Где же ты, Агний? Куда ты ушёл? Что делаешь? Жив ли ещё, или нет? Эти вопросы мало волновали Алису, Орландо или вообще кого-либо из их большой команды следующие полгода. Все они с головой погрузились в свою новую жизнь. Королевство возвращалось в прежнюю, добальтазаровскую колею. По крайней мере, столица расцвела. Подневольный труд в ней был полностью искоренён, площади и улицы ожили, отовсюду доносились радостные голоса забывших о горе людей, смелыми глазами смотрящих в завтрашний день. При дворе служило теперь множество образованных молодых людей с необыкновенно добрыми глазами, которые с гордо поднятыми головами сообщали своей королеве, что в доверенных им регионах королевства всё так же прекрасно, как и в городе у подножия дворца, где стоило только великой правительнице выйти к людям — к ней тут же неслись с аплодисментами, цветами и радостными возгласами.
Только Зигмунд раз за разом портил всю малину. Ему доверили в полное властвование на территории бывшего «Ковчега», где всё ещё жили люди, не пожелавшие вернуться в земли, о которых остались лишь самые чёрные воспоминания. И при каждом своём визите к старым знакомым он прямо говорил о том, что за пределами ближайших к столице земель всё не так уж и хорошо, как об этом говорят приближенные к Алисе люди. Где-то всё ещё царит нищета, пьянство, разруха, а в некоторых регионах люди и вовсе творят всё, что им в голову взбредёт, не имея никакого контроля со стороны власти. В первое время Алиса действительно прислушивалась к старому другу и делала замечания нерадивым губернаторам, требуя от них исправить данную ситуацию, но когда Зигмунд уже в пятый раз заговорил о том, что в отдалённых уголках ничего не меняется, королеве всё это стало изрядно надоедать.
— Зигмунд. — Обратилась однажды Алиса к чародею. — Я понимаю, вы у нас человек придирчивый, но постарайтесь всё-таки понять — ничего в принципе не может быть идеально.
— Я понимаю это, леди, но я постоянно говорю это лишь потому, что с нашего первого разговора, без всяких преувеличений, ничего не изменилось! Ваши люди вас обманывают, а вы не хотите в это верить. Может, будет лучше, если вы сами туда поедите и своими глазами всё увидите?
— Я доверяю своим подчинённым, Зигмунд. Доверие — основа хороших взаимоотношений с гражданами.
— Вы доверяйте, госпожа, но проверяйте. Помните — власть губит людей, и ваши подчинённые от этого не застрахованы.
— Так, всё, Зигмунд, я не желаю больше продолжать этот разговор. — Алиса рывком поднялась с трона и устремила на великана взгляд из-под нахмуренных бровей. — Я хороший правитель и хороший человек с головой на плечах, посему обойдусь и без ваших советов.
Зигмунд лишь хмыкнул, развернулся и уже был готов направиться к выходу, как вдруг добавил:
— Ты и с Агнием поступила так же, верно?
Алиса, которая уже успела занять своё прежнее место и погрузиться какой-то частью мозга в мысли о личном, вдруг встрепенулась от одного только упоминания маленького раба.
— В смысле?
— Ты ведь с самого начала не планировала, что он выживет, выполняя твой приказ? Не хотели оставлять на этой земле живое опровержение того, о чём вы мне только что сказали.
Алиса плотно сомкнула губы.
— Смею заметить, что узнав о нашем плане — вы не попытались нас остановить. Так что вы, можно сказать, соучастник.
— Я и не скрываю, что совершил множество ошибок за свою жизнь. В частности я не отстоял вашего брата, когда за ним ко мне заявились прислужники вашего отца. Это было за неделю до первых смертей, если вы меня понимаете. О вашем плане я узнал поздно, слишком поздно, чтобы на что-то повлиять. В любом случае, даже если бы я тогда сумел выйти и остановить вас прямо перед отлётом и рассказал бы всем о том, что вы были готовы пожертвовать жизнью маленького ребёнка… Да и не только его одного, если бы дело к тому пошло — начались бы массовые волнения в ваших рядах, а это привело бы к ещё более страшным последствиям. Времени придумывать какой-либо план у меня не было, поэтому я оставил всё так, как есть. Но дал мальчику шанс на выживания. Бутылёк с раствором, залечивающим даже смертельные раны. И он его, судя по всему, использовал.
Алиса пыталась не подавать виду, но Зигмунд заметил, как её рука с силой сжала мраморный подлокотник.
— Мальчишка сейчас просто способ задеть меня за живое, так ведь, Зигмунд? До этого момента вам тоже было плевать на его судьбу, вы не искали его..!
— Вообще-то я уже давно выяснил, где он находится и связался с ним.
— Ну, и как он? — Чисто для галочки, глубоко, вздохнув, спросила королева.
— Жив и здоров. Но вас он больше видеть не хочет, и, судя по всему, не заинтересован не заинтересован в разглашении вашей тайны. Так что можете быть спокойны.
«Ну вот и хорошо» — проговорила одними губами Алиса. После этого Зигмунд ушёл.
Это был единственный раз за всё то долгое время, когда лохматого мальчика всё-таки вспомнили. Наверное, после этого маленький раб так бы и сгинул в пучине повседневной рутины, радостных дней и иных забот, если бы не один случай…
Как бы это странно не звучало, но все эти шесть с половиной месяцев Алиса до последнего откладывала поход в родительскую спальню. Никому из прислуги она туда не позволяла заходить, но и сама никак не могла собраться с духом, чтобы потревожить прошлое. Сложно сказать, что её останавливало: безумие бывшего короля, которое настолько сильно впиталось в стены злополучного помещения, что, по ощущением, почти обрело материальную форму, либо же мысли о чём-то безвозвратно утерянном, что уже никогда не вернётся, либо всё сразу. Но, в любом случае, однажды девушка решилась.
Холодное помещение встретило распахнувшую старые двери Алису стойким запахом пыли вперемешку с едким смрадом чего-то химического и протухшего. Сжав кулаки, девушка переступила порог и огляделась.
Кровать. Вспомнилось вдруг, как они с сестрой и братом вставали с первыми лучами солнца, неслись к родителям и все трое наваливались на них с криками «ПРО-СЫ-ПА-ЕМ-СЯ!!!». Мама с папой никогда не ругали их за это. Они всегда были к ним нежны и любезны.
Шкаф. Сломанный, грязный, захламлённый. Но это только сейчас. В голове всплыли воспоминания, как однажды, на их с Солин День рождения (а они родились в один и тот же день с разницей в два года) мама решила устроить дочкам целый квест, который начинался здесь. На верхней полке шкафа сидел огро-о-омный белый плюшевый мишка, державший в лапках две красные ниточки, по которым девочки шли следующие три часа, находя на своём пути подарки. Один из них Алиса до сих пор носит с собой. Плетёный браслетик с мелкими драгоценными камушками.
А платья… Ох, мамины платья — это вообще отдельная история. Алиса на ватных ногах подобралась к развороченному шкафу и начала перебирать то, что осталось от богатого гардероба матери. Вот это, к примеру, она надевала на званые ужины. Ещё она к ней делала такую смешную причёску с косичками, из-за чего мама становилась похожа на маленькую девочку с лицом взрослой женщины. Вот это она всегда надевала на природу. Даже капли малинового сока кое-где остались с их вылазок за ягодами. Вот это она вместе с норковым жилетом надевала для верховой езды. А вот это… Да не может быть! Оно уцелело!
Алиса хорошо запомнила это платье. Именно, по многочисленным рассказам, мама надела тогда, на свой самый первый бал, где они с папой и познакомились. Самодельное и простенькое, оно сильно выделялось среди своих более помпезных и дорогих коллег. Именно папа уговорил маму оставить это платье при себе, чтобы и они могли вспомнить былые времена, и детям было что показать. Да, они ужасно любили друг друга… Всем бы испытать такую любовь в своей жизни.
Королева подняла голову и тут её взгляд упал на прикроватный столик со множеством лекарств на нём. Алису привлекли совершенно не они, а то, что было «похоронено» под ними. Подойдя к груде медикаментозных средств, Алиса аккуратно очистила от них заинтересовавший её предмет и взяла его в руки. Это оказался альбом. Тот самый кожаный альбом, который Бальтазар везде и всюду таскал с собой, теперь перед ней. Очередной призрак прошлого.
С чувством того, что она заглядывает в какую-то неведанную тайну, Алиса присела на край кровати и стала листать страницы.
На первых двухстах не было ничего интересного. Множество чертежей и редкие приписки к ним. После всё чаще и чаще стали попадаться короткие заметки о внутренних переживаниях принца. Потом к чертежам стали примешиваться портреты какой-то девушки. Подождите, Алиса же знает её! Бальтазар познакомился с ней на одном из балов! Как её там?.. Не важно.
С её личностью у королевы было связано одно яркое воспоминание. Однажды в детстве ей совершенно не спалось, и, проворочившись в постели несколько часов, девочка поднялась и решила подышать свежим воздухом, выглянув в окно. Среди звуков ночи до принцессы отчётливо донеслись голоса Худэпина и Говарда. Посмотрев вниз, Алиса увидела на одном из мостиков между башнями близнецов и наконец-то вернувшегося домой Бальтазара. Вечером он куда-то пропал и не вернулся даже к ужину. И вот теперь братья, по всей видимости, пытались выяснить у младшего причину столь долгого отсутствия. В какой-то момент Говард, судя по всему, неудачно съязвил и Бальтазар тут же бросился на него с кулаками. Зарождавшуюся драку прервал появившийся откуда ни возьмись Принцен, который твёрдым словом отправил близнецов восвояси, а сам он взял Бальтазара под руку, отвёл в сторону и спустя мгновение со всей дури впечатал твёрдый, как кувалда, кулак в нос брата.
Следующие слова наследника престола Алиса расслышала лучше, чем весь предыдущий диалог между царскими отпрысками:
— Ещё раз сбежишь к этой калбитке — упрошу родителей, чтобы они ускорили твою отправку на службу. Понял? Всё, в постель, и чтобы я тебя не видел.
Заметки принца в альбоме становились всё мрачнее, а мысли о новых изобретениях навещали его голову всё реже. В один момент, когда у Бальтазара, видимо, было особенно плохое настроение, он изодрал ручкой страницу с разработкой своего нового творения, а несколько листов и вовсе вырвал.
Апогеем всего этого стал кроваво-красный разворот, на котором — судя по всему, пальцем, было выведено размашистое: «Они все мертвы».
К странице также было приклеено что-то странное. Девушка пригляделась и, осознав то, что это специфически пахнущая субстанция является выдранным с мясом клоком волос, резко отбросила книгу и согнулась пополам, вжавшись лицом в колени. Придя в чувства и уняв мелкую дрожь с рвотным позывом, Алиса всё-таки заставила себя взять в руки злосчастный альбом и продолжить его листать.
Далее было исписано не так много страниц. Теперь чертежи попадались намного реже и в технике их рисования пропала былая чёткость — линии стали более импульсивными. Альбом превратился во что-то на подобии дневника. Случилось это, как поняла Алиса из коротких заметок своего брата, из-за того, что у него в какой-то момент начала сильно ухудшаться память. Со временем Бальтазар вошёл во вкус, и короткие записи стали со временем разрастаться в объёмах и содержании.
Алиса всё листала и листала… Всё читала и читала… И с каждой страницей руки всё сильнее холодели и сжимали твёрдую обложку, волосы на голове поднимались дыбом, а глаза наполнялись ужасом. Наконец, настал тот момент, когда королева швырнула страшную находку на пол, вылетела из комнаты, за несколько секунд оказалась перед игравшим с сослуживцами в нарды Орландо и не своим голосом завопила на весь дворец:
— Собирай всех, щас же! Надо найти Агния!
Неделю искали. Скороходов на пару с гонцами во все уголки королевства разослали, Зигмунду написали раз десять (ни на одно из писем не было дано ответа). И вдруг на шестой день приходит весть — нашёлся тот, кто утверждает, что знает местоположение маленького беглеца.
Привели его (информатора). Невысокого госта мужичок в протёртой одежде богобоязненно рухнул на колени перед пьедесталом с воплем «Не вели казнить!». Несчастного успокоили и велели говорить. Он и заговорил. Мол, так и так, примерно спустя два месяца после объявления о свержении Бальтазара к ним в посёлок пришёл мальчишка. Маленький такой, худющий, одежда уже в тряпки превратилась, и ну просто вылитый Агний.
Алиса с Орландо всё слушали и слушали, но окончательно они убедились, что они нашли то, что им нужно было, когда среди черт неизвестного мальчугана мужик упомянул криво растущую чёлку, которую будто неаккуратно состригли, и даже показал линию разреза.
Уже через час был снаряжен небольшой конный отряд и Орландо отправился вместе с наводчиком в его городок. Как оказалось, за два месяца Агний успел прошкандыбать на своих двоих добрых двадцать восемь километров и залечь в совершенно неприглядном захолустье, устроившись на работу к местному пекарю.
Первое впечатление от той местности было, мягко говоря, удручающее. Зелёные поля с лесами, украшавшие близлежащие ко дворцу земли, быстро кончились и их заменили дикие, поросшие хищными сорняками равнины, единственными обитателями которых были вороны, скакавшие тут и там и встречавшие незваных гостей неодобрительным карканьем. На въезде в деревню их встретили два пьяных пограничника, явно не ожидавшие приезда начальства.
Первое, что увидели приезжие в этом небольшом населённом пункте, была детская площадка. Точнее, когда-то она являлась таковой, но ныне это была лишь груда деревянного мусора, вокруг которой крутились две маленькие девчонки в рваных рубашках. Рядом со всем этим на скамеечке примостилось лицо женского пола неопределённого возраста, размеренно потягивавшее горячительное прямо из горлышка бутылки.
Вдруг, на сию радостную поляну вбежала ещё одна девчушка. Платье на ней было хоть и далеко не новое, но всё равно — выглядела она намного ухоженнее своих ровесниц, носившихся меж обломков. Судя по всему, последние были знакомы с прибывшей, так как сразу с поздоровались и без задней мысли побежали с ней играть. Но тут сидевшая до того момента с абсолютным безразличием на лице женщина молнией вскочила со скамьи и с диким рёвом и морем брани понеслась прямо на ребёнка, размахивая бутылкой. Неизбежное предотвратил Орландо.
— Женщина, вы с ума сошли?! — Прокричал будущий король, сжимая похожую на кусок жидкого теста руку взбесившейся мадам. — Вы что творите?!
— А тебе какое дело, сапог ходячий?! — Проорала мамаша, вырываясь из цепкой хватки. — Чего защищаешь эту буржуйку?! Сам, небось, один из них? Давно люлей не получал?
— С вами говорит главнокомандующий Орландо Микарде — правая рука её величества и её будущий супруг.
Несколько секунд до женщины доходила это информация, и как только дошла — пельмень на ножках громко ахнул и рухнул на колени, в полной готовности чуть ли не вылизывать ботинки своего кумира.
— Господин мой! Повелитель! Спасители вы наши помазанные! — Приговаривала женщина, задыхаясь от счастья. — Освободители вы наши! Сколько лет мы под гнётом этих тварей просидели — жуть!
— А девочка… Ну, как вы выразились, «буржуйка»…
— Её папаша подневольных держал, представляете? Ух-х мы им задали, все зубья ему вышибли, все космы его швабре повыдирали! Да и этой бы оборванке я сейчас… Где?! Тфу, удрала! Ну ничего, я сейчас..!
— Так, так, всё! Успокойтесь! — Орландо схватил собеседницу за оба предплечья и посмотрел ей в глаза. — Домой сходите, чаю там, я не знаю, выпейте. Не надо никого бить, уж тем более детей…
— А если мой милостивый государь позволит поинтересоваться мне, недостойной — куда вы путь держите? — Женщина заискивающе посмотрела в глаза Орландо, сложив ладони вместе.
— Я извиняюсь, но это вас не касается.
— Чем смогу — помогу!
— Спасибо! — Мужчина, еле сдерживая нервы, отодвинул женщину с дороги. — У нас уже есть информатор.
Зыркнув полными злобы рыбьими глазами на худого мужичка, хвостиком семенившего за Орландо и явно не горевшего желанием попасть под тяжёлую руку горевшей желанием услужить пьяницы. Под натиском соколиного взгляда несчастный сжался и с заячьим страхом в голосе пролепетал:
— Э-Это государь за мальчиком Прокотовым приехал… Помнишь его?
— О-ОХ! — Тучное тело аж подлетело от нахлынувшего на него возбуждения. — Вы за этим паршивцем примчались? Вот уж спасибо! Вот уж есть на земле справедливость! Вот уж наконец-то праведная голова на трон уселася! Вы знаете, он же и сам, Прокот этот, пекарь, будь он неладен, и сам на руку не чист! Я это точно знаю! Уверяю вас! Он…
Вот так, до самой пекарни, их и сопровождало безостановочное кудахтанье, состоящие из отборных сплетен и жалоб на всё и всех, и в особенности на пекаря Прокота, у дверей которого они вскоре и оказались.
Как только на заплёванном и прогнившем деревянном пороге появился хозяин с обмотанной бинтами головой, сломанной рукой и огромным фингалом под глазом, всю округу оглушил истеричный визг, которому через секунду вторило карканье перепуганных ворон:
— Ну что, проклятый, нашлась на вас управа!
— У-ва-жа-е-ма-я! — Орландо не сдержался и перешёл на крик. — Всё! Хватит! Разберёмся сами!
Некогда полный благоговения взгляд женщины тут же помрачнел, нос наморщился, уголки губ опустились, оттянув за собой обвисшую кожу. Притихшая говорунья, похожая на закупоренный еле сдерживавшей давление пробкой вновь наполнившийся едким ядом толстопузый сосуд, хотела ещё что-то сказать, но вместо этого развернулась и поковыляла своей дорогой.
Прокот, местный пекарь, у которого, согласно доносу, и обосновался Агний, был явно не в настроении принимать гостей, особенно после той трёпки, которой ему задали местные. Красные кулаки массивных рук, достойные скорее не мастера хлебобулочных изделий, а кузнеца, были сжаты, а серо-зелёные глаза, накрытые густыми тёмными бровями, смотрели на Орландо с двухметровой высоты с нескрываемой неприязнью.
— Мы по поводу мальчика, господин. — Начал, опомнившись, королевский посланник. — У вас же есть такой работник.
— Он ни в чём не виноват. — Послышался в ответ грубый голос. — Он просто защищался. На нас напали.
— Я совершенно не в курсе того, что произошло между вами и вашими соседями. — Продолжил Орландо. — Мы просто хотим забрать мальчика. Вы же, наверное, слышали о том, что мы его ищем?
Здоровенный мужчина хотел что-то ответил, но, после секундных раздумий, шумно втянул воздух сломанным носом и пригласил гостей внутрь.
— Он наверху. — Пекарь, не смотря в сторону пришедших, кивнул в сторону лестницы. — На чердаке. У него сейчас перерыв, отдыхает.
Орландо, перепрыгивая через ступеньку, быстро оказался под самой крышей и, слегка приглядевшись, смог рассмотреть в полумраке пристроившийся под самодельным одеялом из мешковины худощавую фигуру, по которой плясали полупрозрачные блики пробивавшегося через дыры в потолке света.
Облегчённо выдохнув, мужчина, сам не зная зачем, почти на цыпочках подкрался к спящему ребёнку и аккуратно потряс его за плечо. Агний издал протяжный стон и наморщил лоб, но после того как он увидел, кто сейчас перед ним, мальчик резко выпрямился и уставился на стоявшего перед ним человека выпученными глазами. Тогда Агний во второй раз увидел то же самое выражение лица, что некогда заметил у окружающих в день свержение Бальтазара: непонимание и неверие, смешанное теперь ещё и с лёгким испугом. Но волновало мальчика сейчас не это. Он прекрасно знал, что его сейчас начнут уговаривать уехать. Собственно, так оно и произошло.
Со слащавой улыбкой Орландо, держа тонкую руку мальчишки, начал говорить о том, как они его долго и усердно исколи, как они волновались и как будут рады, если он вернётся. В первые мгновения было видно, что менталитет покорного раба, не смеющего никому сказать «Нет», ещё пытался заставить Агния согласиться, но он сумел вовремя прийти в себя и, пусть и неуверенно, но вымолвить, глядя послу прямо в глаза:
— Я никуда с вами не поеду.
— Агний, ну ты же…
— Я никуда с вами не поеду! — С нажимом на каждый слог повышенным тоном процедил мальчик, поднявшись на ноги.
— Да послушай же ты меня!
— Мне здесь хорошо, я работаю, я не голодаю, я хорошо живу! Я не хочу! — Вновь перебил будущего короля Агний, отчаянно вырывая руку из его хватки и пытаясь сохранять спокойствие.
— Ты..!
И тут случилось то, чего Агний боялся больше всего: из кармана прохудившихся штанов вылетел бутылёк. Тот самый, который некогда излечил ранение мальчика. Только вот теперь в нём был не целебный отвар, а голубая дымка. И Орландо знал, что это такое. Он узнал одно из заклинаний, которое когда-то давно им в качестве простого фокуса показывал Зигмунд: в сосуде специальный порошок, его нюхнул — и в этот же сосуд в виде тонкой струйки дыма переместился.
А ведь они же тогда особо и не осмотрели дно той ямы в потайной мастерской Бальтазара… Подумали, незачем, он не смог бы выжить при падении с такой высоты… Даже он…
Орландо с силой сжал запястье Агния и рванулся к стеклянному вместилищу того, что никак не хотело наконец-то перестать обременять землю своим существованием, но мальчик со всей дури пнул его в живот, что дало оборванцу несколько секунд, чтобы схватить бутылёк первым.
— А ну отдай! — Мальчишка попытался скрыться, но твёрдая рука в толстой кожаной перчатке оказалась проворнее.
«Отдай! Отдай! Отдай, выродок поганый! Верни, кому говорят!» — Брызжал слюной сверкавший озверелыми глазами Орландо, отчаянно пытаясь прорваться второй рукой на подмогу первой и выхватить из рук ненавистного мальчонки заветный сосуд, но тут же его встречал яростный отпор из пинков, плевков в сторону лица и оглушительного до боли в ушах «НЕТ!!!».
— Что тут происходит, чёрт подери?
Всё замерло. Орландо с Агнием на пару впёрлись глазами в лестницу. Где стояли владелец пекарни и не менее недоумевающие, чем он, подоспевшие к месту действия солдаты правой руки королевы. Прежде чем мужчина успел вернуть мысли в прежнюю колею, мальчик его опередил:
— Всё хорошо, господин. Не беспокойтесь. — Агний без труда высвободился из хватки оцепеневшего противника и тут же спрятал бутылёк в задний карман штанов. — Это… Дело личное.
После этого маленький работник обернулся в сторону будущего правителя.
— Орландо. — Ребёнок почти не глядел в глаза собеседнику, но при этом держал спину прямо и говорил уверенно и чётко. — Я услышал вас и действительно готов уехать с вами. Однако, не сочтите это за наглость, если позволите — я хотел бы выдвинуть некоторые условия моего пребывания во дворце, если ваша просьба не является принуждением. — Агний старался осторожно подбирать слова. — Всё-таки когда-то её высочество сказало мне, что после окончания правления Бальтазара мы станем семьёй — она это может подтвердить, всё-таки монахи обязаны знать цену своим словам — и если мы действительно семья — то мои пожелания тоже должны учитываться, я ведь прав?
Мальчик исподлобья заглянул в голубые глаза Орландо. Буквально на долю секунды в них мелькнула тяжёлая, остроконечная искра, так и говорившая: «Условия он тут ещё будет ставить… Да я же тебя в землю закатаю», но она тут же разлетелась об стальную преграду в виде холодного «Мне нечего терять», читавшегося в глазах бывшего раба.
Стиснув зубы, мужчина кивнул. После этого Агний широким шагом приблизился к своему работодателю и направился вместе с ним вниз, по пути обговаривая возможность своего возвращения на должность помощника, в случае если при дворе что-нибудь не срастётся. После этого мальчик распрощался с пекарем и вместе со стражниками направился к чудо-драндулету. Орландо же ещё ненадолго остался.
— Вы что ему наговорили-то?
Поручный королевы обернулся на присевшего около окна с пожелтевшими стёклами здоровяка, мирно покуривавшего дешёвую сигарету.
— В смысле?
— Ну, просто парень спокойный такой. Обычно тише воды, ниже травы, за весь день может слова даже не вымолвить. А тут — орёт, как резаный, дерётся. Хотя… Был случай ещё жестче. Недельку назад припёрлись в первом часу ночи к нам дорогие наши «борцы за справедливость»… Вот, вывеску мне сорвали, всё тут разнесли — это мы только на днях окончательно порядок навели после того погрома — мне тоже досталось, как видите. — Мужик почесал щеку близ огромного синяка на глазу.
— Так они же, наверное, не просто так к вам ворвались, не сочтите за грубость? — Поднял бровь Орландо. — Вы им чем-то насолили? Вы были рабовладельцем?
— Рабовладельцем? — Красные от бессонных ночей глаза уставились в упор на короля. — Скажи мне пожалуйста, товарищ государь, мне, по-твоему, на что содержать твоих ненаглядных рабов, если сам я вон на той скамейке под дедовским пледом сплю? Чё ты так смотришь? Дом я свой вместе с кроватью продал, давно, и причём не из-за картёжного долга, как братец той, что вас до моей скромной обители провожала. Уж извините, донесу на человека, чтоб они в ваших глазах не были уж такими-рассякими ангелочками обиженными. У меня, в отличие от них, мозги не потекли… Не успели потечь… Не знаю даже — хорошо это, или плохо…
Рослый бородач затушил сигарету, в очередной раз тяжело вздохнул и продолжил:
— Народ тут бедный, друг мой. Голодный, холодный, и оттого злой, как собака. На всё злой. И нет, не владел я рабами, не за их счёт всё это содержал. Сам на то, что от поля осталось, бегал, ночей не спал, ворон отгонял, чтоб последние дряхлые колоски не сожрали. Сам его собирал. Сам муку делал. Сам хлеб какой-никакой пёк. Сам его охранял. Да, охранял. Потому что сопрут, да так сопрут, что не докажешь потом ничего. Да и сейчас особо ничего не докажешь… Ничего, по правде говоря, вы не поменяли со своей подружбайкой, сударь. Раньше ничего нельзя было доказать потому, что контролировать всё это дело некому было, а ещё потому, что те самые «рабовладельцы» — то есть люди имеющие либо устойчивое положение в обществе за счёт связей и приличного денежного запаса, либо редкий талант выкручиваться из любой ситуации, либо всё сразу — имели абсолютную вседозволенность. Хотим — грабим, хотим — убиваем, хотим — милуем. А сейчас? А сейчас, скажите мне, что поменялось? «Доблестные служители закона» вас, наверное, уже порадовали своим благородным видом, когда вы в город въезжали. Поменялось разве что только то, что сейчас балом правит вчерашняя чернь, драившая полы за заплесневелую корку хлеба. Это же уже не люди, сударь. Это животные, живущие по своим диким законам. А после того как наша любимая государыня им руки развязала своим указом… Как там он звучал? «Берите своё, униженные и оскорблённые, и наказывайте по справедливости виновных»?
Мужик сжал кулаки и с трудом сдерживаемой яростью заскрежетал зубами:
— Так скажи ты мне, мой государь. Скажи мне, старому увальню, что значит ваша «справедливость»? Что значит «виновные»? Что значит «униженные и оскорблённые»? Чем это измеряется? Кого этими определениями можно обозвать? Почему я, деревенщина, еле читать умеющая, понимаю, что законы — это жёсткая конкретика, а ваша вся из себя такая правильная и справедливая королевишна — нет?! Чем она руководствовалась, когда писала это красивую бредятину? «Накалякую что-нить, а они там сами разберутся» — так что-ли?
— Вы говорите о моей жене, попрошу вас…
— А ты мне рот не затыка-ай, братец! Не заслужил ты уважения в моих глазах, уж извини! Я, возможно, тоже унижен и несусветно оскорблён вами, кретинами! Хотя, какая, чёрт подери, разница? О чём нам с тобой говорить? Всё равно вы ничего не поменяете. Так и будете сидеть в своём розовом замке… А меня рано или поздно обобрут окончательно, да прямо под крыльцом закопают… Две недели назад уже попытались, как видите. Ворвалась эта пьяная орава посреди ночи: «Жрать давай! Жрать давай! Убьём! За нами королева!» — орут. В хранилище пытались прорваться. Я, естественно, сразу в драку, за нож чуть не взялся, да куда там? И вдруг мальчонка прямо с лестницы спрыгивает и на этих всех с факелом из ручки от швабры несётся. Да с такими дикими глазищами… Там аж здоровые мужики к выходу попятились… В общем — всех прогнал. Пропал бы я без него. Берегите ребятёнка, не обижайте понапрасну.
— Господин, вы, если хотите, можете претендовать на компенсацию за счёт потери работ…
— Не-не-не-не-не! — Хозяин аж подскочил с места и, замотав головой, приблизил ладонь ко рту Орландо, как бы говоря: «Молчи!». — Вы что, до сих пор не поняли? Да они-ж меня тогда точно порвут! Да и куда я эти деньги дену по-вашему? Знаете, для меня лучшей компенсацией будет, если вы к моим словам прислушаетесь и за ум возьметесь, друг мой. Поразмыслите над этим.
— Х-Хорошо, господин. До свидания.
Всю дорогу Агний сидел тихо и отсутствующим взглядом глядел в окно чудо-машины. На все вопросы, что должны были его разговорить, мальчик отвечал односложно и без особого энтузиазма. Думал он в то время совершенно о другом.
За то время, как бывший раб покинул столицу и ушёл в «свободное плавание», многое внутри него перевернулось и безвозвратно изменилось. Одним из самых ощутимых изменений являлось то, что мальчик стал видеть сны. Нет, он и до этого их видел, но прежде они представляли из себя бесформенное скопление цветов и звуков, не оставлявших после себя никакого послевкусия. Но всё изменилось. Причём крупно.
Тем не менее, сны снами, но вот совсем недавно мальчику приснилось нечто такое, что заняло мысли мальчика на долгие недели вперёд. Это подкреплялось ещё и тем, что Агний каким-то подсознательным чувством ощущал, что в сне этом есть что-то важное, в чём надо разобраться.
А выглядело сновидение следующим образом:
Агний сидел в концертном зале. Большо-о-ом таком, с тысячей мест для зрителей, огромной сценой и высокими алыми стенами ширм, которые с исчезновением света в помещении раздвинулись в стороны, приглашая зрителей в волшебный мир, скрывавшийся за ними. И Агний вошел в него. Своими ногами. Медленно встал с сидения и, сам не зная зачем, взобрался на сцену и оказался перед невысокими распахнутыми воротами некого каменного строения, находившегося в густых джунглях. Мальчик уж было хотел приблизиться к чернеющему проёму, в котором можно было различить ведущие наверх ступеньки, как вдруг чуть не попал под колёса длинной вереницы сцепленных между собой и идущих друг за другом огромных цирковых вагончиков, покрытых облупленной краской. На месте кучера главенствующего вагончика, подёргивая поводья хиленького ослика, как-то умудрявшегося тащить всю эту икебану, сидели две мелкие уродливые марионетки Алисы и Орландо, неестественно большие головы которых представляли из себя распиленные на две половины деревянные шары. Верхняя половина каждое мгновение почти до предела откидывалась назад, словно бы кукла распахивала рот, слышался громкий, визгливый смех и задорное напевание: «Жизнь прошла наша не зря, вешаем нынче царя!».
В следовавших далее вагончиках за огромной толстой решёткой сидели гигантские хищные растения, своим видом напоминавшие диких зверей, наполовину сделанных из металла. А в замыкающем, свесив ноги вниз и высунув из-за железных прутьев так же непропорционально большую голову, сидел Бальтазар, своим обвисшим лицом, на котором отображалась вся вселенская безнадёга, напоминавший собаку породы мастифа.
Как только шум колёс и счастливые крики утихли, Агний наконец-то смог войти в здание, подняться по лестнице и очутиться в необычайно светлой, хоть и маленькой комнатке. За небольшим окном на детской площадке играли дети, солнечные зайчики бегали по белым стенам и по яркой зелени молодых деревьев, на которых росли большие, сочные плоды, похожие на крупные персики. Эти деревья имели особое значение во сне мальчика, так как в последнем Бальтазар не машины изобретал, а выращивал доселе невиданные растения, и эти деревца были его главным творением. Всё дело было в плодах. Съешь один — и будет тебе великое счастье.
На стоявшем в том же помещении, кроме многочисленных бумаг и книг, мальчик смог обнаружить дневник создателя всей здешней зелёной благодати.
Гулким, беспорядочным эхом голоса Бальтазара отдавались читаемые мальчиком за мгновения и совершенно не запоминаемые страницы в дневника. Хотя, скорее, это был даже не дневник, а огромное послание ему, Агнию, в котором явственно выделялась повторяемая много-много раз фраза: «Всё, что я делал, было ради тебя», а также множество её перефразированных вариаций.
Когда лохматый беспризорник уже почти дошёл до конца, прямо на книгу упал большой спелый плод, тут же расколовшийся от удара об твёрдую поверхность и забрызгавший страницы густым, ароматным соком красивого красно-оранжевого цвета. Из образовавшейся в яркой кожурке трещины торчала маленькая записочка, на которой были уже знакомым почерком выведены слова:
«И будь уверен, сладких плодов ты ещё наешься!»
Казалось бы — сон, как сон. Обычный отрок подпитанного последними событиями, мыслями и размышлениями подсознания. Однако Агнию никак не давала покоя именно та самая пульсирующая фраза: «Я всё делал ради тебя». Уж очень красочно и самобытно она и её «ответвления» отпечатались в его мозгу. Это чувство будет хорошо понятно людям с развитым ассоциативным мышлением, так как у них у каждого слова есть свой цвет, свой звук, свой вкус, свой ритм, своё движение… И это на первый взгляд бессмысленное предложение задело определённые, ни с чем не переплетающиеся струны в мозгу мальчика, и последний был уверен в том, что он наконец-то поймёт смысл всего этого, когда эти же струны будут тронуты вновь.
Они приехали, Агния встретили, накормили, комнату выделили и всю оставшуюся часть дня чуть ли не на руках носили. Малец, в свою очередь, не стремился во всех красках показывать своё недовольство, но его напряженный взгляд в пол и полная апатия в голосе явственно намекали окружающим, что здесь его ничего не держит и он в любой момент готов свернуться и уйти, забыв обо всех участниках его недавнего приключения, как о страшном сне. Захватив при этом, разумеется, заветный бутылёк, который у мальчика пару раз в наглую пытались вытащить прямо из кармана. Подойдут, зададут какой-нибудь бессмысленный вопрос, усыпят на секунду бдительность, а тем временем какой-нибудь другой человек со спины подойдёт и уже тянет свои лапы к выпирающему еле заметным бугорком сосуду, как вдруг получает от Агния не слабый удар по руки. А потом ещё, самое главное, стоят, с ноги на ногу переминаются и улыбаются во всю мосю, будто перед ними всё тот же самый маленький идиот, за которого они некогда считали бывшего раба, который ничего не понимает и за кусок хлеба готов хоть с крыши спрыгнуть.
Держать оборону мальчику удавалось до глубокой ночи. Даже в самый дремучий час Агний, свернувшись калачиком, в середине которого был плотно зажат меж цепких пальцев бутылёк, боялся заснуть. И не заснул, если бы ему под загороженную всем, что только попалось в комнате, дверь в один момент не прыснули какую-то зловонную дрянь, из-за которой тут же голова налилась свинцом, веки резко потяжелели, мысли помутились и в конце-концов преданный хранитель маленькой стекляшки благополучно улетел в самые недра царства снов, где пребывал аж до полудня.
После пробуждения его ожидала предсказуемая картина: все его баррикады разгромлены, дверь заколочена, сосуда нет.
А тем временем в другом конце замка Алиса собиралась с силами, чтобы войти в заветную дверь и наконец-то посмотреть в глаза тому, кто на долгие годы лишил её сна, покоя, нормальной жизни и лица. Сжав кулаки и вдохнув полной грудью, девушка сумела на короткое мгновение вырваться из вихря страшных воспоминаний и толкнуть громоздкую деревянную преграду, отделявшую королеву от её прошлого. В тусклом свете, отходящего от находившегося на противоположной стене окна, явственно выделялся силуэт прямоугольного стола, за которым сидел, связанный по рукам и ногам, старший брат. Да, действительно, это был и вправду он. Хоть годы не пощадили его, да и всё нездорового цвета лицо было в розовых шрамах, последнее, освободившись от запущенных зарослей волос, всё ещё хранило в себе черты того знакомого с детства затравленного юноши. Глаза тоже были теми же самыми, с них спала та жуткая пелена, так хорошо врезавшаяся в память Алисы. Вот только в них больше не было той детской неуверенности. Он был спокоен. Он наконец-то чувствовал себя твёрдо стоящим на ногах. Теперь, находясь в рассудке, уже точно.
— Приве-ет, Лисюш. — С какой-то даже наивной улыбкой на лице протянул бывший король, в момент когда его собеседница пристраивалась за противоположным концом стола. — Сколько там лет прошло? Одиннадцать-двенадцать? Да, красивая иллюзия! Зигмунд делал, верно? Сильно тебя тогда, — ну, ты понимаешь, — потрепало? Или ты всё-таки успела вылезти из той трубы?
— Не твоё дело, дрянь. — Проскрежетала зубами королева, ещё сильнее насупив брови. — Тебе бы лучше все известные молитвы в памяти освежать перед исповедью. Завтра ты наконец-то сгинешь. Уже навсегда. Сделала тебе великое одолжение, так сказать. Изначально хотела тебя вообще к столбу на площади привязать и каждый день со смаком наблюдать, как тебя обплёвывают и…
— Алисик, это всё просто прекрасно, но можешь мне, пожалуйста, сделать последнее одолжение и приоткрыть окно? Душно так.
— Ты зарезал всю мою семью, а у тебя, дрянь, ещё дури хватает на то, чтобы строить из себя кретина?! Отец, братья, сестра, чёрт подери, блин, мама — БЕРЕМЕННАЯ!
— Хосподи, да не была она беременной, Алиса, я тебя умоляю!
Секунду девушка хотела продолжить гневную тираду, но стоило ей только вдуматься в слова брата, как незыблемый гнев на её позеленевшем лице сменился недоумением.
— В-В смысле?
Бальтазар ненадолго замялся, обдумывая, как наиболее корректно сообщить сестре данную новость, и, собравшись, начал:
— Я провёл дополнительное вскрытие некоторых тел после той ночи. Мама не была беременна. У неё был рак шейки матки, что и привело к характерному вздутию живота.
Немного помолчав, мужчина шепотом, почти неслышно, добавил:
— Видимо, даже её организм уже начал понимать, что ничего путного он воспроизвести не сможет.
От стен отразился звонкий хлопок, и Бальтазар, с резко развёрнутой в сторону головой, молча потёр о плечо краснеющий на щеке след от пощёчины.
— Ещё хоть что-то в этом роде вылетает из твоего рта — я вырываю голыми руками твой язык!
«Не сомневаюсь» — Уголки губ мужчины на мгновение дрогнули, но он сумел сдержать эмоции и всё тем же равнодушным взглядом уставиться на сестру.
— Слушай, ну раз всё уже решено, тогда зачем мы здесь сидим?
— Я хотела в последний раз посмотреть тебе в глаза. Узнать, сожалеешь ли ты о случившемся хотя бы немного, осталось ли в тебе хоть что-то человеческое.
— Даже если я скажу, что сожалею, ты что, вот так просто поверишь мне? Или, нет, обязательно поверила бы, если бы я сейчас театрально замолчал, вот так сложив перед собой в замок руки и понурив голову, а потом громко разревелся, упал на пол и упёрся тебе лицом в колени. Устроил бы представление, так сказать. Ты же в этом ша-аришь, я ведь прав?
— Ты о чём сейчас вообще говоришь? Что это за..?
— Послушай-ка, Алис, а ты сама-то сожалеешь?
— В смысле? О чём?!
Агний решил твёрдо — надо выбираться. Быстро.
Через дверь опасно в любом случае, там наверняка стражники. А вот насчёт окна…
Подбежал к решётчатым ставням. Осмотрел сдерживавший их замок. Не новый. Хлипкий. Большого давления не выдержит.
Обернулся. Начал судорожно водить глазами по комнате. Взгляд упал на железный наконечник ножки стула. Тонкий, крепкий, в самый раз.
Прежде чем начать, со всей силы навалился на стоявший в комнате дубовый шкаф и загородил им дверь. Потом ещё придвинул сундук, тумбочку и всё, что только под руку попадало. Чтоб уж наверняка.
Схватил заветный стул. Разбил им зеркало над туалетным столиком. Выдрал из рамы самый большой осколок и, совершенно не обращая внимания на кровоточащие от нажима на острый край руки, начал подпиливать ножку. После вцепился в стул и несколько раз с силой приложил его об пол. С третьего раза железный наконечник с небольшой частью деревяшки соскочил. То, что надо!
Вновь оказался около окна, вдел ножку в замок, зафиксировал последнего в устойчивом положении — чтобы в самый последний момент не соскочил — и всем весом навалился на импровизированный рычаг. Три… Два… Один… Есть!
Вытер пот со лба, убрал ножку и вынул замок из ушек ставней. Прохладный ветер тут же навалился на освобождённые окна, ворвался в комнату и окатил мальчика свежим воздухом.
«Наверно, будут потом оправдываться, что просто не хотели, чтобы я простыл. Если вообще будут оправдываться…» — На мгновение пронеслось в голове Агния.
Высунулся и тут же залез обратно, спрятавшись под подоконник. Да, Алиса всё предусмотрела. То плато, на которое выходило окно комнаты, было усеяно стражниками.
Закрыл окно обоими руками. Пригнулся. Пришёл в себя. Осмотрелся. Нет, все окна тёмные, не должны были по блеску стекла заметить…
Так, надо что-нибудь придумать.
Внизу, мальчик успел разглядеть, есть карниз. Достаточно широкий, чтобы на него встать и относительно спокойно по нему передвигаться. В радиусе видимости никаких мешков, стогов с сеном или чего-то, на что можно было бы без вреда здоровью приземлиться нет. Значит, нужно будет лезть достаточно далеко. Но как? Заметят же!
Вновь взгляд обратился в помещение. Простыня! Не предусмотрела красавица-королева только одного — простыня на кровати как раз под цвет стены. Да и стражники сонные — видно, что дежурили всю ночь. Заменить-то их некем, не каждый, даже спустя полгода, готов пойти служить в это проклятое место. Не должны заметить.
Стянул простыню, обмотался ею, взялся за створки окна, собрался с силами и раскрыл их. Не медленно, но и не особо быстро, чтобы случайный блик не привлёк лишнего внимания.
Посмотрел вниз. До карниза метра полтора. Стал осторожно выбираться наружу. Сначала тело, потом одна нога, другая. Повис на краю окна. Быстро прицелился пятками, выдохнул и отпустил деревянный край. Приземлился. Быстро наладил равновесие. Вжался в камни за спиной. Вытянулся в струну. Сердце больно билось об рёбра. Дышать было сложно. Сейчас не до этого. Надо двигаться.
— Думаешь, я был не в курсе твоего плана, а? С использованием ребёнка против меня? Да не какого-то там ребёнка, а обязательно беспризорника из здешних подворотен.
— Да при чём тут..? Я рассчитывала на то, что эти дети прошли естественный отбор, поэтому у них намного больше шансов выжить. Знаю, это жестоко, но чем-то приходится жертвовать ради общего благополучия. И, уж извини меня, жизнь одного маленького мальчика не стоит сотен тех, что мы спасли.
Шаг. Встал. Шаг. Встал. Шаг… Долго-долго, медленно-медленно… Когда Агний успел уже впасть в некое подобие транса, а движения стали механическими, прижатая к стене рука при очередном особенно широком шаге вдруг не ощутила под собой привычной шершавой поверхности и сорвалась в глубину выросшего на её пути провала. Мальчик по инерции крутанулся в бок, секунду балансировал на одной ноге, еле удержал равновесие и спустя мучительно долгое мгновение вновь встал на обе конечности. Стук крови во вспотевших висках стал постепенно разбавляться чьими-то голосами. Они доносились из провала, которым оказался вырез окна в толстой стене. Маленький беглец приходил в себя не слишком долго, но этого вполне хватило, чтобы слышимый им разговор успел его заинтересовать.
В комнате за окном находились двое: одним из них определённо был Орландо, а вторым — Агнию потребовалась минута, чтобы убедиться в этом окончательно — был Имир.
— Ну да, сказала мне та, что без задней мысли была готова пожертвовать и этими сотнями тысяч.
— Да ты..?
— Хочешь, я скажу настоящую причину вслух? Она заключается в том, что такие лохматые беспризорники, как тот мальчик, никому не нужны. Никто не станет задавать лишних вопросов, никто не станет плакаться. Да и, самое главное, эти дети, ничего светлого в своей жизни не видавшие, пошли бы за вами, наобещавшими им счастливую и беззаботную жизнь, преданными хвостиками, глядящими вам прямо в рот. Это просто животные, расходный материал в твоих глазах. Не получилось бы с этим парнем — вы нашли бы другого. Не вышло бы со вторым — третьего. И в твоей голове бы даже не всплыла мысль о том, что это тоже люди. Такие же, как и ты, Орландо, Имир, Лейв… Со своими мыслями, мечтами и прочим. Но нет, блин, мы бережём лишь своих. Те, что пониже, могут и в топку отправиться!
— Заткнись!
— О! В бой пошёл самый действенный аргумент!
— Закрой свой рот! Заканчивай этот цирк!
— Ба. Алис, да у тебя вся жизнь — один огромный цирк, на который смотреть просто невероятно весело.
— … Я до сих пор не могу поверить… Так вы всё-таки не обследовали дно впадины? — Донёсся до ушей Агния знакомый голос юноши, некогда оставившего его в лесу.
— Да. Признаюсь, не стали. На эмоциях были. Знаю, это не оправдание, но… Как есть. Глупо конечно.
— И что вы собираетесь делать? Слухи по любому поползут, народ у нас ушастый. Да ещё и приукрасят во сто крат. Что планируете с этим делать?
— У Алисы там есть какой-то план. Я точно пока не знаю какой, сказала, что потом, после беседы с этим, ты понял, расскажет. — Послышался глубокий вздох. — Ух, до сих пор вспоминаю, и до костей пробирает её взгляд, когда я ей сообщил, что парнишка-то его с собой в бутылочке утащил.
Когда Орландо по мере приближения к слову «его» стал говорить тише, из-за чего Агнию пришлось подобраться к окну ещё ближе и максимально навострить уши, чтобы не пропустить ничего интересного.
— … Думал, она меня сейчас просто разорвёт, вместо него.
— Ладно, хорошо, не будем сейчас об этом, так про какой дневник вы говорили?
— А, это!
Послышалась возня.
— Вот. — Вновь начал Орландо, когда всё стихло. — Вот оно. Его альбом. После него Алиса и подорвалась парня искать.
— Поня-я-ятно, ну и зачем он здесь?
— Она не дочитала до конца, сказала мне это сделать. А здесь, сам понимаешь, нырять в бредни сумасшедшего одному не самая лучшая затея. Нужен был, так сказать, посторонний слушатель. Причём такой, которому можно было доверять.
— Ну-с, ваше величество, тогда открывайте, полистаем.
— Очень красивое изречение, наш дорогой чёрный философ. В таком случае, если моя жизнь — это цирк, то ты в нём самый главный клоун, который возомнил себя лучше остальных только потому, что бог невесть за какие заслуги дал способность собирать всех этих железных уродов.
— Которыми вы активно пользовались, выстраивая их по моим чертежам, между прочим.
— Ты хоть вообще понимаешь, о чём я тебе сейчас говорю? Тебе совсем всё равно?
— Я всё понимаю, Алиса. И да, мне абсолютно плевать с высокой колокольни, ты права. Мне всё равно, что ты со мной сделаешь. Мне всё равно, какой ты будешь королевой… Хах, знаешь… Понимаю, немного не в тему, но… Незадолго до вашего приезда в столицу я стал как никогда сильно задаваться вопросом, почему же Внутренний советник, зная предполагаемую судьбу правителя, никогда не вмешивался в ход событий, даже когда понимал, что всё идёт к печальному финалу. Потому что… — Бальтазар начал нервно смеяться, силясь выдавить из себя хоть что-то. — Потому… Потому что он камень, понимаешь? Камень! Камень… А у камней-то ничего… Ничего нет! Ни семей, ни королевств, ни религии о, там, Боге каком-то, Рае, Аде — нету! И смысла жизни нету. Потому что камень. Стремиться ему некуда, узнавать и делать тоже. Понимаешь? И мне..! И мне тоже нечего сейчас!
— Н-Ну и? — Алиса немного отстранилась и наморщила лоб, силясь понять весь этот бред.
— И вот теперь я, дорогая моя Алиса, обложенная брильянтами и шелками сестра моя родимая, беру на себя этот тяжёлый крест придворного камня, — Вещал Бальтазар, театрально корча рожи, — и говорю тебе прямо — дура ты! Не-не-не, не отворачивайся! Что ты там сказала? «Идиот»? Да, идиот! Люди добрые, слышите?! Я ИДИОТ!
— Да что ты орёшь, молчи! Услышат!
— Тупой, эгоистичный идиот, признаю и не стесняюсь этого! А вот сидит моя сестра, зовут её Алиса, двадцать восемь лет отроду, королева ваша. Королева, вот только живёт она не здесь, не в вашем королевстве, не с вами, пьянью и сбродом, который за кусок сала готов другому глотку перегрызть, а в своём, ска-а-азочном мирке, вместе со всей своей кодлой!
Орландо пролистал страницы с чертежами, достаточно быстро прочитал заметки, оставленные незадолго до появления в альбоме кровавого разворота с прилипшим к нему скальпом и ещё несколько записей после него. После этого начавший плясать почерк короля и почти совершенно несогласованные предложения стали даваться мужчине с трудом.
— О, а тут целая тирада. — Проговорил читающий, перелистнув очередной лист. — Даже как-то подозрительно внятно написано.
— Ну?
— Так-с, «16 апреля. Сегодня я…»
Жолдыз без особого труда справлялась с работой уборщицы. Грязно, тяжело, но это всё равно лучше, чем ничего. Она с детства привыкла к подобному труду, поэтому задача по возвращению зрительскому залу на тридцать человек божеского вида было для неё вполне посильной миссией, чего не скажешь о её коллегах по актёрскому делу. Даже когда уже подходил срок, девушка умудрялась вылизать это некогда вполне приличное место за всё те же два часа. Да, с каждым днём становилось всё тяжелее и тяжелее, но она всё равно, взяв всю волю в кулак, бралась за любой, даже самый непосильный труд, чтобы раздобыть всё необходимое. На сцене, по понятным причинам, она выступать уже никак не могла.
Тем не менее, в её положении были и внушительные плюсы: не раз и не два Звёздочка, орудуя шваброй после представления, слышала за своей спиной игривые присвистывания и непристойные комплименты на пару с обсуждениями столь экзотического экземпляра, зацепившего глаз очередной запоздалой компании. Однако стоило только Жолдыз выпрямиться и повернуться к наглецам лицом (а ещё лучше боком), как весь энтузиазм в них тут же улетучивался, а лица перекашивали гримасы отвращения.
Правильно, не на что тут глазеть, идите своей дорогой.
И вот подошёл срок, всё случилось… По началу было непривычно, но потом кое-как она привыкла и к этому. Даже несмотря на то, что жить стало в разы тяжелее. Она никуда не могла отойти одна. Это было опасно, да и по понятным причинам это было просто невозможно. Ещё и хозяин театра со своей слащавой улыбкой и снисходительным выражением лица постоянно давил на нервы недвусмысленными фразами по типу: «Может, всё-таки отдашь, а? Представь просто, какая выгода! Да и тебе не так тяжело будет, понимаешь же?».
Врезать бы ему прямо промеж его поросячьих глазок… Но нельзя. Надо терпеть. Ей нужна эта работа.
Она хорошо умела терпеть. С того момента, как был совершён переворот в королевстве, Жолдыз научилась абстрагироваться от внешнего мира. Плевать на то, что жизнь уже точно никогда не будет прежней. Плевать на то, что теперь везде царит лишь нищета и голод, а за лишний паёк приходится чуть ли не драться. Плевать на то, что больше не существует той дружной компании, которая когда-то так радушно приняли её в свой коллектив и с которыми они и организовали этот любительский театр. Плевать на то, что всё изменилось, стало грязным и развращенным. Девушка с седыми прядями в ныне коротких волосах (свою роскошную косу она уже давно сдала в бутафорию за дополнительную плату) хорошо понимала, что её подруги уже успели пожертвовать чем-то большим, нежели здоровыми, не истёртыми в кровь руками, закрываясь с очередным зрителем в кладовой… Её детское сознание просто не хотело осознавать, насколько мир вокруг неё опустился. И самым большим страхом Звёздочки было то, что в один момент подобные «свидания» станут для таких, как она, единственной валютой для покупки билета на выживание в следующем месяце.
Многие сломались с наступлением тяжёлых времён, но она держалась. В отличие от вышеупомянутых «многих», у неё всё ещё был смысл жизни. Крохотный, слабый, но смысл.
Именно ради него она согласилась ответить на приглашение режиссёра и тряхнуть стариной на сцене. Всего несколько безмолвных появлений в первом акте и маленький монолог, но заплатить за него пообещали почти так же, как за неделю круглосуточных уборок. Подобное поведение можно было понять: у них премьера завтра, а актриса, что изначально должна была исполнить роль, внезапно упала прямо во время репетиции. Думали, очередной голодный обморок, но, к сожалению, ошиблись… Теперь же, как наиболее подходящий из всех немногочисленных дублёров вариант — знающий, к тому же, тот самый монолог наизусть — Жолдыз должна спасти положение.
Вот только встал острый вопрос — куда спрятать на время представления самое ценное?
Отдать кому-то? Просто оставить в своей коморке? Нет, нет и ещё раз нет. Девушка прекрасно понимала, что все люди в этой дыре только и ждут того, чтобы прикарманить столь лакомый кусочек.
Надо что-нибудь придумать. Широкая рубашка здесь уже никак не спасёт. Что есть в наличии? Есть плед с интересным рисунком, по которому даже самой Жолдыз иногда хочется беззаботно водить пальцем, вырисовывая самые разные образы, есть кружевная шаль (немного пыльная, но это не критично, её выступление будет недолгим), есть небольшой ящик из-под овощей и есть дыра в стене, о которой знала только сама девушка. Не мудрено, ведь в кладовой для моющих средств, где она живёт, никто, кроме неё самой, не заходит.
Использовав все подручные средства, Звёздочка задвинула заветный ящик поглубже в дыру — слава Богу, там хотя бы не холодно — и на мгновение застыла перед последней, глядя на выделявшийся в темноте квадратный силуэт. В ушах сразу зазвенело эхо всех тех страшных слухов о том, что творится в королевстве. Всё стало товаром. Человек стал товаром. Страшно.
Грудь сильно болела, хотя ей уже долгое время было нечего нести в себе. Ничего. Сейчас она отыграет, — да так отыграет, что пропащий зритель выполнит за неё всю работу и вымоет пол своими слезами, — побежит на рынок и затупится там самым дорогим и самым вкусным…
Она всё предусмотрела, дело должно пройти гладко. Волноваться нет причин.
Закрыла дыру толстой и длинной доской, заложила её швабрами, вениками и вёдрами. Всё, пора идти в гримёрную.
Сегодня в зале было как-то непривычно много народу. С воцарением голода и нищеты людям стало не до искусства, поэтому было великим счастьем, если им удавалось собрать хотя бы треть зала. Сегодня же было занято почти всё.
Свет, зрители, декорации, знакомые интонации играющих на сцене коллег. На мгновение девушке даже удавалось полностью абстрагироваться от всех тёмных мыслей, словно бы она сумела повернуть время вспять и вернуться в ныне невообразимо далёкие моменты счастья, когда она выступала на большой сцене. На неё смотрели сотни зрителей, глаза друзей горели, а в животе не чувствовался вакуум, вызывавший холод в пальцах и тяжесть во всём теле. Тогда она играла во всю силу. Однако это были лишь мгновения — осознание суровой реальности быстро выталкивали Жолдыз из сладких грёз, словно она надувной мячик. Опущенный под воду.
Настал её черёд. В образе грязной оборванки, в которой уже сложно было распознать человека, она стояла на коленях со связанными руками перед одетым в уже давно не стираный, поеденный молью и обрамлённый «лучами» из торчащих ниток костюм восточного правителя пузатым актёром.
— …Слышу тебя хорошо, мой государь. Хоть мои сломанные ноги уже не ощутят под собой нежной травы моих родных степей, но уши ещё слышат. И я всё понимаю. Позволь же задать тебе один вопрос, мой государь, хорошо ли ты видишь? Осмелишься ли сейчас взглянуть на меня, одну из тех, кого твой взор предпочитал обходить стороной? Смотри же — я улыбаюсь. Я похоронила братьев, молча глядела, как горит мой дом, переживала изо дня в день великое унижение ради того, чтобы прокормить больную и тронувшуюся умом мать, что была в числе тех, кого я задушила этими руками. Не со зла я это сделала, мой государь, не со зла. Им было невыносимо более жить. Несчастные, безумные, павшие на самое дно человеческого сознания — эти души, запечатанные намертво в гробах своих черепных коробок, не смогли бы вновь стать такими же, какими они пришли на эту землю — чистыми, невинными, полными надежд, мечтаний и пытливого ума. Потому-то я и освободила их. И потому-то я сейчас и улыбаюсь, потому что иду к ним. В небо. Белым голубем взметнусь я под облака, не чувствуя больше тяжести человеческого тела, пролечу через них, встречусь лик к лику с ярким солнцем. Я возопию, со слезами на глазах ощущая тёплый, дружелюбный, тёплый ветер, держащий мои неощутимые крылья, словно мать с невыразимым трепетом держит на своих нежных руках своё новорождённое дитя: «Нет больше боли! Нет больше страха! Нет больше тьмы! Нет больше земли!» — есть небо. Есть бесконечность, куда я полечу в вечном блаженстве, словно лепесток вишни по тёплому ручейку в бескрайний океан. Я буду там. Далеко от земли. Далеко от здешних краёв. Далеко от тебя, мой государь. Оставайся здесь. Вкушай самые сытные блюда, распивай дальше самые пьянящие нектары, будь обласкан тысячью женщин и заставь преклониться перед тобой все земли мира. Живи так и дальше, погружаясь всё глубже и глубже в бескрайний, тёмный океан небытия. Да благословит Господь, чтобы всё-таки настал тот день, когда, находясь близко к самому невозможному пределу глубин хаоса, погрязнув и захлебнувшись вязкой грязью, составляющей всё существо павших, за мгновение до столкновения с непостижимым для человеческого разума дном ты всё-таки прозреешь. Самая маленькая, мельчайшая крупица разума в твоём сознании воссияет как сотни тысяч Солнц, лучи которого с хлюпаньем будут пробиваться сквозь всю ту гниль, что осталась от твоей души, и заставит тебя наконец-то осознать, насколько ты жалок. Ты взмолишься. Рвя своё тело на части и стирая язык в кровь ты будешь молить всевышнего о том, чтобы тот позволил столь недостойному пребывать хотя бы у самого подножия его трона, в пыли его сандалий. Вечно.
И тут в тишине раздались хлопки. Размеренные, с большим интервалом, они эхом прокатывались по помещению, будто призывали Звёздочку поднять опущенную голову. Она и подняла, и ту же секунду всё в мире под тонкий писк в ушах превратилось в одну серую кашу, обрамлявшую, словно круглая рамка, силуэт высокого мужчины с до боли знакомым лицом, на котором застыло театральное восхищение.
Всё тело затрясло. Жирный пузырь в горле отнял способность дышать. На мгновение всё в глазах стало красным. Но тут же в голове всплыли мысли о самом важном.
Без команды умершего на мгновение мозга неощутимые ноги сами понесли её за сцену.
Мужчина, сложив руки на груди, непринуждённо вздохнул.
— Догнать.
Тут же из ровных рядов зрителей, словно туча шершней из потревоженного гнезда, вырвалась целая туча разодетых королевских гвардейцев, которые, однако, не сразу найдут потайную дверь внизу сцены, которая плотно зажалась меж ржавым креплением и полом от мощного рывка Звёздочки, которая уже неслась по низкому коридору, сошвыривая с себя лохмотья, чтобы как можно быстрее добежать до заветной двери и увидеть то, что надо было ожидать.
Эта жирная свинья на пару с рыжим и тощим пьяницей Фредом выносили корзину. Да как они..? Да что они вообще?!
Дыхание спёрлось, сердце перестало биться, а вся кровь моментом оказалась в голове, превратившись в разряд сотен тысяч молний, который швырнул столь малое и слабое для такого животного гнева тело на подлецов.
— А ты что тут..? Почему не на сце… Да что там происходит?!!
— Да отцепись ты, зараза!
Фред, отчаянно пытаясь скинуть с себя озверевшую девчонку, всеми силами пытавшуюся добраться до удерживаемой в одной из рук мужика корзины, с надрывом плюнул в её сторону, но промахнулся. Тем временем толстяк выхватил корзинку и во всю прыть понёсся по коридору. С бранью Жолдыз рванулась за ним, но костлявые пальцы вцепились в её короткую шевелюру и чуть не сняли с неё скальп, потянув назад.
— А с тобой я ещё поговорю, невинность ты наша ходячая. — Пронеслось над ухом противное хихиканье, пропитанное спиртом.
С новым ударом волны адреналина Жолдыз взревела, извернулась и зубами отодрала твари половину уха. Тот пронзительно заверещал и секундное послабление дало девушке шанс вновь вскочить на ноги и с нечленораздельными криками погнаться за вторым мерзавцем, но тут ей прямо в спину прилетел раскладной нож, заставив несчастную упасть на колени.
За спиной послышались шаги. И когда Звёздочка была готова уже вновь устремиться в погоню хоть на ногах, хоть на четвереньках, хоть вообще ползком, продирая изъеденными хлоркой пальцами себе путь к заветному сокровищу и к изощрённому убийству всех этих сволочей, раздался хлопок. Директор кубарем выкатился из-за угла и, прижимая к себе корзину, застыл в полулежащем состоянии. Его правое плечо кровоточило. Оттуда же вышел знакомый силуэт.
Полный мужчина отпихнул корзину, поднял руки, начал сбивчиво оправдываться, но тут же неизвестный направил на него нечто, что было у него в руке, и от чего спустя мгновение вместе ещё одним оглушительным хлопком вырвалась струйка зловонного дыма. Директор упал на спину с дырой во лбу.
Тем временем сзади уже слышались отчаянные возмущения Фреда, с яростью пытавшегося вырваться из хватки гвардейцев. Хлопок. Из дыры в голове хлынула кровь, тощее тело задрожало, лицо перекосило, мутные глаза закатились. Фред обмяк.
Высокий человек, оглядев деловитым взглядом художника плоды своего «творчества», убрал оружие за пояс.
— Уберитесь тут по быстрому, возвращайтесь на улицу и ждите меня там.
После этого покорные прислужники занялись переносом застреленных. Куда? Жолдыз это волновало тогда меньше всего. Почти потеряв способность дышать, девушка не меняя положения, стёрла дрожавшей рукой со щеки каплю крови ещё минуту назад живого человека. Слегка опомнившись, она тут же быстро подобралась к корзинке и с замирающим сердцем проверила её содержимое. Хорошо… Боже, всё хорошо! Не верится даже, но всё..!
Острая боль от со свистом вынутого из спины девушки ножа заставили последнюю громко вскрикнуть и рефлекторно развернуться, чтобы в ту же секунду её приоткрытые губы накрыли чужие в грубом, глубоком и пошлом поцелуе.
Твёрдая рука в железной перчатке с силой прижала хрупкое тело к торсу своего хозяина, будто желавшего всем своим существом прочувствовать тепло столь желанного человека. С огромным трудом, но Звёздочка всё-таки вырвалась из грязной хватки, но особо далеко ей уйти не дали.
«Ну подожди же ты! Ну я же так по тебе соскучился! Ну так же я тебя давно не видел!..» — Приговаривал старый знакомый, прижимаясь и ластясь к девушке. В конец рассвирепев, она со всей силы пнула мужчину в солнечное сплетение, вырвалась из навязчивых объятий и уже хотела пуститься наутёк, забрав с собой и корзину, но рука в железной перчатке схватила плетёную ручку первой.
— А это что тут у нас? Воровством промышляешь?
— А ну верни! — Взвизгнула Звёздочка, ломанувшись к корзинке, но та была тут же поднята вверх.
— Да ладно тебе, я что, осуждаю?
— Верни!!!
— Я понесу, хорошо? Мы сейчас…
И тут содержимое корзины наконец-то… закричало. Протяжно, тонко, по-детски…
Выпученные глаза Бальтазара, в которых отразилась полная потеря понимания происходящего, обескураженно смотрели то на застывшую над головой корзинку, то на Жолдыз…
«… а потом я как понял… Меня аж пот прошиб. В глазах помутнело, в голове что-то щёлкнуло, думал прямо там и сяду. Чёрт, если так подумать — сколько там времени прошло? Полгода? Да, где-то так. И все эти полгода, и ещё несколько месяцев до этого, я был папой»
Они сидели за столом. Молчали. Перед Жолдыз остывала тарелка супа. Свежего, горячего, полностью из съедобных продуктов. На коленях у Жолдыз мирно лежит и глядит на мрачные стены их маленький кареглазый сын.
Сильно пышную трапезу Бальтазар решил не устраивать, так как опасался, что сидевший такой приличный отрезок времени на столь экстремальной диете желудок подруги просто скрутит судорогой, если его так сразу набить едой. Да и сама Звёздочка особого возражения не выказывала. Она вообще ничего не делала.
Всё это было странно и даже немного смешно. Он ведь столько раз представлял их встречу в самых мельчайших деталях, так мечтал наконец-то найти её… Но, как это часто бывает, в реальности всё намного сложнее. Жолдыз сильно изменилась, и дело тут вовсе было не в печальном облике этой исхудалой, грязной и измождённой женщины. Что-то внутри её самой было безвозвратно утеряно. Та робкая, нежная и, невзирая на все невзгоды, с улыбкой шедшая по жизни девчонка исчезла, уступив своё место загнанному зверьку, который теперь жался в комок перед взором некогда самого любимого человека.
— Можно посмотреть? — Спустя двадцать минут бездействия, король резко поддался вперёд, вытянув руку в маленькому свёртку.
Жолдыз испуганно втянула воздух и поддалась назад, прижав малыша к себе.
Тишина.
— М-Можно?
— Снимай эту хрень. — Широко раскрытые глаза женщины на мгновение устремили взгляд на железную перчатку, которая словно грозный зверь, ждущий команды хозяина, покоилась на его руке.
— Я…
— Снимай!!! — Надрывный вопль эхом отразился от стен.
Бальтазар тяжело вздохнул и под бдительным взглядом почти немигающих глаз Звёздочки ослабил крепления и через несколько секунд стряхнув непривычно лёгкую руку, страшный «наездник» которой был отложен на дальний край стола.
— Теперь-то можно? — Шёпотом (сам не зная почему) спросил мужчина.
Жолдыз с полминуты колебалась, но всё-таки на дрожащих руках вновь опустила сына на колени, при этом пребывая в полной готовности снова прижать его к себе и кинуться прочь в любой момент.
Расправил ладонь. Медленно-медленно приблизился к глазевшему на него изучающим взглядом мальчику и осторожно похолодевшими от волнения кончиками пальцев погладил последнего по макушке. Расслабился. Не по-детски умные и в то же время невероятно милые глазки продолжали непрерывно следить за криво сросшейся кистью руки, которая уже более смело теребила мягкие тёмные волосы.
По душе блаженным млеком растекалась нежность. Лицо невольно расплылось в улыбке.
— Так ты об этом хотела мне рассказать тогда, у реки? — Бальтазар поднял взгляд на Звёздочку и вся беззаботная радость внутри тут же притихла.
— Да. Но не успела.
— И из-за этого на тебя так орал отец? Ну, в смысле, я несколько минут находился под окном и…
— Да. — Она кивнула и, сделав глубокий вдох, будто сдерживая плач, продолжила:
— Меня повели прежде всего к повитухе чтобы выяснить, смогу ли я родить будущему мужу ребёнка. Там-то всё и вскрылось.
— Но теперь-то волноваться не о чем! Вы… — Бальтазар вновь был готов улыбнуться, но остававшееся безрадостным лицо любимой приостановило его ликование.
— Ну да. Слышала о твоих геройствованиях. Мне лично рассказали. Подруга, у которой родственники в столице жили.
Жолдыз всё запомнила, ибо именно тогда у неё начались преждевременные роды. На мгновение из самых глубинных закромов памяти выплыло, сопровождаемое чудовищным коктейлем из запаха залежавшейся ткани, мокрых тряпок, крови и пота, воспоминание о том, как она в душной коморке с чулком во рту, находясь на грани жизни и смерти, три часа выдавливала из себя ребёнка, молясь, чтобы никто её не услышал.
Бальтазар после этих слов почувствовал себя как минимум приниженным.
— Нет, ты серьёзно? — Лицо короля перекосило. — Ты мне прямо сейчас предъявляешь за то, что я избавил Землю от урода, который хотел продать тебя за скотину дряхлому извращенцу, а потом ещё и отрёкся от тебя?
— Ты убил не только его. Обычные, хорошие люди, дети — ты всех порешил, Бальтазар! Да ещё как!
— Большинство из этих детей, — как я, кстати, подметил, — были девочки, которых твои «обычные, хорошие люди» в своё время аналогично отдали на растерзание богатеньким мужьям. Так что особо не волнуйся, не многое потеряли.
— Да ты..?!
Жолдыз резко вскочила на ноги и, повалив стул, отступила назад, продолжая с презрением смотреть на мужчину, который уже неспешно вставал с пола.
— Что «я»? Вот просто — что?! Я — Бальтазар, приятно познакомиться!
— Чёрт подери, да ты просто вокруг посмотри!
— Ну и что в этом «округе» такого плохого?
— Да что-ж..! — Жолдыз затрясло, она гневно зарычала. На руках у неё уже надрывался перепуганный малыш. — Посмотри! Посмотри, что там творится, грёбаный ты кретин! Разбой, нищета, проституция — это ты хотел, Бальтазар? Этого?
— Я…
— Я ведь помню тебя! Помню, каким ты был! Помню, как мы ходили, планировали, предлагали людям твои изобретения! Ты же хотел сделать этот мир лучше, Бальтазар! Хотел направить свои изобретения во благо! Что изменилось?
— Если ты действительно всё это помнишь, то в твоей голове явно есть воспоминания о том, что ни-хер-та из всего того, что я в этих тоннах бумаг начиркал, никому не было нужно. Ни простым жителям, ни королю с королевой — никому! Так что в том, что я перестал сильно замораживаться из-за других, я особой проблемы не вижу.
— Настоящий Бальтазар так бы не сказал.
— Ой-ой-ой, это-ж откуда мы знаем?
— Я знаю, потому что люблю тебя!
— Ах, теперь выясняется, что ты меня любила. Ну, и почему же тогда свиснулась, даже не попрощавшись?
— Так было лучше.
— Для кого?
— Для всех. В первую очередь для тебя.
Бальтазар замолчал. Склонил голову, сжал кулаки. Дыхание дрожало. В конце-концов он зацепил сапогом ножку стула, придвинул его к себе, рухнул на седушку и впёрся лбом в спинку.
— Я сидел в снегу, я рвал на себе волосы, я орал так, что… — С глубоким вздохом он поднял глаза. — А тебе не приходило в голову, что именно ты меня добила? Ты… Ты не могла хотя бы записку оставить, что я… Мы… У нас есть он?
— Чтобы ты бросился нас искать и нажил себе ещё больше проблем? Бальтазар, твой отец совершенно не возражал, когда мой был готов забить тебя до смерти. Я ужасно боялась, что выкинь ты ещё хоть что-нибудь, и они тебя вообще казнят. Я так надеялась, что Зигмунд за тебя заступятся и они оставят тебя в покое.
Бальтазар болезненно рассмеялся, растянув рот в грустной ухмылке.
— Я отказался оставаться с Зигмундом. Хотел посмотреть, как они себя будут вести. Меня бросили в тюрьму. Почти не кормили. Собирались отправить куда-нибудь в самые дремучие закрома королевства, лес валить. Хотели окончательно и бесповоротно стереть факт моего существования из истории. Я не собирался этого дожидаться, хотел покончить с этим быстро. Даже острый осколок бутылки раздобыл. Но знаешь, в последний момент подумал: блин, а почему я? Почему я, а не они? Ты… Ты сама подумай: я создал все эти вещи. Я создал то, что люди ещё даже осознать человек, а они хотят усадить на трон того, кто даже самую ничтожную реформу будет боятся провести, тем самым останавливая и без того почти не двигавшееся ещё незапамятных времён развитие этого проклятого государства ещё лет на сорок как минимум. И я избавился от них. Сначала от старших, потом и от остальных, чтобы меньше хлопот было. И я действительно по-началу пытался что-то менять. Образование, торговля, там, политические отношения… Но кому это было нужно? Как оказалось, всем этим свиньям, — и знати, и тем, кто пониже, — было вполне комфортно в их свинарниках. В самом начале я не придавал особого значения их постоянным протестам, думал, побесятся и успокоятся. Но нет. Потом осознал, что хоть как-то изменить этих людей — дело гиблое. От поколения к поколению, сын за отцом, а мать за дочерью — они проделывали ряд одинаковых, ничем не примечательных действий, и они не планировали выходить из этого ещё долгие и долгие столетия. Я задумался и пришел к выводу, что самое лучшее решение — это уничтожить всё. Сделать так, чтобы они никак не смогли продолжать ход по этому замкнутому кругу, поместить их в стрессовые условия, заставившие бы их явить для всего мира их истинную сущность. Всё сработало так, как я и предполагал — на свет явилась куча невежественных обезьян, которые готовы друг другу глотки перегрызть.
— Ну, и?
Бальтазар недоумённо поднял брови.
— Что?
— Ты, вот такой весь замечательный, явил этому прогнившему миру его истинную сущность — и что?
— Я… Я надеялся, что они тем самым придут к выводу, что надо двигаться дальше. Даже активно распространял пропаганду этого.
— Я слышала. Вот только знаешь, что ты не договариваешь, Бальтазар? — Король уставился на Звёздочку. — Ты всё разрушил в первую очередь потому, что хотел отыграться таким способом. Нет, ты сам посуди — ты хоть понимаешь, насколько абсурден весь твой план? Если все люди этого королевства реально настолько тупые, как ты говоришь, то подобный подход лишь уничтожит в них последние капли рассудка, и я просто не поверю, что ты этого не осознавал, если вообще был в те минуты в своём уме. Насчёт убийства твоей семьи — в том есть и моя вина, признаю, потому я и не берусь тебя судить. Возможно, мне действительно надо было поступить как-то по-другому, нежели просто уйти. Но все твои остальные действия, начиная с вот этой твоей «гениальной» задумки — это лишь упоение властью, а не желание помочь. Ты не смог их убедить в том, что твои изобретения могут им помочь, и верх взял эгоизм. Желание управлять, ущемлять и тем самым культивировать своё «Я». Ты так много обвиняешь этих, как ты выразился, «обезьян», которые так и жаждут испортить тебе жизнь, и совсем не замечаешь, что ты не слишком-то далеко от них ушёл. Посмотри на себя, Бальтазар. Посмотри, в кого ты превратился. Я вот лично перед собой вижу не гениального страдальца, которого так старательно рисует тебе твоё ущемлённое самолюбие, а самовлюблённого, озлобленного и переполненного жалостью к себе… человека. Знаешь, я всё ещё хочу верить, что тебе осталось ещё хоть что-то с тех времён, когда мы могли выехать на твоём драндулете за горных хребет, рухнуть мордой в снег и часами пялиться на звёзды. Я не хочу уходить так же, как и тогда, в неизвестность, оставив тебя одного. Уверена, что это вновь не приведёт ни к чему хорошему. Я хочу тебе помочь. Сама даже не знаю как, но хочу привести тебя в чувства. И не надо смеяться.
— Наивно.
— Возможно.
— А вот что ты скажешь на моё заявление о том, что меняться я особо не стремлюсь. Мне и так хорошо… Подожди, подожди, не перебивай! Послушай, я ведь и вам могу устроить жизнь со всеми благами! Только подумай…
Звёздочка, с лицом еле сдерживавшего плач ребёнка, сглотнула тугой комок в горле. Король тем временем всё продолжал уже совершенно безразличный для девушки монолог:
— … я же всё вам могу дать! Всё! Еду, жильё, да ещё какое! Целый дворец в полном вашем распоряжении! Да что там дворец, весь мир скоро будет у ваших ног! У твоих ног, Жолдыз! Забудешь ты все эти швабры, мётлы и тряпки, как страшный сон! Ты — актриса, которой скоро будет восхищаться каждый в этом королевстве, все сцены которого сейчас под моей рукой. Помнишь, как ты мне говорила, что ужасно хочешь сыграть эту, ну, как её там? Элисию-Шалисию… Н-Не важно! Сыграешь, да и не только её! Все главные роли всех театров на земле отныне твои, слышишь? Да и мальчик наш — представь, как ему здесь хорошо будет! Я же вас на руках носить буду, а ему вообще всё на свете отдам! Выращу, все мои знания передам, я…
— Нет. — Звёздочка прикрыла свободной рукой опущенное лицо. Голос у неё был как у вековой старухи.
— Ч-Что, прости.
— Нет. — С нажимом на каждую букву повторила женщина, будто вовсе не могла сказать больше ничего.
— Что «нет»?
— Сына здесь не будет, Бальтазар. Прости, но это моё окончательное решение. Однажды ты поймёшь. У него не должен быть такой отец.
— Какой «такой»? — Голос короля еле заметно дрогнул.
Жолдыз прекрасно понимала, что он вот-вот взорвётся. Надо уходить.
— Чего? Чего отворачиваешься? Давай, договаривай!
Мужчина начал повышать голос.
Ответа ему не последовало.
БАБАХ! — рухнул на пол перевёрнутый дубовый стол. Словно зверь из засады Бальтазар рванулся в сторону Звёздочки, вцепился мёртвой хваткой в воротник и резко притянул её к себе.
— Что ты..? Пусти!
Женщина под истошный плач своего чада начала предпринимать яростные попытки вырваться, но железная хватка удерживала её на месте, пока Бальтазар в сопровождении оглушительного эха рвал в кровь связки прямо перед её лицом.
— Что такое?! Опять решила смотаться, да? «Моя хата с краю, нихрена не знаю» — так?! Нет уж, золото моё, теперь-то не прокатит! Теперь в несчастную не поиграешь! Теперь-то я тебя из-под земли достану, все кости тебе, дряни, пересчитаю! А теперь — давай! Давай, договаривай! Какой я? Какой?!
— Псих!
— Чего? — Бальтазар чуть не задохнулся. Истерический смех на пару с тучей брани вели ожесточённый бой за право вылететь из лёгких короля быстрее соперника.
— Псих! Больной урод — вот ты кто! Что, теперь доволен?!
— Ах, я псих, да?
— Да!
— А это псих, чтоб ты знала, подгрёб под себя всё королевство! Ни одна зараза мне слово поперёк здесь не скажет! Захочу — вообще всё здесь с землёй сравняю! И тебя в первую очередь, скотина безмозглая!
— А ты попробуй сначала! Попробуй!
— Да ты же по рукам пойдёшь, дура! Продаваться будешь за копейки и сгниёшь в грязи вместе с выродком своим!
— Да уж лучше так, — обгрызенные ногти на покрытых волдырями пальцах впились в глотку короля, раздирая кожу до крови; Жолдыз с полными ненависти глазами шипела через зубы прямо в лицо Бальтазара, — чем выращу из него ещё одну такую же озлобленную тварь, как и ты!
— Ну, собачья дочь, тогда уж!..
Мужчина вырвал у Жолдыз из рук вопящий свёрток, с силой пнул Жолдыз на пол и уже замахнулся, чтобы со всей дури шарахнуть его об пол, но Звёздочка уже чрез мгновение оказалась на ногах и с нечленораздельным криком бросилась на Бальтазара, и тут…
Тонкий жужжащий звук.
Бальтазар застыл на месте.
Жолдыз упала.
Глаза женщины широко раскрыты, на руке можно было разглядеть потрёпанное медное кольцо с подвеской — деталь от того самого браслета, сделанного самим горе-изобретателем своей новоиспечённой супруге.
Так и не смогла от него избавиться…
Оно-то и задело мелкий трансформатор у Бальтазара на запястье, который невозможно было снять вместе с перчаткой.
Совсем мелкий.
Секундное прикосновение.
Но этого было достаточно.
Бальтазар осел на пол. Под одиноко разносившийся по залу крик раскрасневшегося от плача ребёнка, король беззвучно открывал род, силясь вымолвить хоть что-то.
Пересилил себя. Дрожащими пальцами дотронулся до запястья женщины. Пульса нет.
Нет?
Нет.
Всё.
С секунду, казалось, он не чувствовал ничего, словно все эмоции в один момент превратились в белый шум, либо же сознание просто отказывалось воспринимать всё это, как реальность. Это просто сон. Просто сон, такого просто не может быть! Не может! Нет, нет, нет — только всё было ДА.
В разуме отчётливо росла мысль о том, что что-то утеряно безвозвратно. Что какая-то маленькая ниточка, на которой держалось всё, тихо лопнула и вся жизнь рухнула в беспросветную тьму.
Горло больно сдавило, дышать стало сложно. Всё внутри сжалось.
Бальтазар закрыл рот, а потом и всё лицо ладонью и сделал судорожный вздох, вдохнув неприятный запах металла, которым была пропитана кожаная перчатка. Потом ещё раз. И ещё…
Зажмуренные глаза намокли.
«Как-то вот так.
Не помню, сколько я так просидел. Через какое-то время, однако, разум стал ко мне возвращаться, и я понял, что нужно что-то делать.
Закрыл ей глаза. Тело завернул в скатерть и унёс в погреб.
Хоронить просто закопав в землю я её не решился. Я знал, что из раза в раз буду возвращаться к ней. Навязчивые мысли о том, что она всё ещё существует и находится прямо рядом со мной сведут меня с ума, заставляя каждый раз вновь и вновь находить её и созерцать то, что сделало с ней время. Да и она бы этого не хотела. Я решил, что нас надо разделить раз и навсегда. Разделить так, чтобы даже то, что от неё осталось, оказалось совершенно в иной плоскости.
Сделать всё по-быстрому не вышло. Казалось бы — что тут такого? Вынес в сад, залил горючим и поджог. Но нет. Я не могу. От одной лишь мысли, как огонь будет пожирать то, что некогда представляло собой столь многое и грандиозное, меня передёргивает. Решился на самообман. Порылся в груде старых вещей, разломал х в щепки и не слишком толстым слоем накрыл тело.
Только после этого поджёг. Горело долго, но я ждал. Правда, мелкий начал замерзать и пришлось ненадолго вернуться в замок. Не дай бог ещё простынет.
Выехал потом тайком за город и развеял там прах. Как раз был не слишком сильный ветер.
Красивая была сцена.
Всё хорошо, Звёздочка. Так ведь? Больше не надо переживать за тех, кто этого не достоин. Больше не надо думать о завтрашнем дне. Больше не надо трудиться денно и ношно. Больше ничего не надо.
Потому что больше ничего нет.
Ничего нет»
Орландо перелистнул страницу и, видимо, наткнувшись на дополнительную приписку к только что зачитанной записи, прочёл следующее:
«И да, кстати о мелком — следующие три дня он яростно не давал мне спать. Что ж, его можно понять. Он хочет на ручки к маме, а не к какому-то непонятному мужику. В один момент я просто не вынес, уложил его в колыбельку (Её я откапал в старом хламе. Предназначалась для моего несуществующего брата или сестры), рухнул на кровать и, совершенно не обращая внимания на не прекращавшиеся крики ребёнка, уснул. Нет, даже не уснул, просто потерял сознание.
Проспал двенадцать часов.
Просыпаюсь, окидываю взглядом стену передо мной и тут понимаю, что пацан замолк. Меня будто водой окатили — тут же подскочил на кровати, выпрямился и вижу следующую картину: малец лежит в кроватке, на лице вселенское спокойствие, а рядом стоит и поглаживает его по голове нянечка Фресси, напевая при этом какую-то незамысловатую детскую песенку, больше похожую на набор звуков, лишь имитировавший речь. Совсем забыл об этой старухе… Честное слово — идёшь-идёшь так по коридору, все по всем щелям разбежаться, а этой хоть бы хны. Я уже молчу о том, что она без задней мысли не побоялась ко мне зайти. Хотя… Способна ли она вообще ныне соображать? Может ли её мозг, которому один лишь Господь Бог знает сколько лет, выдать хоть что-то на подобии рассуждения? Живо ли хоть что-нибудь в её черепной коробке, либо же она действует теперь лишь на одних инстинктах, отточенных многими годами и десятилетиями службы няней?
Что ж, в любом случае, мне надо быть с этим всем повнимательнее. О ребёнке не должно знать слишком много людей — из этого не выйдет ничего хорошего, нутром чую.
Ну, и да, у меня теперь есть новое развлечение — рассматривать себя со своей маленькой копией в зеркале. Серьёзно, он очень на меня похож. Будто на прошлого себя смотрю.
Надо ему имя придумать»
Далее пошли какие-то бытовые записи, не отличавшиеся особой масштабностью. Лучше всего Агний сумел расслышать только две из них:
«Сегодня было особенно плохое настроение. Ничего не хотелось делать. По самый вечер вдруг в голову забрела идея навестить погреб. Нет, ну, а что? Столько же легенд ходит про целебные силы хмеля, почему бы и мне их на себе не испытать?
Последний раз невзначай выпил лет в четырнадцать. Такой гадости я не пробовал за всю свою жизнь. Тогда просто не представлял, как некоторые люди вообще могут подсесть на такую дрянь.
Как уже говорилось, спустился в погреб, отрыл там целую и полную бутылку, вернулся с ней в комнату. Открыл. Спустя минуту терзаний отхлебнул. Ничего не изменилось. Всё такая же гадость. Отложил её и продолжил записи.
Тем не менее, в какой-то момент почувствовал навязчиво желание сделать ещё один глоток. Потом ещё. И ещё. И ещё… Пока сидел на стуле даже не ощущал особой разницы, только в глазах мутнеть стало. Только когда поднялся, чтобы немного размять спину, торс на пару с головой вдруг неожиданно потяжелели килограмм на десять, и я грохнулся на пол. Голова загудела, руки ослабли. Так и провалялся с минуту, пока наконец-то не смог приподняться.
Вперёд посмотрел — мелкий сидит в кроватке и на меня смотрит. Внимательно так, непонимающе. И в тот момент думаю: «Ну ё-моё, как же я сейчас, наверное, противно выгляжу. И он на это вынужден смотреть»
«У мелкого появилась новая тема — раньше он начинал орать, когда я его брал, теперь он орёт, когда я его оставляю.
Делать нечего. Принёс его в мастерскую, придвинул к рабочему столу стул, примотал к нему парня ремнём, чтоб не свалился, и начал работать. Только вот и тут сердце моего друга затребовало открытий. Сижу, собираю что-то, одним глазом на разработку, а другим — пацана, поскольку он каждую секунду что-то хватал со стола и начинал рассматривать. В конце концов пришлось стул немного отодвинуть, а то, не дай Божэ, ещё что-нибудь себе в рот засунет.
А вообще, признаться честно, я реально вдохновился идеей всё ему показать и рассказать. Лет через пять займусь этим
И да, надо бы почаще вести записи. Сегодня заметил, что у меня начинает отшибать память. Только с нескольких попыток сумел вспомнить, как звали моих родителей. Может, это из-за алкоголя? Но разве такие фундаментальные знания могут пропасть из-за двух выпитых мною за всю жизнь бутылок? А хотя, откуда мне знать?»
Тем временем разговор между Бальтазаром и Алисой и не думал останавливаться, несмотря на то, что бывший король уже изрядно утомился.
— Слушай, давай уже расходиться. Я устал, да и ты, я уверен, уже ждёшь не дождёшься чтобы увидеть мой труп. Хотя, подожди, об одном лишь я хотел попросить. Я же имею права на последнюю волю? Да не бойся, не бойся. Ничего сверхъестественного. Алис, пожалуйста, отстаньте от парня. Поверь, вот эти вот все заискивания ни к чему не приведут, он далеко не идиот. Пусть идёт своей дорогой.
— А ты вообще чего так сильно о нём печёшься, а?
— А это уже, сестра моя, не твоё собачье дело. Твоё дело выполнить то, о чём я тебя попросил, повесить меня преспокойно и наконец-то за ум взяться в плане управления королевством. На мой взгляд ничего сложного.
Наконец, Орландо дошёл до последней записи, и по его наморщившемуся от напряжения лбу (Агний уже к тому времени совершенно неосознанно начал смотреть краем глаза в небольшое углубление, где находилось окно, и наблюдать за тем, что творилось в помещении) там была написана какая-то околесица. Эта догадка подтвердилась, стоило только будущему королю начать читать. Он часто прерывался, путался и с трудом выговаривал написанное в некоторых местах, так как, по заключению Агния, в тексте было целое море ошибок, предложения были склеены кое-как, а некоторые слова и вовсе писались слитно, превращаясь в одну огромную мешанину из букв. Всё это заставляло мальчика всё ближе и ближе тесниться к окну, чтобы лучше расслышать читаемое. Из того, что получилось разобрать, можно было составить следующее:
«Вечер. Темно. Темно. Уже ночь? А, да, ночь. Только сейчас понял, что мальчик кричит. Кричит. Кричит. Кричит. Всё днём было серое. Надоело серое. Глаза бы выколоть. Сейчас нет. Всё чёрное. Пишу. За спину смотреть страшно. Из-за лампы страшно. И ему тоже страшно. Представил себя на лампе. Чёрт. Пересилился. Странно ощущать себя вне стула. Сложно. Взял на руки. Я осязаем. Я есть. Я есть. И он тоже получается есть? Он сейчас думает. Или нет? Да, думает. Я знаю. Знаю. Хочу знать. Хорошенький. Особенно в свете лампы. Жмётся. Не кричит. Хорошенький. Глаза умненькие. Я о чём? Послушайте. Хоть кто-нибудь послушайте. Не хочу чтобы это оставалось во мне. Хотя ладно. Лист слушает. Я так уже решил. Всё хватит. Думаю. Уже устал думать. Разбил себе лоб. Ещё больнее сейчас. Уже высовывался в окно. Ветер. Раньше было легче. Тут душно. Но тут есть он. Сейчас он смотрит так. А потом? Она тоже так смотрела. А потом нет. Никогда бы не смотрела по-другому. Больше нет. Чёрт. Дрянь. Все они. Пусть исчезнут. Но он-то остался. Он потом тоже не будет так смотреть. Так. Ну вот так. Хочется исчезнуть. Хочется проснуться. Хочется всё это разломал. Что-то разломал. Кровь была. И сейчас треснула и течёт. Он смотрит так. Рукой тянется. Пальцы пачкает. Показывает. Я занервничал и вытер. Надо смотреть реалистично. Блин. Чёрт. Но ладно. Это же может быть? Может? Я жду. Минуту. Час. Больше не могу. Я душусь. Стены страшные. От лампы страшные. Хочу чтобы снова было солнце. Трава. Луга. Реки. Убежать бы куда-нибудь далеко. И умереть. Освободиться. Но не могу. Этого не будет. Никогда не будет. Мы будем здесь. Но он. Он не обязан. Что мне делать? Он не должен здесь быть. Он не должен это видеть. Я должен это прекратить. Говорил себе. Пытался. Не смог. Тогда решил по-другому. Нашёл потом бутылёк от Зигмунда. Остался. Красивый. Прямо тепло идёт. Как память. Бес с ним. Думал долго. Опять думал. Потом решил. К чёрту. Был дождь. В небе гремело. Гремело. Земля аж тряслась. Он испугался. Начал плакать. Это. Скалы страшные. Большие. Живые. Нет, не живые. Что там? Будто выглядывает. Будто бросится сейчас. Брёл. Шёл. Следы вижу. Раздвоенные. Сначала не понял. Потом разобрал. Копытца. Пасутся. Уже забыл. Но вспомнил. Пора. Долго думал. Думал. Думал. Думал. Оставил. Не плачь. Прошу. Не плачь. Не кричи. Я уйду. Я не могу. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости…»
— … вся страница в «прости». — Заключил, дочитав, Орландо.
Зависла тяжёлая тишина.
— Значит, он оставил своего ребёнка в горах?
В ответ на вопрос Имира Орландо лишь вздохнул и, перелистнув несколько страниц, вдруг остановился.
— Что там? — Вновь задал вопрос юноша, глядя на опять сморщившийся от напряжения лоб товарища.
— Тут… — Процедил мужчина, вертя в руках альбом. — Тут он опять что-то накалякал, но, блин, не разобрать…
— Давай я свежим взглядом. — Имир потянулся к книге и Орландо отдал последнюю парню.
Тот ещё с минуту вертел загадочную надпись перед глазами.
— «Я… — Начал Имир.
Орландо с Агнием в предвкушении поддались вперёд. Ещё раз проговорив увиденное на страницах про себя, юноша наконец-то скандировал:
— «Я сделал это только потому, что люблю тебя»
Лампочка в голове зажглась мгновенно. Точнейшая ассоциация. Словно в голове прорвало платину. И в эту же секунду оконная рама, на которую так неаккуратно навалился мальчик, поддалась вперёд и он рухнул на пол, тут же, однако, подняв голову и встретившись взглядами большом овальном зеркале со своим отражением, имевшим до боли знакомые, виденные совсем недавно, черты…
— Ты меня не затыкай, братец. Чего ты так за мальчишку разволновался? Тебе-то какое дело? Тебя, вот, реально вздёрнут, и тебе будет уже на всё плевать. Чего ты разволновался?
— Алиса, ну чёрт меня раздери, вы-ж сами себе могилу копаете таким упёрством, если уже не выкопали. Да и… — Буквально на мгновение Бальтазар умолк, чтобы, не слишком смело на первых нотах, но прибавить, — ты же наверняка мои все записи — я имею ввиду тот толстенный альбом в кожаном переплёте в родительской спальне, уже давно нашла. Всё знаешь.
Алиса стиснула кулаки. На её лице с еле сдерживаемой улыбкой и выпученными глазами читалась еле сдерживаемая истерика.
Выйдя из ступора, Орландо тут же схватил парня и прижал его к себе.
— Зови охрану! — Заорал он Имиру, который не теряя ни секунды вынесся в коридор.
Агний бился отчаянно вырывался, кричал и в один момент всё-таки сумел извернуться так, чтобы со всей силы ударить последнего в солнечное сплетение и оказаться на свободе, после чего, не теряя ни секунды, скрыться в полумраке дворовых ходов.
— Так это всё-таки…
— Алиса!!! — В комнату ворвался весь красный, со стекавшим по вискам потом Имир.
— Ч-Что то случилось? — Женщина прищурилась, смотря в пол оборота на парня.
— Мальчик, ну, это… В общем — сбежал!
Глаза девушки медленно расширялись по мере её осознания всей ситуации. В растерянности она повернула голову в сторону Бальтазара. Тот лишь развёл несвязанными ладонями, с выражением лица, на котором так и было написано: «Ну вот. Дождались».
Придя в себя, Алиса гневно скомандовала подниматься всем стражникам дворца и сию же секунду, хоть из-под земли, но достать ей мальчишку.
На протяжении получаса весь замок содрогался от топота многочисленных ног, нервных окликов и ложных доносов, направлявших целые стада стражи на пару с Алисой и Орландо в направлении места, где их ждала одна и та же неутешительная картина — мальчика нет. Нигде нет.
И тут, совершенно случайно, оказавшаяся на смотровой площадке Алиса вдруг сумела разглядеть с высоты отвесной крепостной стены, как по мёртвой равнине куда-то вдаль уходит маленькая точка.
— А-А-Агни-и-ий!!! — Прокатилось по всей округе.
Ополоумевшая королева за несколько мгновений, перепрыгивая через ступени, оказалась в самом низу и помчалась по ухабам мокрой, густой грязи, не жалея своего царственного вида. Всё-таки отличная физическая подготовка дала свои плоды, и девушка не потратила слишком много времени, чтобы догнать беглеца.
Тот мужественно вышагивал по затягивавшей при каждом шаге его ноги в своё полное гнили и мелких камней нутро жиже и даже не думал останавливаться.
— Агний! — Отчаянно закричала Алиса, подбирая подол уже успевшего изгваздаться платья и убирая волосы со вспотевшего лица. — Агний, погоди!
— Отвали! — Последовал тут же полный злобы ответ.
— Подожди! Не уходи! Я сейчас всё объясню! Клянусь тебе!
— Отвали от меня!
— Да послушай же ты! — В отчаянии девушка вцепилась в руку мальчика и силой потянула на себя.
— Да уйди ты!
Острая боль в руке, отдавшаяся аж в носу, заставила королеву со вскриком отшатнуться назад и схватиться за запястье.
Секунда. Две.
Алиса убирает ладонь. На правой руке кривой дугой краснеет кровавый след от зубов.
Девушка перевела взгляд на маленького беглеца.
Мелкий, взъерошенный, съёжившийся, грязные кулаки сжаты — словно дворовый котёнок, который за своё недолгое пребывание в этом мире уже успел повидать всю его грязь, убившую в итоге в этом маленьком существе всякую веру в человечность. И глаза… Никакой детской чистоты и невинности. Только кровь и ненависть.
Агний с нажимом провёл тыльной стороной ладони по лицу, вытирая розовую слюну, при этом не переставая сверлить Алису взглядом.
Минута. Алиса тихо выдохнула.
— Ладно. Ладно, всё. Чего ты хочешь?
Агний расслабился, глубоко вздохнул, окончательно пришёл в себя и приготовился ответить.
***
Месяц спустя всё королевство готовилось к долгожданной королевской свадьбе, которая обещала быть не менее пышной и радостной, чем некогда у родителей нынешней королевы.
Гостей съехалось столько, что каждое окно, каждого дом, каждая улица, каждый магазин и каждая таверна буквально ломилась от переполнявших их людей, радостно распевавших песни, поднимали бокалы за молодых, выкрикивали поздравления, подбрасывали шляпы в воздух и краем глаза приглядывали за носившимися весёлой стайкой с пёстрыми флажками детьми. Хотя, те и сами не горели желанием убегать далеко. Каждые пять минут они прибегали обратно к родителям и с горящими глазами спрашивали, когда же наконец-то начнётся торжество, чтобы успеть оказаться на папиной шее и увидеть всё самое интересное.
Но тут в толпе началась какая-то недобрая возня. Поднялся гул. Замелькали силуэты гвардейцев. Рано или поздно, но до всех в той ещё секунду назад радостной толпе дошло страшное известие: королева пропала! Взволнованно заголосили женщины, расплакались в ужасе дети, а мужчины грозно завопили, вскидывая кулаки в воздух: «Да как так-то? Как так-то? Из полного стражи замка пропала! Как?!».
— А вот так! — Дьявольский, искажённый голос доносился, казалось, отовсюду. Все, в том числе и стража вместе с выбежавшим из дворца в поисках своей возлюбленной Орландо.
Некогда белые цветы на свадебной арке на главной площади вдруг разом загорелись красным пламенем, чем вызвали ещё больший ужас у народа. Даже гвардия поёжилась. Лишь только король остался стоек, глядя в самую середину главной площади, откуда уже начал волнами по всем уголкам города расползаться жуткий багровый дым, то и дело словно превращавшийся в силуэты гигантских чудовищ, приветствовавших жалких людишек грозным оскалом. И тут прямо под полыхавшей аркой возник… Он! Да, да, именно он, с его огромными рогами вместо короны, перепончатыми крыльями и вылетающими прямо из рук молниями. Сомнений никаких не было — это король Бальтазар! Злой чародей, посланник самого Дьявола!
Чудовище расхохоталось, глядя на застывших в смертном ужасе людей. Орландо выхватил меч, приготовившись к неравному бою.
«Неужто вы думали, что сможете вечно сдерживать меня в цепях, ваше величество? Я смог обмануть всех вас тогда, смог сбежать! Ладно, вы меня нашли, да ещё и решили казнить прямо здесь и сейчас, устроив пир на моей крови! Так знайте же — так просто я не дамся!»
В этот же момент из-под крыш близлежащих домов начали вылезать жуткие, клацающие тремя рядами острых зубов, драконьи головы на длинных чешуйчатых шеях. Спустя секунду с ужасным воем монстров смешался многоголосый крик и топот бесчисленных ног, стремившихся унести своих владельцев подальше отсюда.
«Видишь, мой государь? Ты это видишь? Со мной ты остался один на один. Ни один из солдат, ни один из простых жителей, этих трусов, не посмеет выступить против меня — бога во плоти! Ни один!»
Казалось, никто из толпы даже не слушал всего этого. Но нет. Одному мужчине эти слова крепко вдарили по мозгам. Голыми руками вырвав из стены хлипкий флагшток, мужик завопил на всю округу: «Люди! Десять лет! Десять с лишним лет по подвалам, по углам сидели! Что мы, твари дрожащие?!» — и со всей дури всадил острый железный наконечник в нижнюю челюсть ближайшей драконьей башки. Раздался громкий скрежет вперемешку со становившимся всё ниже и ниже рёвом. Спустя мгновение глаза чудища погасли и оно обмякло. Все застыли, разинув рты. Надо же, не бессмертные! Не всемогущие! Можно, можно их убить!
Тут же в руках горожан заблестели вынесенные из домов, ножи, вилы, дубины и даже веники — всё шло в ход в зверской битве горожан с приспешниками злодея, разворачивавшейся на фоне из с Орландо неравного боя.
В какой-то момент, когда почти все змеи были побеждены, вновь раздался жуткий голос свергнутого короля:
«Сильные у вас жители, мой король. Хоть и не с первой секунды, но бросились в бой. Не ожидал. Но знаешь. Чем я взял трон, государь? Умом! И следуя ему же не буду тратить силы, что и без того малы. Посему — забирай свою невесту…» — В торсе демона образовалась дыра, откуда вывалилась в измятом платье перепуганная Алиса. — … да не надейтесь, что я вас оставлю! Я ещё вернусь!»
Вновь вокруг рогатой фигуры начало сгущаться багровое облако, как вдруг пришедшая в чувства королева выхватила у оторопевшего жениха меч и несколькими мощными взмахами лишила врага рук, а после и головы. Вместо крови из ран брызнул фонтан разноцветных искр, который за несколько секунд накрыл рухнувшее наземь тело, после чего оно растворилось в воздухе.
— Не вернешься. — Твёрдо заключила королева.
Секунду спустя толпу накрыли овации.
Как только всё стихло, Алиса, стоявшая вместе с без пятнадцати минут мужем под вновь ставшей белоснежной аркой, начала речь. Такую, которая бывает в конце любой доброй сказки, чтобы любой маленький ребёнок смог понять её главный посыл. А посыл этой сказки, как выходило из речи королевы, был таков: сегодняшняя победа — плод трудов не только правящей четы, но и каждого, кто здесь находится. Все жители объединились в желании победить общего врага. И сейчас, когда этот враг окончательно и бесповоротно побеждён, надо вновь объединить усилия. На это раз — ради общей цели восстановить королевство и вернуть ему былое величие. И начать надо с осознания того, что, какой бы правитель над ними не стоял, пока люди не поймут, что всё начинается с них, с их понимания того, что пока они будут продолжать выяснять кто кому что сделал, кто лучше, кто хуже, кто умнее, кто глупее, кто богаче, а кто не слишком — ничего не получится.
— … мы клянёмся сделать всё, что в наших силах, чтобы поднять наш общий дом из грязи. А вы?
— Это ещё посмотрим. — Прокряхтела где-то в общих рядах полная женщина с вечно перекошенным недовольством лицом. — Да какой дурак ко всему этому прислушиваться будет? В наше время всем на всех плевать — так и живём!
— А для таких подготовлен отдельный котелок. — Донёсся еле слышно из раскрытой пасти мёртвого змея металлический голос. — Сам видел1
Громко икнув, бедная женщина схватилась за сердце и завалилась назад, чуть не приложившись об землю. Благо, последнее предотвратили подоспевшие муж с дочерью, тут же начавшие приводить мать в чувства.
Церемония венчания, танцы, стол — всё это было прекрасно. Но самое интересное всех ждало под самый конец основной части праздника.
Именно тогда все впервые увидели новое доверенное лицо королевы — долговязого мужчину в не слишком богатом наряде и с перемотанной какой-то тряпкой головой (как позже это объясняли — несчастный был бесчеловечно изуродован много лет назад). Стоял он около своего «подарка» молодожёнам, который был скрыт под пыльной простынёй. Спустя мгновение томительного ожидания она была сдёрнута, и перед всеми предстало пианино. Да не какое-то там — было оно почти в два раза больше своих обычных, виданых почти каждым собратьев, сделано из металла, украшено красивыми резными узорами. Всем стало понятно, что главным пользователем этой вещи будет Орландо.
Король в воцарившейся тишине приблизился к инструменту и начал вести себя несколько странно. Сначала он внимательно посмотрел механику в глаза, потом медленно, даже осторожно, подошёл к стоявшему около пианино стульчику и, слегка надавив на круглую седушку, вновь бросил беглый взгляд исподлобья на стоявшего близ своего творения человека со скрытой головой. Тот невозмутимо махнул в сторону пианино, как бы говоря: «Ну, давай же! Давай! Для тебя же сделано».
Орландо сел на стул и придвинулся к клавишам. Причём сидел он так, будто готовясь в любой момент сорваться с места. Зажал одну из педалей. Ничего. Зажал другую. Тоже ничего. Зажал петельку и нажал на одну из клавиш. Лёгкий, нежный, похожий на смесь нескольких музыкальных инструментов разом звук разнёсся по залу, завораживая слушателей и подогревая их нетерпение ещё сильнее. Орландо это тоже впечатлило, но не терял бдительность. В конечном итоге он зажал обе педали и быстро провёл пальцем по всем клавишам. У некоторых аж дух захватило. Действительно — такого яркого звука не мог бы издать ни один инструмент на земле.
И тут Орландо пробило окончательно. Глаза загорелись, руки затряслись — стало понятно, наконец-то оно здесь! Столько попыток, столько стараний и на уже отчаявшегося музыканта наконец-то снизошло озарение.
И он заиграл. Заиграл так, как не играл никогда. Заиграл, забыв обо всём на свете. Заиграл, будто в последний раз в жизни, не щадя пальцев, которые еле поспевали за мыслью своего владельца, почти не дышавшего в попытках не упустить заветную мысль.
А все присутствующие в зале всё слушали и слушали… Да что там? Не только они.
Как только король начал играть, на каждой улице внезапно включились доселе неприметные алюминиевые трубы, из которых по всей округе полилась чарующая мелодия, вкрадывавшаяся в самую душу, и у каждого она поднимала то, что было, казалось, утеряно навсегда в тёмных глубинах подсознания. Что-то такое, что связано ещё с тем далёким временем, когда человек ещё, только появившись на этом свете, ещё даже говорить не умел, но уже чувствовал, впитывал, слушал, осознавал. Первое знание, первая искра, первое стремление, первая мысль и чувство чего-то первозданного и непостижимого, что идёт с человеком бок-о-бок и о чём он так часто забывает с течением времени, но что каждый раз в тишине неслышно зовёт его домой.
Аккорд-звук-всё. Задубевшие, мелко дрожащие пальцы рухнули на крышку. Орландо сделал натужный вдох.
Ещё одна секунда и весь зал разразился небывалыми аплодисментами. «Браво! Браво!» — дрожали вековые стены, силясь не упасть под напором эмоций.
Алиса хотела подойти к мужу и слегка успокоить его, но тот в последний миг вдруг вскочил на ноги и от всей души пожал руку чудо-изобретателю, который был явно не готов к такой бурной благодарности.
Никто тогда не заметил маленькое, бледное лицо мальчика, наблюдавшего за всем происходившим из небольшого окна под самым потолком. Он тоже аплодировал, и он улыбался.
И всё-таки, как ни крути, тогда, когда он ушёл из столицы, сказка не совсем закончилась. Но вот теперь — да.
Хорошая получилась история. Добрая, поучительная и всем понятная. Самое оно, чтобы почитать её детям перед сном, либо же учить их по ней чтению. Хоть и пришлось немного приврать в конце — но это ничего. Они ведь ничего от людей жизненно важного не скрыли. Они просто раз и навсегда развеяли нелепые слухи и позволили жителям королевства со спокойной душой устремиться в светлое будущее, которое лично у Агния началось с обещанной помощи Эннель Дагсхарт, а также её родителям и подневольным людям их поместья. И если для последних главным чудом тогда стала нормальная, человеческая работа с хорошей заработной платой, то для самой Энни — ноги.
Агний сам помогал ей через пару дней после операции впервые в жизни встать на ноги и сделать первые, неуверенные шаги. Все присутствующие — и родители, и прислуга, — просто потеряли способность дышать, наблюдая за самым настоящим чудом.
— Моя семья сильно зависела от перевоза товаров в соседние страны. — Рассказывала Энни, когда они час спустя сидели в саду и бросали в воду камни. — После своего воцарения, Бальтазар очень быстро рассорился с большинством их правителей и у папы дела пошли на спад. В том числе нам стало откровенно нечем платить работникам нашего поместья. Тогда папа отважился на отчаянные меры — пообещал королю подключать свои какие-то связи в целях отслеживания какой-либо активности со стороны жителей «Ковчега». За это Бальтазар отблагодарил его своим покровительством, гвардейцами, которые очень быстро запугали желавшую сбежать из-под неволи прислугу и львом… Кстати, как он там? Он вернулся к семье?
— Да. С ним всё хорошо. Планирую даже как-нибудь навестить его. И да, я был очень удивлён, когда узнал, что вы с мамой решили отсюда уехать. А ваш отец за вами не следует?
— Нет. — Тяжело вздохнула девочка. — Очень уж он привязан к своему имению. Мы с матушкой, конечно, пытались дать ему понять, что содержать нам вот это вот всё откровенно не на что, да и вряд ли после всей той истории с удержанием людей против их воли с ним вообще хоть кто-нибудь захочет работать, но он нас не слушает. — Она на мгновение замолчала. — Вообще, откровенно говоря, я не думаю, что, даже если бы у нас были деньги, мама согласилась бы тут остаться, столько печальных воспоминаний у неё связано с этим местом. Я же, в свою очередь, всегда мечтала повидать настоящий горный городок.
— Горный городок?
— Да, нам там ещё давно достался домик моей двоюродной бабушки. Приведём его в порядок, наладим хозяйство и заживём по-человечески. С нами даже добровольно несколько слуг вызвалось отправиться, в том числе и Мэри, помнишь её?
Агний на секунду замялся, но после с улыбкой кивнул головой, вспомнив ту самую смотрительницу, отпустившую его с салом к измождённому Лорду.
— Ну, вот. — Завершила Энни. — Мы как всё уладим — сразу вам напишем. Будем ждать тебя с твоим отцом в гости.
— От… цом? — Это слово вырвало Агния из колеи беззаботных мыслей.
— Ой, прости, я просто думала, что вы родственники. Глаза у вас уж очень похожи.
— Да нет, нет, ты н-не ошиблась. — Последнее слово мальчик вымолвил особенно тихо.
Энни косо посмотрела на друга.
— С тобой всё хорошо?
— Всё нормально, правда, не переживай.
Девочка немного поразмыслила, но потом всё-таки решилась заговорить об этом.
— Ты не сочти за дотошность, но вы друг друга будто избегаете.
— Это настолько заметно?
— Да, очень.
— Тут… Понимаешь, история нашего расставания не слишком весёлая, и мы вообще — я, по крайней мере — точно, — не ожидали найти друг друга спустя столько лет и… М-Мы, то есть я, вообще не ожидали, что на месте другого окажется именно он… Если ты понимаешь, о чём я…
Зависла тишина.
— Послушай меня, я тебя не заставляю это делать, но всё-таки должна тебе сказать лишь одно — вечно вы от друг друга всё равно бегать не сможете. Сам подумай — небо же на землю не рухнет, если ты просто подойдёшь к нему и поговоришь с ним. Если это тебе, конечно, нужно.
«Небо же на землю не рухнет, если ты просто подойдёшь к нему и поговоришь с ним» — вновь прокрутил в голове слова Энни Агний, смотря из-за дверного косяка на что-то самозабвенно строчившего на целом ворохе чертежей Бальтазаром и стоявшим рядом с ним Зигмундом. Великан, в свою очередь, с интересом разглядывал локомотив поезда, который уже совсем скоро пустят по железным дорогам королевства. Конкретно этот будет служить лично королеве и её приближённым в её поездках по городам. Все остальные локомотивы будут строить по его образу и подобию, чтобы внезапный визит правительницы был ещё более внезапным.
Одну только деталь придворный мастер решил сделать только для королевского поезда, и Зигмунд эту деталь только-только заметил.
— Друг мой, а корпус ты собираешься перекрашивать?
— Вы о чём? — Буркнуло что-то из-под горы бумаг.
— Тут… Тут просто всё в каких-то красных каплях. — Волшебник поскрёб одну из них ногтем. — Ты что так размашисто красил здесь?
— А это не краска, господин Зигмунд. — Последовал ответ. — Это кровь нечестных чиновников.
Зигмунд хмыкнул и даже слегка ухмыльнулся, но труженик на это даже не обратил внимания. Лицо великана вновь стало серьёзным и немного печальным. Вздохнув, он приблизился к собеседнику.
— Баль… Друг мой, я… — Чародей предпринял попытку положить огромную ладонь на плечо бывшего подопечного.
— Чертежи будут готовы к четвергу, господин Зигмунд, как и обещали. — Гаркнул последний так, что его услыхала половина дворца. — Спасибо, что проявили инициативу и навестили меня, можете идти отдыхать.
Рука Зигмунда застыла в сантиметре от застиранной рубахи мастера. Спустя мгновение Зиг всё-таки её убрал и, сжав губы и кинув на мужчину ещё один обречённый взгляд, направился к дверному проёму и вышел, будто и не заметив Агния.
Дождавшись, когда тёмный плащ окончательно скрылся из виду, мальчик вновь устремил свой взор на рабочий стол и спину сидевшего за ним человека. В воцарившейся тишине, прерываемой лишь стуком карандаша и шелестом бумаг, Агний отчётливо мог слышать, как стучит кровь в висках. Подумать только — он столько пережил, столько совершил, а вот теперь он боится сделать такой ничтожно маленький шаг. Хотя, может быть, не такой уж и ничтожный? Почему, почему же это так тяжело? Они же уже разговаривали — тогда, в его мастерской под замком, потом ещё раз, когда они устраивали то масштабное «представление» на свадьбу Орландо и Алисы, а именно Бальтазар командовал Агнию, на каких улицах включать змей, чтобы избежать давки. Но это было всё не то. Сейчас совсем по-другому. Вот он подойдёт, вот он что-нибудь скажет… Что? Что он может сказать? «Привет»? «Здравствуй»? «Как дела»? Нет, как же глупо! Глупо! Глупо!.. Ну, допустим, даже если и скажет — что потом? Что будет после? Что ему ответят? Агний не знал. Никто не знал.
Да ну его к чёрту.
Сжав запотевшие кулаки и сглотнув вставший поперёк горло ком, мальчик сделал первый шаг на онемевших ногах. Бальтазар его услышал. Он понял, кто пришёл. Мужчина тут же напрягся, сгорбился и втянул голову в плечи, будто пытаясь спрятаться.
«Ему тоже страшно» — промелькнуло в разуме мальчика. Этот факт придал ему уверенности, но не заставил отбросить страх полностью.
Медленно-медленно Агний подошёл к мастеру и осторожно, будто на иссечённую плоть раненого зверя, положил руку ему на спину. Бальтазар дёрнулся и сжался ещё сильнее, окончательно перестав писать. Выждав ещё миг, мальчик соскользнул на предплечье и так проследовал до самой грубой ладони бывшего короля. Она сомкнулась, несильно сжимая пальцы Агния.
Тем временем незаметно наблюдавший за всем этим Зигмунд с долгожданным облегчением заключил сам для себя: всё хорошо. Наконец-то.