От головной баржи с тесом потянуло сырой смолистой лиственницей.
Владимир Питиримович бросил трубку радиотелефона на рычаги и схватил большую трубу из красной меди. Закричал в сторону берега:
-- Блок ноль два звонка! Передайте Казачинский порог нашем подходе!.. Передайте Казачинский порог... бога душу мать!.. нашем... Слышите иль нет?!
Поставил трубу на полочку, покосился в мою сторону:
-- Не то что речника, святого апостола из себя выведут!.. Извините!.. -- И тут он закричал в микрофон, закрепленный у штурвала: -- Боцмана на бак! Задраить иллюминаторы!
Вода закипает. Чуть что -- плесканет в иллюминаторы, откачивай тогда...
Сиплый голос боцмана, как из преисподней:
-- Иллюминаторы закрыты!
-- А на камбузе?..
-- На камбузе сами зна...
Владимир Питиримович оборвал боцмана на полуслове:
-- П-проверить!..
Берега зазеленели буйно. Будто сразу после тундры. -- Закарпатье в цвету. Наверное, лед здесь не тащил по берегам каменную "каргу", не срезал нависших над водой кустов, ярко-зеленых, сверкающе-белых, розовых.
Буй, на коротком якоре, захлебывался, выныривал. Вода пенилась, смыкалась над ним. Предупреждающе...
Прошли ныряющий буй, и тут только заверещал радиотелефон. Послышалось хриплое:
-- Туер "Енисей" не работает. На профилактике!..
Лоб Владимира Питиримовича стал мокрым. Рулевой присвистнул удивленно:
-- Неужто до полудня рассол хлещут?.. Покрова, вроде, прошли...
Радиотелефон верещал:
-- Подходите к "Красноярскому рабочему"!
Владимир Питиримович схватился за трубку:
-- Где он? Его не видно!
-- ...Он наверху. Спускается в порог.
Наконец, показался за отмелью-поворотом "Красноярский рабочий", старый-престарый буксир с закоптелыми боками, о котором Владимир Питиримович, тем не менее, отозвался почтительно: "Старый конь борозды не портит..."
Радиотелефон потребовал, чтобы мы подошли к борту "Красноярского рабочего":
-- У нас лебедка в центре!..
-- Ч-черт! Крутится-то!.. -- вырвалось у Владимира Питиримовича, увидевшего, что могучий, самый сильный на Енисее буксир ведет себя, как норовистый скакун. -- Не дай Бог, пропорется, как танкер! Боком несет!.. -Оборвал самого себя властно: -- Боцман, на корме "Красноярского рабочего" нет мягкого кранца. Поставьте на нос матроса, чтоб передавал расстояния до кормы буксира!
Командовал он спокойно, знал свое дело.
Первым проревел электроход, густо, солидно. Буксир прогудел в ответ, как головой кивнул. Мол, извините, занят.
Свободные от вахты матросы сгрудились на носу электрохода, подняли сцепленные точно в рукопожатье руки: "А где Петро? -- кричат. -- Где Жухарь?.. К нему мать приехала!" -- "...Сашка женился!"... -- "Ну?!!"
А откуда-то из иллюминатора крик не крик -- рев не рев: "Киньте спиртяги. Пароход сухой -- мочи нет!.. Скинемся на браслетку!.. Отдаю за полбанки!.."
На буксире засмеялись. Вахтенный электрохода кинулся в третий класс: унимать.
Женщины на "Красноярском рабочем", в черных, закатанных до колен сатиновых штанах, стояли, руки в боки, поглядывая на белую громаду электрохода. Спокойненько стояли. С достоинством. На пьяный рев даже не оглянулись.
Казачинский порог нервных не любит...
Ребята на буксире работали без рубах, споро. Лишь боцман у лебедки -- в белой форменной фуражке. Сейчас он всему голова.
-- Выбирай трос! -- прокричал Владимир Питиримович в медную трубу. -Добро! Майнай!
Задымил черно, густо "Красноярский рабочий", потащил нас вверх по каменистому корыту фарватера, которое сузилось так, что невольно думалось: продраться бы, не ободрав бока.
Скрежетал о закоптелые дуги буксира стальной канат. Вода -- все стремительней. Темные топляки навстречу, как снаряды. Вот и самое опасное место, "слив", как говорят речники. Оборвись тут канат -- развернет, бросит на камни.
На корме буксира лежал, на виду у всех, старый зазубренный топор. Если что -- рубить трос. "В момент натяжения, -- сказал Владимир Питиримович, -достаточно одного удара..."
Буксир чадил черным костром. Едва выволакивал нас навстречу безумной сверкающей лавине... Не осилил... Погрохотав лебедкой, размотал, "стравил" трос, захлюпавший о воду; забрался сам, налегке, и лишь потом подтянул лебедкой электроход.
Второй "слив" был еще круче, берега, казалось, вот-вот сомкнутся; вода рвалась тугим зеленым жгутом, еще чуть и -- ринулась бы водопадом, пенясь, разбивая пароходы в щепы... Позже узнал: здесь, бывает, часами бьются суда, не могут подняться. Не хватает сил.
Без буксиров идут вверх только "Метеоры" на подводных крыльях. Владимир Питиримович сообщил об этом, как о личном оскорблении.
-- Мы бы тоже могли. Ага?..
Нашу корму вдруг повело к камням. Владимир Питиримович крутанул штурвал изо всех сил, яростно, -- штурвал завертелся, как буксирующее колесо. Заскрежетал о дуги буксирный канат, его повело в сторону. Я взглянул в том направлении и увидел краем глаза, внизу, на пассажирской палубе, Нину. Зябко обхватив кистями рук локти, вздрагивая от каждого звука, она глядела наверх, на мужа, своими выпуклыми, как у галчонка, глазами, округленными страхом и нежностью. Губы ее шевелились беззвучно...
Наконец выбрались из опасной каменной узины. Когда "Красноярский рабочий", застопорив, забрал свой трос, она тут же ушла. Владимир Питиримович так и не заметил ее -- не до того было, отряхнулся, словно что-то мешало ему. Переступил с ноги на ногу. Просиял.
А буксир, разворачиваясь, включил резко, оглушающе, на всю тайгу, победный марш. Знай наших!..
А тайга горела. Все сильнее пахло гарью, дым становился плотнее. Пассажиры спорили, где горит, жаловались на то, что плохо тушат...
Владимир Питиримович произнес, ни к кому не обращаясь:
-- Орда пожгла -- ушла, Ермак подпалил -- прошел, мы жжем...