розово-черная опухоль мозга, очень качественная, поздравляю. Так вот чего я тут подумал. Мой
друг Эгор очень страдает без своего потерянного тела. Потерянного, кстати, благодаря вам. Ваше
тело, конечно, не подарок. Но я думаю, Эгор будет и ему рад безмерно. А ваш черно-розовый мозг
отлично проведет остаток своих дней в теле Эгора. Здорово я придумал?
Эгор вопросительно уставился на клоуна, как бы спрашивая, не шутит ли он, но Тик так
серьезно надул щеки и сузил глаза, что вопрос отпал сам собой. Мозг Димы запищал, как устрица
во рту:
— Нет, нет, нет!
Дима посмотрел в зеркало на скелетообразного одноглазого урода, потом на свой блестящий
под душем мозг, и его глаза, давно уже державшиеся на одном честном слове, выпали на пол, как
две дохлые медузы. Ничего не видя, он почувствовал, как ледяные пальцы коснулись его затылка,
он запаниковал, сердце сбилось на рваный ритм R-n-B. Дима Лазарев сделал последнюю дерзкую
попытку проснуться, перенапрягся и умер от обширного инфаркта.
ГЛАВА 12
Рождение поэта
Тяжело дыша, резко хватая черными губами воздух, Эгор, только что вернувшийся из
кромешной топкой тьмы, сидел на кровати в Спальном районе и пытался прийти в себя. Клоуну
гораздо быстрее удалось адаптироваться. Он стоял рядом с Эгором, участливо склонив голову
набок, и виновато смотрел на Эмобоя.
— Он что, умер? — наконец спросил Эгор.
— Да, брат, случайно получилось. Одним гадом больше, одним меньше — чепуха, дело
житейское.
— Не смей цитировать моего любимого Карлсона. Он был добряк. А ты только что убил
человека.
— Виновного в твоей смерти.
— Косвенно! Мы договорились, что не будем его убивать, только посмотрим, что мы можем
делать в этих чертовых снах.
— Хочу тебе напомнить, что ты первый зафинтилил этому гоблину в лоб. Дворовое детство
проснулось?
— Ну да, не удержался.
— Вот и я не удержался. Люблю пошутить, дать, так сказать, позитива. Покойник, кстати,
тоже слыл известным хохмачом, к тому же, если ты не понял, это именно он организовал тот
убийственный флэшмоб.
— Это ужасно, Тик, выбираться из сна умирающего. Ничего более отвратительного со мной
не случалось. Я насквозь пропитан его страхом и отчаянием. И сейчас меня грызут черви сомнения
и раскаяния — эти мерзкие угрызения совести. — Эгор встряхнулся, как мокрый пес, и во все
стороны от него разлетелись влажные сороконожки и мокрицы.
— Эй, чувак, — клоун пихнул Эгора в плечо, — не надо все так близко принимать к дырке в
груди. Ты ни в чем не виноват. Кто же знал, что у этого парня такое трусливое сердце. И заметь, он
испугался перспективы жить в твоем теле, а ты это тело получил благодаря ему. Так что нечего его
жалеть. Это по одному они все такие жалкие и несчастные, а как собьются в стаю, разорвут любого,
и без всяких сентенций.
— Я не такой, как они. И не хочу таким становиться.
— Но ведь тобой, как и ими, движет ненависть. Они ненавидят эмо, а ты за это ненавидишь
их. Ты анти-антиэмо.
— Черт тебя побери, Тик! Я только хочу отомстить конкретным людям за их конкретное зло,
и мне плевать, какая бирка на них при этом наклеена.
— И все-таки зря ты себя обманываешь. Люди, убившие тебя, — антиэмо — такие же убогие,
как эмо, только вывернутые наизнанку. Это — обычное дело для гомо сапиенса — большинству