Словно безвольная марионетка на спутавшихся нитях Зигмунд висел на бесчисленном скоплении цепей. Бальтазар долго готовился к «визиту» старого друга. Вся конструкция напоминала огромную паутину внутри каменного колодца. Паутину, из которой невозможно выпутаться самостоятельно. Да что там, в ней даже двинуться лишний раз нельзя. А хотя… У Зигмунда на это всё равно не осталось даже самых малых сил. Спина болела жутко… Кожа была разодрана до самого мяса, чуть ли не до костей. Мало этого, так ещё и охранники его на последок солью обсыпали. Небось, его величество решило напоследок подбодрить своего гостя, чтобы сильно уж не расслаблялся.
Вот так великий чародей и сидел, избитый и униженный, не видя и не слыша уже абсолютно ничего. Именно поэтому было не особо удивительно то, что лёгкий стук по железной решетке, укрывавшей колодец от свинцового неба, мужчина услышал не сразу. Из транса его смог полностью вывести лишь донёсшийся до ушей как будто из другого измерения до боли знакомый клич…
В миг оживившись, Зигмунд, преодолевая невыносимое жжение на спине, выгнулся, как только смог, и посмотрел вверх краем зрения. Так и есть. На светлом фоне, через преграду из железных прутьев, выделялся размытый образ крупной птицы.
— Гор! — Стараясь не впасть раньше времени в ребяческий восторг при виде своего товарища как можно громче прошелестел Зигмунд. — Гор, скорее сюда!
Практически не коснувшись серыми перьями до стиснутых в узкую решётку прутьев, сапсан плавно спикировал вниз и так же невесомо опустился на кандалы, надёжно фиксировавшие испещрённую рваными ранами руку хозяина.
— Мальчики в безопасности? — С нескрываемой надеждой прохрипел Зигмунд, как можно сильнее выгнув в сторону обвязанную в сорок колец цепями шею. Птица наклонила голову в бок, потом к груди и что-то тихо пискнула. Мужчина мгновенно изменился в лице.
— Как «не знаешь»? Что с ними такое? — В ответ Гор начал коротко, по своему, объяснять всё своему товарищу, активно жестикулируя крыльями. Во время всего этого информативного монолога Зигмунд всё сильнее и сильнее морщил лицо и щурил глаза. Как только пернатый собеседник, встряхнув головой, наконец-то закончил, мужчина, сомкнув губы в тонкую линию, нервно выдохнул, и, «переварив» услышанное, ответил:
— Ладно уж, дай Бог чтобы у Имира получилось их вывести. А сейчас… — Зигмунд, как только смог, выгнул голову назад и буквально одними глазами указал на проём в каменной стене, откуда и торчали целыми букетами цепи.
Сразу смекнув, что надо делать, сапсан взлетел вверх и через несколько мгновений исчез в тёмной щели. Уже совсем скоро раздался приглушённый щелчок, за которым последовал протяжный жестяной скрежет. Резкий рывок, отдавшийся острой болью во всём теле, и жестяные путы безвольно повисли на теле Зигмунда.
— Не поможешь ещё? — Спросил мужчина, как только Гор вылетел обратно в колодец и присел на один из тяжёлых шарообразных кандалов, закрывавших всю кисть чародея. С деловым видом, сапсан приблизился к железным кольцам на запястьях друга, что служили замками. Понадобилось лишь несколько мастерских движений клювом и острыми когтями, для того, чтобы высвободить руки Зигмунда.
— Он хорошо постарался, надо отдать ему должное. — С долей облегчения выдохнул Зигмунд, сбрасывая с себя тяжёлый ворох цепей. — Готовился, определённо, не один год…
Поглядев озадаченно на змееподобную кучу железных пут, валяющихся на полу, и на свои обожженные до кровавых пузырей ладони, Зигмунд вновь обратился к Гору:
— Сам выбраться отсюда вряд ли смогу. Только лишнее внимание привлечём. Придётся по старинке. Поможешь?
Не теряя ни секунды, сапсан вновь взмыл в воздух, за пол минуты справился с замком и они с напарником оказались в зловонном коридоре позабытой темницы.
Гор метнулся к выходу и через мгновение растворился в темноте лестничного поворота.
— Там, наверху, несколько стражников! — В последний момент успел выкрикнуть Зиг. — Я их слышал!
И всё-таки хорошо быть одновременно и не слишком-то большим, и при этом иметь хорошие мозги и природную изворотливость в довесок. Естественно, напрямую к двери дворцового подземелья Гор не полетел, на нащупал в темноте слабый камень, кое-как сдвинул его с места и впорхнул в полое пространство между полом и стеной замка.
Состояние у дворцовой стражи, взявшей в плотное кольцо злополучную дверь, было сегодня как никогда вялое. Точнее, даже не так: оно было каким-то аномально расслабленным. Аномально потому, что с таким-то королём хоть немного отдохнуть было практически невозможно. Всегда на нервах. Всегда чувствуется холодное дыхание смерти за спиной. Оно и понятно, ведь на троне у них сидит сам Дьявол! Но всё-таки именно из-за этого искалеченная нервная система и начинает непроизвольно отключаться в, сравнительно, тихие моменты. Но счастье этих бедных людей длилось не долго, так как его нарушил грохот рухнувшего на каменный полкирпича.
Все двадцать солдат, как один, шарахнулись в сторону и обнажили оружие. Никого. Лишь разломавшийся кирпич смиренно лежит внизу.
Лишь глазами переглянувшись друг с другом, стражники, всё ещё находясь в нервном напряжении, заняли вновь свои посты, но не успели они вновь погрузиться в привычную пучину мыслей, как одному из них прямо на голову мастерски пущенной стрелой кинулся Гор. Сапсан распушился, раскинул крылья с растрепавшимися перьями, и, выпучив жёлтые глазищи, завизжал. Да-да, именно завизжал, практически как человек или вовсе какое-то неведанное доселе существо.
Надо также сказать, что абсолютно все, кому доводилось видеть Гора с Зигмундом рядом, подмечали их необычное сходство. И лицо, и телосложение, даже некоторая часть самых крайних перьев у птицы были точно под рыжие волосы хозяина. Думается, не надо говорить, к какому выводу в следующую секунду пришли охранники…
Тут же началась немыслимая возня. По коридорам волнами заплясали крики, несколько мечей полетели в Гора, но тот без особого труда уклонился от них и, взлетев под самый потолок, метнулся в высокую арку коридора. Вся толпа, естественно, ломанулась за ним. Они даже и подумать не могли, что настоящий заключённый, как только шум окончательно удалился от злополучной двери, жижистым облаком полупрозрачного тумана выплыл из маленькой щели меж дверью и полом и, быстро завернув за угол, принял свой изначальный облик. Полностью пропасть Зигмунд не мог. Боль тут же растекалась от запястий по всему телу, будто его вновь и вновь бьют током.
Прислонившись изрезанной спиной к холодной стене, Зигмунд, чуть запрокинув голову, вновь нервно выдохнул и прикрыл глаза. Медленно, словно небрежные мазки по чёрному полотну, перед глазами стал вырисовываться совсем другой пейзаж. Он Высоко в воздухе. Под ним собралась уже чуть ли не свя королевская гвардия, и, словно стая мальчишек в надоедливого воробья, с размаху бросали в проклятого беглеца всё, что только попадало под руку. В птицу летели мечи, стрелы, топоры, стулья, щиты, шлемы от доспехов, сапоги, вазы и ещё много-много-много-много чего. А объект столь лютой ненависти даже и не напрягался. Виляя под самым потолком, он то и дело рвался из стороны в сторону, издавая насмешливый клич, отчего охранники лишь сильнее стервенели.
«Куда идём?» — Мысленно произнёс Зигмунд. Зависла короткая пауза, после которой в его мозгу отчётливо запульсировало: «На север! К северу! Северный! Северный!»
В северной части дворца и впрямь был тайный выход. Об этом Гор с Зигмундом знали не понаслышке. Особенно чародей, так как он был неразрывно связан с его многочисленными приключениями в детстве и юности, как сына одного из самых уважаемых людей, которых помнят эти стены. Но это всё в прошлом. Сейчас же надо сосредоточится.
Зигмунд стал неспешно перебегать от угла к углу. От колонны к колонне. Хромая на одну ногу, мужчина, стиснув зубы, еле касался краем ступни до пола, но всё равно постоянное шлёпанье босых ног казалось ему громче обычного, из-за чего он и был вынужден раз за разом задерживаться в новом укрытии на более долгий срок. Вместе с этим возрастал и страх того, что они с его спутником могут не пересечься в срок.
Вот уже в предел видимости стали попадать первые стражники. Они специально выбегали вперёд. Караулили беглеца. Зигмунд стал ещё более настороженным.
Издалека послышался знакомый клич, который тут же потонул в туче возгласов: «Держи его!», «Не пущай!», «Да подстрелите вы эту проклятую птицу!». Слушая весь этот непрекращающийся поток яда, волшебнику стало даже на секунду смешно.
Выделывая очередную молниеносную петлю, уже абсолютно расслабившийся Гор, «пританцовывая» на своих крыльях, беспечно мчался к выходу, смакуя своё превосходство, как вдруг прозвучавший прямо под ним приказ одного из полководцев заставил его резко вынырнуть из мира грёз.
— Расформироваться по западному и восточному крылу! Север закрыт!
В этот самый момент Зигмунд, перебегая в новое укрытие, случайно оступился и резко дёрнулся в сторону, из-за чего одна из ран на боку вскрылась. Тело пронзила острая боль. С шипением, почти не дыша, мужчина вжался в стену и начал медленно сползать по ней, как вдруг в разуме будто зазвонил тревожный колокол. Перед глазами начали мелькать беспорядочные очертания, превращавшие всё зримое в непроглядную кашу. Через общий поток мыслей, словно утопающий через толщу речной воды, пыталась прорваться одна единая фраза, звеневшая в ушах невнятными отрывками.
«От севера вон! Не надо! Не надо! Не надо!»
И во всей этой суматохе никто, даже Гор, не заметил, как в небольшом окошке, вырезанном в особенно крупной колонне, больше походящей на небольшую башню, поддерживающую крепления близ «развилки» нескольких широченных коридоров, мелькнула тень. Затем блеснул испещрённый красными жилками глаз, пристально наблюдавший за судорожно придумывавшим в своей маленькой птичьей головке новый план побега Гором, который приближался всё ближе и ближе.
Из окошка высунулось железное дуло холодного оружия. Цель была совсем близко.
— Спокойных снов, птичка. Был очень рад познакомиться.
Выстрел.
Тёмный коридор, словно второе солнце или падающая комета озарила яркая вспышка. На стену попало несколько капель крови. Секунда — и на пол тяжело шмякнулось что-то маленькое, беспомощное и охладелое. В воздухе безвольно закружились несколько серых пушинок.
И тут же коридоры содрогнулись от ужасающего вопля, от которого заложило в ушах и доспехи на голове прилипли к вискам. Казалось, что этот вой звучит лишь в голове. Что это голос самых потаённых кошмаров. Не может живая, реально существующая тварь так орать!
Зигмунд упал на колени, вцепившись в лицо. Буквально мгновение назад глазные яблоки будто пронзило раскалёнными добела спицами. Мужчина почти не дышал от нестерпимой боли.
Издалека, будто из другого мира, послышался топот многочисленных ног. Зигмунд наконец-то смог ненадолго успокоиться. В сомкнутых веках чувствовалась тяжесть. В слепую было очень тяжело, но сейчас надо было сосредоточиться.
Зигмунд раздвинул руки в стороны и начал, казалось бы, лёгкий процесс, который сейчас давался с неимоверным трудом. И вот, руки вновь закололо. Боль въелась в запястья. Прожигала вены, превращая кровь в кипячёную смолу. Дробила кости. Вгрызалась в плоть, вырывая её кусками. Истерзанные и без этого глаза обожгли слёзы. Но он должен был выстоять. Он обязан был это сделать, потому что ему было, ради кого это сделать.
Солдаты взяли беглеца в кольцо и только они уже были готовы приступить к захвату, как раздался мощный хлопок и будто сделанный из песка в виде сотен тысяч зелёных искр-песчинок силуэт секунду назад находившегося здесь чародея теперь рассыпался по полу. Зигмунд исчез.
***
— … а вот я тебе когда-нибудь рассказывал про моего отца?
Пасмурное настроение Бальтазара как рукой сняло и он уставился на учителя уже до боли знакомым последнему взглядом, излучавшим неподдельное любопытство.
Зигмунд и впрямь до этого почти ни разу не упоминал о своих корнях. Единственный случай был тогда, когда чародей объяснял своему излюбленному ученику то, почему он так не любит, когда к нему обращаются по его полному имени: «Когда мой отец на меня злился, он называл меня по имени и фамилии, и обращался лишь на «вы». И, как оказалось после, Бальтазар не раз видел отца Зига. На портрете. А портрет этот (почти два метра в высоту) висел близ парадного входа дворца. Изображён на нём был огромный человек, который весь, как казалось состоял из железа. На деле же это были огромные толщи доспехов, которые увенчивались казавшейся на их фоне малю-юсенькой лысой головой, с развивавшимся на ветру длинным рыжим хвостом на макушке. В остальном же вся эта изрезанная шрамами голова состояла из сплошных мышц, что делало её немного похожей на обтянутую тугими нитками сардельку. И юный принц даже подумать не мог, что это глядящий на него испепеляющим взглядом живой танк является близким родственником его доброго и радушного наставника.
— Нет, не рассказывал. — Без колебаний ответил юноша.
Уже сразу поняв, что собеседник всецело ждёт рассказа, пусть даже об этом и не сказав, Зигмунд начал своё повествование:
«Отец мой был человеком старой закалки, да ещё и потомственным военным поколении этак в пятнадцатом — точно. И даже если он получил травму и не мог больше исполнять свои обязанности главнокомандующего — не беда! Ведь у него есть сын, в котором течёт кровь бравых воинов и который — что было абсолютно решено ещё с самого начала — должен был продолжить великое дело своих предков. И да: «Что значит, ты не хочешь? Закрыл рот и продолжил упражняться, я из тебя всю эту дурь выбью!». И он выбивал. Дерзко и жёстко, без всяких поблажек. Подъём в пять утра. Ледяной душ. Дальше следовала отработка всех базовых команд при построении… Ну, ты знаешь, там, «Кругом!», «Марш!», «Равняйсь!» и тому подобное. Это, наверное, было одной из самых ненавистных мной занятий. Одна совсем маленькая ошибка — к примеру, ногу слишком высоко поднял при марше, развернулся неправильно, стоишь криво — и всё, абсолютно всё с начала. Вот-вот, а ты ещё удивлялся, почему когда мы смотрели тренировку солдат перед парадом я вздрагивал при каждом «Отставить!». Будешь знать… Ну, ладно, ладно уж, будешь дальше слушать? Продолжим.
И вот так и жил. От рассвета до заката. Ещё иногда, чаще всего по пятницам, папа устраивал мне пробежки на время. Чертил на земле линию, грузил меня несколькими стогами сена, засекал время и от той самой линии пускал меня в тур вокруг деревни, который я должен был преодолеть ровно за двенадцать минут. И не дай Бог я опоздаю хотя бы на секунду, Бальтазар, не дай Бог…
Я рос. Требования ко мне росли, но хоть я и заработал от этого всего хорошую физическую форму и богатырское здоровье — солдатом от меня и не пахло. Папа злился. Очень сильно злился. Он повышал планку, заставлял меня сидеть на разных диетах, стоять под дождём, если у меня что-то не получалось — нагрузка только росла, меня могли вместо сна целую неделю заставлять стоять на деревянном столбе посреди поля. Причём самое обидное было то, когда надо мной, не способным уже ни шевелиться, ни говорить, ни даже слюну проглотить, начинало звучать обыденное: «Да ты полный бездарь! Лодырь паршивый! Да я тебя то и сё, Вон, на тех глянь, а ты что?». В общем, Бальтазар, можешь просто представить, как я не выносил всего этого. Я ненавидел эти тренировки, я ненавидел все эти толки про моё призвание и долг. Но больше всего, должен признать, я ненавидел отца, и по мере того, как я это осознавал, ненависть моя всё больше и больше росла. Во мне просто трястись что-то от гнева начинало, стоило мне только взглянуть на него или заслышать его голос. Единственное, наверное, что мне нравилось в моих тренировках — это воскресное чтение. Ну, а что такое? Война, дорогой мой, это не просто куча солдат, размахивающих оружием. Это самая настоящая битва умов. Отец давал мне книги определённой направленности. Я их читал. Потом отец давал мне какую-то ситуацию и я должен был спланировать наилучшие её решения. И знаешь, это была, наверное, единственная часть моих тренировок, которая мне удавалась лучше всего.
Так вот… Однажды отец пришёл ко мне. Мне тогда было… Ну, я примерно твоим ровесником тогда был, лет пятнадцать-шестнадцать. Так вот: он зашёл ко мне в комнату. Я сидел за столом и читал. Он ко мне обратился. Я, конечно, сразу, даже не глядя на него, отчитался: мол, там, посуду вымыл, полы тоже, всё в доме протёр, в общем — всё сделал. И тут он мне и говорит: «Сын, а вот что бы ты хотел сегодня сделать?» Нет, сказать, что у меня просто дар речи пропал — значит ничего не сказать. Сразу полезли мысли, что он под хмелем, что его чем-то опоили, что он головой ударился, но нет, он был вполне серьёзен. Сначала я, естественно, относился к этому с настороженностью, думал, что это какое-то очередное родительское испытание, но потом всё сильнее начал расслабляться. Мы стали больше разговаривать и что-то обсуждать. У нас оказалось очень даже много общего. Наверное, в те дни я впервые увидел, как он искренне улыбается мне… И так прошла неделя. Он… Я стал замечать, что он как-то сильно похудел, с каждым днём всё меньше и меньше двигался, пару раз он даже на моих глазах сознание терял. В конце концов, когда он стал совсем плох, мне рассказали, что его старая рана дала о себе знать и какое-то осложнение на органы пошло, я уже точно не помню. Но, в общем и чистом — оставалось ему не долго. И узнал он об этом задолго до меня. Поэтому-то он так себя и вёл. Но дело было не в этом. Понимаешь, он решил провести эти дни со мной! Свои последние дни. Чтобы мы пообщались и я просто понял, как он ко мне относится. Что он любит меня, понимаешь? Я помню наш последний разговор… Он тогда уже с трудом соображал, но что-то отвечать мне мог. Особо нам говорить было, признаться честно, было не о чем, но, даже пребывая большую часть времени в молчании, мы умудрились просидеть так почти два часа, пока меня не вывели. Но, знаешь, что самое главное он мне сказал? Он сказал мне: «Я за тебя не волнуюсь. Просто будь счастлив».»
Зависла тяжёлая тишина.
— И-И что дальше? — Наконец-то неуверенно вымолвил Бальтазар.
— А что дальше? Он умер. На следующий день, в пять утра. Я не плакал тогда. Я, откровенно говоря, чувствовал себя как-то… странно. Будто случилось то, к чему я был уже внутренне готов. Будто отец отдал мне всё, что должен был, и ушёл, понимаешь?
Бальтазар, опустив глаза, тихо улыбнулся и кивнул.
— Ты отец совершенно не хуже него, должен тебе сказать.
— Ну, я… — Зигмунд смущённо усмехнулся. Спасибо тебе, конечно, но, Бальтазар, я немного не об этом.
Принц вновь навострил уши.
— Я про то, что люди, которые нам кажутся одними, на деле могут оказаться совсем другими. Намного лучше, чем мы думаем.
Бальтазар состроил очень говорящую мину.
— И да, я сейчас про твоего отца.
Бальтазар будто бы захотел что-то сказать в ответ, но в последний момент одумался.
— Чего ты?
— Н-Ничего, я пойду…
— Ну, скажи!
— Я ничего не хотел сказать.
— Бальтазар, клянусь тебе, не буду сердиться.
Юноша ещё секунду колебался, а потом ответил:
— Зиг, я не злюсь на отца, вот вообще. Я к нему, сказать честно… Я даже не знаю… Вообще никак не отношусь. Вроде он у меня есть, а вроде и нет… Он как, если понимаешь, декоративная посуда: она есть, но по назначению вряд ли когда-нибудь будет использована…
Бальтазар неловко замолчал и не сказал на этот счёт более ни слова.
"Я, сказать честно, думаю, что тоже не буду плакать после его смерти, только по другой причине"
***
Бальтазар лёгким толчком отворил дверь, откуда слышался задушевный разговор его наставника с Жолдыз. Как и любой родитель, Зигмунд был склонен рассказывать предполагаемой пассии своего чада почти все ловкие и неловкие моменты из жизни последнего. А если учесть то, что к тому моменту Бальтазар с Зигмундом были знакомы уже почти пятнадцать лет — таких моментов скопилось не мало. Как только дверь полностью отварилась, сидевший на плече принца Гор издал короткий клич, чем привлёк внимание всё это время мирно сидевших за столом и беседовавших чародея и девушки.
— Ах, а вот и он! — Всплеснул руками Зигмунд, на лице которого так и читалось: «Лёгок на помине!»
Бальтазар, глядя в сторону, невольно поджал губы и слегка покраснел.
— Всё взял, пошли. — Торопливо прошептал юноша, подойдя к Звёздочке и несколько раз дёрнув её за плечо.
— Слушай, а ты и впрямь..? — С улыбкой начала девушка.
— Идём, идём, всё… — Всё так же тихо выдохнул Бальтазар, ведя за собой свою подругу и всё больше и больше вжимая голову в плечи. Юношу до жути смущали подобные моменты, и именно поэтому он старался как можно меньше оставлять Звёздочку с Зигмундом наедине. Бальтазар, конечно, понимал, что наставник это делает далеко не со зла, да и сама его знакомая была не особо против узнать о своём друге что-то новое, но разглашение столь личной информации пусть и далеко не постороннему человеку заставляло Бальтазара при каждом подобном случае краснеть всё больше и больше.
Ну, да ладно. Сейчас они в мастерской, где нет назойливого языка Зигмунда. Надо работать. Особенная страсть к работе у молодого человека проснулась сразу после побега из пехоты, куда заботливые родители его отправили, чтобы суровые военные реалии окончательно вытрясли из головы их чада все эти нелепые мысли о его бесполезных машинах. Скрываясь в чаще леса, Бальтазар думал лишь о том, как вновь усядется за свой горячо любимый стол в доме Зигмунда и займётся любимым делом. В самых же заоблачных мечтах — займётся им под восхищённым взглядом Звёздочки, прямо как сейчас. Она вообще была очень ценным другом, поскольку могла не только смотреть, но и кое-где заставить. В частности она наконец-то заставила юного принца предъявить на суд общественности хотя бы часть своих изобретений, которые могли бы пригодиться кому-нибудь в хозяйстве. Сколько домов, деревень, магазинов и всеразличных забегаловок они за прошлую неделю — даже не сосчитать. И хоть почти всегда действие заканчивалось тем, что ещё пять минут назад нывший о ленивых и непродуктивных работниках хозяин начинал судорожно креститься и требовать немедленно унести эту «чертовщину», а ещё недавно говоривший в беседе со своим товарищем о том, какой у них тяжкий и неблагодарный труд, который не помешало бы хоть чем-то облегчить, подчинённый начинал орать о том, что у него отнимают работу — они особо не отчаивались. Всё когда-нибудь придёт. По крайней мере, на это хочется надеяться.
Принц, с крайне деловым видом, свалил на и без того захламлённый стол кучу чертежей, принесённых им с верхних этажей, и продолжил возиться с неким «резервом», предназначение которого сам же Бальтазар предпочитал не объяснять, так как это бы вылилось в один длинный и муторный рассказ. Да и сама Жолдыз старалась не вдаваться в подробности, ведь, как сказал ей сам Бальтазар, это всё будет сюрприз, и лишние расспросы его только испортят.
Хоть они и знали друг друга к тому моменту уже три года, но, вопреки мыслям многих, их отношения и не думали перерастать во что-то большее. Это были друзья. Но друзья настоящие. Истинные. Которые стали таковыми практически без какой-либо причины. Произошло это немо и даже как-то незаметно, будто они случайно встретились на улице, после чего стали видеться невольно каждый день, и вот уже через месяц один мог без всякого приглашения заявиться другому в гости, и последний был бы безмерно рад. История и атмосфера их первой встречи казалась им теперь чем-то далёким и чужим, будто теперь они видят друг перед другом совершенно другого человека. Возможно, так бывает всегда, при более длительном общении с людьми.
За время их знакомства Бальтазар, учитывая достаточно экзотическую внешность его подруги, не раз интересовался у Звёздочки об истории её происхождения. Та, на удивление, рассказывала о ней достаточно легко, пусть история эта и не могла похвастаться своей радужностью.
Родилась она в закрытой общине, где, как водится, все друг друга знают ещё с седьмого колена, и век живут мыслями и действиями пра-прадедов. Мать Жолдыз умерла в родах, рожая на свет единственную дочь, и, по совместительству, единственного ребёнка в семье. Отец после этого хоть и женился ещё несколько раз, но никаких плодов это так и не принесло. Лишь один раз у Звёздочки намечались два младших братика, но оба они в итоге оказались мертворождёнными. Только после этого отец полностью оставил попытки заиметь хотя бы одного сына и полностью сосредоточился на поиске достойной партии для дочери. И нашёл. Хиловатого мужчину, бывшего почти в три раза старше его потенциальной невесты. Нет, ну, а что тут такого? Зато он за трудолюбивую красавицу Жолдыз отдал целых пятнадцать коров и шестерых козлят, а это считалось целым состоянием. Пятнадцатилетняя девушка на это никак не среагировала в то время. Это казалось чем-то, конечно, не слишком приятным, но от этого не менее неизбежным.
В сей драме наступил перелом с приездом тёти — сестры отца, которую он за глаза жутко недолюбливал. Оно и понятно — не замужем, в семнадцать лет смоталась в большой город, где теперь работает какой-то актрисой. А если учесть то, что представителей этой профессии у них на родине приравнивалась чуть ли не к блудницам, то было совсем не удивительно то, что отец относился к своей ближайшей родственнице как к бородавке, ни с того, ни с сего вскочившей на лице и всецело приковывавшей к себе всеобщее внимание.
Постоянно весёлая и не скованная тётя сразу привлекла внимание молодой девушки. Тем более женщина совершенно не гнушалась за семейным ужином сделать племяннице пару лестных комплиментов по типу: «Ах, какая талия у нашей соловушки! Какое личико! Не девочка, а куколка!». Главу семейства это, разумеется, совершенно не устраивало, и подобные выходки тёти всё чаще и чаще заканчивались тем, что отец чуть ли не с криком выгонял её из комнаты. А меж тем женщина всё продолжала соблазнять думы племянницы красочными рассказами о жизни в городе, и уговаривать вместе с этим родителя девочки отпустить его чадо хоть на пару дней. Дескать: «Всё равно на всю жизнь единственного ребёнка в четыре стены упрячете! Дай хоть мир посмотрит одним глазком!». Долго отец не сгибался под гнётом неумолкаемого рта сестры, но всё-таки согласился.
Вот и привезли Жолдыз сюда, в самое сердце обширного королевства. В коллективе девушку приняли очень радушно, но Звёздочке это мало чем помогало. Одна, в незнакомой обстановке, окружённая совершенно незнакомыми людьми — она чувствовала себя загнанным в угол зверьком, отдавшим бы всё на свете, чтобы просто исчезнуть. Но время шло. Всё чаще и чаще наблюдая за тётей и её друзьями на репетициях, маленькая звёздочка начинала потихоньку подниматься и расцветать. И в один день она решила: я хочу также.
После того, как подруга рассказала ему всё это, Бальтазар стал ощущать в себе некое странное чувство избранности. Просто ему льстил тот факт, что человек, принадлежавший к совершенно другой культуре, считает его достойным внимания и дружбы. А если учесть ещё и то, что тётя Жолдыз, единственная опора и стена девушки, скончалась от холеры за месяц до знакомства молодых людей, то к Бальтазару и вовсе иной раз приходило ощущение того, что его назначило на пост защитника этой девушки нечто свыше.
— Как семья поживает? — Попыталась начать разговор Звёздочка.
— А как поживает? — Со вздохом ответил Бальтазар. — Всё по-старому. Недавно, сама знаешь, день рождения у одного из мелких справляли. Ещё раньше, я тебе не говорил, у нас там ходили слухи, что Сплинтер одной из свих временных пассий… — Бальтазар, видимо стесняясь прямого ответа, начал очерчивать рукой полукруг около живота. — В общем, кое-кого в живот подселил.
— И чем всё кончилось? — С некой даже долей ужаса вымолвила Жолдыз.
— Да ничем в общем-то. Не знаю точно, но это всё, вроде как, просто слухи оказались. Да ты не волнуйся так сильно, подобное уже раз десять на моей памяти бывало — всегда либо сочиняет девчонка, либо сроки не сходились, то есть не от наших твердолобов ребёнок был.
Девушка нервно выдохнула.
— И ваши родители ничего, выговор им не делают?
— Делают, делают, но чего толку-то? По двадцать два года упырям, воспитывать уже поздно..!
Бальтазар прервался на полуслове. На рабочем столе резко блеснула белым светом яркая искра, и парень, шипя от боли, вцепился в пальцы на правой руке.
— Да ты что?! — Перепугавшаяся Звёздочка слетела с места и подбежала к своему другу. Сложившись пополам и кусая губу, юноша сжимал обожженное место на пальцах, которые уже успели покрыться тёмными венами из-за столь часто прокатывающегося по ним разряда тока.
— Что делать? Зигмунда звать?!
Бальтазар, дыша через зубы, покачал головой и кивнул куда-то под стол.
— Там…
— Что?
— Т-Там! — Пересилив себя, юноша резким движением пострадавшей руки ткнул пальцем в темноту, после чего вновь вцепился в ладонь и издал приглушенный стон.
Под столом находилась полка, на которой лежала небольшая «аптечка». Она тут же была вскрыта, и через секунду Бальтазару уже обмазывали пальцы какой-то зловонной мазью, после чего был наложен в пять слоёв бинт.
— Да что ж ты так торопишься? Без пальцев же останешься.
— Не могу не торопиться.
— Почему? У меня терпение хорошее.
— Увидишь. Ты много того, что вышло из-под моей руки уже повидал, но это… Это, дорогая моя, впечатлил тебя больше всего!
С этими словами Бальтазар вновь плюхнулся на стул и продолжил работу. Чуть-чуть постояв по правое плечо от юноши, Звёздочка, шмыгнув носом, вновь уж было направилась к своей табуретке, но в последний момент её окликнули.
— Всё! — Бальтазар одним движением сорвал с руки перчатку (вторая куда-то завалилась недели две назад) и победоносно швырнул её на пол. — Я доделал!
Звёздочка резко развернулась.
— Уверен? Может, проверишь?
Но Бальтазар её уже не слушал. Схватив со стола свежевыполненую работу, принц пылающими глазами подхватил девушку под руку и потащил к дальней двери, ведущей в кладовую, попутно что-то самозабвенно щебеча на каком-то ему одному понятном языке.
— Закрой глаза! — Пусть и не сразу, но недоумевающая Жолдыз выполнила то, о чём её просили.
Послышался стук плеча об ни в какую не хотевшую открываться дверь, недовольное бормотание, и, наконец, звонкий «шёлк» пластмассового выключателя, от движения которого в маленькой комнатке тут же зажёгся свет, сумевший прорезаться даже через закрытые веки.
— Открывай! — Чуть ли не пища от предвкушения проговорил Бальтазар. Звёздочка открыла глаза. Последние сначала прищурились, потом расширились настолько, насколько это было вообще возможно и брови над ними слегка сдвинулись к середине лба, образовав на нём складки.
— Это ещё что такое? — Одними губами прошелестела девушка.
В небольшом помещении, заваленном коробками, к невысокому потолку за несколько крепких тросов был подвешен какой-то непонятный агрегат, оснащенный двумя массивными колесами, и чем-то отдаленно напоминающий велосипед, на котором Бальтазар пробовал научить Жолдыз кататься.
— Я ещё сам не знаю. — Брякнул из-под этого чуда современной техники Бальтазар, прилаживая недостающую деталь. — Ну, точнее, знаю, конечно, но я его ещё никак не назвал.
Окончательно докончив дело, Бальтазар облегчённо выдохнул, снял с лица специальные очки, оставившие у него на лице уже в который раз красную борозду, и посмотрел на искушенного зрителя.
— Есть варианты?
Жолдыз с секунду стояла в ступоре, будто не понимая, что от неё хотят.
— А-А он-но вообще что делает?
— Оно? Едет. Едет причём без педалей и лошадей, на чистом электричестве. В общем, сама всё увидишь.
Жолдыз призадумалась.
— Может… Может, самокат? Или… Нет, не так, самоезд?
— Ты ещё самогон скажи. — Усмехнулся Бальтазар, спуская махину на землю. Зигмунда можешь, пожалуйста, позвать? Скажи, на улицу надо вот это вот выкатить.
Через полчаса гордый наездник железного зверя принц Бальтазар восседал в новеньком «седле» со Звёздочкой за спиной. Мотор заведён. Грозная машина издала угрожающий рокот, будто собираясь вступись со своим наездником в негласный бой, и через секунду сорвалась с места. Да так резко, что Жолдыз чуть не рухнула назад, но всё-таки девушка смогла удержаться. Испугавшийся этого Зигмунд на рефлексах рванулся вперёд, желая будто бы при случае поймать незадачливую всадницу, но увидев, что всё обошлось, облегчённо вздохнул и, встав на прежнее место, молча провожал молодых людей в их поездку. Те, в свою очередь, сделали перед мужчиной эффектный разворот, подняв в воздух облако пыли, и устремились в даль, сопровождаемые кличем летевшего над ними Гора. Он проследует с ними не слишком долго, всего пару километров, после чего, вновь отдав вниз звонкий клич, развернётся и полетит назад. А Бальтазар с Жолдыз поедут вперёд.
Прохладный ветер дул в лицо, окатывая кожу роем мурашек, вокруг проносились неведомые пейзажи, которые будто бы сейчас приобрели совершенно иной вид. Где-то за спиной виднелись прощальные лучи заходящего солнца, отдающего свой пост ночи, которая уже выстраивала на тёмной половине неба своих звёздных часовых.
— Нравится? — Крикнул Бальтазар, силясь переглушить рев мотора и свист ветра.
— Ага! — Тут же ответила Звёздочка, не переставая с широкой улыбкой рассматривать всё вокруг. — Будто сейчас полетим!
Бальтазар тихо усмехнулся.
— А мы не абы куда едем! Сюрприз для тебя приготовил?
— Да? И какой же?
— Доедем — сразу поймешь.
И они поехали дальше. Вот уже неопределённого цвета светлое марево почти скрылось за темными лесами, колеса стали подпрыгивать на скалистой земле. Они поднимались в горы.
Всё меньше и меньше становилось вокруг растительности, лишь мелкая, полуживая трава кое-где пробивалась из-под камней. Склон становился всё круче и круче. В какой-то момент Жолдыз и вовсе стало становиться страшно, но признаться в этом было стыдно. А ведь машина и не думала сбавлять ход.
Под тёплую шерстяную накидку, которую спутник девушки посоветовал ей надеть перед выездом, начал пробиваться холод. И он был совершенно не такой, какой бывает в ночных горах.
Всё выше, выше, и выше — и вот, преодолев ещё пару неудобных поворотов, они оказались на самом верху.
— Смотр-ри! — Гордо воскликнул принц, приглушив мотор.
Жолдыз вытянулась вперёд, пригляделась, и ахнула. Через темные облака пробивалось засыпанное снегом горное плато, изгибавшееся меж двух пик. Бесконечное темное небо, засыпанное блестящими во мраке звёздами всех цветов и форм, огибало устремляющиеся в бесконечность горные шпили. Нетронутая, фантастическая красота, а вокруг всего этого тишина.
Но умиротворение было не долгим — совершенно случайно Бальтазара перевесило в бок, агрегат сорвался с места и под крики его наездников покатился вниз. Бальтазар, вытянув ноги вперёд, со вставшим в горло комом судорожно метался меж шнуром, заводящим мотор, и мелкими щелями в веере вылетающего из-под колёс снега, через которые виднелись нередкие препятствия, едва ли не приводившие чудо-машину к падению с крутого ледника. Жолдыз, мёртвой хваткой вцепившись в Бальтазара, потеряла дар речи от страха и начинала лишь неразборчиво пищать что-то при виде каждого камня или ледяного выступа, столкновение с которым тут же прерывалось резким разворотом руля. Наконец, заглохшая машина вновь издала грозный рык и, уже подвластная своему всаднику, скатилась вниз и рывком остановилась у подножия утёса, скинув и Бальтазара, и Жолдыз в снег. С секунду девушка лежала в холодной гуще замерзшей воды, после чего, опираясь на дрожащие руки, начала приподниматься и тут же получила снежком прямо по лицу. Опомнившись, девушка вскочила на ноги, и горящими адским пламенем глазами в два прыжка оказалась прямо перед нервно смеющимся Бальтазаром.
— Да ты! Он ещё и смеётся! Да я тебя на куски порву! — Эхом разносился в горной тишине крик Звёздочки, повалившей в эту же секунду принца в сугроб. — Да я тебя закопаю! Слышишь?! Прямо здесь! Ни стыда, ни совести, чёрт бы тебя съел!
Началась возня. После того, как юноша с девушкой вдоволь насмеялись, нападались и с головой засыпали друг друга снегом, они, уставшие, раскрасневшиеся, но до одури счастливые, повалились на спину. Вновь воцарилась первозданная тишина.
Бальтазар, пребывая в трансе, молча смотрел, как лёгкая струйка пара, выходящая изо рта, плавно растворяется на фоне гущи звёзд в чёрном небе. Сотни, тысячи, миллиарды — они, будто первозданные творцы, немо смотрели на них, маленьких букашек, пребывающих в этом храме вечности, до которого ещё не коснулась земная суета, предрассудки и прочее временное и навязанное. Здесь витал дух истины. Того, что не сможет описать ни один язык. Это надо почувствовать. И Бальтазар чувствовал. Это было то самое ощущение, которое души людей приносят с собой после рождения, выходя в материальный мир из вечности, и которое потом, словно эхо, изредка навещает человечество во снах. Его пытались описать тысячи поэтов, философов, деятелей науки, и мало у кого это выходило.
— А знаешь что?
Бальтазар на секунду отвлёкся и вопросительно хмыкнул.
— У нас в народе считается, что… Видишь во-о-он ту цепочку звёзд?
Принц ответил не сразу.
— Видишь? — Жолдыз пододвинулась ближе и указала на небо.
— Да вижу, вижу, и что там?
— Наш народ кочевой, поэтому мы строили дома, которые легко собираются и разбираются. Каркас нашего дома состоит из жестких деревянных прутьев, которые скрепляются под потолком. Такое крепление называется "шарш", понимаешь?
— Шар-рш. — Задумчиво протянул Бальтазар, будто пробуя это слово на вкус. — Понятно.
— Так вот, говорят, что таких звёздных цепочек на нашем небе и во вселенной великое множество, и вместе они тоже образуют свой "шарш", благодаря которому всё и держится. — Жолдыз задрала голову, поглядев на темную макушку своего слушателя. — Понимаешь? Мы все — одна конструкция, закреплённая в одном месте.
Бальтазар слушал, осознавал, и всё не переставал смотреть вверх. Смотря на бескрайнюю красоту неба, играющую во мраке ночи свою слышимую лишь чистым сердцем музыку. Невольно становилось страшно. Страшно из-за того, что это маленькое плато сейчас возьмёт, перевернётся и ты улетишь прямо в эту вечность. И будешь там падать, падать, падать и падать. И конца не будет твоему падению в первородную черноту.
— Моторолл.
У Жолдыз что-то сжалось на секунду внутри от неожиданности. Девушка приподнялась на локте. Голова слегка закружилась от долгого лежания на спине.
— Что, прости?
— Вот это вот, — Бальтазар, не отрываясь от созерцания звёзд, указал большим пальцем на стоявший позади них агрегат. — Назову Мотороллом.