Петушка зовет труба в его «Милосердную обитель». Я завидую, хоть это и означает бессонную ночь. Но он все же будет среди людей, пусть даже недолеченных «сверхчеловеков». Вечером болтаем по телефону. В темноте, слушая голос Петра, я забываю, почему устала, откуда недомогания. К утру несварение пройдет — я машинально касаюсь выпуклого живота. Да нет, не пройдет, с каждым днем будет все хуже.
6 октября
Милошевичу конец. Его свалили без суда, даже без серьезного восстания. Режим в Белграде сменился в конце лета, словно время года — без особой уверенности в свершившемся, просто потому, что такова закономерность бытия.
Прошу Петра ничего не дарить на день рождения, мне правда ничего не нужно. Это случается редко, но я не лукавлю. Куплю торт.
Я не люблю день рождения, последний раз он был веселым в десять лет, да и Новый год, пожалуй, тогда же. Более поздние воспоминания, нанизанные на вертел памяти, уже покрыты подгоревшей ностальгической корочкой. Несколько лет тому назад — во Флоренции, с Петушком, на старинном ложе под балдахином — любовные, скрипучие поздравления в полночь.
Едем в Стокгольм за билетами «Арланда-Окенче». Выдолбленные в скалах, лишенные обаяния монументальные дома. Окаменевший в своей отталкивающей импозантности город.
Звонок из дома. Мама шутит:
— Ты родишься через полчаса.
Племянник, не расслышав, спешит сообщить отцу: «Тетя родит через полчаса!»
— Уже?! — Отец в волнении хватает вторую трубку.
Они готовы ко всему.
7 октября
Стою перед зеркалом: тонкие ноги, ребра — и «клубень». Беременность как венец женственности (внизу живота?). Я вовсе не ощущаю себя более женственной. Мужчиной я точно не являюсь. Женщиной — безусловно не буду. Несмотря на созревающую грудь со сливовыми сосками и растяжки, которые должны появиться, словно ритуальные шрамы после инициации в женственность. На следующий день после дня рождения. Послеродовая депрессуха.
8 октября
— Она шла по самой обочине, едва не попала под машину. Я не знал — то ли звонить в Центр, чтобы за ней приехали, то ли плюнуть? — Петушок рассказывает о пациентке. Валерия, двадцать с небольшим, наполовину итальянка, наполовину шведка, лечится уже несколько лет. Во второй раз попала в больницу после того, как стала вышвыривать мебель из окна высотки. Она записывает на листочках свои мысли и побрасывает Петушку: «Что такое любовь?», «Что такое что?» Ее отец оставил семью и вернулся в Италию, когда она была совсем маленькой. Девочка запомнила машину, на которой он уехал. Что она хотела найти, с риском для жизни шагая по обочине, — отцовскую машину или собственную смерть? Какая разница? Своим отъездом он ранил ее душу. Раздавил детские чувства. Бросил в Швеции с холодной матерью — Снежной королевой.
Взрослая Валерия бегает в католический костел в черных гольфах и, ползая на коленях, трет пол. В Италии на нее и внимания бы никто не обратил: работа во славу Господа. А шведы вызвали скорую психиатрическую помощь.
Вдруг захотелось танцевать. Во время работы. Пытаюсь закончить страницу… нет, не могу. Бегу к радио, словно в туалет. Не могу удержаться. Что это? Гормоны, живот? Я качаюсь, раскачиваюсь, отдаюсь ритму. Малыш требует подобных развлечений? Я танцую под музыку и Его желания. Мы вместе танцуем, в обнимку.
9 октября
По французскому телеканалу идет «Культурный бульон» Бернара Пиво. Ведущий пригласил четырех кандидатов на Гонкуровскую премию этого года. Почти все — авторы книг о любви. Каждого Пиво возносит на пьедестал, каждому отводит свой «звездный час». Писатели говорят о собственных работах и произведениях коллег. Хвалят их, восторгаются. В Польше нет подобной литературной программы. Из-за отсутствия не только подходящего ведущего, но и подходящих гостей. Сколько из них (кроме нобелевских лауреатов) выдержали бы соседство друг с другом на съемочной площадке? Лучший пример — премия «Нике». Обиды, зависть, интриги. Все это так по-человечески… ведь в Польше на конкурс выдвигаются люди, а не книги, которые можно обсуждать отстраненно. Это соревнование: кто самый великий писатель, кто лучше всех подготовился к скачкам — какая «партия», какая газета, какой влиятельный фан-клуб.
Из меню выпадают суши (рыба ядовита), сыры с плесенью (своей изысканной вонью они обязаны непастеризованному молоку). Не подхватить инфекцию, краснуху, грипп. Опасность подстерегает повсюду. Даже в невинном креме от морщин: «Слишком большая порция витамина А (ретинола) приводит к расщеплению нёба плода». Откуда я могла это знать? Крем для женщин, его рекламируют юные барышни. На баночке ведь не написано: «Только после менопаузы».
Мир беременности распадается на вредное и безвредное. Самое ужасное, что вредной для ребенка могу оказаться я сама — со своим резус-фактором, плохим настроением. Безвыходное положение, хотя выход один: через родовые пути.
10 октября
Петушок злится из-за пенсии. Новое постановление: каждый гражданин Швеции обязан инвестировать часть пенсионной страховки на бирже.
— Это принуждение к капитализму, — выходит из себя Петр. — Почему я должен играть на бирже? Я не умею и не хочу! Вложу куда-нибудь деньги и начну, как маньяк, просматривать биржевые новости — ежедневно, до самой пенсии. Ну уж нет! Из свободного человека делают накопителя и биржевика…
Всенародная дискуссия: почему социалистическое государство заставляет людей инвестировать в капиталистическую биржу. Одни на этом заработают, другие потеряют. Где же справедливость?
Всеобщая, но случайная. Одно ведь не исключает другого.
На время беременности можно забыть о кошмаре предменструального синдрома (ПМС). Нет сил на ежемесячную трагедию. Так что без ПМС я на девять месяцев превращаюсь в беременного ангела. Быть может, в этом и заключается католическая модель семьи? Когда что ни год, то живот, уже не до безумств ПМС. Семья без предменструального синдрома, без ссор, истерик — семья без разводов!
11 октября
Петушкин и биржа. Его увлекла азартная игра для пенсионеров: брошюрки, прогнозы, цифирьки. Он вложил деньги в телекоммуникацию и фармацевтическую промышленность. Будет наживаться на двух человеческих страстях: болтливости и ипохондрии. Ему даже понравилось… опять же, дает проценты.
Интересное положение: болит поясница, болят ноги. Давит под ребрами, когда наклоняешься над ванной, чтобы вымыть голову. Это уже проделки живота? Пока еще рано, он слишком маленький. Неудобства доставляет матка с жемчужинкой внутри.
— Он заигрывал с кассиршей в магазине. Красивый такой, лощеный. Флиртовал без зазрения совести, — переживает Петушок, разбирая сумку с покупками. — В колоратке. Я решил, что небось разведенный. Забыл, что это пастор, а не ксендз, им-то разрешается. А может, он и не заигрывал, просто выполнял свой долг обольщения ближнего? Последний бастион борьбы за верных — секс. Обаяние и сексуальность лютеранства.
12 октября
Первый день почти без усталости и запахов. Но за это расплата — бессонница. Петушок пытается меня убаюкать, держит руку на животе. «Вся беременность» умещается в его ладони. Рука тяжелеет, Петушок засыпает. Переливание сна не удалось. Я остаюсь один на один со своей о-бремененностью.
13 октября
В приемной у гинеколога. Семейные паломничества на УЗИ. Взрослые рассматривают на экранах проворные тени скелетиков (кость их кости). Дети предпочитают глазеть на больничный аквариум. Лучше видно, да еще и в цвете. Трех-четырехлетний мальчик сестре:
— Ыбка, ыбка. Папа или мама? — пытается он угадать рыбий пол.
В соседнем кабинете врач занят тем же самым — угадывает спрятанный между ножками «полик» ребенка.
Для этих открытий мы пока не доросли. Сначала перинатальное обследование.
— Многие родители решаются посмотреть картинку УЗИ только после получения результатов анализа… Они предпочитают не видеть ребенка, вдруг придется решиться на… — Акушерка тактично избегает слов «Даун» и «аборт». Чтобы не пугать родителей и Малыша? На пятнадцатой неделе твой ребенок уже слышит звуки («Беременность. 40 недель»).
— Напиши об этом, — уговаривает Петр, — о перинатальном обследовании. В Польше его чуть не запретили, и до сих пор кое-где считают равносильным убийству.
— Нет. Я писала для журнала «Впрост» о законе, запрещающем аборты, высмеивала ханжеское отношение к этому вопросу, писала о правах женщин, но о перинатальном обследовании не буду.
— Почему? — волнуется Петр. — Ты переживаешь это на собственной шкуре… напиши правду.
— Правду? Хочешь знать правду? — выхожу я из себя. — Это только мое решение и моя боль. Ты стоишь рядом, это не твой живот! И это не тебя выпотрошат… если что! Нет никакого права, есть только совесть. Я уже убийца… понимаешь? — Я начинаю плакать. — Я решилась на обследование, а в одном случае из ста это может спровоцировать выкидыш… В одном случае из четырехсот ребенок окажется больным.
— Он здоров, здоров, слышишь? — перекрикивает он мой плач. — Он не во мне, но я отец, я…
Мы оба беспомощны. Легче договориться молча, чем стоя по разные стороны словесной баррикады.
14 октября
С утра до ночи «Городок». Ужин: печеная картошка и лисички из нашего леса. Откладываю себе десерт — только лисички. Сидим за столом, свет лампы окружает наши головы теплым ореолом. Настоящий дом — ароматный, уютный.
Идиллия кончается, Петушок отправляется ночевать к своим сумасшедшим.
Перед сном с восторгом взираю на Мадлен Олбрайт в ночных новостях. До чего она похожа на мою маму — старшую сестру в психиатрической клинике. Глядя мудро и твердо, наводит порядок в мире безумцев. Этому — успокоительное, того — выписать, этого — привязать и обстрелять уколами. Медсестра из всемирного сумасшедшего дома.