раны в прямом и переносном смысле, и Эгор начинал подумывать, что это и есть счастье. Они
почти не разговаривали. То есть сначала совсем не разговаривали, а когда в комнате стало трудно
дышать от ароматов удовольствий и цветов и нереальная реальность Эмомира смешалась с
галлюцинирующим безумием вселенной запахов и чувств, они стали рассказывать друг другу
коротенькие истории, которые всегда заканчивались ласками, по сути став неотъемлемой частью
любовной игры.
Например, Мания как-то раз рассказала Эгору очередную байку про барбикенов, над
которыми она не уставала прикалываться:
— Представляешь, многие барбикены считают, что они могли бы сделать карьеру в реальном
мире. Мало того, у них существует целое течение, которое верит, что главные медийные
суперзвезды реального мира на самом деле — барбикены, достигшие такой степени
самовлюбленности, что смогли материализоваться. И теперь они каждые тридцать семь минут
бегают туда-сюда. Все эти супермодели, телезвезды и киноактеры: «Ой, извините, мне срочно
нужно в туалет попудрить носик» — и шасть с подиума, эфира, съемки в Эмомир и обратно. Вот
прикол. А проблемные места, — Мания провела ладонью по гладкой кромке сочленения шеи с
телом, — они всегда чем-нибудь драпируют: брильянтовые колье, высокие воротники.
— Ну, или фотошоп, — сказал Эгор. — Вполне стройная теория. А почему вообще эмо-куклы
зависят от Реала, почему просто не питаются эмоциями, которые выделяют сами?
— Потому что они для нас несъедобны. Люди же тоже не питаются собственными
выделениями.
— Понято, — сказал Эгор и тихонько укусил Манию за тоннелизированную мочку.
Так они и жили. В любви, цветах и согласии. Во всяком случае, Эгор в это верил. Пока Мания
не ушла. Они лежали рядом, тяжело дыша и держались за руки, только что отлепившись друг от
друга.
— Я придумал стихи про тебя. Хочешь, прочту? — спросил Эгор.
— Прочти, — сказала кукла.
— Девушка с лицом слепца у воздушного дворца вся в предчувствии ответа. Девушка с лицом
слепца в ожидании венца, как застывшая комета. Девушка с лицом слепца уж согласна на глупца,
лишь бы был силен и нежен. Девушке с лицом слепца не видать вдали гонца — путь страданья
неизбежен. Девушка с лицом слепца. В предвкушении конца сердце бьется сбитой птицей. Девушка
с лицом слепца просит милости Творца. Но желаниям не сбыться.
Когда Эгор закончил читать, Мания своим спокойным тихим голосом сказала:
— Я ухожу, Эгор. Прости. Мне хорошо с тобой, но этого мало. Любви у нас так и не
получилось. А это главное для меня. Ты не моя половинка.
— Как это? — удивился Эмобой. — А эти цветы? А любовные стоны и конвульсии, а бездна
удовольствия? — Да, ты прав, все это есть. Но я — эмо-кид, меня не обманешь. Удовольствие
видела, радость видела, даже жалость, когда ты, видимо, вспоминал, что я кукла. Благодарность
видела, а любви от тебя я все-таки не дождалась. И не дождусь. Ты любишь другую. Моей любви
вполне бы хватило на двоих, но это меня не устраивает. Я ищу гармонию в любви, только она даст
мне долгожданные плоды. Спасибо тебе за все, прощай!
И она встала и ушла из цветущей комнаты, так же бесшумно и быстро, как когда-то здесь
появилась. Эгор тихо оделся, лег на спину, подложив сумку под голову, и закрыл глаз. Ему стало
больно, обидно, в горле колючим комом стояли слова, которые он не сказал Мании. Да и зачем,
если все, что она говорила, чистая правда. Ему было хорошо с ней, но сердце сто по-прежнему
висело на стене в комнате улыбчивой девчонки из другого мира. Так он и лежал, жалел себя и
плакал, пока растения в комнате не стали гнить из-за высокой влажности. Поддавшись всеобщему
тлену в комнате забытой любви, Эгор из солидарности с цветами тоже решил увять. Он перестал
плакать, мысли его замедлили свой ход и перестали читаться, превратившись в серый
телевизионный шум. Спина и конечности одеревенели, крылья-тряпочки, как осенние листья, прели