Притянув к себе голову ученика, я раскрыл его рот и принялся дуть. Великий инквизитор проделывала тоже самое с Эмилией. Лужа подо мной постепенно приобретала глянцевые черты льда.
— Не останавливайся! — повелительно крикнула Серэнити.
И я утроил усилия. Вдыхая и выдыхая, я отчаянно молил Вселенную помочь мне вновь услышать биение родных сердец. Я клялся, что заплачу за это любую цену, которую она мне назначит. Мигнула молния, и в моём сознании шевельнулось что‑то потустороннее. Отчаянные мысли получили отклик, я понял, что теперь за мной будет должок. Из посиневших губ утопленников потекла вода. Они пришли в себя.
— Спасибо, — прошептал я, глядя в ночные небеса.
Жутко дрожа, я не мог вызвать даже крошечного заклинания огня. Мои пальцы одеревенели и не гнулись. Рыжие усы Грешема превратились в длинные сосульки. Он щурился и сопел. Эмилия ни на кого не смотрела. По её вине мы чуть не захлебнулись, и от этого она чудовищно страдала. Муки совести рвали её обнажённую душу. Серэнити опустилась на колени и обняла мою беззвучно плачущую подругу.
— Всё будет хорошо, успокойся, все прошло, — шептала Великий инквизитор. — Всё позади, ты — молодец, теперь ты знаешь цену жизни.
Серэнити мягко отстранилась от колдуньи и, глядя ей в глаза, проговорила:
— Я обещаю, что верну тебе красоту. Ты веришь мне?
— Да.
— Тогда для начала нам надо добраться до телеги.
Серэнити перекинула руку Эмилии себе за шею.
— Шаттибраль, идти можешь?
Я лишь кивнул.
— На тебе Грешем.
Холод синими щупальцами проморозил меня насквозь. Подобно оловянному солдатику я поднял ничего не соображающего вампира и побрёл к истоптанному холму. Пробираясь по сугробам, мне вдруг страшно захотелось спать. Я представил себе кровать, пуховую перину, кружку горячего чая, дымящуюся на тумбочке. Мне стало хорошо! Дом, мой милый дом! Шато! Повинуясь возникшему желанию, я прилёг на белую простыню и свернулся клубочком.
Резкий голос прорвал нити сна.
— Совсем сдурел, некромант?! Вставай живо!
Тонкая рука вцепилась в мой башлык. Приподняв голову, я открыл сонные глаза. Точно, я лежу на снегу, а рядом со мной привалился Грешем. Что за восковая свечка поддерживает под руку Эмилию? А! Это же Серэнити!
— Вставай, Урахом тебя заклинаю! Если ты сейчас заснёшь, то больше не проснёшься!
Она была, конечно, права. У моего носа качалась ветка ели. Я протянул к ней ватную ладонь и сжал что есть мочи. Иглы вонзились в кожу, и это сняло моё оцепенение. Распихав вампира, я с большим трудом заставил его волочиться за мной. Подъём по холму показался мне настоящим кошмаром. То увязнем, то упадём, то скатимся. Набившие себе шишек и синяков, промёрзшие и едва живые, мы кое‑как добрели до нашей телеги. Увидев издалека четыре субъекта подозрительной наружности, Мурчик прижал уши и предупреждающе зашипел. Растопырив внушительные когти, он замахал ими по воздуху. Кот не узнал нас и не хотел подпускать к повозке.
— Да это мы, морда полосатая, пусти погреться, — сдавленно попросила Эмилия.
Признав в колдунье хозяйку, а в нас — её друзей, Мурчик вальяжно подвинулся, и мы залезли вовнутрь. Из пяти одеял Эмилии достались два. Рассевшись и укутавшись, мы все громко застучали зубами. Слабость и озноб сломили мой организм. У меня начинался сильнейший жар. Так как мой ученик — вампир, холод и жара действует на него не так, как на людей. Уже минут через пятнадцать он перестал дрожать. Грешем вытер рыжую шевелюру и, не говоря ни слова, выбрался через полог. Характерный звук удара камня о камень сообщил мне, что он пытается высечь искру для костра. «Если бы он умел пользоваться магией, то в два счёта его разжёг!» — ядовито прошипело мне моё сознание. «Да, это так, — ответил я сам себе. — Но кто в первую очередь виноват, что он этому не научился? Я знаю ответ».
— Спасибо, что… пришли ко мне.
Эмилия говорила скорее своим коленкам, нежели нам. Накинутые горкой одеяла делали её похожей на оживший меховой валун.
— Калеб, мой любимый… друг… если бы не ты, то… то меня бы уже не было.
— С тебя причитается, лягушка — подружка, — пошутил я. — Теперь ты должна будешь спечь мне мой любимый шоколадный пирог с орехами! И на орехи не скупись!
Из вороха послышался приглушённый смешок.
— Ты страшно нас напугала, — сказала Серэнити, вся трясясь, как желе, на тарелке. — Не делай так больше никогда! Верь: всё будет хорошо. Десница Девяносто Девяти Спиц ничто против Благодати Ураха. Его Светом и состраданием я разрушу пагубные чары. Пусть не сразу, но я найду, как. Будешь сиять даже ослепительнее, чем прежде! Все мужчины королевства не смогут отвести от тебя глаз!
— Но, но! На меня это колдовство распространять необязательно! Не хватало мне ещё на старости лет драться с воздыхателями прекрасной Эмилии! Мне её с головой хватает как подруги! — весело добавил я.
— Твоя подруга — уродина, — вновь разрыдалась Эмилия. — Кому я такая теперь понравлюсь? Никто на меня больше не посмотрит! Я как болотная тина! Отныне я обречена прятаться от людей!
— Тише, тиши, дорогая.
Я просунул руку под одеяло и погладил колдунью по ноге.
— У тебя есть я и Мурчик, разве этого мало? Кто тебе ещё нужен?
— Ты… да, ты, Калеб, и Мурчик…
Освобождаясь от внутренней боли, Эмилия заплакала навзрыд. Её нежное сердце пылало, и я постарался его затушить.
— К тому же есть ещё кое‑кто, готовый отдать за тебя жизнь, и я говорю не о дружеском одолжении и беспринципном героизме.
Сугроб из одеял зашевелился и через маленькое отверстие нос Эмилии повернулся в сторону пытающегося добыть огонь Грешема.
— Зачем я ему такая?
— Ты — сочная! Будь я вампиром, точно захотел бы тебя укусить, — подмигнул я.
— Ты можешь хоть сейчас ответить мне серьёзно?
— Хорошо. Он влюбился в тебя. Так лучше?
— Да.
Воцарилась тишина, которую нарушил проснувшийся Снурф. Он поскрёб лапкой по деревянной лавке, а после чего объявил:
— Куфать!
— Соблаговоли, пожалуйста, немножечко потерпеть, пока я не приду в себя, ладно? — попросил я у шипящего подо мною таракана.
— Нит! Куфать! Куфать! Снурф голофен!
— Неужели ты не видишь, образина, что хозяину плохо, — заворчал я, вынимая мешок с продуктами.
Мой любимец сложил усы и, радостно стрекоча, вознамерился пролезть мордой в раскрывшийся пакет с сухофруктами.
— Фу, Снурф, это не для тебя! — завязывая пакет, прикрикнул я. — Тебе вот, лепёшка, извини, крыс у меня пока нет.