модников и извращенцев. А протопанки «New York Dolls» на концерты одевались как
трансвеститы, а накрашивались так, что Билли Каулицу и не снилось. А Сид Вишес, чтобы всех
бесить, носил футболку с ковбоями-педерастами. А знают ли эти панки, сколько в мире существует
гей-панк-банд? А знают ли они, что одно из сленговых значений слова «punk» изначально было —
пассивный гомосексуалист…
— Все, мозг, довольно себя разрушать. Хватит про панков, я понимаю, что у тебя на них
личный зуб, давай про других.
— Ну, кто там у тебя еще пасется? Скины всякие, бонхеды, любители «зиг хайля». Я бы им
напомнил про старого «доброго» педика Рема, дружка Адольфа и предводителя его штурмовых
отрядов.
— Да уж, конечно. А я б не стал им ничего напоминать. Хорошо, что я тебя отключаю, когда в
Сеть вхожу.
— Спасибо, друг. Хоть тогда отдохнуть от тебя можно да от эмо твоих. Да, кстати, про
основной твой контингент забыли, тех, которые «я сам по себе».
— В смысле быдло?
— Ну зачем так грубо? Нормальные пацаны. У них кто авторитет? Тот, кто в тюрьме сидел. А
в тюрьме какой секс? То-то и оно. Причем я не про «петухов» говорю, а про тех, кто их пользует,
про «реальных мужиков». Таким быть не зазорно, а наоборот — уважуха.
— Ну, это, мозг, ты загнул. Откуда ты знаешь? Ты что, сидел?
— Я, Дима, в твоей черепной коробке уже двадцать два года чалюсь, и ты меня своими
задвигами на эмо последнее время совсем зае…
— Так, довольно этой скользкой гомотемы. Вернемся назад. Я ненавижу эмо еще за то, что
они режут напоказ свои ручонки.
— Ну тут опять без панков не обойтись. Кто первый стал резать вены на сцене? Милашка
Игги Поп. И ничего, старый хрен до сих пор скачет самым крутым панк-козлом. Сиду Вишесу
повезло меньше, он так вошел в образ, что стал резать вены не только на сцене, но и в ванной, что
его и погубило.
— Ну вот, за это эмо и не любят, что они у всех всего понахватали, ничего своего, позеры
позорные.
— Слушай, Митя! А может, ну их нах, этих эмов? Через пару лет о них никто и не вспомнит, а
ты на них столько здоровья потратишь? Лучше б девушку завел постоянную, а то вроде и балагур
ты, и весельчак, а девушки после ночи с тобой больше не показываются.
— Это не твое дело, мозг.
— Эт точно, тут тебе с другим органом пообщаться нужно. Хотя скажу тебе по секрету, я им
непосредственно заведую. — Молодец, смешно пошутил. Позитиффчик. Антиэмо, сто пудов.
— Ну вот, опять. Дима, я серьезно беспокоюсь за свое здоровье. Мне из-за тебя в последнее
время везде эмо мерещатся. И на работе, и во сне, и в зеркале. Ну, к эмо-Гитлеру я уже привык. А
тут смотрю «Человека-Паука» и понимаю: все, писец. Он скрытый эмо — и одежда, и причесочка с
челкой.
— Ы-ы-ы, мозг, какой же ты у меня креативный.
— Это так. Ой, Дим, а это что за уроды? Откуда клоуны?
— Так, мозг. Похоже, мы заснули. Пойду посмотрю.
Дмитрий уверенной походкой направился к своим гостям. Стояла чудесная летняя погода.
Светло, тепло и безмятежно стало у Димы на душе. Все его дневные страхи улетучились,
злосчастное убийство забылось, и он с интересом разглядывал колоритную парочку, сидевшую на
кровати с черной подушкой и розовым покрывалом. Кровать стояла на ярко-зеленой лужайке, и
Дима, идя к ней, с удовольствием топтал сочную траву, вминая ее в податливую землю босыми
ногами. «Блин, я ведь в одних трусах, причем с надписью „Эмо — сакс", — подумал он. — Да
плевать, это же сон». И тут на голове у Димы нарисовался черный классический цилиндр. «Вид,