тут, озаренный его светом, Эгор пришел в себя. Он вдруг осознал, что больше никогда не увидит
солнца и уже точно никогда не встретится с Кити, сгинув навсегда в толстом брюхе этой огромной
вши. Умереть второй раз за день — это уже слишком. Эгор взревел от столь вопиющей
несправедливости, и его рев превратился в огненный шар ярости, который влетел в пасть
насекомуса. Пасть удивленно захлопнулась, руки-щупальца подняли эмо-боя к красным
фасеточным глазам-светофорам, и в эту же секунду раздался взрыв. Это ярость Эгора взорвалась в
брюхе незадачливого монстра. Мягкий живот с ножками с резким неприличным звуком разлетелся
мелкими ошметками по всей площади. Хитиновый панцирь лопнул вдоль. А страшную голову, с
руками, продолжавшими сжимать Эгора, отбросило к центру площади, прямо к памятнику. Глаза-
плошки медленно потухли, волосы-змеи поникли и замерли. Руки-щупальца медленно, почти
бережно опустили Эгора на землю. Пальцы разжались, юноша выбрался из них и огляделся. Вокруг
валялись куски волосатого белого пуза. Клоуна нигде не наблюдалось. Эгор наконец понял, что с
ним только что чуть не произошло, и его символически вытошнило пустотой. Как только его
перестало выворачивать наизнанку, он подбежал к остывшей голове чудовища и стал пинать ее в
потухшие глаза, стараясь выместить всю злобу, накопившуюся за эти страшные сутки.
От этого приятного занятия его оторвал гигантский белый заяц необычных пропорций,
который перешагнул на площадь через дом и начал методично, словно заведенный, поедать останки
взорванного насекомого. Зайцу от его шутника-создателя досталось огромное массивное тело с
тяжелой задницей и маленькая безобразная голова с пуговицами налитых кровью глаз альбиноса и с
красной непомерно большой пастью, усыпанной пирамидальными зубами. В спине его торчал
огромный металлический ключ.
«Час от часу не легче», — подумал Эгор и начал пятиться за памятник, надеясь, что
плотоядный заводной грызун его не заметит. Заяц был настолько нелеп, смешон и страшен
одновременно, что Эгор не смог сдержать истерического смеха. Он заткнул кулаком рот и, не
отрывая глаз от белого обжоры, обогнул широкий черный куб постамента. Лишь тогда он
расслабился и, хотя и беззвучно, просмеялся. Правда, хохотал Эгор недолго, так как в поле зрения
его глаза попал сам памятник. Наверху стоял он сам собственной персоной, точно такой, каким он
себя увидел сегодня утром в зеркале Тик-Така, только раз в десять больше и антрацитово-черный,
словно отлитый из ночи. В правой, вытянутой вперед руке статуя держала человеческое сердце,
ярко-розовое, а под лучами солнца так и вовсе красное.
«Данко хренов», — подумал озадаченный Эгор, но понять, что чувствует, не успел, потому
что через памятник бесшумно перескочил хищный заяц. Монстр в мгновение ока развернулся к
Эгору, наклонился и схватил его цепкими когтистыми лапами.
«Опять двадцать пять», — только и успел подумать Эгор, оказавшись перед бледно-розовым,
забавно втягивающим воздух сердечкообразным заячьим носом. Нос зайца оказался как раз
размером с Эгора. Юноша скосил глаза на заячью пасть и с облегчением увидел, что она закрыта и
даже брезгливо кривится.
«Похоже, я тебе не нравлюсь», — подумал Эгор и понял, что уже ничего не боится. Победа
над гиперклоном отняла у него способность бояться, он словно истратил весь свой страх. «Трем
смертям не бывать, а одной не миновать. Тем более что я и так уже мертв». Эгор попытался
подергаться. Заяц нервно затряс лапками, сцепил когти, которые, как решетка, закрыли Эгора от
мира, а потом крепко прижал юношу к лохматой белой груди. В рот Эмо-бою набилась густая,
белая, синтетическая на вкус шерсть, когти прижимали его все сильней и сильней. «Не хочет зайка
меня живьем есть, брезгует трупоед», — подумал Эгор, задыхаясь. Быть задушенным на волосатой
груди гигантского игрушечного зайца — более нелепую смерть и вообразить трудно. Эгор вдруг
рассмеялся сквозь снова подступившие слезы, и его смех превратился в дикобразов, которые стали
злобно и настойчиво колоть зайца своими иглами, запутываясь в шерсти. Поскольку в этот раз Эгор
смеялся над собой, то у дикобразов на умильных мордах вместо носов росли острые клювы
пересмешников, которыми они долбили заячью грудь. Не выдержав смеховой атаки, зверюга