Эмомире. Такие блестящие красавицы, с узкими фарами-глазами и крутыми изгибами задов.
Каплевидные болиды и роскошные кабриолеты — японки, немки и американки. Такие машины
всегда вызывали у Егора белую зависть и желание немедленно умчаться в дальние дали… Но что-
то с ними было не так, какая-то болезненная ущербность чувствовалась в их статике. Ни одно авто
не двигалось, и из каждого, надрываясь бум-бокс-басами, выливалась своя навязчивая музыка. Из-
за шума многочисленным парочкам и компаниям, гуляющим по проспекту и циркулирующим из
одного увеселительного заведения в другое, говорить приходилось очень громко, они почти
кричали. Немудрено, что никто не обратил внимания на собачью бойню у шлагбаума. Эгор с
интересом разглядывал барбикенов. Все они, без исключения, и парни и девушки, казались
записными красавцами и красавицами, которые словно только что сошли с обложек гламурных
журналов. Одеты только «от кутюр». Проспект напоминал огромный подиум, где шел грандиозный
показ: тысячи супермоделей демонстрировали друг другу достижения высокой моды, шумно
приветствовали знакомых, демонстративно целовались и обнимались, танцевали рядом с
машинами, сидели за столиками уличных кафе, потягивали пенные коктейли через розовые
трубочки, заваливали шумными компаниями в рестораны, толпились у клубов и даже занимались
любовью в машинах.
— Вот это тусень! — восхитился Эгор, он на время забыл про Тик-Така и залюбовался
неожиданным бурлением жизни в центре города. — А чего машины все стоят?
— Это просто большие модели, такие же пустые, как их вечно молодые супермодные хозяева.
Они не ездят, да и куда им тут ездить.
— А как они их сюда дотолкали? Руками, что ли?
— Ну да, а как же еще?
— Круто.
Эгор прислонился к стене розового дома и принялся с интересом изучать местных жителей.
Сначала они показались ему однозначно симпатичней эмо-кидов. Красивые, уверенные в себе
девушки-секси и их элегантные спутники вызывали симпатию. Потом Эгор стал вглядываться в
лица этих прожигателей жизни, не обращавших внимания на его колоритную фигуру. Все вроде
смотрелось замечательно, но милые, ухоженные, прошедшие парикмахерские, макияж, пиявки и
массаж лица несли в себе какую-то ущербность. Может быть, потому, что все они нарочито, даже
чуть зловеще улыбались, выставляя напоказ жемчуг зубов. Многие Барби и Кены украсили свои
физиономии пирсингом из золота с драгоценными камнями и сверкали не только эмалью. А может
быть, неловкость вызывали совсем чуть-чуть, но все-таки задранные носики отдыхающих и какая-
то почти незаметная механистичность их действий. Сквознячок усталой фальшивости гулял по
проспекту. Но никаких отрицательных эмоций у Эгора не возникло.
— У них что, праздник какой-то? — спросил он у присевшей рядом с ним на корточки Мании.
— Нет, обычный вечер рабочего дня, переходящий в ночь разгула. Буратино был создан на
радость людям, а барбикены — на радость себе. В Реале сейчас утро, и на основных разломах,
порталах или, как их здесь называют, «месторождениях» сейчас затишье. Ночью Кены добывают
эмоции для королевы в порталах ночных клубов, театров, кинотеатров, цирка и несут Маргит, а от
нее получают тряпки и вещи, в том числе машины, чтоб хвастаться друг перед другом. Меняют
чистые эмоции Реала на блестящее барахло.
— Слушай, а мне здесь нравится. Не понимаю твоего сарказма. Все это гораздо больше
похоже на жизнь людей, чем параноидальные поиски любви твоих новых друзей. А что они все
время пьют и нюхают?
— Подожди, Эгор. Ты только попал сюда, а я довольно долго прожила с этими манекенами.
Ты сразу не поймешь, они утратили вкус к естественной жизни. А пьют и нюхают они те же
эмоции, что передали королеве, только перебодяженные, подвергнутые обработке, выхолощенные в
суррогаты и концентраты, — радость, покой, веселье, только с добавками, которые вызывают
привыкание. Я долго переламывалась, уйдя к эмо-кидам.