– А сам говорил – всегда готов помочь.
– Помочь – помогу, – туманно ответил приятель.
– Завтра мы с тобой поедем в тайгу. Походим вокруг зоны, ты – с “Беллой”, а я с “другом”. – Имелся в виду более точный, чем “Белла”, широкодиапазонный дозиметр “ДРГ-01М1”. – Сейчас бардак, да еще суббота... никто не обратит внимание. Вроде бы за брусникой пойдем. Согласен? Ну, согласен, нет? Ну, решайся!
Рабин подумал и кивнул огненной головой, едва не ударивши лбом о настольную лампу. Так и договорились.
На высоком крыльце железнодорожного вокзала из каменной урны валил желтый дым – кто-то подпалил сор, и народ бежал, кашляя, сквозь это облако. Поперека не мог, конечно, пройти мимо – ругаясь сквозь зубы, он пометался по вокзалу, нашел под лестницей за дверью худенькую пьяноватую уборщицу с фиолетовыми волосами (она сидела и курила), схватил у нее ведро, с грохотом налил воды из крана и, выбежав, вылил на пламя. И заорал уборщице:
– Будешь еще спать – вылетишь с работы!
Затем на площади Поперека и Рабин купили билеты и сели в старый “Икарус”, идущий до районного центра Батьковщина. Оттуда на попутных можно добраться до заброшенного села Батьки, а далее – тайга и колючая проволока, во многих местах подмятая тракторами или порезанная умельцами, которые ходили даже в самые строгие годы за белыми грибами в Красный бор.
По дороге Поперека, никогда не терявший попусту время, читал московскую газету “Коммерсантъ”, а Рабин, страдая похмельем, разминал по очереди пальцы и тер, оттягивая, мочки ушей. Ему объяснила вторая и последняя жена Попереки Наталья, что это верный способ разогнать кровь.
Возле ног Попереки лежал полупустой широкий рюкзак, а на коленях Рабина – взятая им по просьбе друга портативная телекамера “Панасоник”.
Некая бабуля лет шестидесяти, еще крепкая, с волевым взглядом, с белесыми усиками, изумленно разглядывала худого Анатолия.
– Тебя жена не кормит? Хочешь, пирога дам, доченьку не застала, обратно везу.
– Спасибо, – Рабин помотал как гусь узкой головой. – А почему не застали?
– Ключ под половик не кладет, а куда умотала?.. и записки нет. А я-то и писала ей, и звонила из райцентра, что приеду. Ветер в голове.
– Может, замуж вышла, а от тебя скрывает... – откликнулся дед с калининской бородкой. Но дородная бабка, покосившись на него, даже не удостоила ответом... А вот Рабина продолжала уговаривать. – Бледный такой. Могу и чашку налить.
– Чашку? – переспросил Рабин, но очень тихо, чтобы не расслышал Поперека.
Бабка, поняв по его взгляду, чего остерегается Анатолий, молча отвернула крышечку с бутылки и, плеснув какой-то желтоватой жидкости в фарфоровую треснутую чашку, подала физику.
Рабин быстро выпил, отдал чашку и полузакрыл глаза. Вспомнил, что надо поблагодарить:
– Спасибо. – И как многие люди, которые совершили неблаговидный поступок или преступление, но остерегающиеся, не заметил ли этого проницательный милиционер, почему-то непременно обращаются именно к этому милиционеру с небрежной просьбой прикурить или даже просто так, с необязательными словами, так и Рабин вдруг изобразив живейший интерес на лице, спросил у Попереки. – Петя, а как ты познакомился со своей Натальей?
Оторвавшись от газеты, тот блеснул взглядом. Уж конечно же, он рассказывал Толе, как он познакомился с Натальей. Но, может быть, послушав еще раз, он сам хочет что-то рассказать.
– На танцах. Я же очень любил танцевать, особенно латиноамериканскую классику... рок-н-ролл, конечно. В Новосибе, на Красном проспекте, в огромном холле театра проводили с помпой конкурс. Я отрабатывал медленное танго с нашей аспиранткой, ну, представляешь – головка дамы до полу... а Наталья – с каким-то белокурым, с розовыми ушами. Мы раз переглянулись, два... а когда объявили, что я занял третье место, а она седьмое, под прощальную музычку подошел к ней.
– Красивая она тогда была?
– Она и сейчас... – чуть нахмурился Петр Платонович. – Что меня поразило, особенно после моей первой подруги Сони. Ножки литые, стан тонкий и гибкий, глаза умные... ну, будущий врач! Мгновенно подлаживается под малейшее твое движение... ну, как шелк вокруг кулака... Конечно, носик длинноват, но, когда высоко вскинет голову, это даже очень красиво.
– Намекаешь, что мы евреи.
– Опять! – И сердито зашипел. – Я обожаю евреев! Они трудяги! А если кто не трудяга, то очаровательный остроумный алкаш. Как ты!
– Значит, заметил... – заныл Рабин. – Но я немного. Спасибо вам, тетенька!
Но бабка уже дремала, обняв свою сумку на коленях.
По приезде на конечную остановку охмелевший и оживший Анатолий словно впервые увидел на спине друга рюкзак и не смог скрыть недоумения: зачем и куда такой большой?
Поперека сквозь зубы, уже злясь на что-то, негромко отвечал:
– С этой минуты включи камеру и снимай все мои движения. – И подмигнул.
Рабин растерянно вытащил из кожуха аппарат и, включив, нажал на “REC”.
В сторону тайги шел грязный грузовик с разболтанными бортами. Поперека поднял руку с зажатой синей денежкой – 50 рублей.
Зоркий шофер кивнул, затормозил – в кабине у него уже сидели два стальнозубых парня, в кузове спал на тулупе пьяный дед. Сели на железный пол рядом, и ГАЗ-51 поскакал дальше.
Через полчаса ученые соскочили с грузовика – машина шла вправо, не по пути.
Поперека быстро зашагал по дугообразной улочке, оглядывая сгнившую заброшенную деревеньку.
– За мной, – командовал он. – Толя, где-нибудь кирпич видишь?
– Кирпич?
– Лучше даже два.
– Два? Зачем?
На месте пожарища они нашли кучу черных старых кирпичей с горбиками перекаленного раствора.
– Снимай, снимай... – бормотал Поперека, складывая два кирпича в темный пакет, затем в тряпичную сумку. Вынул из рюкзака провода, сунул концы также в сумку и обмотал крепко крест-накрест толстой рыболовной леской. Затем вытащил из рюкзака тикающий будильник, присоединил провода к его ножкам, и прижав его к серой сумке, обвязал той же рыболовной леской.
Рабин хмыкнул. Получилось нечто похожее на мину с часовым механизмом.
– Зачем? – спросил он, хотя уже и догадался.
– У тебя записывает? – зло спросил Поперека, кивая на видеокамеру.
– Всё о’кей, – развеселился Рабин, хотя от страха руки у него задрожали. – Что, прямо так и пойдем на территорию?..
– Так и пойдем, – сказал Петр Платонович, глядя в объектив, – посмотрим, как работает их хваленая секретность. – Буржуев они испугались, суки! Да тут летом по ягоды все соседние села ходят, а осенью за шишками и за брусникой...
Они вошли в березовый лес, а вскоре оказались и в тайге, где преобладали сосны, ели, малинник. Поперека уверенно шагал по тропе, которая виляла, вела поверх обнаженных сосновых корней, похожих на мертвых осьминогов, спускалась в лощины, в кустарник, и возносилась наверх.
– А ты снимай, снимай, – повторял Поперека, оглядываясь и ухмыляясь, как бес. – Чтобы все было задокументировано.
Они через часа два вышли к мелкой речке, пробежали по галечнику до старого дерева, рухнувшего как раз поперек течения. А далее перед ними предстала черная колючая проволока в два ряда, протянутая через тальник и волчью ягоду от столба к столбу. Столбы уже сгнили, кое-где покосились, а то и держались на весу лишь из-за того, что были обвязаны заградительной проволокой. Пройти через эту преграду не составляло труда, и вскоре ученые НИИ Физики РАН оказались на бетонном пологом берегу огромного искусственного озера – собственно, уже на территории закрытого города.
Разумеется, в гору, туда, где расположен реактор, у них и мысли не было пройти, но вот к хранилищу ядерных отходов почему бы нет?