Мы бродим в неконченом здании По шатким, дрожащим лесам, В каком-то тупом ожидании, Не веря вечерним часам.
(с) Валерий Брюсов. "В неконченном здании"
В мрачном и практически черном из-за затянувших его от края до края свинцовых туч небе вновь блеснула ослепительная молния, озарив грязные, пропахшие сыростью, гнилью и тухлой рыбой улицы, где сейчас не было ни души. Даже окна в невысоких домах не горели. Да и… Они вообще не горят практически никогда — здесь люди уже давно отвыкли от света. Их серые, злобные души не думают ни о чем, кроме собственной выгоды и того, как бы урвать на местном, не менее вонючем рынке с вечно угрюмыми и хамоватыми торгашами кусок баранины подешевле. Впрочем, на всё всегда есть свои причины.
По городу прокатился грозный раскат грома, от которого задребезжали пыльные стёкла в утыканных по краям тряпками окнах. Он будто бы во всеуслышание свидетельствовал о воцарении буйной водной стихии, намеревавшейся уж на этот раз смыть весь этот жалкий городишко прямо в располагающуюся в нем загнанную в каменные стены реку, под названием «Сдохшая чайка». Изначально ли она носила такое название, или же оно пришло с наступлением тяжелых времен во всём королевстве — уже мало кто помнил.
Капли дождя градом ледяных стрел летели на черепичные крыши и каменную мостовую, стекали в общую «реку» и бежали себе дальше по холодному и темному городу. Так же беспощадно они кололи и уже раскрасневшиеся от холода ноги того несчастного, что сейчас сидел, словно маленькая неведомая зверюшка, около огромных деревянных дверей таверны, где он работал. Нет, он не просто сидел, он съежился так сильно, будто хотел пропасть отсюда вообще.
И в таверне этой проклятой он и не работал вовсе, а принудительно служил. Он — раб.
Из круглосуточной забегаловки для разного рода пьяниц, коих в этом душном поселении развелось более чем достаточно, как всегда доносился пьяный гогот, звук разбивающихся в дребезги стаканов, которые, разумеется, маленькому прислуге позже придется убирать вместе со своими товарищами по несчастью, и песни с приличным количеством сквернословия. Вот раздался особенно сильный грохот. Судя по всему, это перевернулся стол, и всё то, что стояло на нём, посыпалось на многострадальный пол, на котором, за всё его существование в качестве деревянной подстилки под ноги посетителей, что только не побывало… Слушая всё это, маленький раб лишь горько вздыхал.
Что же он из себя представлял? Да практически ничего. У него, за всю его одиннадцатилетнюю жизнь, полную побоев и проведенную в непосредственном статусе «живой мебели», не приобрелось даже своего имени. А зачем оно ему? Зачем имя забитому и ничтожному существу, которое и человеком-то назвать нельзя?
Темные, грязные и спутавшиеся волосы скрыли под собой всю голову мальчика, из-за чего она напоминала разросшийся куст. Бледные руки и ноги были покрыты плотным слоем уже давно не заживающих синяков, ссадин и ран. Мальчик уже не чувствовал никаких ударов, пинков или чего-то подобного. Боль он чувствовал во всём теле и абсолютно всегда. Чувствовать её для него уже было столь же естественно, как, наверное, чувствовать твёрдую землю под ногами. Из одежды на нём была лишь рванная и вонючая тряпка, обмотанная вокруг торса, и выцветшие штаны, которые несколько недель назад хозяин подарил своему сынишке и тот их благополучно порвал, после чего эти самые штаны были отданы на растерзание рабам. Не пропадать же хорошим вещам, как никак! Хотя, если так подумать, это самая обыкновенная доля обыкновенного раба — доедать объедки за своими хозяевами, и совсем неважно какие. А хозяин тем временем получает высочайшее моральное наслаждение, наблюдая за этой кучкой одичалых людей, которые готовы отдать абсолютно всё за мало-мальски приличную вещь.
Он имеет над ними полный моральный контроль, именно поэтому точно такие же несчастные, как и этот мальчик, которые не успели даже на годик или месяц своей никчемной жизни познать, что такое настоящее счастье и воля, не пытаются бежать или покончить со всем этим раз и навсегда… Бритвой по венам.
Казалось бы — какое дело до хозяина мёртвому человеку? Это мысли самодостаточной личности, воля же этих бедных детей была растоптана в лепёшку. Они никогда не смели перечить, потому что ты не имеешь никакого права сделать что-то без позволения хозяина, даже умереть. Только он может забрать у тебя жизнь.
И вот: на улице ливень. Холодно, страшно, и лишь одна живая душа сидит сейчас под ледяными каплями и думает. О чём — знает лишь он сам.
Как вдруг послышался громкий скрежет и громадная дубовая дверь отворилась и шарахнулась об массивную стенку дома. Из дверного проёма, словно из портала в какой-то совершенно иной мир, повеяло столь желанными теплом и светом. Стоило первому совсем немного охватить маленького раба — как он тут же вздрогнул всем телом.
На пороге стоял воистину огромный мужик с серой квадратной рожей, до предела заросшей густой бородой, большущими волосатыми ручищами, больше напоминавшими кувалды, и в насквозь пропахшей алкоголем одежде. Рядом с этой детиной съёжившийся еще сильнее прислуга казался маленьким, худощавым котёнком.
— Сидишь? — Послышался грубый и низкий голос. Сомнений не оставалось никаких — хозяин опять набрался…
— С-с-сиж… С-с-сиж-ж-жу… — Дрожащим толи от страха, толи от холода голосом пролепетал раб своему владельцу.
— Вот и хорошо, что сидишь.
Мужчина звучно икнул и, посмотрев несколько секунд красными глазищами в обрамлении синих кругов куда-то в пустоту, продолжил:
— Иди, разговорчик есть.
Мальчик послушно поднялся и проследовал за хозяином в глубь помещения.
Миновав главный зал, где, как и ожидалось, царил настоящий погром, двое спустились в кабинет хозяина. По правде говоря, это не кабинет был вовсе, а всего-то переделанная подсобка. Ничего необычного, многим людям, владеющим столь «прекрасными» заведениями и имеющим при себе штук десять-пятнадцать рабов, хочется чувствовать себя хоть немного, но элитой.
Старая и почти насквозь проеденная термитами дверь с еще более жутким скрипом, чем входная, отварилась, и мужчина со своим прислужником вошли внутрь сырой, источающей смрад дешёвой выпивки, грязных носков и разлагающихся крыс коморку.
— Ну, и что же мне с тобой делать? — Прокряхтел мужчина, усаживаясь за стол. Хлипкий и ободранный со всех сторон стул жалобно скрипнул под весом этой здоровенной тушки, но вынес. Вновь.
— Ну чего? Чего ты на меня так смотришь, шавка ты небритая? Почему снова заказ не вовремя? — Раб молчал, опустив лохматую и засаленную голову. — Чего молчишь?! Отвечай!
Огромный кулак рухнул на стол.
— П-Понимаете… — Наконец залепетал мальчик. Он сегодня толком-то ничего и не поел, ровно как и вчера, так что сознание с трудом теплилось в его теле. — У нас закончилась семга, а сейчас кошмарный дефицит… Я еле как нашел её на рынке, поэтому…
— А заранее проверить её наличие — не судьба?! — Мальчик лишь шмыгнул носом. Хозяин, раздраженно выдохнув, откинулся на спинку стула.
— Достал ты меня. — Почёсывая щетину начал гигант. — Реально достал. Всё! Решено! Завтра же веду тебя на рынок и там продаю. Надеюсь, хоть от выручки за тебя будет какая-то польза…
Мальчик лишь вздохнул. Ну вот. Уже завтра он сменит своего пятого хозяина. В большей степени ему не было до этого никакого дела, ведь в большинстве своём абсолютно все рабовладельцы одинаковые, но вот только после каждой такой смены на душе оставалось вязкое чувство собственной вины. Хотя, за что ему там стыдиться? За недосып? За голод? За изможденное побоями и вышеперечисленным слабое тело? Вряд ли… А вообще, мальчик мог с полной уверенностью назвать себя стойким парнем и везунчиком, поскольку многие такие же дети-рабы не доживали даже до семи из-за всего этого, не то что до одиннадцати… Но сам маленький раб отчетливо чувствовал — грядет тот день, та секунда, когда изможденное сердечко не вынесет и остановится. Тихо, мирно и без боли…
***
— Мама! Мамочка, смотри!!!
Из полудрёмы на влажной соломе мальчика вырвал крик одного из сынишек Мары — еще одной рабыни, проживающей вместе со всеми другими подневольными на небольшом чердаке с плесенью в каждом углу, затхлым запахом и большими кучами гнилых тряпок и сена, которые служат всем подневольными, трудившимся в таверне, местом для сна или же, на худой конец — едой.
— Мама!!! Ты только погляди!!! — Всё не унимался мальчонка, указывая маленьким пальчиком сквозь прутья решетки. — Это же «Наследие»!!! Посмотри! «Наследие»!
Малыш продолжал радостно кричать и прыгать, привлекая внимание матери и братьев, чем вызывал негодование у остальных жителей чердака. Лишь лохматый раб молча глядел на картину, хорошо видную даже сквозь железные прутья. Там, вдалеке, на синем ночном небе, которое уже успело освободиться от объятий грозовых туч, виднелась малюсенькая белая точка. Это корабль. Небесный корабль «Наследие».
И вот уже маленькая стайка ребятишек сбежалась к окошку и как один радостно кричали и тянули свои грязные и исцарапанные ручки к этому недосягаемому отголоску света и тепла. К этому далекому, но знакомому каждому чистому и верящему в светлое и доброе будущее сердцу, а мать просто металась между ними и тщетно пыталась успокоить.
А ведь и маленький раб был когда-то таким. Когда-то и он тоже верил этому кораблю, верил этому теплу, излучаемому далекой махиной. Но с возрастом надежда стала угасать. Да и не только в возрасте дело.
Почти все подчинённые второго хозяина маленького раба были так называемые «матросики». Так называли людей, которых, если можно так сказать, «завербовали» люди, имеющие какое-то отношение к «Наследию». Вербовка заключалась в том, что рабам старательно заливали в уши про то, что «Наследие» и жители… «Откуда-то там» готовят планы по государственному перевороту, который повлечёт за собой свержение с трона тирана, освобождение людей и в общем-то просто распрекрасную жизнь. По крайней мере, именно так им всё рассказывала однорукая подневольная маленькому рабу и ещё целому выводку ребятишек, которые слушали это, раскрыв рты. После таких рассказов уже лежавшая на соломенных подстилках ночью малышня частенько начинала шёпотом переговариваться и делиться мыслями о том, какой они себе представляют эту «распрекрасную жизнь», пока какой-нибудь лежавший тут же мужик не говорил «мелким засранцам» заткнуться и спать. Кто-то мечтал об целой куче еды, кто-то о большом доме, кто-то о таком же платьи, как и у хозяйской дочери. Маленький раб тоже о чём-то мечтал, но осознание того, что этим мечтам не суждено сбыться, пришло очень скоро.
Восстание. Рабы нескольких привилегированных домов объединились и подняли бунт. Маленький раб не видел его, так как сидел со всеми остальными детьми в подвале, но он плясал, прыгал и кричал, как дикий человек в каком-то жутком ритуальном танце, со всей остальной ребятнёй, предвкушая тот долгожданный миг, когда единственный наблюдатель того, что происходит снаружи, — застывший на высокой бочке и глядящий в зарешёченное окно под самым потолком мальчик — крикнет, что они победили. Что вот, вот! Настала та самая вожделенная жизнь. Но всю радость оборвал послышавшиеся с улицы крики и взрывы. Их товарищ наблюдатель медленно повернулся к остальным. На его лице были капли крови. Взгляд остекленел и смотрел в никуда. Он так и не оправился.
Восстание было потоплено в крови. В прочем, как потом узнал маленький раб, абсолютно все подобные мероприятия ждала подобная участь. Но не все согласились с этим мириться. Маленький раб стал свидетелем того, как один из выживших в восстании рабов ещё неделю с тех роковых событий смотрел на хозяина, как голодный пёс на желанную и оттого ненавистную добычу, как в один момент он кинулся на хозяина с ножом и как в следующее мгновение прогремел уже знакомый взрыв. Голова раба взорвалась. Просто взорвалась… по велению железной палки… И забрызгала всё вокруг мозгами… После этого и вплоть до того дня, когда мальчика продали его третьему владельцу, в кабинете у хозяина ужасно воняло горелым мясом.
Тогда-то маленький раб и задумался: как вообще тот, кто способен делать такие штуки может быть человеком? «Дьявол, который сидит на троне» способен изготавливать палки, которые взрывают головы людей, стоит только направить их на жертву. Почему он не сумеет в один момент изготовить штуку, которая взорвёт по одному его желанию разом вообще всех непокорных? Имеют ли тогда бунты против такого существа вообще какой-то смысл?
Это было давно. Со временем исчезли всяческие детские мечтания, вера, огонь в глазах… Осталась лишь тьма и неизвестность. Единственные составляющие жизни мальчика. Но он не жаловался. Он уже просто смирился…
На рассвете, как и ожидалось, хозяин повёл своего раба на рынок. Шагая по сырым и пропахшим гнилью каменным мостовым, и мысленно сетуя на то, что веревка сильно жмёт руки, мальчик то и дело глядел по сторонам. В сером небе изредка подавали клик не совсем здорового вида чайки, по улицам бегали грязные и худющие бездомные коты и собаки, а откровенно обнаглевших крыс, которые уже совершенно не боялись выбегать на всеобщее обозрение, было столько, что и не сосчитать. И да, люди. Отовсюду смотрели серые и угрюмые лица прохожих. Все они молчали. Иной раз даже казалось, что это каменные статуи сошли со своих холодных пьедесталов и теперь гуляют по улицам.
И тут — гомон, рокот, приглашённые возгласы, возня. Мальчик уже заранее знал, что надвигается к ним. В другой ситуации он бы тут же кинулся искать какой-нибудь дальний, не заметный угол, в который через несколько мгновений заполнит как можно меньше народу. Однако сейчас, когда руки его связаны, ему, смотря то вверх, на хозяина, то вперёд, на рассасывавшуюся толпу людей, пришлось выжидать невероятно несколько невероятно долгих мгновений, пока его владелец сообразить и кинет я в сторону, волоча за собой еле успевавшего перебирать ногами-спичками раба.
Впервые в жизни мальчик оказался не за спаситель ной стеной из чужих ног, а почти в самом мёртвом ряду, благодаря чему мог во всех подробностях разглядеть то, что через несколько мгновений выплыло из утреннего тумана, сверка приросшими к металлическому носу круглыми глазищами. Как они, наверное, страшно выглядят ночью; не раз и не два маленький раб просыпался посреди ночи от нечеловеческого вопля "КАРАУЛ!!! Дьявол!!! БОЖЕ, ПОМОГИ!!!", за которым следовала звучащая прямо сейчас во всех красках адская симфония из пыхтения изрыгающих в воздух чёрный дым медных труб, лязга блестящих сотнями мелких зубов шестерней, и грохота катящихся по нервной мостовой колёс ехавшей самой по себе кареты.
Мальчик съёжился. Он почти не дышал. Впереди стоящие люди в прилипших к домам шеренгах невольно попятились назад, угрожая затоптать тех, кто сзади.
Адское наваждение сгинуло. Спустя несколько секунд карета удалилась.
Проводив её взглядом и выждав некоторое время, толпа синхронно выдохнула и привычное движение начало возвращаться на мостовую. Разве что несколько женщин, потряхивая узел головного платка, ещё немного поохали, мол, Боже! Неужели и до нас эта напасть из столицы доберётся? Неужели и у нас черти гнёзда свои совьют?
Да, мальчику уже довелось слышать краем уха эти леденящие кровь рассказы о том, как по столице по улицам разъезжают целые десятки и сотни таких вот карет, в брюхе которых сидят продавшие "дьяволу, который сидит у нас на троне" (это обычно говорилось шёпотом) еретики, помогающие ему строить гигантских размеров плавильни с высоченными башнями, упирающимися в облака и из которых валит чёрный дым, который и не дым вовсе, а души неверных людей или переставших быть полезными еретиков, тела которых используются вместо угля, а дух через башни отправляется в Ад. А в Аду их уже поджидают и самоездящие кареты, и стреляющий палки, и огромные чудища, ездящие по железным тропам — в общем, все те монстры, которыми одаривал Дьявол еретиков в обмен на их благосклонность.
— Пошли. — Буркнул хозяин и дёрнул за верёвку с такой силой, что мальчик чуть не упал.
Они двинулись дальше
Вот уже появились первые рыбные ларьки. Приближается река «Сдохшая чайка».
— Вот дойдем и отдам тебя за любые копейки первому встречному хмырю. — Пробурчал хозяин.
Как вдруг сверху послышался громкий треск, за ним последовал истошный крик «ПОБЕРЕГИСЬ!!!» и прежде чем кто-то что-то смог понять нечто рухнуло вниз. Раздался грохот, завопили лошади, поднялась пыль, заохали прохожие.
Маленький раб начал растерянно оглядываться по сторонам, сжав худые кулачки и прижав их к груди. Как только пыль немного улеглась, перед мальчиком и не менее недоумевающими прохожими предстал придавленный к мостовой огромным каменным карнизом хозяин. Мужчина был жив, но явно оглоушен. Он просто лежал и, что-то невнятно бубня с раскрытыми до предела глазищами, раскрывал и закрывал свою огромную пасть, точно рыба.
И тут произошло чудо. Самое настоящее чудо. Чудо, которое воистину можно объяснить лишь божьим вмешательством. Ошарашенный резким приливом адреналина детский разум вдруг стал думать. Столько эмоций разом накрыли его, что у него аж перехватило дыхание. Накрыли, и начали тянуть куда-то, сами не зная куда, точно бешенный порыв ветра. Недоуменные взгляды прохожих со стороны, всё еще витавшая вокруг полупрозрачными облачками пыль, бессознательный взгляд хозяина подействовал на маленького раба так, как обычно действует вода на погруженный в нее резиновый мячик. Сердце забилось, ноги стали невесомыми, в горле встал ком. «Беги! Беги! Беги!» — орал внутри истощенного тела внутренний голос.
Не помня себя, мальчик за мгновение оказался около зубчатого забора, обрамлявшего каменные стены "Сдохшей чайки", поддел верёвку острым штыком, одним рывком разорвал её, — благо, она была уже гнилой, — и понесся куда глаза глядят не видя ничего на своём пути, а уже донёсшийся до ушей дикий рёв «СТОЙ!!!» лишь подлил масла в огонь.
Маленький раб без труда перепрыгивал через бочки и повозки, огибал прохожих, он бежал настолько быстро, что его бы сейчас не обогнал ни один человек, ни одна собака, ни одна лошадь.
И тут — тупик. Бежать просто некуда. Лишь когда мальчик резко затормозил и начал оглядываться по сторонам, в поисках спасения. Наконец пришли запоздалые тяжесть в ногах и колкое чувство под языком и в груди. Но как только мальчик завидел сшибающего всё на своём пути и покрытого каменной крошкой огромного мужика с горящими неописуемым гневом глазами, инстинкты вновь завладели его разумом. И тут он понял — забор. Забор!!!
Одним ловким прыжком преодолев железную преграду, парень скатился по пологому каменному берегу и… Плюхнулся в воду.
Холодная и грязная вода глубокой реки приняла тело бывшего раба остро и не дружелюбно. Ноги задубели от холода, но мальчик всё-таки смог по-собачьи доплыть до близлежащего деревянного обломка, мирно плывущего по стремительному течению старой ворчуньи "Чайки", и зацепиться за него. Только тогда мальчик смог наконец-то спокойно выдохнуть и оглянуться, чтобы увидеть застрявшего на заборе и бранящего весь белый свет красного от гнева хозяина. Мальчик не вынес и расхохотался, наблюдая за брыкающимся на хлипкой железной ограде мужиком, который с каждой секундой всё отдалялся и отдалялся.
Но на этом трудности не закончились. Нет. Они еще только начинались.
Вот уже показалась граница города, и как только мальчика вынесло за неё — и без всего этого достаточно быстрые воды Чайки просто взбесились.
Бывшего раба кидало из стороны в сторону, то резко выбрасывая вверх, то вновь погружая под воду. Мальчик то и дело ударялся обо все препятствия на своём пути: камни, берега, ветки, корни и всё в этом роде. Но он не отпускал того деревянного обломка. Он был как единственное спасение. Казалось, что если маленький раб его отпустит — он тотчас же погибнет безо всяких причин.
Так прошла, как казалось, целая вечность, прежде чем он обессиленно повис на разнесчастном обломке, закрыв глаза и не чувствуя ни одной клетки своего тела. Есть течение или нет — это уже не волновало. Он устал. Просто немыслимо устал. Медленно, но верно полудрёма начала «пеленать» голову мальчика и погружать его в ласковые объятия сна. Он не сопротивлялся. Если это конец — он его примет. В конце концов, чем это всё еще могло закончиться?
Через некоторое время он вдруг почувствовал, что поднимается куда-то.
"Ну, всё" — Подумал мальчик. — "Конец…".
Однако, стоило только этой наиболее складной и чёткой мысли промелькнуть в мутной пелене сознания раба — как полудрёма уже через мгновение улетучилась, точно напуганная птица. Тут же пришло ощущение того, что всё вокруг какое-то склизкое и шевелящееся, в нос ударил до боли знакомый запах. Рыба. Он в рыболовной сети.
Мальчик перепугано раскрыл глаза и через мокрые пряди начал машинально рассматривать окружающую обстановку, но стоило ему это сделать, как крик комом встал в горле.
Он в сети, вокруг дрожит задыхающаяся рыба и всё это как минимум в пятидесяти метрах над землёй в тускло-голубом небе.
Как только полный дребезжавшей и испускающей из себя последние остатки жизни скользкой добычи верёвочный капкан оказалась вплотную к палубе без всякого преувеличения огромного корабля — четыре крепкие руки схватили сеть и вывалили всё её содержимое наружу, в том числе и бедного, мокрого мальчика.
— Эй, ты только глянь! Это еще что? — Послышался вдруг грубый, басистый голос.
— Да-э, не знаю… — Послышался второй, не менее внушительный. — Мож, рыба какая, экзотическая?
— Да сами вы рыбы! — Раздался третий-Это рыбё… Тфу-ты! То есть, ребёнок! — В этот же момент мальчик поднял лохматую голову и огляделся. Вокруг него уже успели столпиться глазевшие и шушукавшиеся со всех сторон матросы. Маленький раб съёжился, всё ещё прижимая к себе заплесневелый обломок, не зная, что делать.
— Так! Что за шум, а драки нет?! — Раздался вдруг откуда-то со стороны громкий и грубый возглас, парень даже не сразу уловил в нём что-то…женское.
Толпа немного стихла и расступилась. Неподалёку стояла высокая, стройная девушка и косо глядела всеобщее столпотворение.
— Ну? Чего вылупились? Что происходит?! — Послышался всё тот же громкий и уверенный голос из ярко-красных губ на пылающем золотистым загаром лице.
— Да вот! — Тут же отозвались моряки.
— Ты ток глянь, что выловили!
Девушка начала приближаться к любопытному улову, при этом высоко поднимая длинные ноги и гремя высоченными и кое-где прохудившимися сапогами, как солдат. При этом руки с коротко подстриженными ногтями и увешанные всеразличными браслетами были всё еще впёрты в бока крепкого тела, а взгляд пронзительных сине-зеленых глаз всё еще был направлен на мальчика, отчего последнему было немного не по себе.
Наконец, дошагав до незваного гостя, морячка еще раз осмотрела парня со всех сторон и подняла его за шкирку на ноги, как котёнка. Это не было особенно удивительно, учитывая недельный рацион мальчика и его постоянные физические нагрузки.
Осмотрев парня, девушка вздохнула.
— Ну, ребята, сегодня мы с мясными блюдами разойдёмся! Худоват, конечно, но кок наш — просто волшебник! Он эту мелочь мигом компенсирует! — В этот момент мальчик пискнул, точно щенок, которому заживо отрезают хвост, что вызвало бурную реакцию у наблюдавших. Мужчины расхохотались, уже начиная тихо подшучивать над не на шутку перепуганным мальчишкой.
— Да не боись! — Махнула рукой девушка. — Шучу я! Не съедим мы тебя! — После этого она вновь приняла деловой вид.
— Так, откуда ты такой?
— Й-Я из Рублина, мисс. Близ реки Сдохшая чайка.
— Сдохшая чайка?! — Девушка вытаращила глаза и, глядя куда-то вдаль, присвистнула. — Ну, парень, сама госпожа удача тебе сопутствовала. — Морячка вновь уставилась на мальчика. — Ты раб что-ли?
— Д-Да.
— Сбежал или утопить пытались?
— С-Сб-беж-жал… — Предательски дрожащим голосом проговорил мальчик. — Девушка вновь усмехнулась, обнажив ряд идеально ровных и белых зубов.
— Вот везунчик! Ладно, перейдём к главному. Руки из того места растут?
— Д-Да. — Мальчик чуть оживился.
— Какие способности?
— Ну… Хорошо готовлю, тщательно убираюсь…
— Во! — Девушка ударила мальчика по спине (ладонь у неё была, признаться честно, как деревянная доска) и, взяв за плечо, повела куда-то.
— Приведем тебя в порядок, выделим место, и я вас поздравляю, ребята! У нас наконец-то юнга появился!
— Эй! Искур! Ты погоди еще с юнгой-то! — Послышался из-за спины грозный оклик, что заставило мальчика вновь напрячься. Девушка вздохнула и обернулась.
— А тебя что-то не устраивает?
— Ну, как бы у нас еще на борту есть капитан и его праве решать, оставить нам этого оборванца или вышвырнуть за борт, к чёртовой бабушке!
— Во-первых, не будем отвлекать нашего кэпа от штурвала, во-вторых, я его правая рука, и мне тоже дозволены такие действия, да и… — Морячка в который раз посмотрела на мальчика и добродушно потрепала его по темной голове. — Вы думаете, что на вас, сорок здоровенных обжор, легко одному приготовить завтрак, обед и ужин? Во-во! Так что, не расстраиваете нашего старину Дулбо и не лишайте его двух подручных рук. А теперь — за работу! Я скоро присоединюсь! Пошли, пацан. И да, выкини ты уже эту деревяшку, зачем она тебе? — После этого девушка вновь повела маленького бывшего раба в неизвестном направлении, а матросы тем временем уже занимали свои позиции и продолжали делать свои дела так, как будто ничего не произошло.
Девушка и её маленький спутник прошли во вторую половину корабля и вошли в широкую деревянную дверь в корме. Внутри оказалось довольно холодно, слышался гул и немного неприятно пахло. «Это двигатель.»-тут же сообразил мальчик.
— Ступай осторожно, лестница тут достаточно крутая. — Послышался из темноты голос сопровождающей парня. Последний сделал несколько шагов и впрямь чуть не упал вниз. Как только глаза привыкли к темноте и мальчик смог разглядеть ступеньки — он начал осторожно спускаться, а морячка следовала прямо за ним.
Внутри корабли оказался раза в три больше, чем снаружи. До того момента, как они добрались до нужного этажа, новоиспечённый юнга успел насчитать их в общей сложности штук восемь, и еще несколько осталось внизу.
На нужном этаже оказалось что-то вроде бани. Пахло там, как и подобает, мылом, травами, и пропитавшимся жаром деревом.
— Итак, — начала свой инструктаж девушка. — Вот тебе ведро, вон там кран, только смотри, всю воду не израсходуй, вот тебе мыло, вон там лежат ножницы и расческа, приведешь в порядок свою… — Морячка поводила рукой около головы.-…гриву. — После этого она прошла к двери и крикнула на прощание:
— Как только приведешь себя в подобающее состояние — найдешь меня! — Дверь захлопнулась.
Еще немного постояв в тишине, мальчик принялся за дело.
Сначала он хорошенечко себя отмыл, как и обещалось — с водой он обращался крайне экономно. Вообще, для простого безродного мальчишки пользоваться водогреем в плане личной гигиены — настоящая роскошь, но как бы не хотелось еще немного насладиться этим непривычным, но поистине блаженным ощущением, мальчик был вынужден это всё прекратить и заняться волосами.
И дураку было понятно, что расчесывать многолетние дебри будет просто бесполезно, так что парень сначала взялся на ножницы, благо, у двух его прошлых хозяев было достаточно большое имение, где бывший раб частенько подстригал кусты, так что какой-никакой, но опыт у него в этом деле был.
И вот, наконец, после полуторачасовой работы, мальчик осмотрел результат; тело чисто, как никогда раньше, волосы больше не жирны, не лезут в рот и нос и совсем не пахнут, да и самому парнишке вдруг стало необычайно легко и хорошо, будто с него наконец содрали какой-то многовековой каменный слой.
После этого, одевшись, мальчик пошел, так сказать, «сдавать» результат своих упорных стараний.
— Ну вот! — Воскликнула девушка, лишь завидев посвежевшего юнгу. — Вот, совсем другой разговор! Только одежду надо будет сменить… И да, пацан, ты почему чёлку не отстриг? Тебе же без неё легче будет!
— Это не так, мисс. — Мальчик покачал головой. — Я уже привык к ней. С ней мне и удобнее, и спокойнее.
— Ну-С, на вкус и цвет — товарищей нет! — Пожала плечами морячка. — И да, хватит называть меня «мисс», терпеть не могу этих официальностей, зови меня просто Искури, идёт? — На смугловатом лице мальчика возникла улыбка и он кивнул. — А тебя самого как звать?
— У меня нет имени. — Сразу поник юнга.
— Как это?
— Я же раб! Зачем мне оно?
Девушка задумалась. Мужских имён она знала предостаточно, но это процесс тонкий, ведь она даёт какому-то живому существу имя на всю жизнь. Так продолжалось еще в течении минуты, прежде чем в голове Искури, совершенно случайно, промелькнула посторонняя мысль: «Блин, как только приедем — надо будет зажигалку новую купить, ну, или огниво на худой конец…»
— Точно! — Искури крикнула так, что близстоящие матросы аж вздрогнули от неожиданности.
Девушка величественно положила руку на голову мальчика и торжественно объявила:
— Агний. С этого самого дня и навсегда, ты — Агний.