Глава 11
Вечер не удался.
По причине тонкости душевного настроя, вследствие грубого обращения с ним “в застенках спецслужб”, Серов нажрался как свинья. Заблевал дорогой персидский ковер, разбил зеркало в деревянном окладе из мореного дуба и напоследок получил звонкую оплеуху от домработницы Анны, когда в грубой форме предложил ей познакомиться поближе. После этого, посчитав, что жизнь кончена, попытался выброситься из окна, но наступил на пустую бутылку из-под коньяка и грохнулся на пол, отключившись.
Все это он узнал на следующее утро, когда Анна выдвинула ему ультиматум: либо он извиняется, либо “ноги ее больше не будет в этом доме”. Серов извинился, подкрепив слова несколькими крупными купюрами. Ссориться с домработницей-секретаршей было совсем не с руки, тем более, опять же, тонкий душевный настрой не позволил бы самому убрать весь бардак, что он учинил накануне. Девушка извинения приняла и, пока хозяин квартиры “отходил”, принимая ванну, навела в комнате идеальный порядок.
Закончив приборку и убедившись, что Серов все еще нежится в теплой воде обильно сдобренной ароматической солью, она подняла трубку телефона и, набрав номер, произнесла:
— Он готов. К вечеру можно вызвать на разговор. — Выслушав короткий ответ, аккуратно положила трубку на рычаг, предварительно, по привычке, вытерев тряпкой.
Если бы она дала отбой еще до того как опустила трубку, то могла бы услышать, что в динамике что-то запищало, раздался щелчок и, связь прервалась.
Между тем, немного оклемавшийся Серов, укутанный в длинный шелковый халат, вывалился из ванной комнаты и плюхнулся в любимое кожаное кресло.
— Хорошо-о!
Следом вошла Анна, поставив на небольшой столик рядом с креслом серебряный поднос. На нем стояла большая рюмка коньяка, чашка горячего кофе и маленькое блюдце с долькой лимона.
— Вы ангел, Анюта! — воскликнул Серов, увидев это великолепие. — Спешу еще раз извиниться за свою бестактность.
— Мы вроде уже загладили конфликт, — напомнила та. — Пейте кофе и не забывайте, что через три часа вам нужно быть в наркомате авиации.
— Ах да! — вспомнил он. — Что бы я без вас делал?
Домработница скромно промолчала и, вильнув задом, покинула комнату. Вот же стерва.
Хлебнув коньяка и закурив папиросу (любимых сигар больше не осталось), Серов задумался. Теперь, когда после большой попойки он пришел в себя, течение мыслей обрело, наконец, свое русло. Что-то он расслабился. Не стоило так поступать, иначе сожрут, учитывая последние события. До плановой связи с начальством оставалось еще несколько дней, и он чувствовал, что дни эти будут совсем не легкими.
До встречи в наркомате оставалось полтора часа. Залпом допив коньяк и запив его остывшим кофе, Серов поднялся с кресла и принялся готовиться к предстоящему визиту.
Облачившись в костюм, взглянул в зеркало. Что-то было не так. Толи пиджак не сидел, толи организм все еще не очистился от спиртного, но изображение в зеркале показывало не его. Ну, или почти: тело свое родное, а лицо… нет, точно не его лицо. Спина взмокла, руки предательски задрожали.
— Анна! — заорал он. — Анна!
Домработница зашла в комнату и вопросительно посмотрела.
— Со мной все в порядке?
— Нет.
— А что ни так? — Дрожащим голосом вопросил Серов.
— Вы слишком возбуждены.
— Почему?
— Не знаю, — пожала плечами та. — Быть может вчерашний вечер тому виной…
— Я ни об этом, — замотал головой тот. — Что с моим лицом?
— Немного опухшее, — удивленными глазами рассматривая хозяина, ответила Анна. — А так, вполне нормальное.
Глупое поведение домработницы вконец разозлило Серова: тут итак проблемы, а еще она, ведет себя, как дура.
— Это мое лицо? — еле сдерживая вал нарастающего гнева, уточнил он.
— Ваше, но боюсь, вы рискуете его потерять.
Найдя в себе силы еще раз взглянуть в зеркало, Серов убедился в ее правоте.
На этот раз он решил пройтись пешком: для организма полезно, да и привести мысли в порядок совсем не помешает.
Нет, так больше нельзя, думал он, прогуливаясь до наркомата авиации. Крыша скоро поедет. Нужно только довести дело до конца и все, баста. Пусть другие рискуют своей шкурой ради прибыли корпорации. Рано или поздно, все равно— сожрут. Уже копать начали. Значит, чего-нибудь, да найдут. Все, решено, сейчас сдаст документы, ляжет на дно, и при первом же сеансе связи попросит отставки.
В наркомате его встретила строгая секретарша, еще больше внеся сумятицу в растрепанные чувства неприветливым обращением. Раньше он принял бы это как должное, одарив нимфу защищающую вход в обитель богов шоколадкой в хрустящей обертке из фольги, но сейчас, растерявшись, притормозил на входе.
— Вы куда? — строго спросила она, пронзив взглядом, словно рентгеновский аппарат. — Николай Владимирович сейчас занят!
— Я по вызову, — промямлил Серов. — Он ждет.
На душе было противно от такого обращения. Понимая, что совсем раскис, Серов попытался собраться и уже более уверенно произнес:
— Это очень важно!
— Всем важно, — не поднимая на него взгляда, ответили секретарша. — Таких, как вы тут толпы ходят, и всем — важно!
— Вы не понимаете Надюша! Я — не все, и встреча эта была давно запланирована.
— Ладно, — сдалась под натиском та, подняв трубку.
Выждав несколько секунд, пока хозяин кабинета не ответит на вызов, произнесла: — К вам тут Серов рвется, пустить?
— Пусть заходит, — прошамкала трубка. — И больше никого не пускать!
Серов снисходительно улыбнулся секретарше и проскользнул в кабинет.
— И что же вы, Алексей Иванович, процесс тормозите? — хозяин кабинета сразу взял “быка за рога”, не оставив Серову ни единого шанса для контратаки. — В то время, как…
“Корабли бороздят космическое пространство”, —мысленно продолжил Серов, но вовремя осекся и вновь принялся внимать словам заместителя наркома.
— …потребность в современном вооружении превышает его производство. А такие как вы, всячески препятствуют повышению обороноспособности страны!
Серов немного покряхтел, изображая кашель и поправив галстук, произнес:
— Видите ли, уважаемый Николай Владимирович. Я, мягко сказать, не совсем то звено, что могло бы решить проблемы с поставкой оборудования. У меня есть начальство…
— Знаю я ваше начальство, — перебил его хозяин кабинета. — Они только и ждут, пока свободный союз будет порабощен немецким оккупантом! А там, там они поделят свои куски пирога. Но, фиг вам! Не дождетесь!
Для пущей убедительности он предоставил перед носом Серова увесистую фигу.
— Я понял, — рассматривая ее, произнес тот. — Так и доложу начальству.
— Уж извольте!
На этом разговор был исчерпан.
“ Неужели тут все такие фанатики своего дела?”— думал он, спускаясь по широкой лестнице устланной ярко — алой ковровой дорожкой. Если так, то все что писалось в трактатах по истории двадцатого века сущая ложь. В этом он убеждался все чаще и чаще.
Миновав тяжелую дубовую дверь министерства, Серов огляделся: начался мелкий дождь и мокнуть, шагая по улице, совсем не хотелось. В пятидесяти метрах стоял извозчик. Он явно скучал в ожидании клиента, кимаря на облучке. Подняв воротник дорогого замшевого пальто, направился к повозке. В этот момент к краю дороги подкатил черный лимузин, задняя дверь распахнулась, крепкие руки ухватили, затащили в салон и, знакомый голос произнес:
— Вот мы и встретились!
Глава 12
Дышать было тяжело. Что — то сильно давило на грудь, мешая легким расправиться, вдохнуть полный объем воздуха. Угодливое сознание впрыснуло в мозг воспоминания об ароматах утреннего луга, яркие картинки соснового бора за околицей родной деревни, где в детстве собирал крепкие боровики, но на самом деле пахло только порохом и прелой землей. Он умер и его похоронили? Скорее нет: сквозь полутораметровую толщу земли, насыпанную поверх крышки гроба, света точно не увидишь. А тут, если открыть глаза, можно было увидеть его блеклые лучи. Еще раз глубоко вздохнул и, поперхнувшись, согнулся, приняв сидячее положение. Сильный кашель сотряс все тело, перейдя вскоре в рвотные позывы. Спустя несколько минут, к очищенному от остатков ужина и свежей земли организму вернулось сознание. В голове гудело. Оглядевшись вокруг, Наумов ужаснулся. Еще совсем недавно здесь рос молодой ивняк, теперь же было свежевспаханное поле. Только чудом он остался жив под столь обильным градом немецких бомб. Видимо сильно насолил немчуре. При этой мысли стало немного легче: не зря уcтроил ночную заварушку. Теперь вся округа в радиусе десятка километров знает об их присутствии. Попытался подняться на ноги, но его повело и, он еще раз ощутил запах прелой земли, уткнувшись в нее носом. Налицо были все признаки контузии, но лежать в чистом поле, выпятив зад было опасно. Не дай бог, немцы выпустят собак; тогда пиши — пропало. Убежать от них в таком состоянии он точно не сможет. Растянувшись на земле, словно медуза на солнышке, принялся ждать, что будет дальше. Спина онемела и зудела, будто в нее впились несколько ядовитых насекомых. Часа два (по ощущениям), ничего не происходило. За это время Наумов уже достаточно пришел в себя, восстановив около семидесяти процентов чувствительности организма. Но, ни лая собак, ни гортанного возгласа “Stehen Schweinauf!”(Вставай, свинья!), так и не услышал. Усталость взяла свое и он “вырубился”.
Где — то в стороне натужно взревел двигатель. Сквозь пелену полуобморочного сна он показался очень громким, и Иван инстинктивно вжался в землю, пытаясь пустить в нее корни. Но его вырывали, вместе с корнями.
— Отпустите, гады! — взревел он, разбрасывая неприятеля. — Не отпущу земли русской!
В ответ его нашлепали по щекам и, кто — то со среднерусским говором, спросил:
— Ты, что парень, белены объелся?
Наумов открыл глаза. Вокруг него стояли несколько человек в расстегнутых фуфайках. Под ними виднелись промасленные робы и рваные тельняшки. Позади, тарахтя дизелями, коптили небо два гусеничных трактора оборудованные плугами со следами свежей земли.
— Свои! — улыбнулся Наумов и, вновь потерял сознание.
Пробуждение было мучительным.
В голове звенело, тело сводило судорогой, а во рту стоял неприятный привкус меди. К тому же, было прохладно, и поясница затекла от долгого лежания. Он повернулся на бок и застонал: онемевшие мышцы дали о себе знать.
— Лежи, косатик, не шевелись! — велел незнакомый женский голос. — Нельзя тебе шевелиться. Еще не все осколки из спины вытащили.
— Где я? — пытаясь оглядеться, спросил Иван.
— В надежных руках, — пояснил тот же голос. — И нечего глупых вопросов задавать!
— Где я?
— Ну, что ты заладил? — теплая, мягкая рука легла на лоб. Сразу стало спокойно и, как-то, по — домашнему. Такое бывало только в далеком детстве, когда морозными зимними вечерами, нагулявшись с соседскими мальчишками, Иван приходил домой весь сырой с ног до головы, скидывал облепленные снежными окатышами валенки и куртку с шапкой, и шел пить горячий, ароматный чай из самовара. С пирогами. Тогда бабушка точно так же прикладывала руку к его лбу и заботливо спрашивала: “Не простыл, косатик?” А он и не простывал: рос здоровым и крепким мальчиком, радуя бабку и мать. Еще с самого детства он понял, что не может их подвести, так как, являлся единственным продолжателем рода Наумовых. Дед умер от ран великой войны еще в пятидесятых, а отец, кадровый офицер-десантник, знаток нескольких языков, переводчик, сгинул где — то на необъявленной войне. Даже тела не привезли, хорошо хоть пенсию выплачивали, иначе было бы совсем тяжко. Времена были трудные, да и возможно ли иначе, на скромную зарплату сельского учителя?
Сейчас он не мог понять, где находится. Трудно было отделить сон от яви. В голове все перемешалось усугубляя и без того мучительную боль. Село Шаро — Аргун, блокпост, Германия, партизанский отряд: что из всего этого было на самом деле? Где же он сейчас находится? Когда стало немного легче, и туман перед глазами почти рассеялся, Наумов обнаружил, что находится в обычной деревенской избе, достаточно просторной, но бедно обставленной. Пара деревянных скамеек, небольшой шкаф с посудой, стол и сундук, потемневший от времени стоящий в углу под иконами— вот и все убранство. Единственной значимой вещью была большая русская печь, с белыми, покрытыми известью боками. Она занимала почти четверть комнаты и смотрелась очень грозно, напоминая чудо — печь из тридевятого царства, куда попал один маленький лентяй из старого советского мультфильма. Все будто словно в сказке, но, доброй волшебницы, обладательницы мягкой руки на месте не оказалось; только пустая табуретка у изголовья его кровати. Зато, словно по взмаху волшебной палочки, распахнулась дверь, и в комнату ввалились два молодца. На лица не одинаковы, зато в идентичной военной форме и с винтовками одной модели. По синим галифе, и такого же цвета фуражкам, Иван понял, что это сотрудники НКВД. Калейдоскоп в голове сложился в очередную замысловатую картинку. Вот только была ли она правильной?
Следом за ними в комнату вкатился человек в сером костюме с черной кожаной папкой зажатой подмышкой. Именно вкатился: по — другому сказать было нельзя, настолько он был толст и мелкоросл. Красное лицо и глаза навыкате выдавали в нем карьериста пытающегося возместить свои природные недостатки рвением по службе. Оказавшись посреди комнаты он огляделся и, переместив папку из под правой руки под левую, заявил:
— Вставайте, вы арестованы!
Сказано это было настолько безапелляционно, что Иван даже и не подумал сопротивляться. К тому же он уже перестал чему — либо удивляться, кочуя из плена в плен. Попытался подняться, но сильная боль в спине помешала этому. Застонав, откинулся обратно на кровать.
— Что вы делаете, ироды? — вбежавшая в комнату женщина взмахнула руками и растолкала служивых. — Не видите разве, что человек раненый!
Она подошла к лежащему на кровати Наумову, и заботливо поправив подушки, уселась рядом, прикрыв его своим худым телом. Видимо это была та самая добрая волшебница, что накануне ухаживала за ним.
— Не отдам, пока на ноги не поставлю.
— Хватит дурочку валять, Тимофеевна! — толстяк достал из кармана брюк грязный носовой платок и вытер лоб. — Ты и так уже все границы перешла. А вдруг это немецкий шпион?
— Шпиен, не — шпиен, а для меня он в первую очередь живой человек, да и не похож он на супостата, — заявила она. — Вам бы всех во враги записать, да к стенке поставить!
— Ох, смотри старая, договоришься! — погрозил пальцем коротышка. — До греха доведет язык твой!
— Ты о моих грехах не печалься. Какие есть — все замолю, а ты, боюсь, грехов своих даже в пекле адовом не обожжешь!
— Тфу на тебя, — в сердцах сплюнул толстяк. — Недолго тебе осталось проповеди свои читать. Скоро и до тебя доберусь!
— Бог рассудит!
— Ты на бога не рассчитывай, нет его, и не было! — зыркая налившимися кровью глазами завопил тот. — Хватит дурочку валять. Берите его!
Конвоиры, несмотря на сопротивление старушки, выволокли Наумова из кровати и прямо в исподнем потащили на двор. Хозяйка дома, причитая, следовала следом. Там их ждала телега, запряженная тощей кобылой, с понуро опущенной головой, будто она сама была не рада оказаться на такой службе. Ивана бросили в кузов, устланный прелым сеном и, разместившись рядом, покатили прочь.
— Будьте вы прокляты, ироды! — донеслось в след.
— Будем, будем … — согласился коротышка и тут же начал дремать. И откуда только такие берутся? Без стыда, без совести.
Телегу трясло на ухабах: солдаты гнали, особо не заботясь о состоянии пленного. Боль в спине нарастала, голова кружилась, но еще больше тяготила неизвестность. Где он? В каком году, и что ждать дальше? Как всегда, ответы на эти вопросы он получит в самый последний момент. Так уж выпала карта.
Через пару часов мучений прибыли на место. Небольшое старое здание в два этажа, с полусгнившими рамами закрыло собой половину такого голубого и чистого неба. Оно возвышалось над Наумовым, навзничь лежащим на дне телеги, словно неприступная скала. От боли и холода Иван прибывал в полусознательном состоянии и понять, где находится, попросту не мог. Очнулся только тогда, когда его вновь бесцеремонно выдернули с телеги и потащили куда — то по жутко скрипучей лестнице. Вверх или вниз: не понятно. Затащили в небольшую комнатушку, освещенную одной тусклой лампочкой, усадили на расшатанный табурет и оставили так. На час — полтора, по ощущениям, хотя в данном состоянии это было очень сильно приблизительно. Через некоторое время, словно тряпичная кукла, он сполз на пол, не в силах больше держать раненую спину. Вытертые доски были холодны и пахли табачным перегаром, словно в старом трактире, где принято плевать на пол. Впрочем, не нужно было иметь семь пядей во лбу, что бы понять, что хозяева этого кабинета тоже не держат слюну в себе. Бить будут по — любому жестоко. И непременно сапогами. Начищенными до зеркального блеска, резко пахнущими ваксой. Время такое: жестокие нравы, низвергающие человека до значимости муравья, плюс сапоги в моде. Устав нюхать вонючий пол, Иван перевернулся на спину и теперь мог созерцать тусклую лампочку на витом проводе, ватт на сорок, запыленную и засиженную мухами. Висит груша, нельзя скушать… Какой только бред не придет в голову, когда готовишься к смерти. Лампочка подмигивала ему, то тускнея, то ярко вспыхивая, будто говоря: “Не дрейфь парень, все будет хорошо…” И почему — то ей хотелось верить. В этот момент, судя по звуку и сквозняку, дверь распахнулась, и кто — то вошел в комнату, топая подкованными подошвами. Темный силуэт затмил тусклое светило. Наумов напрягся: сейчас начнется! Но в место ударов его подняли с пола и, протащив метра полтора, усадили в старое, но достаточно удобное кожаное кресло. Боль в спине напомнила о себе, но все-таки это было лучше, чем мерзнуть на грязном полу. Теперь он смог увидеть своего благодетеля. Обычный старший сержант НКВ-дшник. Значит все еще впереди. Нужно ждать, когда придет офицер. Тогда и начнется. Но и тут он ошибся, что немало удивило: вместо ожидаемых побоев, капитан, вскоре зашедший в кабинет, внимательно осмотрел Ивана, и видимо оставшись недовольным, невесело вздохнул:
— Плохо дело.
Затем, повернувшись к сержанту, распорядился:
— Зови Петровича, через два часа он должен поставить его на ноги.
— Так, вроде он и так не труп, — бросив взгляд на Ивана, произнес тот.
— Ты, дебил! — неожиданно взорвался капитан. — Делай, что тебе говорят, иначе трупами сделают нас с тобой!
Сержант бросился исполнять приказ, а Наумов прикинулся бессознательным и лежа с закрытыми глазами, пытался понять, что же он такого натворил, что все так переживают за его жизнь?
Минут через двадцать примчался человек в белом халате и, не говоря ни слова достав из принесенного старенького саквояжа шприц, вколол в плечо Ивана какую — то гадость. Через тридцать секунд он отключился на самом деле.