любопытство. Итак, перед ним в зеркале стоял худой, высокий юноша, с бледным лицом, слева
наполовину закрытым иссиня-черной челкой. На открытой половине лица сиял страданием и болью
синий глаз, густо обведенный чем-то черным. Губы тоже были цвета черной запекшейся крови, а
нос — крылат ноздрями и заострен, как у покойника. В нижней губе и левой ноздре красовались
толстые стальные кольца. Тыльные стороны ладоней украшали странные татуировки.
Приглядевшись, Эгор понял, что это половинки разбитого сердца с неровными краями разлома.
Эгор поднял тонкими музыкальными пальцами хрупкой руки тяжелую челку и замер. Лучше бы он
этого не делал — под волосами пряталась сгоревшая часть лица с пустой черной глазницей.
«Бедный, бедный Егор Трушин — ничего от тебя не осталось», — подумал Эгор и продолжил
осмотр. Одет он был в какой-то стариковский джемпер в ромбик с большим треугольным вырезом,
под которым красовалась футболка «Меtallica». «Ну, хоть „Metallica"», — нелепо обрадовался Эгор.
Джинсы на тощей заднице держались благодаря широкому, проклепанному металлическими
сердцами ремню с огромной пряжкой в виде черепа-имбецила — трехзубого, без нижней челюсти,
зато с двумя перекрещенными берцовыми костями. Такой же череп в виде перстня красовался на
среднем пальце правой руки. Ногти на руках оказались черными, длинными и острыми. На плече
висела увесистая сумка-почтальонка. Заныло сердце. Эгор, не ожидая подвоха, положил ладонь на
грудь и ощутил непонятную и неприятную пустоту. Он задрал джемпер и футболку и увидел в
зеркале зияющую черную дыру. Хмыкнув и ничему уже не удивляясь, он опустил одежду и
посмотрел на клоуна. Тот поднял узкие плечи и, как бы извиняясь, развел руками. Жевать он не
переставал — изо рта у него торчал змеиный хвост. Тут Эгор расплакался, как настоящий эмо-
бой, — громко, горько и от души, но каким-то чудом смог быстро взять себя в руки. Если кто-то
наверху захотел над ним посмеяться, то у него это вышло на славу. Эгор с неожиданной для тощих
рук легкостью схватил зеркало, поднял его над головой и шандарахнул оземь. С чистым
хрустальным звоном оно разлетелось на осколки, которые тут же превратились в черных злобных
крыс, с противным писком убежавших в туман. Эгор вопросительно взглянул на клоуна.
— Гнев, — сказал тот с набитой грибами и змеятиной пастью. — Я даже сказал бы, праведный
гнев.
— И что со всем этим делать? Я не хочу такой жизни, этого мира, этого мерзкого тела.
Неужели кому-то мало того, что меня убили? За что мне этот суперприз? За то, что я заступился за
этих жалких чмошников? За это?
— Брат, остынь, в конце концов, ты жив. Наслаждайся. Когда ты родился в первый раз, ты
тоже не просил об этом, и тот мир, прямо скажем, совсем не идеален.
— Меня устраивал! Мне было всего восемнадцать, черт побери! Я даже не успел переспать с
Кити.
— Бедняга. Я в том мире вообще ничего не успел, поэтому надеюсь повеселиться здесь.
— Так ты тоже не абориген?
— Нет, но я знаток здешних мест. Так уж вышло, брат, что я все знаю про этот дивный ми
— И давно ты здесь?
— Понятия не имею. Видишь ли, время тут еще более относительно, чем в Реале. Оно то
застывает, как смола, то несется, как скорый поезд, то вообще исчезает на время. Время исчезло на
время. Ха-ха. Каламбур. Так что я здесь достаточно долго. Достаточно… для того, чтобы помочь
тебе адаптироваться.
— Я не хочу здесь адаптироваться! Больше всего на свете я хочу проснуться в своей кровати.
— Поэтому, просыпаясь каждое утро в своей кровати, надо испытывать бурный восторг от
происходящего. Пойдем, брат, найдем тебе новую постель. Эмо теперь твой мир и твоя жизнь, и
советую принять это как должное и не гневить Создателя.
— Да плевал я на вашего Создателя.
— Да ты крут, чувак! Пойдем-ка прогуляемся, полюбуемся эмо-видами.
ГЛАВА 4