Снурф, семенивший подле меня, подполз к оторванному волосатому бедру. Усики таракана затрепетали, обстановка всеобщей гибели его ничуть не смущала, а вот Мурчик напротив, по пятам шёл за хозяйкой. Кот прижал уши и зорко следил, не появится ли откуда доселе притаившийся враг.
Зайдя в город, я уставился на мостовую, испещрённую калейдоскопом красных луж. Сколько погибших! Куда глаза не поведи, наткнёшься на оборванную жизнь. Как во сне мы двинулись по улицам Эрменгера. Каждый пройденный мною фут был наполнен отголоском беспощадной резни. Вот у длинного здания валяется опрокинутая тарелка с картошкой. Человек спокойно обедал и не подозревал, что эта трапеза станет для него последней. Вот и он сам, в руке — ложка, на горле — укус. Дорога провела нас сквозь три перекрёстка и потянулась к широкой лестнице, укреплённой оборонительными парапетами. Поднявшись на самый верх, мы перешли через подвесной пандус и, пройдя по оторванной железной решётке, вошли во вторую, центральную часть Эрменгера.
По пути стали попадаться люди в тяжёлых пластичных доспехах. У всех рыцарей были содраны шлема, а под ними отсутствовали глаза. Что это? Некая отметина или позорное клеймо? Мерзость. Ноги повели на площадь, и на ней нас поджидала ещё более отвратительная картина. Нет, её нельзя описать. Я поднял глаза и выдохнул. Даже мне, повидавшему на своём веку всякого, такое зверство показалось чрезмерным. Не сговариваясь, мы молча и очень быстро пересекли проклятое место. Не в силах не сделать этого, я оглянулся — вслед нам беззвучно кричал раскачивающийся звонарь. Его повесили прямо за язык пожарного колокола.
— Жуть, — содрогаясь, промолвила моя подруга, когда мы оставили лобное место позади. — Это даже казнью назвать нельзя, дети, женщины, у меня нет слов.
— Безумно и беспощадно, — сдвигая брови, промолвила Серэнити.
— Если такое устроили на рынке, то, что же нас ждёт за стенами самого форта? — напряжённо спросил Грешем.
— Ты сам знаешь ответ на свой вопрос, вампир.
Узкий проулок сдвинулся и коридорчиком провёл наш отряд к донжону, выстроенному на плато. Вокруг донжона располагались все важные здания города. Непосредственно с этого плацдарма когда‑то началась история Эрменгера. Суд, тюрьма, казармы, — проходя мимо остроконечной часовни Ураха, мы остановились. У её порога приход Братства Света встретил нападающих. Среди разорванных риз и опалённых животов мне на глаза попалась золотая маска. Видимо человек, на котором она была надета, до последнего прикрывал собой юную девушку, держащую в белых руках хоругвь, ныне переломанную. Я подозвал Серэнити и показал ей свою находку. Нагнувшись над трупом, великий инквизитор провела пальцами по изгибам золотого лица.
— Аббат пал как достойный воин и без колебания принял свою смерть. Да вознаградит его Урах по ту сторону Черты.
Бережно сложив руки аббата крестом, Серэнити зашла вовнутрь часовни. Обстановка в ней отражала все то, что творилось на улицах Эрменгера. Разбитые стекла грудой осколков усыпали разноцветную плитку. Перекосившиеся алебастровые статуи были измалёваны углями и кровью. Хрустя черепками, мы подошли к осквернённому алтарю. В жертвенной мисочке, куда обычно кладут цветы, лежало человеческое сердце. Я отвернулся, чтобы не видеть ту боль, которая сейчас владела Серэнити. Возложив руки на алтарь, она тихо сказала:
— Клянусь Всеотцом: они заплатят за это. Даже если мне придётся дойти до Разделяющих Врат самого Назбраэля, я не отступлю. Именем Твоим и Твоей Плетью я воздам тем, кто повинен в этой резне.
Я позволил себе дотронуться до плеча Великого инквизитора.
— Я помогу тебе отомстить. Это не только твоя война, но теперь и моя тоже. Десница Девяносто Девяти Спиц жадно забирает жизни в ущерб равновесия. Я чувствую зов природы, её муку. Пока не поздно, я должен помешать ему, поэтому я с тобой, и можешь расценивать это, как хочешь.
Серэнити обернулась, и я пересёкся взглядом с её льдисто‑серыми глазами. Они мерцали таким гневом и яростью, что я сделал шаг назад.
— Пусть Урах услышит о твоём желании.
По одному мы покинули разорённый храм. Опережая всех, Великий инквизитор, как дух возмездия, направилась к башням бастиона. Именно из него выплёскивалась та самая неукротимая магическая мощь. Я уже давно определил это и теперь готовился к худшему. Толкнув полуоткрытую дверь ногой, Серэнити уверенно зашла в холл. Тут грянул самый страшный бой. Между десятками упокоенных солдат и зверолюдей валялась переломанная мебель. Арбалетные залпы здесь давались не раз и не два — всюду торчали гребешки стрел. Посередине зала была выстроена импровизированная баррикада. Её наспех соорудили из щитов и мешков с зерном, вероятно притащенных из амбара. Лестница, ведущая на второй этаж, некогда обрамлённая тонкой балюстрадой, теперь была начисто лишена перил. На каждой ступеньке, уходившей вверх, как и на стенах города, скорбно скалились отрубленные головы. Пол, липкий от крови, с сотнями отпечатков голых ступней, противно клеился к сапогам. Эмилия взялась за лоб и медленно набрала в лёгкие воздух. Увиденное произвело на неё сильное впечатление. Мурчик жалобно мяукнул и спрятался за юбкой хозяйки. Серэнити, до этого воинственно настроенная, растерянно озиралась. Энергия Вселенной, проходящая сквозь моё тело, настойчиво звала меня подниматься. Не сопротивляясь принуждению, я двинулся на зов, а друзья, словно зачарованные последовали за мной. Наступая на порожки, я всматривался в лица убитых воинов Эрменгера. Молодые, старые, в шрамах, с бородой и без, с усами и щетиной, — у каждого из этих людей была своя жизнь, радости, горести, человеческие переживания, и всё это в одночасье трагически оборвалось. Прежде чем взойти на второй этаж, я насчитал сорок пять ступенек и втрое больше голов. Переступив крайний уступ, я оказался в длинном помещении, где в самом конце на помосте стоял трон, по‑видимому, предназначавшийся для бургомистра. Бархатный ковёр широкой полосой тянулся к его основанию. Вдоль ковра в подставках горели факелы. В их отблесках и тенях я побрёл к трону, источнику магического сосредоточения. На мягкой фиолетовой подушке, расшитой золотыми львами, сидел козёл с человеческими руками. Растопыренными пальцами он держал не до конца ободранный череп, из которого высасывал мозг. Казалось, козёл ждал нас. Рабски согнувшись, мы приближались к нему. Жёлтые глаза козла светились неземной злобой. Его торс облегал доспех, содранный с одной из воительниц Эрменгера. Ветвистые рога, переплетались сложным узором, образуя восьмёрку. Я никогда не видел такого существа.
Голос похожий на блеянье овцы зазвучал в абсолютной тишине:
— Так долго, я уже стал подумывать, что вы никогда не придёте, но — нет.
Серэнити вышла из колдовского транса всего на мгновение, однако ей хватило его, чтобы метнуть булаву в строну рогов, но козёл был проворнее. Он выставил волосатую руку, и великий инквизитор уже окончательно застыла, как восковая фигура.
— Ах, девочка, я сделаю из твоих костей лютню и буду играть на ней при полной луне. Это позабавит твоего трусливого божка, как думаешь?
Напрягая всю волю, я старался вырваться из охватившего меня оцепенения, однако сделать этого мне не удавалось. Магия Вселенной до этого наполняющая силой, сейчас держала меня стальной хваткой и не давала пошевелиться. Я хотел что‑то предпринять, но продолжал стоять на своём месте. Козёл тем временем заговорил вновь:
— Эрменгер лишь отправная точка. Здесь я утвердил свой приход. Всё предрешено. Я знаю, что, словно воробей, прячась от сапсана, Урах угнездился в этом мире. Я найду его, вырву ему шёлковое сердце, а после того съем!
Тут козёл встал с трона и, цокая копытцами, вразвалочку подошёл к моему ученику.
— Кто это у нас? Грешем? Вошь и сопляк. Ты не достоин моего внимания. Хотя, как сказать? Может, потом.
Гогоча и блея, козёл направился к Эмилии.
— О! Грэкхольм! Колдунья Лунных Врат, а вот ты его достойна! Ты такая прекрасная‑распрекрасная, живёшь многие годы и совсем не стареешь. Что за несправедливость? Почему другие дряхлеют, а ты все так же хороша? Подожди, я приготовил для тебя кое‑что особенное.
Проведя пятерней по лицу Эмилии, он злобно расхохотался демоническим смехом. Там, где прошла лапа козла, кожа сморщилась, как печённое яблоко. Обнажились бесчисленные морщины, проступили язвы. Из глаз моей подруги хлынули слёзы.
— Это тебе подарок в честь нашего знакомства. Нравится? На втором свидании я обращу тебя полностью, и ты возляжешь со мной на ложе. Ты ревёшь от радости? Как мило, перестань, а не то я вырву тебе язык и оторву гланды.
Отшвырнув Эмилию, козёл приблизился ко мне. Его дыхание обожгло мой нос горячим смрадом.
— Калеб Шаттибраль. Сироточка собственной персоной. С тебя‑то слизняка и надо было начинать, но нет, сладенькое же всегда подают на десерт. Передай королеве, той, что помоложе, и может ещё кое‑как соображать, что Десница Девяносто Девяти Спиц объявляет ей войну. Очень скоро я доберусь до её вкусных кишок, уж они‑то будут посочнее, чем у плешивых жителей Эрменгера. Ох, как же они кричали, когда я отрывал им головы одну за другой. Эта музыка по истине вдохновляет!
Козёл схватил меня за подбородок.
— Мотылёчком порхай в Шальх и исполни моё поручение. Ныне нам пора прощаться, впрочем, ненадолго.
Козёл откинул обглоданную голову и воздел руки к потолку. Взявшийся из ниоткуда, столб голубого света упал на него сверху и растворил в себе. Транс, в котором я прибывал, спал. Ощущение магического потока, дававшего мне энергию, исчезло. Я кинулся к колдунье. Эмилия стояла на коленях и плакала. Одна сторона её лица превратилась в сплошную уродливую язву. Серэнити и Грешем посадили её на трон, на котором только что восседала тварь из Десницы Девяносто Девяти Спиц. Приложив обе руки к лицу Эмилии, великий инквизитор принялась громко читать заклинания Света. Я чувствовал, как Серэнити вкладывает всю свою силу, чтобы исправить порчу, но её усилия оказались тщетны. Проклятие не сошло.
— Оставьте меня, оставьте, не прикасайтесь ко мне! — запричитала Эмилия, отстраняя Серэнити.
Было жутко видеть, что моя подруга, прелестная и обольстительная девушка, теперь на правую часть головы являлась гниющей каргой. Мурчик запрыгнул на лежащие плетями руки Эмилии и стал лизать её изуродованное лицо. Кот мурлыкал и бодал в её грудь. Он как бы говорил: «мне всё равно, какая ты, я люблю тебя». Грешем старался не смотреть на колдунью. Та заметила это и в сердцах выпалила:
— Что? Я больше не нравлюсь тебе! Все дело в красоте, да? Вы все, мужчины, такие! Ненавижу вас!
Грешем сжался, словно попал под град.
— Нет! Только не для меня! Красота — не главное! Главное душа! — закричал вампир. — Я убью его за то, что он сделал с тобой! Мне плевать! Я горы сверну, но вырву его копыта!
— Угомонись! Не вопи! Не обещай понапрасну! — истерично захныкала Эмилия. — Вселенная, за что мне это?! Я не хочу так жить!
Грешем сжал кулаки и исподлобья поглядел на меня. Его решительный взгляд сейчас о многом сказал мне. Если раньше он шёл со мной как ученик, то теперь вампир дал себе зарок, и я понял, что он не отступит от него, пока не выполнит или не умрёт, пытаясь снова и снова его исполнить. Я тоже горячо жаждал возмездия. Эмилия, моя самая дорогая и любимая подруга! Никто не смеет причинять ей страдания! Великий инквизитор смотрела на нас, и в её глазах стояла не только скорбь за колдунью, но и нечто другое. В сердце Серэнити заронилась искорка понимания. Она увидела нашу неподдельную ненависть к Деснице Девяносто Девяти Спиц и на этой почве мы бессознательно сблизились.
— Кто‑нибудь знает, что это за тварь? — прерывая молчание, спросила Серэнити.
— Нет. Во всех книгах, что попадались мне, никогда не встречалось упоминание о таком козле, — печально ответил я.
— Это животное обладает властью над великой магией. Всё моё искусство исцеления не сняло савана его чернокнижия.
Великий инквизитор ошеломлённо оглядела Эмилию.
— Он сказал, что следующей кто погибнет, станет Констанция Демей… Нам надо немедленно возвращаться в Шальх! Нужно во что бы то ни стало предупредить королеву! Собрать войска! Братство Света! Магов! Всех!
Пылая злостью, Грешем вплотную подошёл к Серэнити.
— Без меня! Он изуродовал Эмилию, я отправляюсь на поиски того, кто поможет мне найти козла и отрубить его косые рога! Я иду за Эмириусом Клайном!
— Он прав.
Я сел на корточки рядом со всхлипывающей колдуньей и погладил её по голове.