11 августа, четверг, время 17:05
Особняк семьи Ким.
— Аньён, сын, — как только МуРан принимает звонок, тут же отправляется в беседку. Гулять и одновременно разговаривать по телефону — тяжёлая работа в её возрасте, от которой любой рад увильнуть. Её верный оруженосец ИнХе тенью следует за свекровью.
— Аньён, мама. Ты уже в курсе очередного безрассудства нашей очаровательной невестки?
— Нет. Что случилось, сын? — по тону мужчины, которого она знает с тех времён, когда он мог только лупать глазами и сиську сосать, МуРан догадывается, что ничего катастрофического не произошло. Очередное хулиганство Агдан, не более.
— Три дня назад в своей телепрограмме «В гостях у Агдан» наша невестушка обвинила чеболей в падении рождаемости. По её мнению, мы виноваты в вымирании нации.
МуРан молчит. Рядом ИнХе тоже не издаёт ни звука.
— Что ты молчишь, мама? С нашей неадекватной невесткой надо что-то делать.
— Мама, ты меня слышишь?
— Сын, а разве… что-то я ничего понять не могу. Разве телеканалом не ЧжуВон управляет?
Вместо словесного ответа в телефоне еле слышно доносится всего лишь дыхание.
— Что ты молчишь, сын? — против воли МуРан слегка ехидно улыбается.
— Ты хочешь сказать, это ЧжуВон выступил против своей семьи?
— Не знаю. Я ещё не смотрела. В это время моя любимая дорама как раз идёт.
ДонВук опять молчит. Видимо, думает. Паузу рвёт МуРан.
— Скажи, сын, а это правда?
— Что правда? — не понимает ДонВук.
— Правда чеболи виноваты в падении рождаемости?
На этот раз ДонВук молчит куда дольше. Потом прощается и разрывает связь.
11 августа, четверг, время 17:20.
Огромная вилла в окрестностях Пхёнтхэка.
Гуляющий по обширному зелёному газону, ограниченному декоративными деревьями и столами с закуской, ДонВук озадаченно кладёт смартфон в карман. Сопровождающая его холёная и вышколенная Ли КуЕн держит покер-фейс. В её случае это выражение постоянной готовности к действию по одному движению пальца шефа.
По зелёной полянке хаотически перемещаются парочки и небольшие, не более трёх-четырёх человек, компании. Более многочисленные группы встречаются редко и только у столов.
Сегодня высший свет национальной бизнес-элиты принимает «Korean Air». Всё чаще и чаще это делают именно они. Не потому, что самые влиятельные, хотя сильная компания и сильный клан. Они лучше остальных организовывают такие тусовки. С одной стороны полянки стоит «Боинг-747». Хозяева утверждают, что аппарат хоть и отработал четверть века, но остаётся на ходу. Обслуживающий персонал, разносящий по лужайке и столам напитки в стилизованной форме стюардесс. Очень красиво, ДонВуку ранее с непривычки редко удавалось оторвать взгляд от плавных линий точёных фигурок, упакованных в красивую форму.
— А ты что думаешь, КуЕн-ян?
— Сабоним? — вопросительно поднимает бровку девушка.
— Руководство нашей корпорации мешает сотрудницам рожать детей? — ДонВук смотрит испытующе.
— Не знаю, сабоним, — девушка безмятежна. — Никогда не задумывалась. Я ведь не замужем, сабоним.
Ожидаемый ответ. Подтверждение невозможно в принципе. С ней-то всё понятно, а вот что вокруг происходит, не очень. Короткие разговоры с «коллегами» оставляют за собой впечатление странности. Сначала лёгкая критика невестки, которая неосторожна в словах и тут же: «Да-да, мы понимаем, что именно поэтому, саджанним, вы держите дистанцию». А дальше нечто непонятное.
— Полагаю, уважаемый ДонВук, вы всё-таки имеете возможность что-то передать на словах вашей невестке, — саджанним МонГу даже не ждёт подтверждения. — Корпорация «Hyundai Motor Group» всегда будет рада сотрудничеству с компанией «Агдан».
ДонВук не нашёл, что сказать, ограничился вежливой улыбкой. Собеседнику этого хватило. Недоумение шефа развеивает помощница.
— Госпожа Агдан делала им рекламу, сабоним, — девушка шуршит в планшете и добавляет. — С начала года их продажи выросли на три процента. В денежном выражении четыре миллиарда долларов.
Брови ДонВука, преодолевая его отчаянное сопротивление, ползут наверх. А ведь год ещё не кончился! Будет и пять миллиардов, если не больше. До мужчины начинает доходить то, что давно знает его мать, и чувствуют остальные. Огромный вес этой сумасбродной девчонки.
Вот только в салон самолёта его сегодня не пригласили.
11 августа, четверг, время 20:10.
Особняк Агдан.
Сижу на диване с ногами. Ступни вместе, колени врозь. На одну коленку пристроил свою ладонь Чжу. Смягчился, видать, пацак, как-то уговорил свою мужскую гордыню с корейским уклоном.
Занятия с СунОк провели раньше. Ради совместного просмотра по ТВ меня, красивой и беспощадной. Моя бестолковая онни окончательно втянулась, сама меня в спортзал тащит. Хотя меня-то заставлять не надо, мне тренинг необходим почти на физиологическом уровне. Способ релаксации и сброса напряжения, скопившегося за рабочий день. Сейчас в душе покой уровня нирваны.
— Никак не могу привыкнуть, — бурчит СунОк с другого конца дивана, — Юна здесь и в телевизоре одновременно.
О, совсем забыла!
— СунОк, чаю! — в моём голосе сановная уверенность в непременном исполнении приказа.
Онни, чуть наклоняясь вперёд, чтобы обойти препятствие в виде зятя, вознаграждает меня долгим взглядом. Мама чуть вздыхает, Мульча наперекор СунОк нацеливает на неё свои глаза. А пересмотреть мою Мульчу не может никто.
Через паузу онни встаёт и топает на кухню. Вот так, потихоньку — помаленьку делаю из своей сестры человека. А настоящий человек должен уметь отменять некоторые бесчеловечные корейские нормы.
— Мама, что ты на меня так смотришь? СунОк — моя старшая сестра, так? Так. Значит, должна заботиться о своей младшей. Вот она и заботится.
Сбоку доносится еле слышное хмыканье. Но чу! Рекламная пауза кончается, начинаем смотреть меня.
Еженедельная передача «В гостях у Агдан».
Интервьюером назначила ДжиХён. Для привлечения внимания. Для того же самого юбка у неё колени не закрывает.
— ЮнМи-сии, — ДжиХён, красиво склонившись над столиком между нами, перебирает разложенные бумаги, — вы на самом деле считаете, что именно чеболи виноваты в падении рождаемости? Именно так зрители поняли ваши слова на прошлой передаче.
— Нет. Когда говорят… когда так формулируют, то создаётся впечатление, что главный виновник найден, остаётся призвать его к ответу и проблема решена. Это не так.
— Вы хотите сказать, что чеболи не виновны? — ДжиХён хорошо играет голосом. Не идеально, но хорошо.
— Во-первых, я не употребляла слово «чеболи». Я говорила обо всех, подчёркиваю, всех бизнесменах и руководителей всех фирм и организаций. Во-вторых, главная мысль была в том, что всё наше общество должно поменять отношение к этому вопросу.
— И каким оно должно быть? — дежурный вопрос, ДжиХён согласно инструкции тянет время.
— Об этом тоже говорила. Общество должно относиться к беременности с таким же уважением, как и к мужской службе в армии. Служба в армии почётна, но если бы не женщины, служить было бы некому.
— Не согласиться не могу. Но я тоже девушка, а как отнесутся к вашим словам мужчины?
— Не знаю. Можно провести соцопрос, а ещё у нас в парламенте подавляющее число депутатов — мужчины. Если они откажутся проводить нужные законы, а соцопрос покажет, что мужчины против возможности давать женщинам спокойно рожать, то…
— То? — подхватывает с улыбкой ДжиХён. Подумывала в этом месте рекламу вставить, но решила не злоупотреблять.
— То мы узнаем, что главный виновник падения рождаемости — наши мужчины.
Перехихикиваемся с ДжиХён. А вот теперь — можно.
Рекламная вставка.
— Прошу вас, сэнсэй-тонсён, — СунОк с поклоном ставит передо мной поднос с чаем и розеткой варенья.
— Наконец-то ты себя, как взрослый человек ведёшь, — удовлетворённо заявляю я и ойкаю. Мама, проходя мимо, всё-таки отвешивает мне лёгкий подзатыльник. Все хихикают, только Мульча смотрит на маму неодобрительно.
Конец рекламной вставки.
— Думаю, что ни депутаты, ни мужчины в целом не возьмут на себя нехорошую славу главных виновников, — возобновляет беседу ДжиХён.
— Согласна. Так что законы, защищающие женщин, парламент примет. Торопиться с этим не нужно, проблема нуждается в глубокой проработке.
— А каким вы видите такой закон, ЮнМи-сии?
— Глубоко продуманным, ДжиХён. Возможно, надо увеличить пенсии. Не только матерям, но и отцам. За каждого ребёнка, скажем, тысяч четыреста-пятьсот вон. И тут тоже надо думать. За одного ребёнка платить меньше, а если в семье двое и более, то больше.
— За двух или трёх детей и так будет больше, чем за одного, — замечает ДжиХён.
— Ты не поняла. Прогрессивная шкала должна быть. К примеру, за одного ребёнка — триста тысяч, а за двоих — восемьсот, то есть по четыреста тысяч на каждого.
— Понимаю, — кивает ДжиХён, — стимулирование количества детей.
— Да. Один ребёнок это ни о чём.
— И как вы думаете, ЮнМи-сии, как только закон или пакет законов примут, ситуация поменяется? — зрители не знают, но именно с этого момента начинается обострение в стиле Агдан.
— Нет, — ответ настолько же категоричен, насколько и короток.
ДжиХён делает глаза и сдвигает ножки. Недоумение она выражает не вербально, а всей позой и лицом.
— Закон это только один аспект. Меры по изменению ситуации должны быть глубоки и многоплановы. Вот вы говорите, чеболи, чеболи… с чеболями как раз иметь дело проще всего. Их немного, несколько десятков. Их легко собрать и провести разъяснительную работу, договориться о разделении бремени. Какую-то нагрузку на себя может взять бизнес, в чём-то может помочь государство. Кстати, это нужно сделать до принятия законов. Парламент только зафиксирует договорённости с бизнесом.
— ЮнМи-сии, вы развернули ситуацию совсем в другую сторону. Чеболи не виноваты, с ними просто никто не проводил работу…
— Ты совершенно права, ДжиХён. Вот если в процессе диалога правительства с большим бизнесом выяснится, что чеболи наотрез отказываются облегчать положение женщин, тогда и следует заводить разговор об их вине. Не раньше.
— Справедливо, — принимает подачу ДжиХён.
— Но вот про кое-кого сразу можно сказать, без всяких социологических исследований и опросов, что именно на них лежит огромная доля вины за падение рождаемости.
— И кто же это?
И, конечно, же — рекламная пауза. Законы шоу-бизнеса, ничего не поделаешь.
— ДжиХён, не догадываешься? — тяну интригу, пока можно.
— Нет.
— Мы с тобой совсем недавно были айдолами, — подвожу всё ближе к разгадке. — Помнишь, особые пункты в наших контрактах?
— Ты о запрете выходит замуж и рожать? — в красивых глазах ДжиХён вспыхивает понимание. Не окончательное, но близкое.
— Не только. Нам даже отношения были запрещены.
— ЮнМи-сии, вы хотите возложить вину на агентства? — разочарование и недоверие в голосе. Морщусь. Сейчас, как в одной игре, должна была сказать: «Холодно».
— А кто заставляет агентства вносить такие пункты в договоры с айдолом?
— Фанаты, хейтеры, нетизены… — «догадывается» ДжиХён.
— Правильно. Именно на нетизенах огромная доля вины за падение рождаемости в стране.
Эта с виду неприметная и без малейшего пафоса фраза и есть кульминация всей передачи. Ради этого заявления всё затевалось и вокруг него все пляски. ДжиХён округляет глаза и рот, «О-о-о!». Хорошая она актриса, премию заслуживала честно. Своей мимикой фиксирует внимание на моих словах, закрепляет их в памяти зрителей. Особенно мужчин, ведь ножками тоже не забывает играть.
— А разве нет? Тебе ли не знать, какой шум поднимается, если айдола застукают даже не на свидании, а просто заметят проявление симпатии к кому-то? Какие горы хейта сразу выливаются на «виновного»!
ДжиХён замедленно кивает, «Да, да…».
— Нетизены хотят видеть айдолов ангелоподобными куклами. И страшно нервничают, когда вдруг девушки-айдолы интересуются молодыми людьми, а парни-айдолы засматриваются на девчонок. И что получается?
— Что?
— При таких условиях айдолы невольно пропагандируют образ жизни, в которой нет места любви, замужеству и семейному счастью. Полагаю, что корни такого явления, как сампо* растут именно отсюда.
— Вы уверены, ЮнМи-сии?
— Ещё раз повторяю, нужны научные социологические исследования, но думаю, именно так всё и просходит. Молодёжь берёт пример с айдолов, это несомненно.
— …
— Забавно, правда, ДжиХён? Нетизены сначала заставляют айдолов отказываться от отношений, а потом сами же берут с них пример.
— Холь! Выходит, чеболи ни при чём?
— Не знаю, ДжиХён. Ещё раз повторяю, вопрос нуждается в глубоком изучении. Но как раз с чеболями дело иметь проще всего. Не забывай, я тоже чеболь, хоть и не такой масштабный. А ты работаешь у меня. Скажи, тебе запрещают выходить замуж и рожать?
— Нет, ЮнМи-сии. Спасибо вам огромное.
— Когда выйдешь в отпуск по рождению ребёнка, тебе будет выплачиваться пособие в размере половины оклада. И твоё рабочее место сохранится за тобой. И это относится ко всем женщинам, которые работают в моём холдинге.
— О, да, ЮнМи-сии, — ДжиХён слегка розовеет от лёгкого смущения. А я потом думай, это она так гениально играет или на самом деле смущается.
Время 20:55
— Ты — молодец, Юночка, — умиляется мама.
— Лишь бы бизнес выдержал, — хмыкает ЧжуВон. — Это всё-таки дополнительная нагрузка, а ты, Юна, всё берёшь на себя.
— Ты не забыл, что мы на льготном налогообложении? — мне только дай палец, враз руку по локоть отхвачу. Договорённость с правительством в рамках особой программы как раз и предусматривает работу и в этом направлении.
Обеспечение приемлемого уровня рождаемости в развитом государстве — проблема общая. Для этих самых развитых стран. Но есть ещё одна, отложенная опасность уже для всего человечества. Постоянное сужение генофонда и накопление мусорных генов. При преимущественно одном ребёнке в семье каждое последующее поколение теряет половину генов. Ведь одному ребёнку достаётся половинка генов отца и половинка матери. Остальное теряется.
Если детей двое, то тут надо считать, но сто процентов тоже не передаётся. Родительские половинки берутся от них случайным образом, так что можно принять, что передаётся процентов семьдесят. В среднем.
По закону бутерброда дефектные гены передаются чаще. Поэтому всяческие гемофилии и дальтонизмы сами по себе не затухают, хотя вроде бы теория вероятности работает вслепую. Но законы Мэрфи они такие, исхитряются даже случайности подчинять.
Резкое падение детской смертности оно благо, конечно. Только тут же возникают упомянутые проблемы. Сужение генофонда в каждом следующем поколении, аккумуляция дефектных генов и, как следствие, вырождение. Почему-то никто этим не занимается. По крайней мере, мне неизвестно, чтобы кто-то и где-то целенаправленно эту проблему решал. А раз никто не берётся, то «кто в цари последний? Что, никого? Так я первая буду!».
— И если я буду первая, — втолковываю уже в спальне своему домашнему транспортному средству, шлёпая по шаловливым ручонкам, — то, что это значит?
— Что? — вопрошает транспортное средство, примостив свою головёнку мне на колени.
— Когда все прочие поймут перспективы, они ринутся туда же. Но какое-то время мы будем во главе мощного потока. Используя своё лидирующее положение, именно мы снимем пенки, сливки и тому подобную сметану с этого высокоперспективного начинания…
— Ёксоль! — закатывает глазки муж, который не роскошь, а средство передвижения (да простит меня славный тандем Ильфа и Петрова за маленький плагиат). — Юночка, а ты не могла бы расшифровать?
— Представь, появляется медицинская фирма, которая предлагает всем, — за хорошие деньги, разумеется, — гарантию рождения умных, крепких и красивых детей. Как ты думаешь, будет она иметь успех?
— Холь! — первая реакция меняется на задумчивость. — Вижу много рисков. Сначала будет недоверие, технология наверняка будет дорогостоящая. Можно и прогореть. Так часто бывает.
— Любой высокотехнологичный бизнес рискован. Это не кимчхи в кафе подавать, на него-то спрос всегда будет. Но нам президент ГынХе гарантировала поддержку.
— Неизвестно, сколько она президентом будет. Когда ты планируешь открыть этот бизнес?
— Лет через пять-шесть…
— Кх-кх-кх, а-к-х-м-м… — ЧжуВон аж кашлять от смеха начинает, — к тому времени не только ГынХе уйдёт, но и её преемник…
— Президенты уходят и приходят, а президентские программы остаются, — философски замечаю я, безуспешно отбрыкиваясь от стремящегося подмять меня пацака.
— Реклама будет убойная, — успеваю сказать перед решительной атакой пацака.
— Какая? — уже в нескольких сантиметрах от моего лица спрашивает ЧжуВон.
— Совпадение сроков тебе ни о чём не говорит? Через пять-шесть лет фирма появится, и примерно через столько же времени планирую рожать.
— Дебак! Приступим к тренировкам!
Пока не утонула в руках пацака, успеваю обозначить одну мысль. Если у меня будут синеглазые дети, хотя бы один такой ребёнок, то такая реклама вызовет цунами ажиотажа. Только как это сделать, если ген синих глаз всегда подавляется геном карих?
12 августа, пятница, время 08:35.
Университет Хангук, кафедра немецкого языка.
— Нет, госуним (профессор), я этого сделать не могу, — это один из секретов лёгкости бытия, умение сбрасывать с себя лишний груз. В этом разрезе я очень уважаю ослов. Животные с характером. Если лошадь можно нагрузить так, что она сдохнет или вусмерть её загнать, то с ослом такой фокус не пройдёт. Как только он почувствует, что предлагаемая работа выходит за пределы его возможностей, он останавливается, и с места его трактором не сдвинешь.
— ЮнМи-ян, — снисходительно улыбается завкафедрой со смешным для меня именем БинСук. Резко его останавливаю, вовремя на место не поставишь, потом умучаешься.
— ЮнМи-сии, — поправляю с самой милой улыбкой. — Можно, госпожа Агдан.
Профессор выпучивает глаза.
— Сколько у вас человек в подчинении, госуним? Четверо? Пятеро? Студентов считать не будем, даже если учесть, то несколько десятков. У меня стремительно растущая компания с числом сотрудников около тысячи. И это не я просилась в ваш университет, это ваш ректор уговаривал меня учиться у вас.
Хоть и нет у меня соответствующего органа, но меряюсь. И не хочется, а надо. Про стремительно растущую компанию тоже правда. Сейчас идёт работа по организации собственного банка, мои агенты рыщут по Сеулу и стране в поисках приличной кинокомпании с циничной целью подмять её под себя. С центром репродукции сложнее, но работа тоже начинается. Это кроме уже работающих и набирающих обороты телеканала и музыкального агентства. И клуба «Ред Алерт».
Профессор думает. Что-то долго ты голову ломаешь, тоже мне интеллектуал!
— Хорошо, госпожа Агдан. Но вынужден настаивать на своей просьбе. Почему кафедры других языков, — это он про конкуриующие кафедры английского, французского, японского и испанского языков говорит, — имеют ваши песни, стихи и музыку, а у нас ничего нет? Чем мы хуже?
— Вы ничем не хуже, просто так получилось, — кажется, я нахожу непробиваемую отговорку. Пока он обдумывал соотношение наших статусов, я тоже время даром не теряла. Парень не промах, придумал загрузить меня по полной. Кафедра английского принимает мои англоязычные песни, как самостоятельные, оригинальные и общепризнанные лингвистические работы в зачёт, вот и ему хочется. Но нарисовать и продвинуть песни, — а из-за одной и мараться не стоит, — это крупный бизнес-проект сроком от полугода до года. Никак не меньше. А там тут же в очередь встанут «итальянцы» и «русские», «испанцы» заноют: де, одной «Порке те вас» мало. И что? Три-четыре года мне на них горбатиться? А рожа не треснет?
— Просто так получилось, госуним. Международный музыкальный бизнес велик и сложен. Европейский, как и весь мировой, рынок поделён крупными лейблами. Там сложнейшая система договоров, контрактов, устных договорённостей.
— Это вы к чему, госпожа Агдан? — с непреклонной вежливостью вопрошает профессор БинСук.
— К тому, что по договорённости с «Sony music» я в ближайшие три года на европейский рынок не суюсь. Попробуйте сначала уговорить Икуту-сана, чтобы я вдруг бросилась писать песни на немецком языке. Сразу предупреждаю, что это бесполезно. Он связан соглашениями с европейскими партнёрами и нарушать их ради вашей кафедры…
Подвешиваю многозначительную паузу. На самом деле, блефую. Ничего такого нет. Предложи я сейчас мистеру Икуте пакет песен на любом языке, он радостно вцепится, как щенок в мелькающую перед мордой тряпку.
— Не понимаю… — начинает профессор.
— И понимать не надо, госуним, — перебиваю бесцеремонно. — Это сложный и тяжёлый бизнес с многомилиардными оборотами и плясать под вашу дудку он не станет.
Чтоб ты провалился со своими аппетитами! Прячу злобу под милой улыбкой, унося по-быстрому ноги. Лингвистический реферат он всё-таки на меня повесил. Причём с такими требованиями, что на диплом потянет. С трудом удерживаюсь, чтобы дверью не хлопнуть. Да и доводчик ломать не с руки.
Окончание подглавы.