, что так не вышло, и эта горькая «конфетка» досталась мне!
— Тихо! — крикнул я, приподнимаясь со стула.
Через порог проковыляла Фчифчи. На спине она тащила крупную авоську, в которой лежали грецкие орехи. Старуха кинула ношу возле двери и, недовольно причмокивая, направилась к столу. Усевшись напротив скелета, она во всю глотку чихнула. Моё присутствие её нисколько не удивило.
— Я знала, что ты вернёшься. Все всегда возвращаются поболтать с такой красоткой, как я. Ну что? Навестил троюродного деда по линии пятиюродного брата твоего отца?
— То была тётушка, — улыбнувшись, поправил я.
— Что у меня ушей, что ли нет? Ты точно говорил про деда! Про дряхлого сутулого деда, что живёт рядом с Горбатым Логовом живорезов! Он тебе ещё в детстве собачек из дерева вырезал!
— Вот кстати о деревьях, — подал голос Джейкоб. — Давно ты ходила к Шоб‑Коб‑Дубу?
— Чего это ты так громко орёшь сегодня? Потише нельзя? Ишь, раскричался, образина! Я же не глухая!
Старуха сжала палец скелета.
— Тебе‑то что, когда я у него была? Решил главу семьи включить? Я тебе сто раз говорила, что у меня с ним ничего нет! Когда ты уже угомонишься‑то?
— Ты должна навестить Деревянного Гиганта как можно скорее!
— Какого рожна ты меня к нему посылаешь? Я же только что пришла! Я устала! Собирать целый день орехи для твоей ненасытной утробы занятие очень изматывающее! Заварил бы жене хоть чаю! Ишь, бездельник, на шею сел да ноги свесил! Верно, мне пеняла мать — нечего тебе с этим Джейкобом якшаться, горюшка хлебнёшь — да под родительское крыло назад воротишься. Как в воду родная глядела. Сидишь — все штаны уже протёр! Толку от тебя ноль!
— Завтра отдохнёшь, голубушка, завтра! Есть дело исключительной важности! — торжественно провозгласил кинжал. — Собирайся немедленно, ты пойдёшь к Шоб‑Коб‑Дубу и скажешь, что он любовь всей твоей жизни! А знаешь зачем?
Фчифчи любопытно нагнула голову.
— Зачем?
— Потому что так просит твоя дорогая матушка. Пока ты бродила по лесу в поисках гнилого фундука и дралась с белками за миндаль, она наведалась ко мне и поведала грустную историю. Как ты знаешь, для сохранения молодости твоя мать варит отвар долголетия, главной составляющей которого являются листья Шоб‑Коб‑Дуба, да не простые, а бледно‑жёлтые, те, которые распускаются на его кроне один раз в десять високосных лет. Раньше Деревянный Гигант сам насыпал охапку, когда она приходила, но сейчас отказался это сделать. Шоб‑Коб‑Дуб поставил условие. Он отдаст необходимые листья, только если ты бросишь меня и уйдёшь к нему. При этом всё надо обставить так, как будто ты всегда мечтала кинуться ему в объятья, а я был тебе не более, чем обузой. Ради твоей матери, которую безгранично люблю и уважаю, я готов поступиться гордостью. С болью в душе я расстаюсь с тобой и призываю — лети к Шоб‑Коб‑Дубу и будь с ним отныне навсегда!
— О, Джейкоб! Мой герой! Мне стыдно за то, что мамочка так плохо о тебе отзывалась! Ты жертвуешь своим счастьем в угоду чужому!
Фчифчи принялась пылко целовать череп супруга. Её слюни потекли по кости, а затем в пустые глазницы.
— Раз другого выхода нет, и мама находиться на краю гибели, я просто обязана немедленно покинуть тебя! Но я обещаю, что никогда не забуду твоей жертвы! О, мой фитилёк! Я никого не смогу полюбить так же, как тебя!
— Какая великая трагедия! Два любящих сердца разрываются на веки вечные!
Я покачал головой.
— Как тут остаться в стороне? Невозможно! Я должен помочь тебе хотя бы за то, что ты приютила меня на ночь! На крыльце стоит мой конь. Он с удовольствием довезёт нас до Шоб‑Коб‑Дуба! Вперёд! Дорога каждая секунда!
— Вы оба такие благородные, прямо как два рыцаря‑плютеранца, победившие льва, напавшего на прекрасную принцессу! Побольше бы на свете таких людей рождалось! Дай небеса вам здоровья! — всхлипнула Фчифчи, семеня к двери. — Мой милый Джейкоб, до свидания!
— Нет, солнышко, правильнее сказать — прощай! Прощай навсегда!
Я подобрал сумку и, пряча улыбку, отправился следом за старухой. На пороге я обернулся, чтобы глянуть на странного скелета. Наверно при жизни Джейкоб был тот ещё проныра. Так подобрать слова… всё‑таки досадно, что теперь с ним будет нельзя поговорить.
Подхватив старуху под мышки, я усадил её в седло, а затем сел сам. Фчифчи прижалась ко мне спиной. Аромат её давно немытого тела напомнил носу, что от меня наверняка пахнет не лучше. Последний раз я принимал ванну аж в Трузде, а зубы чистил… чистил когда‑то.
Юнивайн тронулся. Быстрее, быстрее, быстрее. Скорость увеличивалась и, перед тем как мои глаза заполонили расплывчатые пятна мелькающих вязов, я увидел существ со свиными рылами. Странно, что приспешники Хрипохора не попались мне на пути раньше. Лес Скорби — исконное место их обитания. Здесь они должны встречаться на каждом шагу. Куда же подевались все живорезы? Их выкосила отравленная вода, или тут кроется иная, более страшная причина? Нутром чую — Хрипохор готовиться к чему‑то грандиозному… грандиозно плохому.
Мы миновали Мухоморку, а потом побежали вдоль клыкастого русла Лимфимиды. По‑моему мнению, из всех величин, свет — самая шустрая материя, но сейчас пурпурные шарики, привязанные ко мне, едва успевали освещать сгущающуюся тьму. Однако… там серебристый туман! Деревья… вроде бы огибаем холм…
Призрачный конь резко остановился. Хрусь! Я ударился челюстью в голову Фчифчи. Старуха заохала, всё лошадиное племя и я получили кучу лесных прилагательных. Замысловато извиняясь, я подал ей руку. Длинные ногти царапнули по запястью. Почему Фчифчи их не стрижёт? Прямо как Грешем!
Между тем старуха заспешила через серо‑голубой барьер. Она шла уверенно — дорога до Древнего Источника была хорошо ей знакома. Подцепив крючковатыми пальцами шляпку поганки, Фчифчи засунула её в рот. Смачно жуя ядовитый гриб, она предложила мне нечто похоже на галерину окаймлённую, но я тактично ответил, что не голоден. Спасибо, упасть замертво я пока не желаю.
Ворча под нос ругательства про жирных нахальных белок, заполонивших лес, Фчифчи продолжала раздвигать заросли кустов. Отодвинув очередной пук сцепившихся колючих веток, мы вышли на поляну Шоб‑Коб‑Дуба. С того момента как я его покинул, не изменилось абсолютно ничего: Деревянный Гигант содрогался от рыданий. Шипя и дымясь, слёзы падали в нутро озера, обрекая на смерть каждого, кто сделает из него хотя бы глоток. По‑хозяйски оглядев своего будущего кавалера, Фчифчи топнула ножкой.
— А ну, прекращай пускать сопли, плакса‑вакса! Посмотри на себя! Совсем заплыл! Где это видано, чтобы мужчины так себя вели? Я тут, значит, к нему пришла вся такая из себя белладонна, а он голосит, как младенец!
Услышав голос Фчифчи, Шоб‑Коб‑Дуб накренился вперёд. На неказистом лице показалась улыбка. Деревянный Гигант рассмеялся и едкие капельки, бегущие по его растрескавшимся щекам, сразу высохли. Глаза засияли обожанием.
— Мотылёк! Синичка! Жаворонок! Я не верю своему счастью! Прямо здесь, прямо сейчас ты стоишь рядом! Я весь дрожу! Ох, как ты пленительна! Твоя шейка, словно лебяжий пух, твои очи, как огненные тюльпаны! Чем я заслужил такую удачу?! Надолго ли ты у меня, травинка? Или, как всегда, минутку‑две скрасишь моё серое существование, наберёшь изящными ладошками водицы и обратно подашься к своему сквернавцу? Он все соки из тебя выжал! Скоро ты засохнешь и завянешь! Эх, дотянутся‑доберутся до него когда‑нибудь мои руки! И ты меня не остановишь!
— Полно тебе! Изливаешься, как петух над курятником! Знаешь же, что мне твоя голосистость не по нраву! Я люблю, когда характер видно, а не эти всхлипы девичьи!
— Ты…
— Тихо!
Шоб‑Коб‑Дуб умолк, а подбоченившаяся Фчифчи заявила:
— Все, ушла я от Джейкоба! Вот так вот — бац и ушла! Сказала, что мы больше не пара! Ой, только не начинай реветь снова! Джейкоб хоть и скряга, но не такой мягкотелый! Придётся мне заняться твоим воспитанием! А то ещё будут тыкать на меня пальцем и смеяться в кулачок — «такая красотка, а променяла шило на мыло! Один был никчёмный, да и второй такой же! Не везёт ей в любви!». Ты же не хочешь, чтобы так обо мне говорили?
— Нет! Конечно, нет! Я поменяюсь, исправлюсь, переделаюсь! Ягодка‑клубничка, любимка‑ежевичка! Заживём с тобой настоящей деревянной семьёй! Как две осины у пруда, как две рябины в саду! Я стану тебе защитником и опорой! От холода, зноя, жара и мороза я укрою тебя своими ветками! Заслоню от ветра листьями! Отгоню корнями дровосека! Ох, чувства меня переполняют! Я ощущаю себя тоненьким прутиком, что познал отраду взаимности!
— Но, но!