- Попал в пузырь...
Обалдев от того, что сыпалось на него, Кокорин замолчал опять. Потом спросил недоверчиво, потянувшись к трубке:
- И выбрался? Не бреши...
- Где же я? Там!
- А как выбрался? Как попал?
- Не знаю. Помню море такое, с луной. Как мятные капли нрнннмаешь... Андала выкашлял мокроту за борт. - Ребята уснули, все. Стою за рулем, держусь на нервах. Одни ямы впереди. А потом...
- Что?
- Почудилось что-то - как позвали... Пошел открыть дрерь, про море забыл вообще. Хорошо, что был в шлеме, со стеклом. Проснулся, когда перелезал борт - поймал себя в последний момент.
- А почему ты считаешь, что был в пузыре?
- Ничего я не считаю. Я просто говорю, чтоб знал! Потому что Полынью знаю лучше тебя. Предупреждаю об одном: воздух там тяжелый, среди волн. И давление - действует на мозги. Поэтому смотри за людьми - чтоб чего не случилось. А то все попрыгаете за борт.
Кокорин смотрел на него, раскрыв рот.
- Приказ вам на возвращение... - Андала вынул из кармана листок. Уводят вообще. Но я бы хотел, чтоб вы пришли в поселок. Посмотрели людям в глаза...
- Ты что, уходишь?
- Не могу больше! Не могу - и точка! Точка, точка, запятая... - Он, чертыхаясь, прошел но коридору.
Кокорин остался сидеть.
Посмотрел на радиограмму: предлагали следовать к восточному побережью Земли Верн. Там их будет ждать ледокол, обеспечит проводку до Карских Ворот. Андала сказал правду: их уводили из Арктики совсем. Правда, не сразу же, не сейчас - "после выполнения задания"... Какое ж это задание? Какой смысл тогда возиться с пароходом? Кому захочется видеть "Шторм", вести его? Неужели старшина не понимает?.. Остается одно: он все понимает и все поставил на карту - ради своей пустой цели... И все-таки какая-то цель у него есть, не отнимешь. А если все молчат, то ее... принимают! Даже Андала, хоть и вылил на них лужу грязи, не сказал ничего существенного. Значит, и ему, Кокорину, ничего не остается, как молчать, терпеть и ждать избавления.
Любого, какого-нибудь...
Вдруг захотелось отстраниться от всего этого - искать свои воды. Только где они? Может, они там, куда пойдут сегодня: Карские Ворота, Баренцево море, родной порт... Вспомнил свой переулок Кирпичный, в новом микрорайоне, с вечной очередью у бара. Там брали пиво, спускаясь переулком к бане. Брали для начала немного, литров двадцать, потому что у них для этого дела был нанят специальный человек: ему банный день оплачивался как трудовой. Человек уже ожидал их, без единой тряпочки на теле. Все, во что он был одет: и бандаж от грыжи, и шнурки от ботинок, и даже какой-то детский платочек, висело на гвоздиках, указывая место для каждого из них. Неторопливо раздевались, неторопливо вникали в разговор, и он помнил, как один чудак, по фамилии Боня Гофман, рассказывал, что мочалки, какими они моются, растут на деревьях вроде плодов. Чудак божился, что видел такое дерево на юге и видел в плодах семечки... И Кокорина тогда так удивило (он никогда не задумывался, откуда эти мочалки брались), что он, проплывший целый мир, подумал потрясенно: "Много, однако, повидал мужик!"
А разве стоила эта работа, чтоб уходить подолгу из дома, мучиться разлукой? Нет, не стоила! Пора жить как все, как надо.
Услышал крики на палубе.
Выскочил, глядя, как поднялось над "Волной" облако птиц... Лодочка Кутузова покачивалась возле вехи перевернутая. Боцман плыл к "Кристаллу" размашистыми саженками. Плыл так мощно, что Шаров на шлюпке еле успевал за ним. Оказалось, вырвало заглушку на барже - отлетел весь накачанный воздух отсека. Воздушный пузырь угодил прямо в Кутузова. Теперь это событие облетит все пароходы... Боцман выбрался почти сухой - ни телогрейка, ни штаны не пропускали воду. Чем-то обиженный, с затвердевшими щеками, на которых щетина торчала как иголки, набросился на мотористов, Вовяна и Андрюху.
- Вы мне по суду ответите! За оскорбление...
Вовян, приглаживая усы, топорщившиеся от смеха, ответил:
- Ты устав читал?
- Устав? Ты мне про устав?! Да ты еще сидел знаешь где... а у меня бушлат висел на гвозде!
- Так что, если сидел? А в уставе написано: "Подавай тонущему ободряющие крики". А "ободряющие" - это что, если по-русски?
Своим толкованием устава он припер Кутузова к стене. Но тот выкрутился.
- Так это "тонущему"! А разве я тонул?
Кокорин, остановив Ильина, разузнал подробности. Не просто вырвало заглушку. "Волну" перевернуло от сильной продувки. Теперь ее подъем отпадал вовсе. А следовательно, отпадал и "Шторм". Полезть за живым человеком, чтоб он умер в твоих руках, - этого Кокорин представить не мог. Кто же на такое согласится? Кто их заставит это сделать?
Радиограмму о случившемся...
Проклятый рейс!
12
- Кто пойдет со мной?
Ковшеваров от этого вопроса так и застыл с напряженной спиной. Ильин в недоумении посмотрел на Суденко.
- Как - с тобой, с тобой?.. Ведь ясно, что ты, ты...
- Говори.
- Ты остаешься. А полезем мы, мы...
Старшина знал, что они так ответят.
Он получил травму, это несомненно. Спуск для него опасен: может просто не всплыть. А главное, такой риск ничем не оправдан, не нужен. Не их вина, что человека нельзя спасти. Они будут виноваты лишь тогда, если оставят человека в воде. А подъем людей завершал операцию. Инструкция не только охраняла их от произвольного толкования своего правила, но и наказывала за его несоблюдение. Расстановка водолазов в этот момент значила многое. Поэтому Ильин совершенно прав: старшина обязан не выбирать кого-то из них, а отстранить от спуска самого себя.
Однако молчание старшины затянулось и действовало на остальных.
Юрка не выдержал:
- А чего ты спросил, спросил?..
- Просто так.
Суденко вышел.
Кокорин сидел в каюте, печатал одним пальцем па машинке.
- В чем дело, Виктор? Почему стоит обслуживание? Или мы обязаны ждать?
- Команде дан отдых.
- Придется отменить. Судовое расписание должно подчиняться водолазному.
Кокорин вспылил: