25 августа, четверг, время — 17:50.
Сеул, один из элитных ресторанов.
— И всё-таки десять миллионов это мало, — твёрдо, очень твёрдо заявляет Робинс.
Он всё-таки прилетел на переговоры, хотя я предупредила, что никакого торга не будет. Мы здесь втроём, ЧжуВон со мной. С ним легче, численный перевес даже в таких случаях имеет значение.
— Это крайний предел бюджета на фильм, который мы закладывали изначально, — вежливо объясняю я. — Теперь, из-за ваших аппетитов, его придётся удвоить.
— Хороший режиссёр — гарантия окупаемости, — Стив закидывает очередную креветку.
— Ничего не может быть гарантией. Работа над фильмом — коллективный труд. Налажает один, флопнутся все.
Зависает пауза, во время которой уделяем время блюдам. ЧжуВон наслаждается котлетами. Я его приучила, чем горжусь. Он пока помалкивает, только взглядом меня поддерживает.
— Продюсером, как я понимаю, вы будете, госпожа Агдан?
Паузу заполняет. Можно даже не отвечать, настолько всё очевидно.
— Продюсер, композитор, кадровик. Всё это я.
— Можем поступить по-другому, — Стив разделался с основным блюдом и принимается за десерт. Мы стараемся не отставать.
— Плюсом к гонорару в десять миллионов вы дадите мне три процента выручки.
Переглядываемся с ЧжуВоном. У нас свой диалог. Не вербальный. В его глазах предупреждение. Именно по его настоянию и после изрядной нахлобучки я сняла предложение Стиву и заменила его более жёстким. Он долго разорялся, и главную мысль я усвоила быстро. Вот сейчас и выложу.
— Нет, — негромко говорит Чжу, а я даю развёрнутый расклад.
— Чтобы претендовать на выручку, надо сделать вклад. На бизнес-языке: совершить инвестицию. Вы никаких инвестиций не делаете, наоборот, вы — расходная статья. Если хотите сделать ставку, то должны твёрдо знать, что можете, как выиграть, так и проиграть. К примеру, если выручка достигнет пятидесяти миллионов, то ваши три процента можно заменить на полтора миллиона долларов, на которые вы должны уменьшить свой гарантированный гонорар. Тогда в договоре прописываем гонорар в восемь с половиной и плюсуем три процента выручки.
— Вы прогнозируете кассовую выручку в пятьдесят миллионов? — режиссёр смотрит очень внимательно.
— Плюс-минус, — пожимаю плечами. — Сами понимаете, прогнозы дело неблагодарное. Если мы пропишем такие условия, про которые я упомянула, то при выручке меньше пятидесяти, вы проиграете. Если больше — выиграете. Всё честно.
Озадаченность Стива вызывает у меня веселье, которое прорывается насмешливым взглядом. Переглядываюсь с Чжу. Стив, занимаешься своим делом и ведь успешно, зачем тебе лезть в незнакомые дела? Давно по голове не получал? Реальность жестока, ей всё равно, кого бить. Сейчас надо принять решение и как не ошибиться? В какой-то степени придётся действовать наугад, брать что-то на веру. То, что невозможно вычислить.
В прошлом мире первый «Терминатор» взял почти восемьдесят миллионов при тратах в шесть с половиной. Расходы мы уже, считай, утроили. И доллар сейчас дешевле, — так-то «Терминатор» вышел на экраны в 1984 году, — потому целиться надо на сотню. Но Робинсу знать об этом не обязательно.
Не удаётся мне его нагреть. То есть, я всё равно его обштопаю, но в этом месте не удалось. Недооценила американскую привычку по любому поводу идти на пари и делать ставки. Вот Робинс и согласился для получения трёх процентов кассовой выручки на уменьшение гарантированного контракта на полтора миллиона долларов.
Тут такое дело. Могла и упереться. И, скорее всего, Стив бы поморщился, но согласился бы. ЧжуВон предупредил меня заранее, что сам факт его прилёта в Сеул означает согласие на заявленные условия почти на сто процентов, но я…
25 августа, четверг, время — 20:20.
Особняк Агдан, общая комната.
— Чуточку промахнулась, — чистосердечное раскаяние смягчает вину.
— Не сказал бы, что «чуточку», — продолжает меня пилить ЧжуВон. Есть за что, надо признать. Только что выдвинул идею, что надо было назвать Робинсу ожидаемую выручку в сто миллионов. Или больше. Тогда бы ему пришлось снижать гонорар до семи миллионов, чтобы сделать ставку на три процента. Хорошая мысля. Жалко, пришла опосля.
— Ты же хорошо в карты играешь… — продолжает доставать меня пацак, — должна уметь считать на ходу.
— Тогда он мог бы больше запросить. Ему интересно за десять миллионов выбежать, а не обменять три на три. И вообще, ты пилишь меня, как стервозная жена покладистого мужа, — замечаю я, почёсывая Мульчу, умиротворяющим тарахтением оправдывающую своё прозвище.
Всё началось с того, что сама же сказала ЧжуВону об ожидаемой мной выручке в сто миллионов. Язык мой — враг мой. Вот он и прицепился. Если мой прогноз оправдается, то мы переплатим Стиву полтора миллиона. Как бы мелочь по нашим масштабам, у нас ежемесячно два с половиной миллиона долларов только на зарплату персоналу уходит. Но каждый миллион долларов рубль бережёт. Так что прав он, конечно. Хотя и затыкается, когда я сравниваю его с обычной стервозиной.
СунОк внимания не обращает, для неё все эти разговоры, словно птичий щебет за окном. Столько же информации для её девственного мозга. Миллион долларов для неё по-прежнему нечто заоблачное, чего руками не пощупаешь. В свою очередь, мама смотрит с сочувствием, для неё важно, что её дочку поругивают.
— Холь! Внимание! Мама, сделай погромче.
Теленовости доходят до скучных новостей. Для недорослей скучных, а вот взрослые и серьёзные люди сейчас прилипают к экранам. На фоне экрана, где в главном зале парламента меняются ораторы за трибуной, показывается табло с результатами голосования и прочие атрибуты главного законодательного органа, щебечет хорошенькая девушка. Внимательно слушаю стрекотание миленькой телеведущей. Кстати, почему мой телеканал ничего и никак? Почему опять KBS?
— Мы аккредитацию ещё не получили, — отвечает ЧжуВон, — очень длинная там процедура.
«Как вы знаете, две недели назад правящая партия выдвинула в парламенте инициативу о разработке нового закона, защищающего права женщин. Была создана соответствующая комиссия с целью изучения острой проблемы деторождения. Сегодня в парламенте обсуждают основные положения проекта закона…»
— Лишь бы не заболтали, — ворчу я, но для порядка. Всё идёт, как положено. Шума теперь не будет, на любые возмущения есть ответ: мы работаем над этим. Месяца два-три так можно тянуть.
«Звучали предложения…», — тут ведущая «предоставила слово» лидеру ВинЧону, который, — вот зараза! — подставляет меня!
— Предлагаю организовать на каком-нибудь популярном телеканале обсуждение проекта закона и проблемы в целом. И в первую очередь пригласить туда Агдан, раз уж она сама привлекла внимание к этой проблеме. Предлагаю телеканал C3TV-Goodtv…
Разбежался! Так ему и позволили провести через парламент название подконтрольного оппозиции телеканала. Рекомендацию приняли, но без конкретики. Всем рекомендовали. О-хо-хо! Не было у меня забот, так купила корейского порося…
Поворачиваюсь к хихикающему пацаку, смотрю очень долго. Когда к моему сверлению взглядом муженька присоединяется Мульча, тот замолкает. Взгляды у нас многообещающие: допрыгался ты, пацак!
ЧжуВон.
Кажется, перегнул палку. Уж больно грозно на меня смотрела та, что сейчас едет на мне в спальню. Всё время думаю, не роняю ли я лицо, когда Юна не только обзывает меня транспортным средством, но и пользуется мной именно в таком качестве? Ладно, если на руках её отношу, есть в этом нечто благородное. Но когда, как сейчас, прицепилась сзади, зачем-то сказала «Н-н-о-о-о!» и что-то по-русски… как-то подозрительно.
Сомнения проигрывают незамысловатому удовольствию от тесно-телесного контакта. Это соблазн, ёксоль! И я не могу устоять.
Юна, ширкнув грудью о мою спину, подтягивается ближе и вдруг хватает зубами за мочку уха. Останавливаюсь уже перед заветной дверью. Что-то меня слегка пошатывать начинает.
— Скажи, Юна, — вздыхаю стоически, — как у тебя так получается? Сегодня ещё ладно, но бывает, что готов тебя на части разорвать и вдруг ты делаешь что-то, и я сил лишаюсь.
— Потому что ты меня любишь? — в лицо заглядывают невыносимо прекрасные, какие-то ультрафиолетовые, глаза. Кое-как добредаю до кровати и рушусь на неё лицом вниз. Юна тут же устраивается на спине и хлопает по ней ладошкой.
— Юна, больно же… — жалуюсь и вру. Ни на грамм мне не больно. И Юна меня тут же разоблачает.
— Не ври! Вот если я возьму большую дубинку, утыкаю её гвоздями, как следует разгонюсь и тресну с размаху тебе по спиняке, вот тогда ты, может быть, почешешься. А может, и нет. Здоровый стал, как бегемот.
Опять хлопает по мне ладошкой. Потом трясёт ей. Отбила о мою спину. А мне действительно, только щекотно. А Юна решает мне «отомстить» и вскакивает ногами. Ходит по мне, притопывает ножкой, «злобно» пинает по заднице. Изображаю страдание, издаю стоны, Юна радуется.
Х-х-а-а-к! — Крякаю, как утка, когда Юна с размаху плюхается мне коленями под лопатки. Юна вцепляется мне в волосы и «злобно» дёргает.
— Ты как посмел меня гнобить, гнусный пацак?
— Юночка, ну, ты же действительно… — нет сил спорить, блаженство переполняет. Она ещё и ложится на меня, дышит в ухо.
— Ладно, проехали.
Почему проехали, куда проехали? Некоторые выражения Юны понимаю только по интонации.
— Такая твоя благодарность за то, что я для тебя сделала.
Когда Юна поступает так непоследовательно и противоречиво, я даже успокаиваюсь. Меня больше пугает, когда она ведёт себя, как настоящая акула, внимательный ко всем мелочам хищник на охоте.
— Юночка, — бормочу расслабленно, — не то, чтобы я против тезиса, что ты много для меня сделала, но сейчас ты про что?
— Ка-а-а-а-к?! — Юна «ожесточённо» щиплет мою спину. Ойкаю, делая вид, что мне очень больно.
— Как ты смеешь забывать всё добро, которое я для тебя сделала? Помнишь, рёбра тебе срастила?
Задумываюсь. История с моими многострадальными рёбрами действительно странная. Но я так и не собрался прорентгениться ещё раз.
— И это СанРи пусть думает, что его ХанЫль сама выздоровела, но мы-то с ней знаем, что это я сделала.
Вздыхаю. Что-то мою Юночку совсем уносит. Поворачиваю голову, но спорить не решаюсь.
— И как ты это сделала?
— Ты что, не веришь?! Гнусный пацак! Я ж тебе говорила! Я — экстрасенс!
— Ах, да! Точно, — соглашаюсь сразу. И даже не улыбаюсь. Юна не отстаёт.
— Признайся, что ты не веришь, — на её слова, сопровождаемые щипками, ойкаю.
— Ну, Юна. Я не суеверный человек. Признаюсь, в экстрасенсов не верю.
— Вот не понимаю, — Юна скатывается с меня, ложится рядом, смотрит на меня, — кто-то, ладно. Но ты-то должен давно знать!
Она деловито взбивает подушку, устраивается рядком. На Мульчу сейчас похожа. Та тоже иногда долго крутится, устраивая себе лежбище. Старательно удерживаю в чувство неги, которым до краёв меня накачала Юна. Получается неплохо.
— И что я должен знать?
— Ну, я ж тебе говорила, — опять упирает в меня сине-фиолетовые глаза. — У тебя сейчас не просто рёбра срослись, все кости стали крепче и немного толще. Ты разве не заметил, что ты в весе прибавил и вовсе не за счёт лишнего жирка?
— Я в армии был, — напоминаю общеизвестный факт.
— Армия закаляет и укрепляет, — соглашается Юна. — Но где ты слышал, чтобы взрослые люди в армии в росте прибавляли? Ты стал выше на три с половиной сантиметра. Об этом тоже не знаешь?
Если вспомнить и сопоставить некоторые мелкие факты, то, пожалуй, так оно и есть. С некоторых пор я стал посматривать на своих друзей слегка свысока. На тех, с кем раньше общался глаза в глаза. Но надо проверить, свой-то рост я знаю.
На мои слова Юна куда-то умчалась и прибежала через минуту с сантиметровой лентой.
— Вставай, бегемот! Мерить тебя будем!
Вставать не хочется, но отбрыкиваться бесполезно. Тащусь к стенке, Юна суетится рядом. Слегка высунув язык, встаёт на цыпочки и… о-о-о, приникает грудью! Наслаждаюсь моментом, руки сами собой ложатся на её попку. Юна делает отметку карандашом, отгоняет меня от стены. Помогаю ей придерживать ленту.
— Сто восемьдесят четыре сантиметра! — мне торжественно объявляется результат.
Чешу репу, так это Юна называет. До армии я обладал приличным ростом в сто восемьдесят один сантиметр, плюс-минус. Слышал, что за день рост человека слегка уменьшается. Сокращаются промежутки между позвонками от нагрузки. Проклятие прямохождения. Учитывая эти суточные колебания роста, точность глазомера Юны почти абсолютна.
Мысли не мешают мне вернуться и брякнутся на кровать. И что мне теперь обо всём этом думать? Моя юная супруга — девушка крайне необычная, это я всегда знал. Да все об этом знают. Но чтобы она могла делать нечто выходящее за пределы не только человеческие, а возможности человечества в целом? И от фактов не отмахнёшься. Пусть каждый в отдельности мелкий, но в комплексе они составляют высокую стенку, которую просто так не перешагнёшь…
Плюх! Юна запрыгивает на кровать, которая приветливо и еле слышно крякает.
— Я не понимаю, Чжу! — светит в меня глазами, словно фарами. За окном темнеет, в комнате сгущаются пока ещё светлые сумерки.
— Холь! Рост можно слегка увеличить. Ничего невозможного. Есть специальные упражнения. Вес легко поднять физическими упражнениями. Свой скелет ты увидеть не можешь. Но ты не мог не заметить, что… — взглядом Юна упирается в мой пах. Никогда такого не видел, чтобы траектория взгляда могла изгибаться. Я ведь на животе лежу. И о чём это она говорит?
— Не понимаю, как можно ТАКОГО не увидеть! Я слышала, что мужчины очень внимательны к своему первичному половому признаку…
Это она о чём? О члене, что ли? Дебак! Она-то откуда знает?! До женитьбы она… щибаль! Мой перчик как раз тогда и увеличился. Не в два раза, конечно, но заметно. Но разве это не возрастное?
— К-х-м, ну да, заметил я… будешь утверждать, что это тоже ты сделала?
— А кто же?! — Юна хлещет по мне синими всполохами. Затем неожиданно успокаивается, о чём-то задумывается. Мне тоже пауза нужна.
— Придумала!!! — Юна вскакивает из положения сидя на пятках. Успеваю заметить чрезвычайно красивое положение тела, когда на долю секунды она замирает на кончиках пальцев при полусогнутых ногах. Дальше было ещё лучше. Когда она спрыгнула с кровати.
— Кто молодец? Я — молодец! — выкрикивает Юна, танцуя нечто невообразимое. — Кто гений? Я — гений!
Каскад трюков, элементы её любимого «перформанса» параллельно с выходом на мостик, энергичные махи и вращения ногами в положении стоя на локтях. У меня аж в глазах рябит. Это не танец, это визуальная реализация взрыва эмоций.
Сам себе завидую. Никто кроме меня не увидит. Вот такого, точно никто. В конце невообразимого танца Юна сдёргивает с себя топик и швыряет мне в лицо. Потом делает кульбит и оказывается на кровати ровно в том же положении, из которого выпрыгивала. Всё то же самое, только кроме её прекрасных глаз на меня дерзко целятся её соски.
— Страшно захотелось засунуть тебе купюру в шортики, — и тут же прикусываю язык. Что я несу?! Но Юна хихикает.
— Какую купюру?
— В сто долларов, — облегчённо вздыхаю, не обиделась, — не меньше.
— А что ты придумала? — торопливо перевожу тему в другую сторону. А то с неё станет придраться. Есть ведь купюры и в двести и пятьсот евро, они весят больше. Даже сто евро тяжелее ста долларов.
— О-о-о! — глаза Юны снова засветились восторгом. — Нечто небывалое! Сразу поверишь, что я крутой экстрасенс. Практически волшебница!
— Внимательно слушаю.
— Сначала я подумала, что можно тебе ЕГО укоротить. Сантиметров на пять…
Слушаю я хладнокровно, но непроизвольно сжимаю бёдра.
— Но так я сама пострадаю. Маловато будет, — нимало не смущаясь физиологических подробностей, объясняет Юна. — А на полтора-два сантиметра незаметно.
— Но я придумала нечто очухренительное! — торжествует Юна. — И будет настолько необычно, что ты не отвертишься! А какое удовольствие я получу, это будет неописуемо! Вот, послушай…
Сначала я не понял. А затем внутри стало холодеть, даже мурашки по спине побежали. Размером с фасолину. Ёксоль! Это же невозможно! А вдруг?
— Представь, — деловито объясняет пылающая восторгом Юна, — длинный шланг примерно в полметра и толщиной в палец.
Юна вытягивает указательный пальчик вверх. Мой взгляд тянется за ним, отлипая от остроконечных куполов её грудей. Не успеваю спросить, к чему мне и ей такой шланг? От испуга, наверное.
— Но это общая длина, если вытянуть. Так-то член должен быть в виде сжатой пружинки. Ребристой… и-и-и-и! — Юна взвизгивает в экстазе. — Ребристой и упругой.
— Юна, может, не надо? — Признаться, я плыву. Меня припёрли к стенке. Много часов спустя я понял, что в этот момент фактически признал её правоту. Испугался, значит, признал. Она реально всё это может.
— Юна, к-х-а, к-х-а, не понял. Зачем тебе это? — Тут же кляну себя за растерянность, но ничего поделать с собой не могу. Ощущение, что меня загоняют в угол, усиливается.
— Как ты не понимаешь?! — всплёскивает руками Юна, по мне хлещут сине-фиолетовые сполохи. — Представь! Мы начинаем заниматься сексом. Ты вставляешь в меня свой член. Сейчас это просто ф-фух! Я один раз — ах, и всё! А так будет: т-р-р-р-р-я-м! Каждый виток, все десять штук, один за другим, и я: ах, ах, ах-ах! Понимаешь?!
К-х-м, кажется, понимаю. Но холодок внутри не исчезает. А счастливая Юна радостно продолжает.
— Но это не всё!!! Представь, — глаза у неё сияют так, что смотреть на неё невозможно, — что будет при обратном движении!
— А что будет при обратном движении?
— Он будет выходить не сразу, а виток за витком. А это же пружинка, она будет растягиваться! Пы-и-нг! Выходит первый виток, я — ах! Пы-и-нг, пы-и-нг, пы-и-нг, — тараторит Юна, — и в конце, самый последний: ПЫ-БЫНГ! И-и-и-и!
Юна взвизгивает совершенно по девчоночьи.
— С каждым витком расстояние всё больше, понимаешь? И каждый виток делает мощное движение!
Юна плюхается рядом, ловлю себя на позыве отодвинуться подальше. Первый раз в жизни меня пугает собственная супруга и, вообще, девчонка.
— Классно я придумала, — слегка утомлённо, но довольно говорит она. — А тебе? Какая экономия сил! Так-то сколько раз тебе приходится движений сделать, чтобы отправить меня на небо? Раз сорок-пятьдесят? А с усовершенствованным инструментом ты сделаешь четыре раза трям-пынг и всё.
— Юночка, — осторожно готовлюсь к контрнаступлению, мне не улыбается превращаться в сексуального монстра, — получается, что пока я один раз кончу, ты достигнешь оргазма раз десять?
— Здорово, правда? — расцветает Юна.
— Погоди-ка. Но обычно я делаю это три-четыре раза за ночь…
— Не льсти себе. Такое не часто бывает, — Юна включает стерв-режим. Пока на пониженной тяге.
— Не важно, — главное не отвлекаться, — в некоторых случаях надо учитывать и предельные возможности.
Вот тут ей не нашлось, что возразить.
— И если вдруг меня потянет на подвиги, и я устрою ночью четыре раунда, то ты достигнешь оргазма сорок, а, может, и пятьдесят раз, — выхожу на ударную позицию.
— Холь! — Юна восторженно выбрасывает вверх сжатый кулак.
— Юна, а ты выдержишь? — подпускаю в голос максимальное сочувствие и обеспокоенность за любимую женщину. — Ведь от такого умереть можно. В истории бывали такие казусы. Некоторые просто с ума сходили, но случались и летальные исходы…
— Ты просто… — Юна обрывает фразу и уходит в длинную паузу. И хочется меня обвинить и не в чем. Я трушу? Вообще-то да, но это только я знаю. А так-то, я ведь не отказываюсь. Эгоист? Но ведь о ней забочусь, про себя и слова не сказал. Например, каково мне будет ходить по маленькому? Под каким давлением должна находиться жидкость, чтобы пройти сквозь полуметровый шланг? Сопротивление-то будет намного больше!
Юна обиженно кривит губки.
— Ты лишил меня Мечты, — всё-таки я у неё остаюсь виноватым. Привычно, но сдаваться не собираюсь.
— Не я, Юночка. Обычный расчёт, как в шахматах или бизнесе. Всегда ведь надо думать о последствиях.
— Всё равно ты виноват… — бурчит девушка. Наконец-то до меня доходит, что это прекрасный повод её утешить. Что я немедленно и начинаю делать.
Но секса этой ночью у нас не случилось. Как только разгорячённый я занимаю свою позицию, Юна вдруг говорит:
— Тр-р-р-ям! Пы-и-нг! — и её начинает трясти от смеха.
Это не страшно. Хохочущая девушка почти идеальный партнёр для секса. Способность к сопротивлению в этот момент у неё резко падает. Это было бы не страшно, если бы меня самого не скрючило от хохота.
Смех расслабляет. Если для женщин это не помеха сексу, скорее наоборот, то для мужчин: «Осторожно! Двери закрываются!».
Конец главы 7