тощий, тебе хватает собственных переживаний, а мне все время нужна подпитка.
Клоун ловко подкинул кролика, широко разинул свою пасть и проглотил его целиком. У
Эгора снова выступили слезы.
— Ну, давай реви, девчонка! Полей местные скудные земли, заодно и засадишь их травой. Ты
ведь когда-то любил засадить? — Толстяк противно засмеялся.
Эгор, не глядя на то, как его слезы прорастают из земли горькой травой, кинулся с кулаками
на своего обидчика. Но клоун увернулся с легкостью молодого тореро. Эгор налетел на стену
унылого дома, но боли не почувствовал. Зато дом от удара сильно тряхнуло, посыпались кирпичи,
которые подняли клубы пыли с грязной земли. Эгор, прислонившись спиной к дому, переждал
падение стройматериалов. К счастью, ни один кирпич не упал на него. «А жаль, — подумал он, —
может быть, тогда этот дурацкий сон закончился бы». Эгор проводил глазом разбегавшихся в
разные стороны розово-черных странных визжащих зверюг с телами гиен и кабаньими мордами.
Разглядеть их как следует он не успел, слишком быстро они бежали, к тому же мешала влага,
застилавшая единственный глаз. Клоун, кряхтя, сел в трех шагах от него, нарочито испуганно
посмотрел на Эгора и махнул рукой на убегавших зверюг.
— Да ты крут, чувак. Такой сложный продукт выдал — тут тебе и злоба, и жалость, и
отчаяние в одном флаконе. Осторожней с чувствами, учись контролировать эмоции, иначе, боюсь,
здешним местам грозит перенаселение всякими монстрами. Лучше уж плачь, озеленитель.
Эгор молчал, он уже не плакал, а злобно посверкивал на клоуна покрасневшим глазом. Он
тоже опустился на землю, придвинул руками к подбородку острые колени, обхватил ноги руками,
положил на них голову и закрыл глаз. Длинная черная челка печально свесилась, как подбитое
крыло, и вокруг Эгора заколосилась чудесная изумрудная трава.
— Смотри-ка, зеленая. Всего пару часов здесь, а уже меняешь этот мир. Похоже, Создатель в
тебе не ошибся. Эй, парень, вернись, я с тобой говорю.
Эгор молчал и не шевелился.
— Н-да, придется засчитать тебе попытку убить себя об стену. Слушай, ты, любитель кроля и
кроликов, даже не надейся, что сможешь покончить с собой. Здесь это невозможно. Со мной —
другое дело. Но ты еще слабой против меня. Я хочу тебе кое-что рассказать. Надеюсь, ты все-таки
слышишь меня. Начнем с самого начала. Раз ты не хочешь со мной говорить, я проведу небольшой
ликбез и буду говорить за себя и за тебя.
Клоун откинулся на спину, подняв столб пыли, и смешно заморгал глазами, изображая
очнувшегося Эгора.
— Где я? — пропищал он, вскочив на короткие ножки. И ответил сам себе:
— Ты в дивном, тонком, очень нежном розово-черном мире. В мире, у которого нет четких
границ, который существует внутри и снаружи реального мира с множеством обоюдных дыр,
разломов и прорывов. Это те места, где эмоциональный уровень в Реале зашкаливает. Понятно?
Клоун лег:
— Нет, ни фига не понятно. Клоун вскочил:
— Ну вот и отлично. Продолжим. Здесь нет ничего материального в обычном понимании. Дом
и хозяин дома легко могут поменяться местами, Эмомир несовершенен и незавершен, Создатель
еще поработает над ним, если вспомнит про то, что он есть. Все, что ты здесь увидишь и
услышишь, придется принимать как данность. Например, то, что ты герой, который призван сюда
для спасения мира.
Эгор не шелохнулся, но фыркнул. Это было похоже на звук, какой издает выходящий из
чайника пар.
— Отлично, меня слушают! — обрадовался клоун и опять упал на спину.
— Кто герой — я? — снова пропищал он и, вскочив, ответил: — Ты. Но ты — не Егор
Трушин, а Эгор-Эмобой, слепок чувств и сгусток эмоций Егора, его лучшие воспоминания и тайные
желания, его тень в кривом зеркале подсознания, все, чего он когда-нибудь боялся, или все, о чем