Марта предложила поговорить в кабинете Кеторин, раз уж Коул отказался выносить их разговор в массы. Сама же она не видела никакого смысла в подобной секретности. Что такого Коул может рассказать ей, чего не посмеет рассказать другим? У них не такие отношения, чтобы делиться секретиками под покровом ночи и изливать друг другу душу. Марта вообще сомневалась, что способна излить душу хоть кому-либо.
Света в кабинете Кеторин было так мало, словно главная люстра отказывалась светить в этом направлении. Да и Марта не нашла выключатель, чтобы заработали настенные светильники, зато нашла спички и зажгла свечи, которых у Кеторин было так много, что можно было осветить целый квартал в случае отключения электричества.
И при теплом свете, отбрасываемом плящущими огоньками, обстановка стала еще интимнее, чем при полном его отсутствии. Настолько интимной, что Марте захотелось развернуться и спуститься вниз, а может даже выйти на улицу и поговорить там, где морозный ветер выдул бы всю дурь из головы.
Но она заставила себя сесть за стол и спрятала руки под скатертью, чтобы Коул не увидел, как дрожат ее пальцы.
Она не могла понять, что с ней не так. Она вроде бы извинилась, признала свою ошибку, и по всем правилам ей должно было стать легче. А нет, ее била мелкая дрожь.
«Нервы, всего лишь нервы, — попыталась мысленно успокоить себя девушка. — Это нормально — нервничать».
— О чем ты хотел поговорить? — спросила Марта, буквально ощущая, как при каждом звуке стучащие зубы цепляют язык. Да уж, не хватало еще и язык себе прикусить для полноты картины.
— Не поговорить, — поправил ее Коул, садясь напротив. — Рассказать.
«О, чудесно, мне не придется говорить, ” — подумала Марта и стиснула зубы. Она кивнула, поощряя его продолжить.
Коул глубоко вздохнул и выпалил:
— Об Аде. Моей сестре-близнеце.
Он дробил слова, словно выдавливая их по капле, как сок из лимона. Из очень жесткого лимона. И кривился он так же, как если бы пытался одновременно еще и есть этот лимон.
— Так, с чего бы начать? — Коул задал вопрос сам себе, и Марта не стала вмешиваться.
Она сидела напротив него и просто ждала, пока он соберется с мыслями. Прошло еще немало времени, прежде чем он наконец начал рассказ. Сухой, без лишних подробностей, но все же задевающий за живое.
— Если честно, я не знаю, как правильно начать. Ада никогда не была идеальным человеком, да и редко о ком можно сказать, что он идеален полностью. Ада была вздорной, и ей нравилось быть любимой, ей нравилось создавать образ, который мог понравиться всем и каждому. В этом мы с ней были абсолютно разными. Я всегда любил свою сестру, но могу откровенно сказать, что она всегда была двуличной и даже чуточку лживой. Надеюсь, ты поймешь меня: членов своей семьи мы любим не из-за чего-то, а вопреки этому, — Марта кивнула, мол, да, я понимаю. — А Аду можно было любить только вопреки всему. И я никогда не мог подумать, что мою сестру можно любить так самозабвенно, принимая со всеми ее недостатками. Так я думал, пока не увидел Сэма. Такой из себя абсолютно обычный парень, настолько далекий от Адиных стандартов правильного мужчины, насколько это вообще возможно.
А она была избирательна. И вот, когда впервые увидел Сэма, я никак не мог понять, почему моя сестра смотрит на него с таким обожанием и чуть ли не с ложечки его кормит. Собственно он от нее и не особо-то отличался в такие моменты. Знаешь, есть такие парочки, которые своей слащавостью вызывают в тебе чувство отвращения и желание облить их холодной водой? — Когда Марта кивнула, Коул продолжил. — Они были такими, и меня это очень злило. Сейчас-то я понимаю, что ревновал к нему свою сестру. Мы с Адой всегда были вдвоем. Да, между нами случались ссоры, да, мы частенько не сходились во мнениях, и да, я частенько ее ненавидел, но и она оплачивала мне той же монетой. Однако это не меняет того факта, что мы всегда были вместе.
Марта завороженно смотрела на Коула, напрочь позабыв и о трясущихся руках, и об интимности обстановки, и даже о Мегги. Коул говорил так складно, так правильно, так… Его было интересно слушать. От тембра его голоса, от того, как он ставил ударения, у Марты по коже побежали мурашки. Она и подумать не могла, что Коул умеет так говорить. Наверное, потому что никогда раньше Коул Томсон не говорил с ней так откровенно и так честно.
— Наверно, ты думаешь, что это глупо — ревновать свою сестру к мужчине, которого она любит?
— Глупо, — тихо подтвердила Марта, которая понимала его и проецировала каждое его слово на себя и Мегги.
— А я знал Аду. Знал, как никто другой. И я видел, что больше ей не нужен, потому что Сэм дополнял ее. Делал целостной, что ли? — Коул тяжело вздохнул. — И я обиделся. Как пятилетний ребенок, надул губы, забрал свои игрушки и сказал, что мы больше не увидимся.
Марта подавила улыбку умиления, представив Коула маленьким, с выпяченной нижней губ, с плюшевыми игрушками в кулачках и крупными бусинами слез на щеках. Марта всегда любила детей.
— И я сдержал свое нелепое обещание. Я не отвечал на звонки, избегал встреч, даже с матерью поругался. Ох, как она тогда разозлилась! Даже сковородкой по хребту огрела!
— Ты слишком упертый, — вторила ему Марта.
— Все верно. Непробиваемый тугодум. «Как бык, уперся рогами — и вперед!» — так мама говорила, — уголки его губ дрогнули в горькой полуулыбке. — Я избегал сестру два года. Но даже у моей упертости может истечь срок годности. Понимаешь, с одной стороны Ада устроила мне тотальную бомбардировку сообщениями — она буквально писала и слала мне фотографии по сто раз на дню. Так еще и караулила под дверью. А с другой стороны — мама и слезливые увещевания. И я даже не знаю, что из этого хуже. В итоге, когда мне пришло приглашение на свадьбу, я сдался и решил пойти. Даже подарки купил. И ей, и Сэму. Вот только опоздал на бракосочетание. Смешно, правда?
Марта не увидела ничего смешного. А от взгляда, полного боли и тоски, стало тошно. Коул немного засомневался, стоит ли продолжать, но в итоге сдался.
— В квартирном комплексе, где я снимал жилье, отключили свет, а я в этот момент был в лифте. Застрял, наверное, часа на два. Заняться было нечем, и я играл в игры на телефоне, так что к тому моменту, когда меня вызволили, он разрядился. А потом по пробкам я добирался до отеля примерно столько же, сколько сидел в лифте. И, когда я наконец достиг места назначения, мои подарки были уже никому не нужны. Хотя я вполне мог отдать их уборщицам на чаевые за то, как оперативно они смывали кровь моей сестры с паласов.
Марта вздрогнула.
— Ей и ее новоиспеченному мужу какая-то сумасшедшая вырезала сердца, почки и желудок. Она даже оставила костную пилу, которой вскрывала грудную клетку Ады, на месте преступления.
Марта хотела что-то сказать, утешить или… Но тут раздался полный сочувствия и слез возглас Джилс:
— О ужас!
Глаза Джилс блестели и буквально сочились состраданием, на которое Марта была просто не способна. Ей казалось, что такие проявления чувств были ей не свойственны. Марта сцепила зубы, недовольная присутствием девушки.
— Подслушивать нехорошо, ваше величество, — процедила она, взглядом перебегая с Джилс, стоящей на лестнице, на Коула, сидящего вполоборота и во все глаза смотрящего на королеву кровавых ведьм.
Щеки Джилс запылали, и Марта немного отстраненно заметила, что даже зареванная ведьма выглядела эффектно. Такие, как она, всегда привлекают внимание — этакая трогательная дама в беде. И Марте не понравилось, что Коул тоже на нее смотрел.
— Я не специально, — принялась оправдываться Джилс, обильно жестикулируя руками и качая головой, словно все ее суставы были разболтанными шарнирами куклы, которые не могли надолго удержать выставленной позиции. — Кеторин попросила позвать вас поесть, и я услышала ваш разговор. Не весь.
Коул слегка нахмурился и спросил.
— Боюсь показаться невежливым, а вы кто?
— Ее высочество или же ее величество — я не сильна в терминологии — королева кровавых ведьм, — выпалила Марта, прежде чем Джилс успела что-либо сказать. А та так и застыла с открытым ртом.
Коул побелел, а затем покраснел и подскочил на ноги. А Марта испытала чувство удовлетворения, поняв, что его благосклонность распространялась не на всех ведьм. Пока он озирался по сторонам, явно ища что-то, чем можно было обороняться, Джилс смогла переступить через удивление и наконец-то закрыла рот. Но не надолго.
— Просто Джилс. Я лишь на словах королева, на самом деле чудом выжившая в день собственной коронации, — на ее губах расцвела робкая улыбка. — Так что не думаю, что заслуживаю хоть какого-то титула.
Коул на секунду замер.
— Чудом выжившая? — спросил он у Джилс, а затем посмотрел на Марту, словно ища поддержки или подтверждения.
— Угу, — кивнула Джилс.
— Сядь ты уже, — вторила ей Марта. — Опальная она. И к тому же согласилась помочь найти Мегги.
К немалому удивлению Марты, Коул сел и даже слова лишнего не сказал, хотя обычно мог выказать недовольство.
Джилс немного потупилась, а затем произнесла:
— То, о чем ты говорил. О вырезанных сердцах, желудках и почках. — Лицо Коула перекосилось, но Джилс продолжила. — Понимаю, это может показаться абсурдным. У кровавых ведьм есть одно зелье, оно очень сложное в плане поиска ингредиентов. Я даже не знаю, варилось ли оно когда-нибудь, — она закусила губу. — Хотя, если рецепт записан, наверняка варилось — правильно же?
— О боги! — воскликнула Марта. — Джилс, пожалуйста, по существу!
— В общем… Это родовое зелье, способное снять проклятие. Любое проклятие, насколько я знаю. Его основными компонентами являются сердца, желудки и почки… пары комплементалов…
Повисла такая глубокая тишина, что Марта даже расслышала, как бьются их сердца. А на другом конце нити, связывающей ее с Коулом, — была боль. Сердечная боль. А еще…
Коул издал сдавленный, полный боли звук — что-то среднее между смешком и всхлипом.
— Я знал, что это дело ведьминых рук. Учитель мне все разложил по полочкам. Грустно, что мы так и не нашли ведьму, которая могла совершить подобное. Но ничего, жизнь у меня долгая, глядишь и отыщу.
— Учитель? — выгнула бровь Джилс.
— Он охотник, — пожала плечами Марта.
Джилс попятилась и чуть не слетела с лестницы.
— Опальный, — выпалил Коул. — Или не совсем опальный, но хотя бы не настолько категоричный, как все остальные.
Марта подавила смешок. Коул как раз таки и был категоричным. Ей вспомнилось, как он чуть ли не с пеной у рта доказывал ей, что она — недостойное жизни жестокое существо. Удивительно, но в этот момент воспоминания о прошлом не вызывали в ней страха, только капельку смеха и чувство торжества. Ведь Коул все-таки изменился и больше не желал ей смерти.
— Да? — неуверенно спросила Джилс. По ней было видно, что она готова бежать без оглядки. — Точно?
— Да, — ответил ей Коул, только от Марты не укрылась запинка перед его ответом. Все-таки ему было сложно перебороть себя.
— Только я бы на твоем месте держала свою шею подальше от его рук, — встряла Марта, за что получила недовольный взгляд Коула, мол, не мешай мне, это важно. Она только хмыкнула в ответ.
— Да, я охотился на ведьм и нисколько не стыжусь этого. Те, кто мне встречался, заслуживали смерти.
— Приятно знать, что меня к ним не причислили, — Джилс улыбнулась и поднялась на несколько ступеней вверх. — Хотя ведьмы, похоже, считают иначе. Ах да, родовые зелья… Они работают только с членами семьи комплементалов, чья жизнь была принесена в жертву. Для остальных оно бесполезно, — во взгляде Джилс, как вино, плескалась вина.
Коул онемел, собственно как и Марта. Джилс била их фактами наотмашь и каждый удар был сильнее предыдущего. В голове Марты начала складываться картина, и она ощутила боязнь от того, как на эту новость отреагирует Коул, когда все осознает и переварит.
— Подожди, — он вскинул руки. — Ты же не хочешь сказать, что кто-то из членов семьи Сэма был ведьмой? Кровавой ведьмой? Потому что, уж поверь мне, в нашей семье никого подобного не было и быть не может. Я бы знал.
— Для других оно бесполезно. Поэтому я и думала, что это зелье вряд ли кто-то варил. Я не знаю человека, который мог принести в жертву кого-то из членов своей семьи или ребен… — краска отхлынула от лица Джилс, и в ее взгляде появилось понимание. — Ты сказал «Сэм»? Жениха твоей сестры звали Сэм? Случаем не Самуэль Страмбл?
Для Марты это имя не значило ровным счетом ничего, но, судя по тому, как округлились глаза Коула, Самуэль Страмбл был тем самым «идеально подходящим Аде» Сэмом. И, как будто имени Джилс было не достаточно, она принялась перечислять его внешние характеристики — быстро, сбивчиво, а под конец по ее щекам вновь покатились крупные слезы.
— Совсем немного выше меня, — она показала ладонью насколько выше. — Курносый нос. Глаза голубые, хотя скорее больше зеленые. Он всегда носил очки с толстыми стеклами, потому что ни черта не видел дальше собственного носа. Не знаю, как ему права вообще выдали с его-то зрением. Всегда гладко выбрит, а на подбородке шрам шириной с палец. Он когда мелким был расшиб его об острый валун. А еще… еще…
Джилс рыдала в голос, обхватив себя руками. Голосила так, что могла бы посоперничать с сиреной скорой помощи, и все повторяла «а еще. еще… а еще…».
У Марты не нашлось сил, чтобы попросить ее успокоиться. Сложившаяся ситуация выбила у нее почву из-под ног.
— А еще у него были короткие курчавые волосы, которые топорщились в разные стороны, — тихим, лишенным каких-либо эмоций голосом произнес Коул.
С первого этажа донесся возглас отца, и Марта вздрогнула:
— Да что у вас там творится?
Не прошло и минуты, как Алистер Рудбриг уже стоял за спиной Джилс. Марта уже подумала, что сейчас ее черствый отец-сухарь начнет утешать ведьму, но Джилс удивила ее. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она побежала вниз по лестнице, заставив Алистера посторониться, продолжая глотать слезы.
— Это что вообще такое? — удивленно спросил Алистер. Марта, пожалуй, еще ни разу не видела у отца такого ошарашенного выражения лица.
— Это Джилс, — ответила она ему и встала из-за стола. — Королева драмы.
— Марта, — не без осуждения в голосе позвал отец, слегка покачав головой. — У девочки горе.
Марта от такого высказывания даже слегка обалдела. С круглыми, как блюдца, глазами, она спросила:
— А у нас — нет? Она рыдает из-за мужика, который умер неизвестно когда! А Мегги пропала недавно. Только я почему-то не мотаю сопли на кулак, словно это единственное возможное решение проблемы.
В носу начало щипать от подступающих слез.
«Ну, отлично, — со злостью подумала она. — Джилс на меня дурно влияет!»
— У тебя эмоциональный диапазон, как у зубочистки, — буркнул Коул, поднимаясь на ноги. — Март, не говори о том, о чем потом пожалеешь. Может для нее это — единственный способ справиться с болью?
— Разрыдаться?
— Да, разрыдаться, — пожал плечами Коул.
— Я надеюсь, ты это не серьезно?
— Все мы люди разные. Ты свою боль и обиду срываешь на других. И, поверь мне, лучше бы ты рыдала.
— Ну и отлично! — всплеснула руками Марта. — Пойду поплачу в уголке. Глядишь мои волшебные слезы притянут Мегги обратно. Они же такие — работают, как телепорт.
Марта развернулась и на полных порах понеслась вниз по лестнице, минуя отца.
— Мне кажется, ты сделал что-то не то, — донесся ей в спину голос Алистера.
— Вам не кажется! — буркнул Коул и, судя по скрипу половиц, тоже пошел вниз. — Марта, черт тебя дери, подожди!
Когда Марта была уже на первом этаже, Коул схватил ее за руку и притянул к себе. Она оказалась настолько огорошена… черт возьми, попросту обезоружена его поступком настолько, что даже не стала отбиваться. Застыла, затаив дыхание и уткнувшись носом ему в грудь. От него пахло потом. Вот только у Марты этот запах не вызывал отвращения. На секунду ей вспомнились слова Кеторин о том, что ей будет нравиться запах ее комплиментала, но они быстро потонули в голосе Коула.
— Послушай, мы не твои враги. И тебе не нужно на нас злиться и от нас защищаться, — пока он говорил, его грудь слегка вибрировала в такт словам, и было в этом нечто успокаивающее. — А Джилс… забей на нее. Пусть рыдает столько, сколько влезет. Главное, чтобы она помогла вернуть твою сестру. Может она своими слезами будет глушить охотников, как рыб ультразвуком.
— А так можно?
— Током точно можно, а вот по поводу ультразвука не уверен, — пожал плечами Коул и отстранился. — Успокоилась?
— Что-то вроде того, — ответила Марта и огляделась по сторонам.
Ее взгляд зацепился за Джилс. Проклятую Джилс, которая стояла возле Джослин и продолжала размазывать сопли по лицу. И, казалось бы утихший гнев, начал закипать в Марте снова.
— Дыши глубже, — предложил Коул, который так же смотрел на Джилс. Вот только в его взгляде не было злости, в отличие от Марты. Он смотрел на девушку, как мог бы смотреть на младшую сестру: столько покровительства и сострадания.
Неужели общее горе и правда сближает? Вот только кем был для Джилс этот Сэм?
— Дышу, — ответила Марта и сделала театральный глубокий вдох и выдох. — Достаточно глубоко?
Коул закатил глаза и покачал головой.
— Знаешь, — протянула Марта, — теперь я понимаю, почему ты так злился, когда я их закатывала.
— Не прошло и десятилетия. Так и до статуса нормального адекватного человека недалеко, — парировал Коул.
— Кто бы говорил!
И в этот момент Джилс рухнула на пол, как подкошенная. Ухватившись за колени Джослин, она продолжала рыдать, уткнув лицо в колючую ткань шерстяной юбки и, казалось, даже не замечала этого. Джослин ощупью нашла голову девушки и принялась успокаивающе гладить ее по волосам.
— Тише, тише, девочка. Успокойся, и я все тебе расскажу. Обещаю. Только не плачь. Я знаю, что сын Демьяны был тебе дорог, но горевать уже поздно. Слезами тут не поможешь. Не рви себе душу.
«Картина маслом, — не без зависти подумала Марта. — Добрая бабушка и безутешная внучка».
Наблюдать за развернувшейся сценой было тяжело. Паскудно на душе становилось. Марта не могла не думать о своей бабушке, которая сейчас лежала в больничной палате совсем одна в окружении трубок и электрических приборов, которые поддерживали в ней жизнь. Но Марта затолкала свои чувства куда поглубже. Коул был прав: от ее гнева, который она распыляла, как садовник гербициды, никому не было пользы.
Прошло еще довольно много времени, прежде чем Джилс успокоилась. К тому моменту из-за бара вышли Кеторин и Джуди с подносами в руках, на которых стояли тарелки супа и корзиночки с хлебом.
— Давайте поедим, — предложила Кеторин. — Только, пожалуйста, не роняйте слезы в мой суп. Это не подходящий гарнир для него.
Джилс поднялась с пола и, воспользовавшись носовым платком, который ей протянула Джослин, принялась вытирать лицо. Глаза у нее были настолько опухшими, а щель между век настолько маленькой, что в голове у Марты проскользнула самое нелепое сравнение со сморщенным изюмом, которое мог выдать только воспаленный мозг художника, и она постаралась от него отделаться.
Когда они расселись за столом, из-за бара вышел Рой в сопровождении этого огромного Элиота. И он явно был не при смерти, от чего истерики Джилс и слезы, которыми вполне можно было наполнить ванную, казались просто нелепыми.
***
Сидя за столом, Элиот чувствовал себя не то что пятым колесом в телеге. Нет. Он мысленно бронировал себе место на встрече анонимных алкоголиков. Вернее на его волшебной вариации.
«Здравствуйте, я — Элиот, и я ужинал с ведьмами. Нет, не подумайте, я не наркоман. Ведьмы — они вполне себе реальны. О чем мы говорили за ужином? О, о многом. О чем конкретно? Ну, о том, как бывшего парня девушки, которую я подобрал на дороге, расчленила собственная мать. Думаете, мне пора в дурку? Правильно думаете».
Элиот не привык к такому. Ни к ведьмам. Ни к охотникам на ведьм. Ни к пистолетам. Он огнестрельное оружие видел только в кино, и то лишь тогда, когда случайно наталкивался на боевики. Вся эта движуха вообще не про него. Он даже в самом страшном сне не мог представить, что окажется в подобной ситуации, в подобном месте, в подобной компании.
А компания была та еще… скажем так, далекая от его круга общения. Слепая старуха с жутким шрамом, разрывающим глаза. Мужчина преклонных лет, которого иначе как «интеллигентным джентльменом» не назовешь — настолько правильное впечатление он производил. Побитый жизнью бродяга, который, наверное, забыл, как правильно пользоваться бритвой; о душе он, скорее всего, тоже забыл. Миниатюрная блондинка, во взгляде которой читалось желание убивать, правда Элиот так и не понял, кого, но мурашки по спине побежали. Брюнетка… эх… красивая, но неприятная. На таких вот смотришь — и уже понятно, что с ней не светит ничего и никогда, кроме траты денег. Таких женщин Элиот избегал еще с подростковых времен.
Из всех присутствующих более-менее нормальное впечатление у Элиота было о Джилс, парне с невероятным голосом — Рое — и его младшей сестре Джуди. От них хотя бы не хотелось убежать. Ну, и интеллигентный джентльмен вроде ничего так.
Остальные же — это мрак кромешный. Как они умудрялись есть суп и обсуждать расчлененку, для Элиота осталось загадкой. Ему в этот момент хотелось блевануть, прямо на стол, прямо на тарелочку с вкусным хлебом. А хлеб был действительно вкусный.
— Не знала, что у Демьяны был сын, — рассуждала красивая брюнетка, которую все называли Кеторин. — Этим вы меня, конечно, удивили.
— Он никогда не жил в городе Кровавых Вод, — пояснила старуха со шрамом. — Когда мальчик родился, Демьяна сбагрила его отцу, как только поняла, что в нем нет никакой силы. Иногда забирала, когда хотела поиграть в мать, а потом отправляла обратно. Госпожу Гертруду это дико злило, все-таки мальчик был частью ковена, хоть и не обладал магией. Тогда-то она и приказала его забрать в город. Демьяна забрала… но мальчик не продержался и пары месяцев. Мать из Демьяны была не ахти, и в итоге мальчик оставался в городе лишь на летние месяцы, а остальное время жил с отцом.
— В голове не укладывается, — устало произнес заросший бродяга Коул. — Жених моей сестры был сыном ведьмы.
Элиот толкнул его локтем здоровой руки и спросил.
— А ты не колдун?
Коул выпучил глаза. Выглядел он, как человек, для которого простой вопрос оказался унизительным. Словно его подозревали чуть ли не в сговоре с дьяволом или кем-то подобным.
— Нет, конечно!
— А он? — Элиот кивком головы указал на джентльмена.
— Тоже нет.
— Отлично, — протянул Элиот, чувствуя себя чуточку увереннее. Все-таки он не один здесь в качестве обычного человека. — А кто вы тогда? Я бухгалтер.
— Я-то? — в голосе Коула прозвучали нотки черного юмора. — Собирался стать охотником на ведьм. Чуть-чуть не дотянул до сдачи экзамена. А мистер Рудбриг… м-м-м… отец ведьмы.
Элиот со свистом втянул воздух.
— А Рой? Он обычный?
Коул рассмеялся, привлекая к себе внимание остальных.
— Ну да, обычный… обычный ведьминский принц.
— Я не принц, — возмутился Рой.
А Элиоту почудилось, что ему очень хочется домой. Сесть в Рольф и уехать, куда глаза глядят.
— Ну да, не принц. Так, сын королевы.
Кеторин тяжело вздохнула.
— Глава Шарпы не имеет статуса королевы, да и короны у нее нет. Вот только это к делу не относится. Это зелье, о котором говорит Джилс… Я впервые о нем слышу. Да и зачем оно Демьяне? Не помню ни одного слуха, в котором говорилось бы, что кто-то из кровавых Старейшин был проклят. Она что, сделала его прозапас?
— Вполне в ее духе, — безжизненным голосом произнесла Джилс. Взгляд у нее был потухшим. — Воспользовалась подвернувшейся возможностью.
— Это неприемлемо! — возмутилась Кеторин, ударив рукой по столу так, что часть ее супа покинула тарелку.
— У нас часто убивают детей, — Джилс потерла переносицу. Она была вымотана, устав донельзя. — Я понимаю, как это звучит. Но раньше это было для меня нормой. Дети ковена принадлежат ковену. Кровь в их жилах также принадлежит ковену.
Элиот содрогнулся. В каком жутком месте выросла Джилс, если ребенком считала, что убивать детей во имя общего блага — это норма. Элиоту было жаль ее.
— Так что нет ничего удивительного в том, что она воспользовалась этим шансом.
Элиоту показалось, что Джилс была готова разрыдаться. Но она столько плакала за последние дни, что ее слезные железы просто не могли вырабатывать такое количество слез. И потому она лишь горько вздыхала, закусывая нижнюю губу так, что не ровен час могла ее и прокусить.
— Я никогда не встречался с родителями Сэма. Ада говорила, что он не особо распространялся по поводу своей семьи. Не удивлюсь, если со своей свекровью она познакомилась лишь незадолго до смерти.
— Сомневаюсь, что даже тогда твоя сестра знала, кто именно ее убивает, — Джилс подперла подбородок ладонями, склонившись над тарелкой супа, к которой так и не притронулась.
— Это еще почему? — удивился Коул.
— Когда я видела ее в последний раз — а это было меньше недели назад — она выглядела немногим старше меня. Хотя на деле она не намного младше моей бабушки.
Слова Джилс, казалось, не удивили в этой комнате никого, кроме Элиота. Его они очень удивили. И, чувствуя себя новичком на продвинутом курсе информатики, он спросил:
— Почему?
Он думал, что ему ответит Джилс, но эту роль на себя взяла старуха. Она с невероятной точностью нашла его за столом и, обратив к нему лицо, принялась растолковывать.
— Это все магия. Для ведьмы это главный источник жизненных сил. Если ее много, то ведьма остается молодой долгое время, но, стоит той, скажем так, перестать вырабатываться или по каким-то причинам начать вырабатываться в меньшем количестве, и процесс старения продолжается, а иногда даже ускоряется.
— И сколько вам лет? — спросил Коул.
Морщинистые губы ведьмы изогнулись в улыбке.
— Столько, насколько я выгляжу, — она подняла руку и сложила большой и указательный пальцы, а потом развела их так, что между ними появился небольшой зазор. — Магии во мне самые крохи. Хватает на то, чтобы поддерживать это тело живым, да и на какие-нибудь легенькие заклятия. Только на кой оно мне? Двадцать лет в темноте отучили меня от магии и от времени. Еще, быть может, пару лет протяну, погляжу, как Маргарет третирует своих внуков, и уйду на покой.
В ее словах сквозила такая усталость, что Элиоту стало немного не по себе. Так мог говорить лишь человек, который смертельно устал от жизни и которого уже ничего толком на этом свете не держит. Марта — девушка со злым взглядом, как изначально показалось Элиоту — с тоской и сожалением смотрела на пожилую женщину и молчала. Поймав взгляд Элиота, она лишь пожала плечами и уткнулась в свою тарелку, которая тоже была наполовину полной.
Элиот внимательнее осмотрел стол и понял одну вещь: он и Коул были единственными людьми, которые действительно ели. Остальные же были в таком эмоциональном раздрае, что им кусок в горло не лез. Элиот не мог сказать, что нервничал меньше остальных. Черт возьми, за каких-то пару дней его привычная жизнь встала с ног на голову и помахала ему свободной рукой, другой тщетно пытаясь удерживать равновесие.
Да уж, сменил место жительства, ничего не скажешь.
Коул, кстати, тоже был напряжен. Только они с Элиотому явно относились к тому типу людей, кто любой стресс заедает. И брюшко над поясом джинс это подтверждало.
Волков привезли поздно вечером. Сидя на лестнице, Элиот сквозь перила наблюдал, как четверо мужчин в рабочей одежде без каких-либо опознавательных знаков тащат в Ведьмину обитель клетки, накрытые брезентом. Волки оказались небольшими. То были далеко не гордые и величественные животные, которых рисуют на картинах. У Элиота сразу же перед глазами появился образ чахлых прыщавых подростков. Эти волки явно и леса-то никогда не видели. Апатичные и слабые, с намордниками. Шерсть у них была линялая и какого-то непонятного грязно-бурого цвета. Элиот никогда не был борцом за права животных, но даже он испытывал к ним жалость. И на секунду, даже на долю секунды, обрадовался, что сегодня их жизнь оборвется.
Мысль о том, что эту жизнь оборвет Джилс, его не радовала. Когда ведьмы за столом начали обсуждать поисковый обряд и все тонкости его проведения, Элиот старался не кривиться и не подавать голоса. А высказаться ему хотелось. Потому что никто из присутствующих, казалось, не замечал, как трясет Джилс от каждого их слова. Только слабое подобие улыбки, которую она ему послала, заставило его сдержаться.
— Почему они выглядят так, словно умрут, стоит их только выпустить? — возмущалась Кеторин, стоя между двумя клетками. Руки она положила на верхние прутья, нисколько не боясь, что ей могут оттяпать пальцы. Хотя волки были настолько апатичными, что и правда вряд ли могли бы голову поднять, да и намордники не дали бы им открыть пасть. Так что бояться там было нечего.
— Ты же не говорила, что тебе нужны здоровые волки в самом расцвете сил. Ты сказала, что подойдут любые, главное быстро. Так что я и искал тех, кого можно забрать быстро и привезти к тебе. Эти ребятки списаны из зоопарка; по документам прошли, как умершие. Так что можешь делать с ними все, что хочешь, — ответил ей один из мужчин, которые заносили клетки. Лицо у него было настолько невыразительным, что такое сразу же забываешь, когда за ним закрывается дверь. — Надеюсь, ты не собираешься их есть? Я не вникал в список их болезней, но в случае, если надумаешь готовить из них рагу, знай, что пищевое отравление тебе обеспечено.
— Фу, нет, конечно, — послышался брезгливый ответ Кеторин.
К Элиоту подошла Джилс и села на ступеньку рядом, и он сразу же перестал следить за разговором той парочки. Джилс все еще продолжало трясти. Она обхватила себя руками, пытаясь то ли согреться, то ли успокоиться.
— Ты как? — тихо спросил Элиот, не желая, чтобы их разговор подслушали остальные.
— Нормально, — ответила Джилс и, подвинувшись, положила голову ему на колени. — Ты не возражаешь, если я полежу так? Я очень устала.
— Без проблем, — ответил Элиот на ее запоздалый вопрос. Пальцами здоровой руки он принялся перебирать ее волосы. Они были немного жесткими, но пропускать их между пальцами было даже приятно. — Не возражаешь?
— Нет, — устало вздохнула Джилс. — Я люблю, когда трогают мои волосы. Меня это успокаивает. В детстве, когда мама меня причесывала, мне казалось, что я словно впадаю в транс.
— Понятно, — протянул Элиот, накрутив прядку на палец; потом отпустил её, и та идеальным колечком упала ему на колено. Он взялся за другую прядь. — Ты уверена, что хочешь в этом участвовать? Происходящее тебе, кажется, не шибко нравится.
Элиот подбородком указал на клетки с волками, и Джилс вздрогнула всем телом.
— Не нравится. Абсолютно не нравится. Но выбора у меня нет — я должна им помочь, чтобы они помогли мне. Баш на баш, как говорится.
— Если ты делаешь это из-за Сэма…
Джилс покачала головой.
— Нет. Не из-за него. Он был моим первым другом, моей первой любовью, и в моем сердце он занимает большое… значимое место. И это больно — узнать о случившемся таким образом, но я делаю это не из-за него. А из-за Демьяны.
— Месть? — удивился Элиот.
Джилс горько усмехнулась.
— Разве я похожа на мстительницу? Я трусиха, каких поискать. И помогаю им из страха. Демьяна от меня просто так не отступится, — Джилс повернула голову, и их глаза встретились. — Раз она использовала собственного ребенка, как разменную монету, то я для нее — лишь маленькое препятствие на пути. А умирать мне не хочется.
— И они смогут тебя защитить?
— Надеюсь. Меня и тебя.
— Меня-то им с чего защищать? Я же не ведьма.
— И не колдун, — улыбнулась Джилс. — Но я втянула тебя в это и не могу оставить теперь. Я в ответе за тебя. Поэтому попросила Кеторин защищать еще и тебя.
— Да уж, ведьмы меня еще не защищали, даже не знаю, что чувствовать по этому поводу.
— Надеюсь, тебе понравится, — усмехнулась Джилс, а Элиот лишь хмыкнул, продолжая перебирать ее волосы.
К этому времени Кеторин уже распрощалась с мужчиной и, закрыв за ним дверь, принялась ходить по бару, собирая все необходимое для обряда. Она разобрала несколько досок в полу, под которыми скрывалось выложенное в земле своеобразное кострище или же очаг. Элиоту, наверное, стоило бы удивляться, но он был морально вымотан и, пожалуй, по-настоящему хотел лишь одного — сесть в Рольф и уехать отсюда. Однако по ему самому непонятным причинам, он продолжал сидеть на ступенях и гладить Джилс по волосам.
Волков выволокли из клеток, чему они нисколько не сопротивлялись, и посадили на цепи в очаге. Элиоту стало немного не по себе, и он заметил, с каким ужасом смотрит на животных Джилс. Она глубоко дышала, пытаясь успокоиться, что у нее не особо получалось.
— Как же я это ненавижу, — пересохшими губами произнесла она, не сводя глаз с Кеторин, которая умелыми движениями продевала цепи в специальные кольца, вмонтированные в бетонные плиты, на которых раньше лежали доски пола.
Такие кольца могли удержать кого-то посущественнее, чем больные волки, и Элиот даже боялся думать, зачем этой женщине нужны такие вещи. Он даже мысленно начал анализировать все бары, в которые ходил с друзьями пропустить по кружечке пива. Вдруг их хозяйками тоже были ведьмы? Вдруг это целая подпольная организация, которая спаивает мужчин, а потом использует их слюну с кружек для каких-то своих магических целей?
От подобных мыслей Элиота всего передернуло, и он постарался отмахнуться от них. Так недолго и параноиком стать.
Кеторин подошла к ним, сжимая в руке деревянную ручку огромного старого ножа, лезвие которого было все в рытвинах и ржавчине. Элиот с опаской покосился на нож. Он сомневался, что таким ножом можно резать кожу человека. Он вообще сомневался, что человека можно резать хоть чем-то, что не было предварительно простерилизованно, не боясь при этом получить столбняк.
— Сцена готова, — выпалила женщина, похоже даже не замечая, насколько нелепыми могли казаться ее высказывания. — Пора погреться в лучах рампы.
Джилс кивнула, явно не разделяя энтузиазма Кеторин, и поднялась на ноги. А Элиот остался сидеть на ступеньках лестницы, следуя указанию Кеторин — не приближаться к месту обряда. Вскоре к нему подошел Коул и занял место Джилс. Он молчал, и Элиот тоже, говорить им было совершенно не о чем.
Марта с Роем сидели на барных стульях и во все глаза смотрели за действом, разворачивающемся на земле очага. Кеторин же, скрестив ноги, разместилась на самом краю очага. В то время как Джилс, Джослин и Алистер с маленькой сестрой Роя спустились вниз к волкам. Бедные животные даже не смотрели в их сторону, положив головы на лапы и тяжело дыша.
Джилс сделала несколько глубоких вдохов и ее лицо лишилось всяких эмоций. Она словно смотрела перед собой, но при этом не видела ничего. Элиоту было странно и дико смотреть на то, как Джилс шагнула к одному из волков и, схватив того за холку, приподняла голову. Животное не успело издать и звука, прежде чем единое плавное движение старого ножа перерезало ему глотку. Второй волк протяжно завыл, воздух наполнился тошнотворным запахом сырого мяса, а шерсть на груди волка стала мокрой от крови.
Коул выругался сквозь зубы. Джилс, не теряя времени и не отпуская холку волка, схватила с пола чашу и подставила под рану на горле животного. Элиот видел, каких усилий ей стоило оставаться на месте, удерживая умирающее животное.
Наверное, Элиоту стоило бы испытывать отвращение — умом он это понимал, — но испытывал только жалость к бедной девушке и животным.
Казалось, это длилось несколько часов. Пульсирующий поток крови. Болезненный, полный страдания вой второго волка.
Но вот тело волка обмякло, а кровь больше не вырывалась толчками. Джилс отпустила животное, и то безвольно упало на пол. Не дав себе времени на раздумья и даже не обтерев нож — что уж говорить о кипячении лезвия, — Джилс полоснула себя по незабинтованной ладони. Кровь закапала в чашу, смешиваясь с волчьей.
Затем настала очередь мистера Рудбрига, и Элиот уже не удивлялся тому, что никому в голову даже не пришла идея хотя бы протереть нож спиртовыми салфетками.
Когда кровь мистера Рудбрига смешалась с кровью в чаше, Джилс положила туда несколько белых мутных кристаллов, и они вместе со слепой старухой, держа чашу между собой, принялись нараспев читать нечто вроде молитвы на незнакомом Элиоту языке. Он понимал, что сравнение с молитвой может быть неуместным, но это было единственным, что пришло ему на ум.
В какой-то момент странной песни — Элиот не запомнил, в начале, в конце или в середине, — Марта тихо воскликнула:
— Они светятся!
Кеторин шикнула на нее, приложив палец к губам. Но Элиот так и не понял, что именно светилось. Единственное, что он заметил, так это то, что, когда Джилс опрокинула чашу, кристаллы оказавшиеся на полу в луже разлившейся крови, стали красными, словно рубины, и слегка подрагивали, как стрелка компаса.
Затем все повторилось еще раз. С небольшими отличиями. Перепуганный насмерть волк ползком на животе пытался отползти от Джилс, борясь за свою жизнь, тихо поскуливая. В этот момент Джилс вновь начала плакать. Крупные слезы скатывались по ее щекам. Перерезая горло, она судорожно всхлипывала и причитала «прости… прости… прости…». Элиоту показалось, что, будь у нее свободная рука, она принялась бы гладить животное, пытаясь хоть как-то облегчить его страдания.
Когда маленькой сестренке Роя пришлось резать ладонь, она выглядела ничуть не лучше. Бледная, чуть ли не зеленая, она хватала губами воздух, стараясь сдержать рвотные позывы.
И снова странная песня-молитва.
Когда кристаллы оказались на земле, Джилс вылетела из очага и со всех ног понеслась в сторону туалета, зажимая рот перебинтованной ладонью. С другой руки капала кровь, оставляя за ней своеобразный след.
Элиот поднялся и пошел за Джилс. Общественный туалет бара «Ведьмина обитель» был маленьким: лишь унитаз и маленькая раковина. Джилс склонилась над унитазом, выблевывая туда содержимое желудка.
Элиот приподнял ее волосы, чтобы она не испачкала их.
Через открытую дверь он краем глаза видел, как Кеторин расстилает на полу огромную карту и раскладывает на ней кристаллы. Но Элиота это ни сколько не волновало. Склонившись над Джилс, он гладил ее по спине, надеясь, что это хоть как-то ей поможет.
Вновь обернуться к двери его заставил лишь протяжный полный ужаса вопль сестры Роя:
— Что там делает мама?!