Мегги не позволяла себе заснуть. Она щипала себя за бока каждый раз, когда ощущала, что ее глаза слипаются. Удивительно, что даже находясь в бездне отчаяния, содрогаясь от страха и мучаясь тяжелыми мыслями, девочка все равно хотела спать.
Она уже была на той стадии изнеможения, когда тело держалось на чистом упрямстве и страхе. Энергия закончилась сутки назад: тогда она еще могла передвигать ноги, бредя за Джоном и ведьмой по коридорам красивой церкви. Но то было сутки назад, а не спала она уже двое.
— Ты как, девочка? — слабый голос донесся из соседней камеры.
— Закрой свою пасть, ведьма, — последовал незамедлительный ответ стражника.
Ведьма рассказала стражнику, куда ему пойти и чем воспользоваться для облегчения пути, и у Мегги опять заалели щеки. Сколько раз это повторялось? Та странная ведьма из соседней клетки уже не первый раз у нее спрашивала, как она, но у Мегги не было сил ей ответить.
— Девочка, просто скажи, что ты жива! — взмолилась ведьма, и Мегги вновь услышала лязг цепей: он слышался каждый раз, когда ведьма начинала ходить по своей темнице.
В отличие от Мегги, ту ведьму приковали. Мегги вновь посмотрела на цепи, что были и в ее клетке. Когда ее втолкнули сюда, она их сразу же заметила и забилась в дальний угол, молясь про себя, чтобы ее не приковали. И молитвы были услышаны: ведьма, пришедшая вместе с Джоном, лишь захлопнула тяжелую металлическую решетчатую дверь и, снова разбередив рану на ладони, накапала крови в замочную скважину.
Та не впервые ковырялась в своей ране. В первый раз она окунула в нее кисть, словно в баночку красной краски, еще дома, пока Джон накладывал жгут на ногу бабушки. Резко дернув на себя заливающуюся слезами Мегги, она нарисовала на ее запястьях какие-то знаки и отчеканила:
— Попытаешься бежать — они начнут разъедать твою плоть. И чем дальше ты будешь бежать, тем больнее будет. Попытаешься стереть — произойдет то же самое, — маниакальный огонек в глазах женщины заставил Мегги понять, что та только на это и надеется. Чужая боль доставляла женщине-гиене наслаждение.
По спине у Мегги пробежал холодок, когда она поняла, что сделать подобное могла только ведьма. Бабушка застонала в бреду, и женщина, посмотрев на нее, довольно улыбнулась.
— Ты поняла меня, девочка? Ты будешь послушной?
Мегги кивнула ей, и ведьма потрепала ее по волосам, словно послушную собаку. Мегги было противно, в душе из золы ужаса поднималась злость, и в этот момент ей показалось, что над кровавыми знаками на своих запястьях она увидела красное марево, но стоило моргнуть — и все исчезло.
Джон, как и обещал, наложил жгут на бабушкину ногу, но Мегги так и не поняла, почему он выполнил свое обещание, ведь мог просто забрать девочку силой, не помогая старой женщине. Когда Мегги одевалась, стоя в коридоре и смотря на распростертую на полу бабушку, она мысленно молилась, чтобы кто-нибудь пришёл, забрал ее отсюда и не дал умереть. Она согласилась — прекрасно понимая, что спрашивали ее чисто символически — только ради крохотного шанса, что бабушке смогут помочь. Хоть кто-то… Соседи, которые заметят, как девочку выводят из дома. Или отец, который вернется. Если он вернется. Если ему никто не навредил. Мегги надеялась, что с ним все хорошо.
Она цеплялась за эту надежду, ведь та была единственным, что у нее осталось. И именем ее надежды была Марта. Как только Марта узнает, она отправится за ней, куда бы ее не отвезли. Но Марта должна знать, кто ее увез. А кто сможет рассказать об этом, если не бабушка? Бабушка, которая видела Джона.
Мегги пыталась себя убедить в этом и когда смотрела на пустынную улицу, на которой не было видно соседей, и когда сидела на заднем сиденье машины с затонированными окнами, и когда ее везли по городу. Даже когда Рупи остался далеко позади, она продолжала внушать себе, что Марта придет, что Марта уничтожит Джона, ведь Мегги знала, что следующая встреча Джона с его сестрой закончится чем-то ужасным. Оставалось только надеяться, что нечто ужасное случится с Джоном, а не с ее сестрой. Ох, как же она надеялась…
Вот только Мегги никогда не считала себя глупой и прекрасно понимала, что надежды всегда остаются только надеждами. А реальность была сложнее. В реальности одна ведьма, какой бы сильной она ни была, не справилась бы с целой сектой — тем более если это была секта ведьм.
Но Мегги гнала от себя эти мысли и хваталась за свою надежду.
Ее похитители молчали все время, пока она смотрела на них, утирая слезы и размазывая сопли по лицу. Мегги решила прикинуться спящей, чтобы получить шанс узнать, куда и зачем ее везут. Она еще с самых малых лет поняла, что взрослые не считают детей ни умными, ни опасными. Все видят детей бесхитростным, и Мегги надеялась, что похитители ничем не лучше большинства людей. Она молилась, чтобы они были глупее, чтобы они совершили хоть какую-нибудь ошибку, которая приведет к краху.
Потому что сама Мегги не знала, как маленький ребенок может сбежать от взрослых с пистолетами. Да еще и эти кровавые метки на руках. Она не знала, действительно ли они начнут прожигать ее кожу или ведьма ее просто обманула, стремясь напугать. Мегги боялась боли и потому не испытывала ни малейшего желания проверять. Шрамы еще ничего, но что если эти метки прожгут ее кожу и плоть до костей? Или, что еще хуже, расплавят даже кости? В таком случае она может остаться без рук или умереть от воспаления и заражения крови. Ничего из этого Мегги не хотела.
Она лежала с закрытыми глазами и даже всхлипывала время от времени, словно ей снился страшный сон, но ее похитители продолжали молчать. Либо понимали, что она притворяется, либо не испытывали ни малейшего желания разговаривать друг с другом. Мегги надеялась на второй вариант.
Когда Мегги уже отчаялась, устав ломать комедию, в которую, похоже, никто не поверил, похитители заговорили.
— Мне нужен кофе, — поставила в известность Джона ведьма, но прозвучало это так, словно она требовала кофе у своего секретаря.
Но Джон не был ее секретарем, о чем немедленно и оповестил женщину.
— Не разговаривай со мной… ведьма…
Последнее слово он выплюнул словно ругательство, и Мегги испытала сильное желание открыть глаза и убедиться, что в этот момент на его лице не цвела лживая улыбка, от которой по спине побежал бы холодок, но она сдержалась.
— Что-то с мелкой… — последовало слово, которое Мегги не осмелилась бы произнести, и девочке стало противно от того, что ей дали такую характеристику, — ты был куда дружелюбней. О, милая Мегги, пойдем со мной, я дам тебе конфетку. Большой вытянутый леденец. Скажи, охотников давно на детей тянет?
Жуткий смех гиены наполнил салон машины.
— Заткнись, — процедил Джон.
— Произнеси мое имя, охотничек, и я может быть послушаюсь. Давай же… Оно не сожжет тебе язык. Мне в детстве всегда говорили, что имя у меня красивое. О женщинах с такими именами слагают песни. Вивьена. Давай же, охотник!
Джон молчал. Лишь включил музыку в машине на полную громкость. От резкого громкого звука, Мегги вздрогнула и принялась потирать глаза, словно только что проснулась и не понимала, что вокруг происходит. Женщина-гиена смеялась, смотря на Мегги через плечо.
Мегги до боли закусила губу изнутри и попыталась выдержать ее взгляд. Но проиграла.
Ведьма с охотником и дальше молчали, правда Вивьена время от времени подтрунивала над мужчиной, если всю ту грязь и желчь, которая изливалась из ее рта, можно было назвать таким простым словом, как «подтрунивать». Мегги даже не хотела вспоминать, о чем говорила ведьма — все ее слова не несли никакой смысловой нагрузки. Мегги не узнала ни куда ее везут, ни зачем. Зато солидно расширила свой запас бранных слов и поняла, что ненавидит Вивьену сильнее, чем могла даже предположить.
Каждый раз, когда ведьма смеялась, Мегги пробивал озноб, хотелось заткнуть себе уши и не слушать.
Когда Джон остановился на заправке, Вивьена пошла вместе с ним. Тогда-то Мегги подумала о побеге и распрощалась с этой мыслью в тот же момент. Стоило ей потянуться к дверной ручке, как знаки на ее запястьях начали постепенно нагреваться. Ощущение было такое, словно заносишь руку над свечой: сначала ощущаешь лишь приятное тепло, но чем ближе рука к пламени — тем сильнее жар. Только пламенем была мысль о побеге. Пока думаешь, ощущаешь тепло, начинаешь действовать — тепло становится жаром.
Ведьма не обманула, а Мегги ощутила прилив отчаяния. Оно нахлынуло волной, готовой утащить девушку в свои глубины. И Вивьена явно знала о неудачной попытке побега Мегги. Ведьма наградила ее довольной улыбкой, возвращаясь к машине со стаканчиком кофе. Вивьена сильно хромала, буквально волоча за собой увечную ногу.
Мегги было противно от самой себя, но боль, нередко проглядывающаяся на лице ведьмы, доставляла девочке удовольствие. Ей хотелось, чтобы женщине было больно, так же как и Джону. Перед глазами то и дело появлялся образ распростертой на полу бабушки и красного цветка, распускающегося на махровом халате.
Если бы бабушка не приехала к ним, с ней бы ничего не случилось. Эта мысль билась в голове Мегги, как и та, что они слишком доверяли магии, считая барьер над домом непогрешимым.
Джон принес ей еду, если так можно назвать пачку чипсов и банку колы. Наверное он считал, что именно так и питаются дети.
— Ой, а одеялко ты ей поправить не хочешь? — насмешливо спросила Вивьена. — Или может купишь игрушку?
— Прекрати. В чем твоя проблема? — развернувшись в Вивьене, спросил Джон. — Хочешь, чтобы мы привезли ее в церковь полумертвой от голода? Думаешь, за такое нас по головке погладят? Она всего лишь ребенок. Ребенок, который нам нужен.
— Она всего лишь ведьма, — ответила Вивьена, растянув губы в противной улыбке, больше похожей на оскал.
— Ты сама сказала, что в ней нет магии! — воскликнул Джон, чересчур резко вдавив педаль газа, от чего Мегги вжало в заднее сиденье.
— Не вижу. Ни капельки, — подтвердила Вивьена.
От ее слов на душе Мегги стало муторно. Она и сама знала, что не способна колдовать. Но одно дело — знать самой, и совершенно другое — когда твои похитители говорят, что ты не можешь им ничего противопоставить.
Мегги постаралась отделаться от ненужных чувств и зацепиться за слова Джона. Она им нужна. Вот только для чего?
— Тогда почему ты называешь ее ведьмой? — в голосе Джона звучало искреннее недоумение.
— Меня удивляют твои двойные стандарты. Меня ты считаешь ведьминым отродьем, а ее нет. Хотя она такая же дочь ведьмы, как и я. Ну, охотник, объясни мне, что с тобой не так!
Джон промолчал, лишь наградил ведьму доброжелательной улыбкой. Мегги даже показалось, что она услышала, как Вивьена проскрежетала зубами.
Мегги съела несчастную пачку чипсов, даже не ощутив вкуса. Механически пережевывала, думая о похитителях, их целях и о магии, и девочка очень удивилась, когда пачка опустела.
Мысли вертелись в голове, перескакивая с одной на другую. Она нужна им, и Вивьена не увидела в ней магии. Ни капельки, сказала она, и почему-то Мегги была уверена, что та не соврала. Вот только Мегги помнила и слова Кеторин. А еще знала, что ей не почудился магический след — знаки на ее руках светились, когда Вивьена их рисовала. Но сейчас, сколько бы девочка не напрягала зрение, на своих запястьях она видела лишь чужую запекшуюся кровь. Кровь, которая держала ее на месте не хуже цепей.
В «церковь», как это место назвал Джон, ее привезли в серых предрассветных сумерках, и у Мегги язык не повернулся бы окрестить грязное белое здание церковью. Оно больше походило на исследовательский центр, военную базу или даже лечебницу для душевнобольных, но никак не на церковь. В представлении Мегги у церкви обязательно должен был быть купол, башенки и колокольни. У квадратного здания не было ничего, кроме плоской крыши и окон, вырезанных так симметрично, словно их выводили по линеечке. Одно над одним, идеально ровно.
Мегги удивилась, когда предрассветные сумерки пронзил перезвон колоколов. Жуткий перезвон, не имеющий ничего общего с тем, что звенел в Рупи, когда Мегги проходила мимо церкви.
Эта «церковь» находилась в обычном тихом городе, но обычные города не пышут жизнью в это время суток. Через дорогу от церкви стояла обычная многоэтажка, и в ней уже горели окна. Знали ли люди из того дома, что происходит в здании напротив? Мегги казалось, что нет.
Джон въехал на подземную парковку. Там их встретили бетонные стены и вооруженные люди. Много вооруженных людей, в основном мужчины, но Мегги заметила и парочку коротко стриженных женщин, в которых лишь отдаленно угадывалось сходство с женским полом, настолько они были большими и мускулистыми. Такая вполне могла сломать Мегги руку, просто пожимая ее. Вот только вряд ли кто-то из них захотел бы обменяться рукопожатиями с девочкой.
Охотники смотрели на них с Вивьеной со смесью страха и отвращения, хотя отвращения было куда больше. И Мегги поняла бы, если бы так смотрели на нее, но на Вивьену… Разве они не союзники?
Джон передал их паре вооруженных охранников и ушел в неизвестном направлении, а Мегги в сопровождении ведьмы повели по коридорам куда-то вниз. Девочка мысленно считала повороты и лестничные пролеты, не задумываясь, зачем ей могла бы понадобиться подобная информация. Стоило подумать о цели, и кровь начинала нагреваться.
— Была бы моя воля, я бы вырезала их на твоей коже маленьким ножом, глупая ты девчонка, — тут же отозвалась Вивьена. — Но у тебя сильный покровитель, девочка, и пока что ты нужна им живой и невредимой.
Стражников от слов ведьмы передернуло так же сильно, как и Мегги. Они держались от ведьмы на расстоянии, и рука каждого охранника покоилась на рукояти пистолета. Мегги гадала: если Вивьена попытается их убить, успеют ли они воспользоваться своим оружием. Покалеченная хромая женщина, волочащая за собой поврежденную ногу, внушала ужас здоровым вооруженным мужчинам, которые в ширине плеч были в два раза больше нее. Этого Мегги никак не могла понять.
Ее привели в узкий, тускло освещенный коридор, по одну стену которого тянулись решетчатые двери, за которыми открывались маленькие темницы, клетки или камеры — Мегги не знала, как их правильнее назвать. Для нее это были клетушки с тюфяками на полу, цепями на стенах и странного вида унитазами со шторкой, которой можно было прикрыться. Толика уединенности в своеобразной тюрьме. Разве это не то пресловутое милосердие, о котором так распинались люди и которого заслуживает каждый?
Мегги сначала даже обрадовалась, когда, проходя мимо клеток, обнаруживала, что они пусты. «У них нет пленников, ” — вот о чем она думала, — «никто больше не разделит ее тяжелую судьбу». Вот только вдруг у них была еще одна тюрьма этажом выше или ниже? Об этом Мегги старалась не думать — лучше надеяться, что в лапы к Вивьене больше никто не попал.
— Ребенок? — послышался каркающий, болезненный голос.
Мегги вздрогнула, увидев кучу тряпья на тюфяке в клетке, мимо которой ее провели. Раздался лязг цепей, и куча зашевелилась. Мегги не успела увидеть лица другой пленницы, как ее уже втолкнули в соседнюю клетку и закрыли решетку.
— Вивьена, ты чудовище! — возглас, полный ненависти, и лязг цепей, сопровождающий каждый шаг женщины. — Ребенка! Ты продала им ребенка! Ни в чем не повинную девочку! В тебе нет ничего человеческого, падаль!
Вивьена лишь рассмеялась, и ее смех резонировал от бетонных стен, разносясь жутким эхо по коридорам.
— Падаль? — Мегги увидела, как кровоточащей рукой Вивьена утирает слезы, выступившие в уголках глаз. — Мне уже говорили нечто подобное. Вот только я здесь, а ты — там. И скоро я вернусь в свой мир, а ты сгниешь здесь заживо. Боюсь, от тебя не останется ничего человеческого. Только па-даль.
Мегги увидела безумную улыбку на губах ведьмы и сжалась в комок.
Лязг цепей. Шаркающие шаги.
— Сумасшедшая! Я тебя своими руками придушу!
— Боюсь, поводок коротковат, — хмыкнула Вивьена и накапала крови в замок. — Сиди здесь, малышка, — сказала она Мегги. — Скоро за тобой придут.
Вивьена ушла, охранники остались. И это было почти сутки назад, если Мегги правильно считала время. Ей дважды приносили еду: ей и пленнице из соседней камеры. Мегги съедала безвкусную кашу, женщина предлагала затолкать ее охранникам в задний проход, а затем слышался очередной скрежет и звук удара.
Мегги подумала о сестре и судорожно втянула воздух, стараясь не разрыдаться. Знала ли Марта, где сейчас ее младшая сестренка и как ей плохо? Скорее всего, та еще даже не вернулась в Рупи, но Мегги не могла отказать себе в удовольствии представлять, как сестра врывается в этот тусклый коридор и раскидывает охотников по сторонам. Представлять, как пистолеты взрываются в их руках. В своих мечтах Мегги наделяла сестру всеми допустимыми способностями и даже больше.
Она настолько погрузилась в свои воспоминания и мечты, что не сразу услышала шаркающие шаги и перешептывания охранников. А когда начала напрягать слух, чтобы расслышать их, те уже перестали разговаривать.
Послышался звук поворачивающегося в замке ключа, и дверь соседней клетки открылась.
— Не приближайся! — гневный крик пленницы резанул по ушам, затем раздался звук удара и болезненный стон, от которого у Мегги свело живот. Они били ведьму. Сколько пройдет времени, прежде чем начнут бить и ее, Мегги?
Лязг цепей, шарканье ног. Очередной удар.
— Бешенная, — раздался брезгливый голос охранника, который сторожил их. — Да откуда в ней столько силы-то? Она ведь уже третий день ничего не ест.
— Жри сам свою отраву, — прохрипела ведьма. — Предпочитаю быть голодной, но в своем уме.
Мегги вздрогнула. Они что-то подмешивали в еду. Теперь она понимала, почему ведьма отказывалась есть.
Ведьму выволокли из клетки, и Мегги увидела засаленные лохмотья чего-то, что когда-то могло быть красивой мантией или плащом. Сопротивляющуюся пленницу уволокли по коридору, а Мегги так и не увидела ее лица. Возможно никогда и не увидит. Мегги с ужасом подумала, что ведьму увели на казнь. На эту мысль ее натолкнул охранник, который вошел в клетку ведьмы и, судя по звукам, принялся в ней убираться, напевая какую-то фальшивую мелодию.
Тогда-то Мегги и заснула, не в силах больше сражаться со своим изможденным телом. Она смирилась. Будет она спать или нет, все равно ничего не может сделать. Она была вымотана до предела, ей нужна была эта передышка.
Мегги не знала, сколько прошло времени, прежде чем она проснулась. Бодрее она себя точно не чувствовала. Сейчас она чувствовала себя очень старой, просто вселенски старой. Такой же старой, как бабушка, а может еще старее. Тронь — и песок посыпется.
Она нащупала в кармане своего джинсового комбинезона кристаллы соли и сжала их в руках. Те все так же излучали тепло, которое она ощущала рядом с родителями. Мегги так и не смогла понять, почему ее не стали осматривать. Неужели подумали, что ребенок не представляет никакой опасности?
Хотя, если подумать, даже если бы они и нашли в ее карманах кристаллы соли, что изменилось бы? Она все равно никак не могла ими воспользоваться. А если бы и воспользовалась, то единственное, что сделала бы, так это показала бы воспоминания родителей охранникам.
Если бы Мегги была персонажем детского мультика, то охранники прониклись бы симпатией к ее семье и помогли бы ей сбежать.
Запекшаяся кровь снова начала нагреваться, а Мегги истерично рассмеялась. Этот безумный смех перешел в отчаянный вой. Мегги рыдала, захлебываясь воздухом и слезами, пока не поняла, что ее никто не окликает и не требует «заткнуться».
Тогда-то она и поняла, что что-то не так. Утерев слезы подкладкой куртки, она поднялась на ноги и побрела к металлической решетке. Прорези у той были квадратными и достаточно большими, девочка могла свободно просунуть в них голову, но никак не тело.
Что она и сделала, высунувшись по самые плечи в коридор, чтобы рассмотреть его. Решетка соседней камеры все еще была распахнута, а тянувшийся в обе стороны тусклый коридор был пуст.
Мегги нахмурилась, не зная, радоваться ей подобному пренебрежению к ее персоне или же бояться. Она им не важна, как та пленница? Или они думают, что она не может… Мегги вовремя отдернула себя, решив, что больше даже мысленно не будет произносить слово на букву «п» и все его синонимы. Хотя понимала, что в какой-то момент точно провалится — свои мысли контролировать сложно, практически невозможно.
В этот момент на лестнице, по которой ее сюда привели, послышались шаги. Несколько пар ног торопливо спускались по лестнице, и каждый их шаг сопровождался глухим ударом. Мегги сначала испугалась и спряталась в камере, но потом поддавшись любопытству она пристроилась на полу так, чтобы видеть лестницу. Ей оставалось только надеяться, что ее не заметят, а если и заметят, то ничего не предпримут, продолжая относиться к ней, как к ребенку.
На полу было фантастически удобно, а вид открывался просто сказочный. Хотя сказка была сомнительная, а персонажи препротивные. И эти самые персонажи тащили обратно кучу тряпья, которая была женщиной-пленницей-ведьмой. Она повисла на руках двух охранников и едва переставляла ноги, если переставляла их вовсе. Мегги отчетливо видела, как ее голые грязные ступни бились о ступени, пока охранники волокли ее. Опущенная голова и спутанные темные волосы по-прежнему не давали девочке разглядеть ее лица.
Ведьма что-то невнятно бормотала, а охранники кривились и громко пыхтели, словно волоча за собой не женщину, а куль с навозом. Подобного пренебрежения Мегги не могла понять — для нее человек всегда оставался человеком. В ее представлении магические способности, как соль или сахар, делали лучше, но не портили.
Хотя в отношении Вивьены правило не работало. Ее сколько не сахари — лучше не станет, только хуже.
Мегги отмахнулась от мыслей о злобной ведьме и сосредоточила все свое внимание на своей подруге по несчастью. Та вряд ли смогла бы ей чем-нибудь помочь: этой женщине самой нужна была помощь. Мегги заметила чистые повязки на ее запястьях. Она не знала, были они раньше или же нет, но маленькая деталь насторожила девочку, в голове тут же появились сотни мыслей и идей, что они могли делать с ведьмой и почему та сейчас была так слаба и не сопротивлялась.
Голова женщины мотнулась в сторону, и Мегги в изумлении разинула рот. Теперь она видела лицо женщины. Сломанный нос, рассеченная бровь, припухшие губы — все это мешало сложить полную картину.
«Кеторин, — подумала Мегги, изучая лицо пленницы, — эта ведьма очень похожа на Кеторин».
Однако женщина точно не была Кеторин и не была ее сестрой-близнецом. Она была старше, гораздо старше. Их объединяло точно такое же семейное сходство, как и Марту с Мегги. По этому сходству люди, впервые встречавшие их, сразу же понимали, что они члены одной семьи.
Лицо этой женщины было странной мешаниной из черт Кеторин и шрамов. Вроде очень похожий рот, но какой-то не такой: слишком широкий, словно растянутый. Вроде те же очерченные скулы, но лицу ведьмы они не придавали шарма, а скорее подчеркивали болезненную худобу. Синюшный кривой нос и вовсе не имел ничего общего с красивым вздернутым носиком Кеторин.
Мегги никак не могла отделаться от словосочетания «грустное подобие», которое пришло ей на ум при взгляде на женщину, настолько невзрачной она казалась.
Ведьму втащили в ее клетку, и вновь послышался лязг цепей. Охранники заперли ее и, к удивлению Мегги, ушли. Наверное подумали, что в таком состоянии никто из пленниц не представляет для них опасности.
Когда их шаги на лестнице стихли, Мегги раслышала слабый голос:
— Девочка, ты спишь? — надсадный кашель превратил последнее слово в едва различимый набор звуков.
Мегги поднялась с пола и подошла к смежной стенке между их темницами, чтобы лучше слышать ведьму. Теперь женщина вызывала у Мегги куда больше интереса, чем раньше.
— Не сплю, — ответила Мегги, и то были первые слова, которые она произнесла за прошедшие сутки. Голос ее звучал так же слабо, как и голос ведьмы.
— Как тебя зовут, девочка?
— Мегги… Мегги Рудбриг.
— А я — Клементина, — Мегги показалось, что в голосе женщины послышалась улыбка. — Я бы сказала, что рада нашему знакомству, если бы обстоятельства были иными, — Клементина вновь закашлялась. — Из какого ты ковена, Мегги?
Мегги села на холодный пол, подтянув куртку под попу, чтобы было чуточку помягче.
— Не из какого. Я не принадлежу никакому ковену. Да я и не ведьма… вроде бы…
— Не ведьма? — удивленно переспросила Клементина. — А они об этом знают? Да уж, связались с кровавыми, так теперь и обычных детей воруют. Интересно наблюдать, как они сами выворачивают наизнанку свои убеждения.
Женщина горько рассмеялась. Смех снова перешел в кашель.
— Вы больны?
Женщина долго молчала, и Мегги уже начала думать, что та уснула или…
— Да. Тяжело больна, но сомневаюсь, что ты вкладываешь в это слово тот же смысл, что и я. Понимаешь, ведьмы не болеют в том смысле, в котором болеют все остальные люди.
— Но моя мама была ведьмой, и она болела, тяжело болела. Я как-то подслушала их с папой разговор, мама тогда говорила, что ей не сможет помочь ни один врач. Они не хотели, чтобы я знала…
— Значит, ты не так проста, — перебила ее Клементина. — Твоя мать была ведьмой-одиночкой? Она использовала кровь, когда колдовала?
— Я не знаю, — робко ответила Мегги, удивившись властности и требовательности, прозвучавшей в голосе ведьмы. — О том, что мама — ведьма, я узнала недавно, когда на нас с сестрой напали. Марта тогда взмахом руки разбила арбалет. И я заставила ее рассказать мне все. Хоть Марта и говорит, что мама не ведьма, я ей не верю.
— Взмахом руки? — недоверчиво переспросила Клементина. — Ты уверена?
— Абсолютно! — громко воскликнула Мегги, уязвленная тем, что ее слова поставили под сомнения.
— Не кипятись, девочка, — отдернула ее ведьма. — Я просто уточняю. А в тебе магических способностей нет или они не пробудились еще?
Мегги начинала «кипятиться». Она чувствовала себя человеком на допросе, не хватало только яркого света, направленного в лицо, и доброго полицейского, который допрашивал бы ее вместе с Клементиной.
— Не уверена, — нехотя ответила Мегги.
— Не уверена в чем? — напирала Клементина.
— Не уверена, что во мне их нет, — процедила сквозь стиснутые зубы Мегги.
— Что ж… когда Вивьена придет сюда, хотя не факт, что это будет Вивьена, ты должна быть уверена в одном: в тебе нет магии, и никогда не было. И даже, если ты что-то чувствуешь или думаешь, что можешь что-то сделать, не пытайся. Не здесь, — женщина вновь закашлялась. — Ты меня поняла?
— Да.
— Умница. А сейчас я посплю. В этом месте сон — единственное, что еще может скрасить будни.
Раздался лязг цепей, и Мегги поняла, что ведьма поудобнее устроилась на своем тюфяке.
— Как же я хочу, чтобы Марта пришла и забрала меня отсюда, — в сердцах воскликнула девочка.
Ведьма рассмеялась.
— Хорошо, когда есть человек, которому можно всучить роль доблестного героя в доспехах. Надеюсь, когда твоя сестренка придет, ты и за меня попросишь. Моя-то скорее от облегчения выдохнет, чем пойдет меня спасать.
— Вы о Кеторин? Не думаю, что она бросила бы вас в темнице, — произнесла Мегги прежде, чем успела подумать.
Воздух в темнице буквально зазвенел от повисшей тишины. И Мегги начала гадать о том, насколько большую оплошность она совершила. Ведь Клементина вполне могла и не знать никакой Кеторин, мало ли в мире похожих людей.
— Девочка, кто ты такая, черт тебя дери? И откуда ты знаешь имя моей младшей сестры?
В голосе ведьмы не было злости, лишь удивление и интерес.
— Мегги Рудбриг. А Кеторин… ее можно назвать кем-то вроде подруги моей сестры.
Смех Клементины был похож на карканье ворон.
— Подругой? Серьезно? Вопрос, конечно, глупый, но ты случаем не знакома с моими детьми?
— Джуди? — предположила Мегги, и смех тут же стих.
— Девочка, — проскрежетала Клементина, — если вдруг ты окажешься подсадной уткой, я нашпигую тебя яблоками и зажарю на вертеле. Все поняла? Советую выбирать слова и подумать над моим следующим вопросом, прежде чем ответить. Где Джуди? Немедленно отвечай!
Послышался лязг цепей и заковыристые проклятья. Мегги отчего-то подумала, что не разделяй их стены и решетки, ведьма набросилась бы на нее и возможно даже ударила. Для Мегги, которую никогда в жизни не били, сама мысль о том, что кто-то может поднять на нее руку была пугающей.
— Где моя дочь? Если ты сейчас же не ответишь, я…
— В Рупи, — не дай той договорить перебила Мегги. От открытой угрозы, исходящей от слов Клементины, у нее по спине побежали мурашки. — Меня одну похитили. Они стреляли в мою бабушку. Джуди… она не должна была приходить заниматься со мной в тот день.
Глаза обожгло слезами, а в носу защипало. Она выпаливала все на одном дыхании, мешая слова со всхлипами, пока в какой-то момент Клементина не остановила её, громко гаркнув и потребовав прекратить.
— Я тебя не совсем поняла. Поэтому, пожалуйста, намотай сопли на кулак и говори по-человечески. Своим воем ты привлечешь сюда охранников и, поверь мне, нам не понравится, если они придут.
Мегги немалых сил стоило совладать с собой. Слезы так и катились из глаз, но она собрала их в кучку и затолкала в самые глубины своей души. Она будет плакать потом, когда окажется дома, и ей ничто не будет угрожать. Ведь Клементина не плакала, а ей было в разы хуже. Значит и Мегги не будет плакать.
— Да уж, девочка, ну и задачку ты мне, конечно, удружила, — как-то отстраненно произнесла Клементина, словно разговаривая сама с собой.
После этого Клементина молчала довольно долго, и Мегги начала думать, что та уснула. Девочка поднялась на ноги и побрела к своему тюфяку. Заняться было практически нечем, а Мегги терпеть не могла бесцельное времяпрепровождение. Она всегда что-то делала. Нахождение в клетке, где единственным развлечением было ходить кругами или квадратами в зависимости от угла поворота или разговаривать с Клементиной, которую Мегги никак не могла причислить к доброжелательным и приятным людям, общение с которыми доставляет удовольствие, было для девочки сущей пыткой.
Мегги рухнула на свой тюфяк, сжимая в руках кристаллы соли. Она решила хотя бы попытаться уснуть, надеясь скоротать время, которое от нее никак не зависело. И уже уплывала в сон, когда услышала тихие слова Клементины:
— Не называй им никаких имен. В этом месте никогда не знаешь, что может быть использовано против тебя.
Женщина зашлась в сиплом страшном кашле, а Мегги забылась тяжелым сном без сновидений.