- Перегорел эбонит, эбонит...
Данилыч приоткрыл дверь:
- Головку сжег, бляшкин дед! Такую головку...
- С изъяном она, Данилыч.
Суденко положил Ветру руку на плечо:
- Ваня...
- Давления она не держит, понимаешь?
- Не объясняй, а предлагай.
- Надо варить, конопатить, переваривать заново. Неделя нужна, трое суток.
- Пустое. Эту баржу надо поднимать понтонами. Или иметь идею в голове насчет нее. Нужна голова Маслова, а уже потом твои руки.
- Что ж ты предлагаешь?
- Давай дуть на отрыв, резко! Дадим атмосфер тридцать...
- Осатанел? Да ее разорвет в щепки.
- Зато будет рывок. А "Шторм" почти висит, понимаешь? Только дернуть.
- Дернуть на сто пятьдесят как надо! А слабина троса? Это еще десять метров. Как ни подбирай... Баржа живая, ее можно поднять! Можно, я знаю.
- Пойми, выхода нет.
Ветер, не ответив, выпустил серию. Боксировал некачественно, с почти опущенными руками... Кто знает, какие инструкции он получил от Маслова? Если обеспечить им подъем, то с этой задачей он справился. Но инструкции инструкциями, а когда целый день отдаешь пароходу, то он становится твоим. Эту "Волну" Ветер, несомненно, любил. А если любишь, то как ее погубить, превратить в ничто?
Обняв его, маленького, спотыкавшегося от усталости, не попадавшего в шаг, старшина подвел, как невесту, к скамье.
- Хочешь, стану на колени? - И начал зашнуровывать ему галоши.
Ветер закричал, высунув седую голову из горловины рубахи:
- А как же ты сам? Как ты поднимешься без нее?
- Ваня...
Вдруг он провел удар, такой точный, что Суденко сел.
- За что, Ваня? За баржу!..
- Пропадешь ты, Жора, - ответил он. - А ведь я тебя хотел спасти.
11
Кокорин доедал в салоне голубцы, когда его окликнул Андала. Милицейский старшина стоял в коридоре и лоснился в своей коже, как блестящий жук. Кокорин встал недовольный. Андалу он не выносил - за вспыльчивость, дикий характер. Никогда к нему не ходил и никогда не приглашал в гости. К тому же милиция не имела права появляться на морском судне. Но сегодня Андала как-никак помогал им. Видно, опять съездил на Хейса и с чем-то вернулся.
Вошли в каюту.
Андала, как сел, тотчас принялся разматывать бинты. Эта привычка говорила, что он взволнован. Выглядел он неважно, хоть и блестел одеждой. Усевшись против него, Кокорин приготовил себя к самому худшему. И не ошибся.
Вдруг Андала ткнул в него пальцем, как выстрелил:
- Никого не спасете!
Кокорин отшатнулся.
- Что ты плетешь? Оболочку прорвали, зацепили трос...
- Подъем "Шторма" ничего не даст. Мальчишка погибнет при подъеме.
- А старшина сказал - наоборот.
- Ложь! Я выяснил точно. Был разговор с его начальником.
- С Масловым?
- Вроде того.
Кокорин смотрел, не понимая ничего.
- А зачем же тогда... зачем же он поднимает?
- Чтоб руки были чистые! Само море придавит... вот так! - Андала стиснул свой большой кулак. - А я ему верил, поверил! Да за это же, говорил он, стекленея глазами. - Да его же... под оружием надо вести!
Кокорина тоже потрясло, что он узнал. Однако высказал это Андала в такой форме, что все затуманили раздражение, гнев против него.
- А если б не мы, кто взял бы "Шторм"? - прошипел он Андале в лицо. Ты все кричал, что нет "Агата"... Появился - и что? Маслов полез в Полынью, который все знает? Суденко полез, мы. А ты видел, какой он вылез? "Под оружием", вот как ты заговорил... - Кокорин, вскочив, грохнул кулаком по столу. - Да я не посмотрю, что ты! Сейчас посажу под арест на десять суток! И будешь сидеть...
Андала слушал Кокорина с каким-то угрюмым наслаждением, словно впитывал его слова. Дослушав, заговорил потише:
- Я вас не виню за погибших, нет. Раньше в море хоронили с мешком угля. Чем море плохо? Или лучше мерзлота? Но закон один: для живых у вас работы нет. Вы нигде не работаете.
- Что же ты говоришь, говоришь все... Ты скажи, с чем приехал? Запретили поднимать "Шторм"? Я согласен, согласен... - Кокорин, волнуясь, схватил Андалу за руки. - Добейся, чтоб отменили! Сделай что-нибудь! Добейся, избавь меня...
- Кто избавит? Ледник движется! Через сутки-двое не станет Полыньи... Но лучше не возвращайтесь в Маресале! - прибавил он, опять озлобляясь, выкатывая желваки. - Да и не дойдете вы. Просеков не может спасать вечно. И он не бог.
- Пугаешь?
- Сказать, что случилось со мной сегодня? Ну, вчера? Когда искал "Гельму"?