Терру трясло. Сидя на ступенях дома, она прижимала Марту к себе. Та ни в какую не хотела спать, хотя время было самое подходящее — полночь. У Терры перепутался день с ночью, еще когда малышка была у нее в животе: та брыкалась только ночами и не давала матери спать.
Вот и сейчас Терра укачивала ее, наблюдая за тем, как Джослин ходит кругами вокруг забора, возводя защитный купол. Она обильно лила кровь, окропляя каждый дюйм, скрепляя заклятие.
Сама Терра на подобное была не способна: в ее крови не было достаточной силы, чтобы провести ритуал. Да и после рождения Марты Терра начала замечать, что сил в ней стало куда меньше. Возможно, сказывалась усталость и хронический недосып, которыми наградила ее дочь, не желающая спать ночью.
Как будто Терре было мало нервного ребенка, в Рупи снова нашли труп. До рождения дочери девушка даже подумать не могла, что будет бояться… теперь она боялась практически всего. Она страшилась за Марту, она боялась за Алистера. Ее пугала неизвестность, подстерегающая на каждом шагу. Магия. Ей казалось, что она чувствует исходящие от дочери магические потоки. Для нее Марта светила, как луна на темном беззвездном небе. Ее нервы уже были на пределе, и Потрошитель Рыб был лишь каплей в море тревог.
Когда Джослин предложила поставить защитный барьер, Терра ухватилась за ее предложение в надежде на то, что ей станет чуточку спокойнее, если она будет знать, что к ним домой не сможет прийти ни один недоброжелатель. Ведь она не могла спать, даже когда Алистер забирал Марту и сам сидел с ней. Удивительное дело, но с отцом Марта была куда спокойнее, чем с ней. С ним она спала спокойнее, с ним она улыбалась чаще. Словно чувствовала себя в безопасности. Рядом с Террой она тряслась так же, как и сама Терра, ловя страх и делая его своим.
Терра покосилась на карту, что лежала на порожках рядом с ней. Ее нарисовала Джослин — необходимая последовательность для активации. Терра хотела взять ее и пробежаться глазами по начертанному, но Марта в ее руках начала истошно кричать, требуя неизвестно чего, и с тяжелым вздохом Терра принялась вновь укачивать ее.
Терра любила дочь, а себя считала отвратительной матерью. Матерью, которая, не успев обзавестись ребенком, уже устала от него. Временами ей самой хотелось лечь и завыть так же, как Марта, в надежде, что придет кто-то и успокоит. В такие моменты она жалела Алистера, который с выдержкой ангела терпел их двоих и еще не разу не сказал дурного слова.
Вот только Марта не хотела ни в какую успокаиваться, и Терра уже начинала думать о том, чтобы пойти и разбудить мужа, наплевав на то, что ему завтра вставать рано.
Джослин не дала ей поступить подобным образом, замкнув круг и подойдя к ней с толстым шилом в руках.
— Пора, — сказала она, протянув руки к Марте.
Терра судорожно сглотнула, крепче прижимая дочь к себе.
— Ох, что-то мне не по себе. Может обойдемся только моей кровью?
Джослин покачала головой.
— Всего пару капель, чтобы связать заклятие. Не стоит переживать, — Джослин говорила тихо и ласково, словно с ребенком.
Вот только шило, направленное в этот момент на Марту, казалось ее матери огромным мясницким ножом. А Джослин чуть ли не палачом.
— Терра, нельзя тянуть. Заклятие может разрушиться, и все мои потуги будут напрасными.
Терра уставилась на изрезанные ладони Джослин и, сделав глубокий вдох, все же подставила ей маленькую пяточку Марты. Малышка дернулась, и Терра дернулась вместе с ней. Сдерживаясь, чтобы не зарыдать на пару, она принялась успокаивать дочь, краем глаза наблюдая за тем, как Джослин пошла к калитке закрывать вязь барьера.
***
Мегги помнила, что ей снилась луна. Полная луна. И если бы Мегги не коробило от этого факта, то она признала бы, что луна с ней разговаривала. Она ее успокаивала и говорила, что все будет хорошо. И Мегги очень хотелось ей поверить, но даже во сне она знала, что ничего хорошего с ней не происходит. Собственно, она так и сказала Луне, а та, не моргнув и глазом — если у нее, конечно, были глаза — предложила ей выбираться и идти к ней. Проснувшись, Мегги еще долго вглядывалась в темный потолок над собой и думала о том, как медленно и плавно она скатывается в объятия шизофрении.
О своих странных снах Мегги не рассказала никому. Ей просто некому было рассказывать. Клементина болезненно храпела за стенкой и явно не хотела слушать ни о каких снах. Да и охранник — Мегги так и не поняла, тот же самый или другой — вернулся, и при нем девочка не испытывала ни малейшего желания разговаривать.
Она распустила свою растрепавшуюся косу и принялась расчесывать волосы пальцами. Как же ей хотелось помыть голову и, стоя перед зеркалом, заплести красивую косу, уложить ее по кругу, на манер короны, закрепив шпильками, а потом надеть свежую одежду. Но то были лишь мечты, а потому она заплела свои грязные волосы в тугую косу, а руки обтерла об джинсовый костюм.
Никто даже не подумал принести ей ведро воды, чтобы она могла умыться. Хотя Мегги понимала, что ожидать подобной щедрости от похитителей не стоит, но очень хотелось. Больше хотелось лишь принца на белом коне, — или вора с добрым сердцем, — который заберет ее отсюда и увезет куда угодно, но желательно — домой.
Хотелось Мегги очень многого, но умом она понимала, что у нее есть лишь два шанса на спасение: Марта и магия, которая все-таки решит проснуться в ней. Мегги же видела магический след Вивьены. Тогда почему она не могла направлять магические потоки сама?
Ей хотелось вновь зажечь маленькую сферу, что дала ей Кеторин, но она не решилась, помня о словах Клементины, да и боясь разочароваться, что хрустальная бусина не загорится.
Когда первые волны страха и паники отступили, забрав с собой истерику, Мегги поняла, что находиться в плену — скучно. Ни тебе танцев с бубнами, ни угроз, ни пыток, ни допросов — о ней все словно забыли. И это напрягало, вызывало постоянное чувство напряжения. Мегги не знала, что может произойти в следующую секунду, и время, казалось, растягивалось, становясь вязким, как мед. Мегги тонула в нем, толком не понимая, сколько времени прошло с момента ее похищения.
Клементину забирали еще несколько раз и каждый раз приносили обратно чуть живую.
— Они вас пытают? — тихо спросила Мегги, когда охранник находился на другом конце коридора, и девочка надеялась, что он не услышит, о чем они говорят, а если и услышит, то не разберет.
— Ага, — уставшим и ослабевшим голосом ответила Клементина. Разговаривать через стенку было крайне неудобно. Мегги не видела ее глаз, не могла понять по мимике, что женщина чувствует, о чем не хочет говорить.
По голосу Мегги могла понять две вещи — Клементина устала и больна, и, даже если в девочке проснется магия, ведьма никак не сможет помочь ей бежать. Как раз-таки наоборот — в случае побега Клементина окажется тем самым балластом, который потянет их на дно. И даже зная обо всем этом, Мегги не могла оставить здесь маму Джуди. Она бы не смогла простить себя после этого.
Вот только все ее мысли о побеге были очень смутными. Сначала она боялась думать об этом из-за рун, вырезанных на ее руках, но со временем — Мегги не знала, сколько его прошло, возможно пара дней, а может быть — пара часов, — они начали ослабевать. Во сне она неосознанно повредила одну из них, и та перестала работать вовсе. Это дало Мегги надежду на то, что сила Вивьены не безгранична, и ее можно сломать.
Но главные потрясения ждали ее впереди. Вскоре после того, как Клементину забрали в очередной раз, и охранник, стораживший их, ушел вместе с теми, кто пришел за ведьмой, у Мегги были посетители.
Мегги не поверила свои глазам, когда увидела лицо Джона за металлической решеткой. Потом не поверила своим глазам еще раз, когда увидела на его лице ободряющую улыбку. Не ту отвратительную улыбку-ухмылку, от которой у Мегги мороз по коже бежал, а улыбку обычного человека с налетом грусти и сострадания.
В других обстоятельствах его улыбка могла бы даже расположить к нему, но сейчас Мегги боролась с желанием вцепиться ему в лицо, как дикая кошка, и исцарапать глаза в кровь. Мегги даже подивилась тому, насколько много в ней необузданной кровожадности. Заслуженной, но все-таки кровожадности. И Мегги не хотела быть такой.
В руках Джон держал большое металлическое ведро и губку-мочалку.
— Как ты тут? — спросил он, и Мегги выпучила глаза.
Ей так и захотелось съязвить и сказать, что она сейчас выбирает книги для своей личной библиотеки — не мог ли он ей что-то посоветовать? Но она сдержалась и просто промолчала, смотря на Джона исподлобья. Ей показалось, что он все понял по ее взгляду, потому что на секунду его улыбка дрогнула, а во взгляде появилось нечто похожее на жалость.
Мегги задумалась, жалел ли он ее только потому, что не знал, что она ведьма, и продолжит ли он это делать, если узнает, что она может видеть магические потоки? Мегги почему-то казалось, что, узнай он об этом — в первых же рядах понес бы ее к костру.
— Я подумал, что тебе захочется умыться, — так и не получив ответ на свой вопрос, произнес Джон, показывая на ведро в своих руках. — Но забыл, что она здесь колдовала.
Мегги заметила, что он не произнес имени Вивьены, так еще и брезгливо поморщился, словно само упоминание магии устраивало ему заворот кишок.
Мегги упорно молчала. Разговаривать с этим человеком ей не хотелось. И Джон это явно понимал. Поставил ведро возле решетки и опустил туда губку. Мегги следила за ним хмурым взглядом, гадая, был в его действиях подвох или же нет. Если он пытался расположить ее к себе, принеся ведро воды, то сильно просчитался. Мегги привыкла к взяткам уровня повыше, да и не принимала она от него никаких подачек.
Джон еще некоторое время постоял — наверное, думал, что Мегги кинется к ведру, и хотел посмотреть на это зрелище. Так и не дождавшись от девчонки никакой реакции, Джон тяжело вздохнул.
— Когда я только начал жить с отцом, мы не особо ладили, — произнес он, и Мегги навострила уши, стараясь внешне никак не выдать того, что внимательно слушает его. — Временами он запирал меня в этой камере — наверное, думал, что одиночество и теснота способны переломить несносный характер. Но я был мальчиком упорным и не любил ни одиночества, ни тесноты. А отец мой все был и остается человеком привычки. Он всегда сажал меня в одну и ту же камеру. В эту.
Джон провел рукой по прутьям решетки и в его взгляде промелькнуло нечто похожее на тоску.
— После третьего или четвертого раза, когда я пересчитал уже все трещины на стенах и полу, я понял, что попаду сюда еще не раз и что мне нужно развлечение получше. Тогда-то я и подгадал время, когда в карцере никого не будет, и проник в свою камеру, чтобы организовать тайник. Охранники никогда за мной особо не следили, так что, думаю, он все еще здесь.
Закончив свой рассказ, Джон развернулся на пятках и ушел, оставив ведро у решетки. Мегги дождалась, пока его шаги стихнут вдалеке, прежде чем подойти к воде. Она наскоро умыла лицо ладонями и, стараясь не думать, что и зачем делает, смыла с запястий остатки крови, которая все еще немного жгла, и натянула рукава кофты до самых пальцев, чтобы скрыть следы. Оставалось только надеяться, что Вивьена не придет и не захочет проверить свои руны.
«Руны», — Мегги мысленно протянула это слово. Да, она называла знаки на своих запястьях рунами, но они явно не имели ничего общего с теми рунами, которые она знала. Это было нечто словно из другого мира. Знаки древнего языка ведьм? Или это разновидность мертвых языков, которые девочка не знала?
Мегги досадливо фыркнула, возвращаясь к своему тюфяку. Ей не нравилось чего-то не понимать. Она считала себя тем человеком, который способен докопаться до сути проблемы. И методы у нее были самые разные — от рационального подхода до театральных слез и истерик. И если второе отлично работало в семье, то в нынешних обстоятельствах она могла положиться только на рациональность и хитрость — хорошо хоть, что и первого, и второго у нее было в избытке.
В какой-то момент Мегги заснула, потому не заметила, как убрали ведро и как привели обратно Клементину. Просто когда проснулась, начала снова слышать ее слабое свистящее дыхание. Эти болезненные хрипы одновременно успокаивали и пугали Мегги. По хрипам она понимала, что не одна, и от того становилось немного легче. По этим же хрипам она понимала, что с каждым разом Клементине становится хуже, и мысленно содрогнулась, представляя, как ей придется рассказывать Джуди о том, в каких страшных мучениях умерла ее мать.
Мегги даже не допускала мысли, что не сможет вернуться домой.
Вот только что делали с Клементиной, Мегги не знала и, пожалуй, это было единственное, чего девочка знать не хотела.
Мегги даже не подозревала, сколько прошло времени, прежде чем она услышала голос охранника:
— Вам сюда нельзя! Глава не разрешал вам общаться с пленниками.
— Ой ли? — послышался ехидный голос Вивьены. — Что-то мне он ничего подобного не говорил. Да и чем я могу навредить нашим милым пленницам. Я же всего лишь посол доброй воли.
От того, сколько яда была в ее словах, Мегги прошиб озноб. Захотелось забиться в угол, спрятаться от глаз злобной ведьмы, но прятаться было негде — вся ее клетушка была как на ладони, стоило лишь подойти к решетке — а потому Мегги осталась сидеть на тюфяке, сжимая в карманах кристаллы с родительскими воспоминаниями, неосознанно ища в них поддержку.
Удивительное дело, но шагов Вивьены Мегги не слышала, лишь по голосу поняла, что та теперь стояла напротив камеры Клементины.
— И как ты тут поживаешь? Смотрю, оценила уже все прелести местного гостеприимства, — обратилась она к Клементине, и слова ее сопровождались ритмичным стуком. Так стучали ногти по металлу.
Клементина надсадно рассмеялась, и смех ее перешел в кашель.
— Покои чуть ли не королевские. Если хочешь, скрепя сердцем, могу их тебе уступить, — ответила Клементина, ни сколько не боявшаяся Вивьены.
— Какая щедрость, — протянула Вивьена, и в голосе ее послышалась улыбка, — но я, пожалуй, откажусь. Мне, знаешь ли, и наверху хорошо. Не люблю надолго прощаться с моей Охотницей.
Клементина вновь рассмеялась так громко, что даже кашель на время отступил. Послышался лязг цепей.
— Надолго прощаться? Да ты часом не сбрендила ли? Вашей Охотницы здесь нет и в помине. Не может она пройти границу междумирья. Ваша вера в нее похвальна, но, что бы вы ни делали, к ней вам не попасть.
Цепи ударились по металлическим решеткам и раздался жуткий звенящий звук, от которого Мегги захотелось заткнуть уши.
— Так ли это? — ядовито-сладко спросила Вивьена. — Ключ мы уже нашли, и он скоро сам к нам придет. А замок? Замок в Шарпе. Я же права? Где же ему еще быть? Да и ты тоже в наших руках. Глава ковена, ключ и замок — вот и все, что нам нужно.
— А с чего ты взяла, что я стану вам помогать? Да и ключ к вам сам придет? Неужели? Ключ уничтожен! Его уничтожили сразу же, как закрыли проход…
— Какая красивая ложь! — воскликнула Вивьена и хлопнула в ладоши.
Мегги поднялась на ноги и, стараясь ступать как можно тише, приблизилась к решетке, чтобы видеть хотя бы Вивьену. Ей было недостаточно слушать, но теперь, когда ей был виден профиль ведьмы, Мегги испугалась не на шутку. У нее был взгляд человека, уверенного в своей победе.
— Наши предки были глупы, — усмехнулась Вивьена. — Они не смогли сложить всю картину.
— А ты смогла? — едко спросила Клементина.
Со своего места Мегги могла видеть лишь краешек носа матери Джуди и копну нечесаных волос. Клементина прижималась лицом к решетке, и их с Вивьеной разделяло настолько маленькое пространство, что они буквально дышали одним воздухом.
Вивьена пожала плечами и рассмеялась своим лающим смехом, который, казалось, делал ее еще более безумной.
— Не я. Госпожа Демьяна. Она все поняла… — она хотела сказать что-то еще, но тут заметила Мегги и повернулась к ней всем телом. — Соскучилась по мне, маленькая Луна?
Мегги отпрянула, судорожно пытаясь понять, о чем говорили ведьмы, и борясь с ощущением гадливости, которое вызывала у нее близость Вивьены.
— Ты же не хочешь сказать?.. — впервые в голосе Клементины Мегги послышалась неуверенность.
— Именно это и говорю. Ее сестра — наследница магии, способной открывать и закрывать проходы в междумирье. Хозяйка ключа, — кивнула Вивьена и, подойдя к решетке камеры Мегги, распахнула ее. — Пойдем, девочка, я хочу немного пообщаться с тобой наедине, пока не приехала госпожа Демьяна.
Мегги не знала никакой Демьяны и не испытывала ни малейшего желания идти куда-либо с Вивьеной. В этот момент камера казалась ей действительно райским местом.
— Пленницам нельзя покидать камеры без разрешения мистера Квеберта, — попытался вступиться охранник, но Вивьена обожгла его злым взглядом.
— Девчонка — моя пленница, и мне не требуется разрешение вашего хозяина! — каждое слово она вбивала словно гвоздь в крышку гроба.
— Конечно, ты же элитная дрессированная собачонка, подчиняющаяся приказам только одного хозяина, — бросила Клементина. — Зачем тебе с ней разговаривать? Оставь девочку в покое. Она же тебе не нужна.
Слова Клементины, призванные успокоить Вивьену, лишь еще больше распалили ее.
— Вышла, — ледяным тоном приказала Вивьена, и Мегги сочла за благо подчиниться.
— Вы не можете… — предпринял еще одну попытку урезонить ведьму охотник. Вот только смотрел он на Вивьену перепуганным взглядом и не решался подойти. И Мегги поняла, что он боится ведьмы ничуть не меньше нее самой, а возможно даже больше.
— Могу, — хмыкнула Вивьена и, схватив Мегги за предплечье, поволокла к лестнице. Ведьма все так же припадала на увечную ногу, но на удивление не издавала никаких звуков. Хотя, возможно, они тонули в гневной тираде Клементины, которая неслась им вслед. Та требовала вернуть Мегги обратно и нисколько не стеснялась в выражениях в отличие от охотника.
Лестничные пролеты мелькали перед глазами, пока Мегги силилась их запомнить, но их было так много, что не заплутать в них было просто невозможно. Мелькали лица. Десятки, а может и сотни. Кто-то смотрел на Вивьену с опаской, кто-то — с отвращением. Но гневных, полных ненависти взглядов было куда больше. И Мегги просто не могла понять, как женщина умудрялась не обращать внимание на них, целенаправленно таща Мегги по запутанным коридорам, в которых лишь изредка проглядывали окна. На улице была глубокая безлунная ночь.
— Вам не страшно? — спросила Мегги, напоровшись на очередной гневный взгляд, от которого у нее мурашки побежали по коже. Как бы она не храбрилась, но против взрослых ей было нечего противопоставить.
Вивьена сбавила шаг, а затем и вовсе остановилась.
— С чего бы мне их бояться? — спросила женщина, нахмурив брови.
— Они вас ненавидят.
— Тоже мне новость, — фыркнула Вивьена и ткнула пальцем в охотника, стоящего у двери. — Они боятся всего, даже собственной тени. И истребляют все, чего не понимают. Вот только это неважно, ведь скоро все закончится. Мы вернемся туда, где нам должно быть место. И где нет подобных ничтожеств.
Охотник обжег Вивьену взглядом, а та улыбнулась ему и вновь поволокла Мегги по коридорам. Серым безликим коридорам. Обиталище охотников казалось Мегги местом, при строительстве которого люди забыли о таком простом слове, как разнообразие.
В какой-то момент ее вытолкнули на улицу, и Мегги даже на секунду обрадовалась, прежде чем осознала, что улица была ничем иным, как внутренним двором. Идеальный шестиугольник, находившейся между высокими стенами без окон, и незастекленный купол, каркас которого не спасал от снега. А снега там было много, даже слишком много, сугробы достигали Мегги чуть ли не до груди, Между сугробами были прочищены дорожки, которые вели от двери — их было шесть — к центру двора.
Дорожки сходились к одинокой колокольне в центре. Башня была куда старше бетонных стен, что окружали ее. Многоярусная, она белой стрелой поднималась ввысь, к самому куполу. Дорожки, ведущие к ней, были освещены невысокими фонарями, да и из окон колокольни лился мягкий золотистый свет. Колокол наверху, хоть и находился сейчас в покое, но представлял собой завораживающее зрелище. Серебряный, начищенный до блеска, он ловил на себе каждый лучик света и рассыпал его сотнями бликов. На секунду Мегги даже захотелось подняться и рассмотреть его вблизи.
— Раньше они вели себя открыто, — пожала плечами Вивьена, которая так же, как и Мегги, смотрела на колокольню охотников. — Они гонялись за нами по всему свету и нисколько не стеснялись этого, рассказывая всем и каждому о том, какие ведьмы опасные.
Вивьена отпустила Мегги и сложила руки на груди.
— А теперь посмотри на них: прячутся от всех, ведут какую-то свою подпольную войну. Прикрываются ложью и сразу же соглашаются на союз с ведьмами, если те обещают оставить их в покое. Еще двадцать лет назад ведьму, которая решилась бы прийти сюда, даже слушать не стали бы — просто снесли бы голову, не дав даже рта раскрыть. Знаешь, что находится под их колокольней?
— Нет.
— Действительно, откуда тебе знать? — хмыкнула Вивьена и снисходительно улыбнулась девочке. Улыбка ее была все такая же отвратительная. — Склеп с черепами. Тела они сжигали, а вот головы… Головы другое дело — головы они хранят. Как доказательство своей силы. Хотя какая там сила? Пустой звук.
Мегги не оставляла мысль, что Вивьена буквально упивается своей значимостью. Принизив других, пытается возвыситься сама. Если не действиями, то словами.
Телесного холода Мегги не чувствовала — высокие стены надежно защищали от ветра, — а вот в душе ее не отпускало чувство чего-то ужасного, и от этого ее трясло. Она знала, что Вивьена опасна и непредсказуема в своем безумстве. А еще Мегги знала, что верность Вивьены своей хозяйке не удержит ее от жестокости, если ту переклинит.
Вивьена пошла по заснеженной дорожке к колокольне, и Мегги не оставалось ничего иного, как последовать за ней.
— Скажи-ка мне, девочка, что ты знаешь о своей семье? — попросила она, даже не посмотрев на Мегги.
Мегги знала, что с ответом тянуть не стоит.
— Отец экономист, мать домохозяйка. Бабушка раньше имела большой вес в городе… — Мегги начала перечислять факты, которые в Рупи мог знать, если не каждый, то как минимум каждый второй, житель.
— Я не о том, — махнула рукой Вивьена. — Я о магии. И не говори, что ты о ней не знаешь. Твоя сестра — ведьма, наследница силы. Великой силы, на самом-то деле, — Вивьена остановилась и повернулась к ней. — Судя по твоему взгляду, могу сказать, что о силе ты знаешь, а о ее истории — нет. Госпожа Демьяна считает это вполне логичным. Отдай силу человеку, не умеющему ей пользоваться, и уничтожь все знания о ней. Как результат — сила будет похоронена.
Мегги против своей воли жадно ловила каждое слово. Ей хотелось знать и знать как можно больше. Вот только словам Вивьены нельзя было верить полностью.
— Хочешь, расскажу тебе сказочку? Дети же любят сказочки?
Мегги кивнула.
— Что ж, тогда, пожалуй, начну. Когда-то давным-давно не было ничего. Была лишь тьма, бескрайняя и беспроглядная, самого понятия жизни не существовало. Но однажды бескрайнюю тьму прорезал луч света — или же это была маленькая искорка света, зародившаяся в глубине тьмы, — никто не знает доподлинно, ведь начало истории было положено очень давно и прошло через десятки миров и миллиарды существ, прежде чем ее узнала я, — взгляд Вивьены затуманился. — Так вот, тем лучом света, той искрой жизни, был Создатель. Никто не знает, кто он, никто не знает, откуда он пришел. Создатель просто был. Маленький ребенок, блуждающий во тьме. Создателю было одиноко, даже слишком одиноко, и он начал разрывать тьму. Он создавал в ней проходы, раскрашивал ее светом. Так, в бескрайней тьме, словно звезды на небе, стали зажигаться миры. По воле Создателя, они были разными, уникальными, не похожими друг на друга. Но Создатель исчерпал себя, истратил все, что у него было, и его свет погас.
Мегги прошиб озноб. Вивьена продолжала свой рассказ, и получалось у нее это завораживающе.
— Так появилось междумирье — остаточная тьма, разорванная на клочки. Так появились миры, и жизнь в этих мирах текла по-разному. Какие-то развивались стремительно, какие-то столь же стремительно разрушались и гасли, растворяясь во тьме. В одном из таких миров жили существа, обладающие невероятной силой, но их мир рассыпался на глазах, и даже их сила ничего не могла с этим поделать. Они не были Создателем, и миры были им не подвластны. В этом мире жила прекрасная Луна, и был у нее муж — яркий Сол. Их дочь впитала все самое лучшее, что было в них, — она была яркая и прекрасная. И очень любила охоту, но не очень любила свою мать. Если у Охотницы и было когда-то другое имя, никто его не знает.
Они подошли к колокольне и замерли в круге теплого света, лившегося из окон нижнего яруса. Вивьена ненадолго замолчала, а Мегги тем временем обдумывала историю и не находила в ней точек соприкосновения со своей семьей. Почему Вивьена вообще ей об этом рассказывает? Или то действительно детская сказка, финал которой должен чему-то научить?
— Их мир разрушался, а они не хотели в нем умирать. И тогда прекрасная Луна нашла способ войти в междумирье, что она и сделала, забрав с собой свою семью и горстку существ, которым не желала смерти. Вот только они не могли долго существовать во тьме междумирья, хоть оно и было удивительно притягательным. Им пришлось покинуть междумирье и шагнуть в один из миров — самый плотный и самый сильный, который не разрушился бы так же, как их родной. Но этому миру в своей первозданной форме они были чужды. Так прекрасная Луна застыла на ночном небе вместе со своей маленькой прекрасной дочерью. Она стала большим белым светилом, за которым пряталась ее маленькая красная дочь. Сол даже в этом мире был слишком ярким, появляясь на небе, он освещал его своим теплом. Фейшал, подруга Луны, которую та не могла обречь на неизбежную смерть, проросла корнями в земле, а кроной устремилась к небу, чтобы иметь возможность хоть изредка говорить со своей подругой. В новый мир пришла и огненная Вал, сестра Сола. Она стала горой, чрево которой вечно бурлило от гнева и порождало невиданных прежде существ.
В тот мир пришли многие: разлившийся океанами и морями Адов, холодная и вечно недовольная Лидэя, которая ледяными ветрами блуждала по миру, который ей не нравился. Лидэя умирала со скуки, но однажды она повстречала странных существ, созданных Вал. Их кожа была такой же толстой, как покатые склоны Вал, а из их огромных пастей извергался огненный гнев их матери. И она начала созидать.
Мегги хотелось задавать вопросы — которых у нее было целое море буквально по каждому пункту — но она боялась задать свои вопросы Вивьене: мало ли в какой момент ведьму переклинит. Как говорится, от доброй сказочницы до злой волшебницы — один шаг.
Вивьена говорила о сущностях, но Мегги уже давно поняла, что ей рассказывают сказку о Богах. Богах какого-то иного чуждого мира. Слова Вивьены были заученными, даже фанатичными, и создавалось впечатление, что Вивьена верит в каждое произнесенное слово. Вот только Мегги не могла относиться к ее словам без скептицизма.
— Лидэя создала существ, — продолжала Вивьена, — из ветра и снега. Кожа их была холодна, как лед, в глазах их не было жизни, а дыхание было способно сковать даже неукротимый огонь гор Валы. Те существа не были похожи на нас с тобой, в них не было ничего человеческого. Они были больше, сильнее, в их жилах никогда не текла кровь. Но они очень нравились Охотнице, они завораживали ее, так же как и ее мать. Луна, которая никогда не ладила со своей дочерью, а теперь была отделена и от мужа, была очень одинока и начала…
— Убывать с неба? — не без иронии предложила Мегги.
— Да, — кивнула Вивьена. — Так же, как и здешняя Луна, однажды та просто пропала с неба, оставив то своей дочери. Луна всегда была сильна, и она была единственной, кто мог изменить свою форму, потому что единственная была связана с междумирьем. Она сошла с небес и приняла форму, близкую к своей первозданной. В чем-то она была похожа на себя прежнюю, но в тоже время была неимоверно далека и не так прекрасна. В теплых лучах Сола она возлегла с ледяным существом. И понесла от него дитя, маленькую лунную девочку. Ее волосы были цвета Луны. Ее кожа светилась, как Луна. Ее глаза были льдинами, как и льдистые глаза ее отца. За одним лишь исключением — лед ее глаз был зеленый.
Мегги поджала губы.
— Лед становится зеленым, если в нем содержится железо, при окислении оно…
— В жилах этой девочки текла кровь, — перебила ее Вивьена, явно недовольная, что Мегги вклинилась в рассказ. — Кровь, которой не было у ее отца, но была у ее матери. И мать любила ее больше всех на свете. Она любила ее так, как никогда не любила Охотницу. И девочка отвечала ей взаимностью. Она всегда была ведома своей матерью. Она всегда была ведьмой. Так появились первые лунные ведьмы. Так зародилась ваша магия. Магия, которая даже в другом мире продолжает влиять на вас. Маленькая прекрасная девочка со светлыми волосами и зелеными глазами. И я не могу понять, почему эта магия влияет на тебя, но я не чувствую в тебе ни малейшего ее отголоска. Может кто-то прячет ее?
Мегги сглотнула под пристальным взглядом Вивьены.
— Или может она еще не пробудилась? Твоя магия должна светить, как Луна в ночи, а ты не похожа даже на маленькую звездочку. И это странно, — продолжала рассуждать Вивьена, а Мегги ощутила, как у нее вспотели ладони.
Ей хотелось развернуться и бежать отсюда со всех ног, но она продолжала стоять, стараясь не подавать виду, как ей страшно.
Вивьена улыбнулась:
— Ты — жестокая маленькая девочка. Страдания твоей бабушки не заставили твою силу пробудиться. Она для тебя ничего не значила? — Вивьена выгнула бровь. — Мне кажется, если она еще жива, то расстроится, когда узнает об этом.
— Вы не правы, — дрожащим голосом ответила ей Мегги, прекрасно понимая, что сейчас ей стоило бы промолчать. Она знала ее провоцируют.
— Не права? Это я-то?
И прежде чем Мегги успела понять, что происходит, Вивьена наотмашь ударила ее по лицу. Губа лопнула, как перезревший плод. Мегги, которую никогда в ее жизни не били, ошалело провела языком по губам, ощущая медный привкус.
— Вот видишь, у Лунных ведьм есть кровь, а мы, кровавые ведьмы — дочери Охотницы, дочери преданной дочери — можем ее контролировать, — улыбка на губах Вивьены стала еще шире.
Она схватила Мегги за подбородок и прижала палец к треснутой губе. Она ощутила жжение. То медленно распространялось от ее губ по всему телу, и она ничего не могла с этим поделать: ни отстраниться — тело словно перестало ее слушаться, — ни даже воспользоваться магией.
Мегги понимала, что именно этого Вивьена от нее и добивалась. Но она не собиралась идти на поводу у ведьмы. Несмотря на жжение, разгоревшаяся в ее венах, несмотря на ужас, обуревавший ее, Мегги не пошла по легкому пути. Она ощутила свет, маленький огонек внутри себя, но не потянулась к нему. Только не ради Вивьены.
Она верила, что Вивьена не станет убивать ее. Уж точно не сейчас. А потому старалась стойко вытерпеть пытку, не показав своей слабости. В какой-то момент она закричала, закричала пронзительно громко. В этом крике отразилась вся ее боль, весь ее ужас.
Но Мегги не осквернила свою чистую магию, хотя все, чего ей хотелось, — собрать всю свою боль воедино и направить ее на Вивьену.