Марта чувствовала себя самолетом с включенным режимом автопилота. Она заварила чай, поставила перед Джослин чашку, от которой исходил пар, и помогла нащупать ей ручку, прежде чем села напротив женщины.
— Осторожно, еще горячий, — рассеянно предупредила она.
Мысли ее были где-то далеко. Последние полчаса она не думала о сестре, она не думала о похитителях. Она не думала и об отце. Она гадала, где ей взять волка. Вариант с зоопарком отпал сам собой — да, она сомневалась, что могла бы незаметно выкрасть волка. Это тебе не хомяк, которого можно пронести в кармане.
И что остается? Ловить по лесам на живца? В лесах вообще еще водятся волки, или цивилизация загнала их настолько глубоко в чащобы, что они от туда и носа не кажут?
— Ты отцу позвонила? — спросила Джослин.
— Написала, — буркнула Марта, мысленно пытаясь вспомнить все, что она знала о волках. Вот только единственный факт, который она о них знала — это то, что они существуют.
Кусочек здравомыслия, который у нее еще остался, подсказывал, что Джилс просто подшутила над ней и вовсе не собирается ей помогать.
— Он скоро придет?
— Не знаю. Он не написал, — отмахнулась Марта. — Джилс… она… волк точно нужен? Зачем?
Джослин грустно усмехнулась.
— Точно. Для жертвы. Кровавая магия всегда требует жертвы: либо нашей, либо чьей-то чужой. Для поиска по крови нужна кровь охотника — охотника, способного долго идти по следу, способного выследить любую жертву. Нам бы мог подойти человек, долгое время занимающийся охотой. Но я не знаю ни одного человека, который выжил бы после того, как потерял всю кровь. Поэтому и остаются только животные — хищники, если быть точнее. Волк — оптимальный вариант, но в худшем случае подойдет и охотничья собака.
Джослин объясняла все довольно доходчиво, Марту аж пробрало.
— Она его убьет? — уточнила девушка, скривившись.
— Да, — как ни в чем не бывало ответила Джолин. — Все верно. А после смешает его кровь со своей и кровью твоего отца и пропитает ею кристаллы соли. Таким образом мы получим что-то вроде компаса, указывающего на его детей. А затем нам понадобится частичка Мегги, чтобы сделать компасы, которые поведут только к ней. У каждого заклятия есть свои нюансы, а так как вы с Мегги одной крови, компас будет тянуться и к тебе, и к ней. Так что тебя из этого уравнения нужно удалить, и лучший вариант — капля ее крови или хотя бы волос.
Голос Джослин не дрогнул ни разу, а вот Марта никак не могла отделаться от ощущения гадливости. Убить существо, смешать его кровь — во всей этой магии было что-то неправильное.
Пока они сидели и разговаривали, по обители шныряла Джуди. Она бегала то в кабинет Кеторин, то в кладовку, и ее руки были постоянно чем-то заняты — то книги, то склянки, то травы, то бинты. Джуди выглядела понурой и молчаливой, избегала взгляда Марты, словно в чем-то перед ней провинилась.
Марта отметила это между прочем, не сильно задерживая на Джуди внимание. Чувства и мысли посторонних ей людей занимали одну чашу весов, а другую — Мегги, и эта чаша явно перевешивала.
— Напиши отцу, пусть принесет ее расческу, — попросила Джослин, и Марта выполнила просьбу, все еще не понимая, что ей делать с волком.
Кеторин спустилась через четверть часа или около того. Уставшая, вымотанная до предела, с копной спутанных волос, с тусклым взглядом и глубокими морщинами, прорезавшими лоб, и собравшимися стрелками возле глаз. Марте даже показалось, что она выглядела старше.
— Чашка крепкого кофе мне не поможет, — провозгласила она, включая кофемашину. — Меня спасет литр кофе, тушь и патчи под глаза. Возможно, шампанское мне бы тоже помогло, но, боюсь, не сейчас.
— Нам нужен волк, — выпалила Марта, уставшая переваривать эту проблему.
— Волк? — удивленно выгнула бровь Кеторин. — Тоже мне проблема. Девчонка согласилась помочь? Просто я так и не поняла, о чем она говорила, мешая слова с рыданиями и размазывая сопли по щекам, пока я распарывала ее не самые аккуратные стежки. Не люблю людей, которые рыдают по поводу и без…
— Не смей так говорить о Джилс! — в голосе Джослин послышались стальные нотки, и Марта даже вздрогнула. Ей был знаком этот тон — так она отчитывала учительниц, которые в чем-то провинились, и детей, которые вели себя неправильно. Хотя, учительниц Джослин отчитывала чаще, чем детей.
Вот только Кеторин даже не посмотрела в сторону начальницы Марты, просто проигнорировав женщину и ее недовольство. Та свернула с конфликтной тропы так быстро, что Марта не сразу среагировала и не успела подстроиться под нее.
— Так вы говорили о волках. Нужен какой-то конкретный? Серый? Белый? Одноухий? С помеченными лапами? Или может быть совсем без лап?
— Любой, — ответила вместо Марты Джослин. Холодка в ее голосе не убавилось, но было видно, что ни она, ни Кеторин не собираются конфликтовать. — Самый обычный. Главное живой.
Кеторин хлопнула в ладоши и просияла широкой улыбкой, которая словно ластик стерла следы усталости с лица женщины.
— Так это еще проще! Будет вам волк.
Марта, как завороженная, смотрела на Кеторин. На то, как она играюче решает проблему, над которой Мартва ломала голову, не зная, с какого бока к ней подступиться. Один телефонный звонок, строго поставленная задача, несколько улыбок и комплиментов, а еще обещание выпить по чашечке кофе как-нибудь на досуге. И все. Она отложила трубку, и, подперев подбородок ладошкой, отпила кофе из большой кружки — его она, кстати, варила, попутно разговаривая по телефону.
— Волк скоро будет, — оповестила она их и блаженно улыбнулась. — Еще что-то нужно?
— Соль, — каким-то не своим, слабым голосом ответила Марта.
Кеторин лишь отмахнулась.
— Этого добра у меня завались. Пойду проверю, как там наша рыдающая королева.
Кеторин развернулась и скрылась за дверью бара. А Марта все тем же ошалевшим взглядом смотрела ей вслед.
— Она невероятна, — пробормотала она, и лишь когда услышала ответ Джослин, поняла, что произнесла слова вслух.
— Она не невероятна, а всего лишь эксцентрична, и успела за свою жизнь обзавестись большим количеством связей. Такие, как Кеторин, идут по жизни легко, в то время как другим приходится бродить во тьме, не зная, куда податься, — в устах слепой Джослин слова казались куда зловещей, чем если бы их произнес кто-то другой.
***
Джилс смотрела на спящего Элиота. Кеторин отдала ему свою большую мягкую кровать, вот только для Элиота она не была такой уж большой. Элиот был большим мужчиной, очень большим и очень добрым. Джилс умела разбираться в людях. Она знала, какие они, знала по тому, какая кровь течет в их жилах. Кровь всегда шептала. Раньше ее голос был похож на шелест листьев, а, может быть, дыхание ветра. В этот голос нужно было вслушиваться. Вслушиваться очень внимательно, иначе был шанс не разобрать голоса.
Но то было раньше, то было до того, как ее пальцы сжались на медном обруче короны. А ведь она не поняла этого сразу. Что-то изменилось уже тогда. Вот только тогда Джилс думала, что корона связывает ее с кровью других ведьм. Других кровавых ведьм.
Джилс посмотрела на свой шрам, спрятанный под бинтом. Кеторин великодушно обработала его каким-то своим зельем и перебинтовала. Женщина, которая столько лет была ее кумиром, тоже была доброй и великодушной.
Теперь Джилс это точно знала. Потому что корона была усилителем. Подарком Охотницы, богини, которой доброта никогда не была свойственна. Охотница была ревнива, Охотница была алчна. Она никогда ничего не дарила.
В детстве бабушка рассказывала Джилс сказки об Охотнице. И об усилителе, который та даровала избранной ведьме. Ведьме, которая отреклась от своей матери. По прошествию лет подробности истории стерлись из памяти. Джилс никогда бы и не вспомнила об этой истории, если бы кровь не пела для нее.
А кровь пела, да к тому же так громко, что Джилс хотелось закрыть уши. Только это не помогло бы, ведь кровь отзывалась в ней. А кровь ведьм пела громче, чем кровь обычных людей.
Раньше, когда все ее мысли были поглощены Элиотом, а до этого ковеном и охотниками, не обращать внимание на сей факт было проще, она даже и не замечала его. Но теперь, когда Элиот мирно спал на кровати, кровь набатом стучала в венах.
Даже не глядя на Джуди, сидящую на диване, Джилс знала, что та глубоко опечалена. А ее брат, резонируя, грустит вместе с ней. Благо она не слышала крови Кеторин, Марты и Джослин. У этой ее способности был диапазон действия. И она была готова даже возблагодарить Охотницу за то, что на нее не свалились эмоции и чувства всех людей этого мира. От такого она сошла бы с ума за считанные секунды. Невозможно сопереживать всем и каждому. Джилс считала себя доброй и даже сердобольной, вот только доброта не бездонная чаша, из которой можно черпать, не останавливаясь. Как и ненависть. У всего есть дно.
Джилс не знала, сколько времени она просидела так возле кровати Кеторин, погруженная в свои мысли, пытаясь отстраниться от магии, которая не желала отпускать ее. Корона, запертая в ящике в Рольфе, все равно дотягивалась до неё, и Джилс не знала, какое растояние должно было развернуться между ними, чтобы корона перестала влиять на нее.
Кеторин вошла в студию с огромной кружкой с кофе в руках.
— Как дела у нашего мальчика? — громко спросила она.
Она окинула свою квартиру-студию взглядом, задержавшись на каждом лице. От Роя, который смотрел на тетю со смесью уважения и страха, и Джуди, которая тихонько всхлипывала и избегала взгляда Кеторин, до Джилс и спящего Элиота.
— Вижу, он спит, — кивнула она. — А ты наконец-то перестала реветь. Что ж, отлично… Рой, Джуди, я поставила на кухне кипятиться курицу, пойдите проследите за ней.
Рой вскочил на ноги чуть ли не мгновенно и потянул за собой сестру. Кеторин посторонилась, пропуская их. Но прежде чем закрыть за ними дверь, она крикнула им вслед:
— Джуди, умойся и прекрати уже меня избегать. Я уже не злюсь.
Она закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, сделала несколько глотков из своей кружки.
— Если честно, терпеть не могу детей в этом возрасте. Они считают себя уже достаточно взрослыми, но не понимают, что от ребенка их отличают разве что лишние дюймы в росте. Взрослыми нас делает не возраст, а опыт, вынесенный из ошибок. Знаешь, в их возрасте я творила такое, за что собственных детей придушила бы.
Джилс было сложно представить, что такого могла сотворить Кеторин, за что на нее можно было злиться. Возможно, потому что смотрела она на нее через призму детского обожания.
— Ладно, — она взмахнула рукой, словно отмахиваясь от предыдущей темы. — Я хотела поговорить не об этом. Мне нужно, чтобы ты сплела для меня еще одно заклятие поиска, кроме того, что сплетешь для Марты.
Не просьба, и не приказ. Просто признание нужды. И то, каким именно голосом была озвучена эта нужда, заставило Джилс задержать дыхание. Кеторин не давила на нее, как Джослин, не взывала к чему-то глубинному.
— Взамен я дам тебе защиту. Тебе и твоему принцу.
Джилс захотелось возмутиться. Почему они все называли Элиота ее принцем? Но Кеторин не дала ей такой возможности, продолжив говорить.
— Потому что есть лишь два варианта или же два места, не суть важно, где маленькая королева сможет жить спокойно, Шарпа — одно из них. Под защитой ковена ты будешь в безопасности.
— Пленницей, — выдохнула Джилс. Плененная королева — разве не об этом она думала? Королева-марионетка, переходящая из рук в руки — незавидная участь, как ни посмотри.
Кеторин покачала головой.
— Рычагом давления. Я более чем уверена, что Старейшины попытаются использовать тебя для давления на город Кровавых Вод.
Джилс шмыгнула носом, стараясь прогнать слезы обиды.
— Им нужна не я, а корона. Я не смогу давить на ведьм, которые отказались от меня. Им не нужна такая королева, как я.
Кеторин фыркнула.
— Конечно, не нужна. Слабый всегда подчиняется сильному. Но в глазах Демьяны сильная она, а не ты. И, чтобы город Кровавых Вод подчинился тебе, в твоих руках должна быть такая сила, такая мощь… Ты должна одним лишь взглядом вселять в них трепет. Вселять ужас. Для кровавых ведьм плачущая королева — не королева вовсе.
Джилс содрогнулась. Ломать чужую волю? Подчинять людей себе? Запугивать их? Джилс не могла себе даже представить подобного. Все, чего она когда-либо хотела, это спокойной жизни рядом с таким мужчиной как Элиот, добрым и заботливым.
— Вижу, подобный вариант тебе не по душе, — заметила Кеторин, и Джилс коротко кивнула. — Тогда я предлагаю тебе другой вариант. Я дам тебе приют и дам тебе защиту. Место, где никто и никогда не найдет тебя, а взамен прошу найти мою сестру.
— Ты предлагаешь так много, а в замен требуешь очень мало. Почему?
На губах Кеторин заиграла улыбка, такая яркая, что даже солнце рядом с ней меркло бы.
— Потому что могу.
— Они не перестанут меня искать. Демьяне нужна корона, — Джилс покачала головой. Она уже почти не верила, что в этом мире есть хоть одно место, где она могла бы быть свободной. Не только от ведьм, но и от короны.
— Я подумаю, что можно с этим сделать, — ответила Кеторин и села на диван. — Не в обиду тебе будет сказано, но я люблю иметь дело с кровавыми ведьмами.
— Я не в обиде, — Джилс постаралась улыбнуться.
— Жесткость у них в крови. Причем чрезмерная.
Джилс не сомневалась в том, что Кеторин не гребет их под одну гребенку, но о людях чаще всего судят по их лидеру. И бабушка Джилс никогда не была образцом добродетели. Образцом жестокости? Да, конечно. Только эта жестокость никогда не обращалась к Джилс. Для нее Королева Ведьм — была бабушкой и никем другим. Но помимо жестокости в бабушке были и другие качества: она была хорошим политиком и хорошим стратегом, пока Болезнь не подточила ее. В годы ее главенства все конфликты между городом Кровавых Вод и Шарпой нивелировались. Теперь же, когда место у руля заняла Демьяна — оставалось только гадать, сколько времени пройдет, прежде чем холодное перемирие перерастет в открытое противостояние.
— Мне ведь не позволят спрятаться? Не уберут с доски, как ненужную фигуру? Ты говоришь, что можешь меня спрятать, и я хочу тебе верить. Действительно хочу. Но я не верю, что это возможно. По моему следу идут охотники, и кровавые явно не захотят от меня отступиться. Поэтому я спрашиваю, где ты хочешь меня спрятать? Что это за место?
— Шарпа, — Кеторин пожала плечами, мол, о чем ещё можно было думать.
Джилс моргнула, окончательно запутавшись в паутине, которую пыталась сплести Кеторин.
— Я не понимаю. Ты говорила, что Старейшины пытаются меня использовать, чтобы повлиять на Демьяну.
— Попытаются, — кивнула Кеторин.
— И сделают меня пленницей междумирья.
— Непременно.
— Тогда я что-то не улавливаю сути. Почему ты предлагаешь мне прятаться в Шарпе?
— Потому что когда я стану главой ковена, Шарпа станет для тебя самым безопасным местом. Тихой гаванью с карт-бланшем на вход и выход. Старейшины никогда не пойдут против своей главы после того, как признают ее.
— Но госпожа Клементина… — начала протестовать Джилс, но Кеторин перебила ее.
— Клем Глава лишь на словах, и я убедилась в этом, когда последний раз была в Шарпе. Ковеном управляют Старейшины, одна из которых вскоре отойдет от дел на длительный промежуток времени, — встретившись с полным непонимания взглядом Джилс, Кеторин пояснила. — Она беременна. А я слишком хорошо ее знаю, и с уверенностью могу предположить, что не пройдет и месяца, как она возьмет отвод и полностью растворится с ребенком. Поэтому ситуация складывается следующая: освобождающееся место Старейшины и пустующее место Главы. Все, что мне нужно, — убедить Клем отступиться от места Главы.
— И стать Старейшиной, — дополнила Джилс, которая начала понимать ход мыслей Кеторин.
— Именно. А для этого нужно ее найти.
— И для этого тебе нужна я? И ты согласна обеспечить мне полную защиту, если я помогу?
Кеторин кивнула.
— А Элиот?
— Что Элиот?
— На него твое предложение распространяется?
— Не вижу ничего зазорного в том, чтобы королева привела своего протеже в Шарпу.
— А если он не захочет там оставаться? — выдохнула Джилс, покосившись на спящего и вымотанного до нельзя мужчину.
— Сомневаюсь, что не захочет, — хмыкнула Кеторин. — Но при таком раскладе я обвешу его защитами, как елку на Рождество, и отправлю в мир.
— С возможностью вернуться, когда он пожелает, — потребовала Джилс.
Кеторин закатила глаза и нехотя ответила:
— Хорошо.
— Тогда по рукам, — ответила Джилс, ощутив под ногами твердую почву.
Возможно, план Кеторин и не был идеальным. В нем было слишком много «если» и слишком много того, что могло пойти не так. Старейшина могла не уйти на покой, госпожа Клементина могла не отказаться от места Главы. Другие Старейшины могли выступить против Кеторин.
Слишком много «но».
Но даже самый шаткий план лучше, чем его отсутствие. И Джилс охотно ухватилась за предоставленную возможность и даже умудрилась выторговать для себя и Элиота небольшие привилегии. Ведь она чувствовала себя ответственной за этого мужчину, и если не ради себя, то ради него — человека, помогающего ей практически безвозмездно, — она готова идти дальше.
— Мы можем включить в сделку пункт о бензине? — спохватилась Джилс.
— О бензине? — Кеторин удивленно посмотрела на Джилс. — О каком таком бензине?
— Я обещала Элиоту оплатить бензин, — неуверенно пробормотала Джилс. — За то, что он довез меня сюда. У меня нет денег, чтобы оплатить…
Кеторин выпучила глаза, а затем громко рассмеялась.
— Какие меркантильные нынче принцы пошли, — она покачала головой. — Ладно, оплачу я ему бензин. Только пусть чеки предоставит. Я надеюсь, лошадь ему покупать не нужно? Ну, там, для подвигов… каких-нибудь…
— Не нужно, — сконфуженно буркнула Джилс, не видя никаких поводов для веселья.
***
Коул чувствовал себя немного… немного злым… немного расстроенным… немного неуверенным, идя по отвратительно чищенным дорожкам к Ведьминой обители вслед за Алистером Рудбригом. Он чертовски замерз — хотя в последнее время и начинал считать данное состояние нормой для него, — но никак не мог с этим смириться. Он тер руки в карманах, надеясь хоть немного прогнать онемение из пальцев.
Он злился на Марту. Он злился на два коротких слова — «Мегги» и «расческа» — заставивших их повернуть назад практически возле самой Ведьминой обители и вернуться домой, чтобы найти расческу — маленький розовый гребень, в котором запутались светлые длинные волосы, а потом вновь проделывать путь по снегу.
Злость…. Конечно, он испытывал злость. Но как же он скучал по тому времени, когда его эмоции были чистыми, без примеси других. Если злость — то злость, если грусть — то грусть, если счастье — то счастье. А как быть, если ты испытываешь злую грусть? Когда тебе жаль человека, но все его поступки вызывают у тебя желание взять его за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы аж зубы застучали, чтобы мозги встали на место.
Ему хотелось встряхнуть Марту, и при этом он жалел ее. И нынешние чувства шли в разрез с теми, что он испытывал еще месяц назад.
Поглощенный своими чувствами и попытками их проанализировать — что и раньше у него получалось довольно посредственно — Коул буквально врезался в мистера Рудбрига. Тот стоял напротив входной двери и стучал по ней кулаком.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Коул услышал из-за закрытой двери голос Марты:
— Знаете, я не удивлюсь, если волк придет сюда на своих двоих. Или же четырех? — в ее голосе даже звучали нотки тихого, скрытого под толщей отчаянья, веселья, а затем дверь открылась.
Коул стал зрителем странной сцены. Он видел Марту, которая распахнула дверь. Ее взгляд был живым, хоть и грустным, а потом, стоило ее глазам встретиться с глазами отца, их заволокло поволокой, лишившей их каких-либо эмоций. Он смотрел на нее из-за плеча мистера Рудбрига, и произошедшие изменения были мгновенными: будто раздался звук упавшего забрала шлема — секунду назад покоилось наверху, а вот уже закрывает лицо. Стой Коул чуточку дальше, он никогда бы не увидел этого.
Голос Марты был таким же безжизненным — из него на секунду пропали все краски, прежде чем смениться полным безразличием.
— А, это ты. Расческу принес?
И, удивительное дело, еще минуту назад мистер Рудбриг спешил, бежал на помощь свой «маленькой тучке», а сейчас стоял, как истукан, и даже не подумал обнять дочь, которую давно не видел и которую — Коул был в этом уверен — любил.
И голос мистера Рудбрига был таким же до смешного безэмоциональным, когда он ответил:
— Да, принес.
Коул обогнул мистера Рудбрига и стал между ним и его дочерью так, чтобы видеть обоих. Взгляд мужчины оказался зеркальным отражением пустого взгляда Марта. Вот только когда отец и дочь посмотрели на Коула — его прошиб озноб, потому что в их глазах появились эмоции.
Марта смотрела на него со смесью недовольства и, кажется, вины, а мистер Рудбриг — взглядом, полным благодарности. И Коул понял одну простую вещь — что бы между этими двумя ни происходило, Алистер знал о причинах, но, похоже, не считал нужным делиться информацией ни с Мартой, ни с кем-либо еще.
— Что, дружки-охотники не приняли тебя обратно? — не без яда в голосе спросила Марта.
Коул растянул губы в широкой улыбке.
— Ты такая милая, как куст крапивы.
— А ты все так же просто ас в комплиментах, — копируя его улыбку, ответила Марта и отступила, пропуская их внутрь бара.
И Коул вошел. Вошёл, широко расправив плечи, словно ему здесь было самое место, словно его тут ждали. А правда была в том, что ответ Марты — эта ее подколка или же ответ на его подколку — словно ластиком стер его напряжение. Они словно бы ступили на проторенную дорожку, по которой ходили не один год, и на этой дорожке ему было спокойней. На этой дорожке он чувствовал себя уверенно, но стоило с нее сойти — и он уже не знал, что ему делать.
И пока он решил придерживаться этого пути и надеялся, что Марта не свернет с него.
— О, комплименты — это мое все, — усмехнулся Коул. — Однажды за комплимент мне вылили кружку чая на голову. А я всего лишь сказал, что у девушки красивые глаза.
— Дай угадаю, ты сравнил их с лошадиными?
— Нет, — покачал головой Коул. — Сказал, что они такие же потрясающе большие, как у коровы.
Марта коротко рассмеялась, а Коул поймал на себе еще один очередной полный благодарности взгляд Алистера, словно для того сам факт, что его дочь может смеяться из-за слов человека, возводил этого самого человека в ранг небожителя. Интересно, а если бы Марта рассмеялась громко и заразительно, до колик в животе, возвел бы мистер Рудбриг Коулу храм для поклонения?
Коулу казалось, что возвел бы.
— Даже не знаю, почему я не удивлена, — протянула девушка.
Коул послал ей еще одну полную самодовольства улыбку. Ведь эта Марта была лучше злой Марты, лучше уходящей Марты, лучше Марты, которая отказывалась его даже слушать.
Коул уже собирался выдать какую-нибудь столь же абсурдную реплику, когда заметил старушку — слепую хозяйку академии «Мария-Роза» — и закрыл рот. Вряд ли пожилая женщина оценила бы дурь, которую он мог излагать часами.
Часами? Нет! Раньше он мог излагать ее годами. До смерти Ады. В их семье он занимал позицию смешного близнеца, в то время как Аде отводилась роль разумного.
Ада.
Что ж, ему хотелось поговорить о ней, даже не смотря на то, что от этого ему было больно. Но Марта должна знать, что он не какой-то там фанатик, у которого нет причин для ненависти к ведьминому роду. Он ненавидит ведьм — хотя, возможно, уже и не всех ведьм — не потому что так надо, а потому что Ада умерла.
— Мы можем поговорить? — спросил он у Марты.
— А что мы сейчас делаем? — вопросом на вопрос ответила она.
— Без театральных постановок и хлопанья дверьми. И без того, чтобы ты применяла ко мне магию.
Марта нахмурилась.
— Я, — она облизала потрескавшиеся губы. — Сегодня я была немного не в себе. Мне жаль. Иногда я бываю чересчур резка на поворотах.
— О, я заметил. Но извинения приняты, — пожал плечами Коул. — Так что, мы можем поговорить?
Марта кивнула.